Текст книги "Антология мировой фантастики. Том 9. Альтернативная история"

Автор книги: Майкл Джон Муркок

Соавторы: Филип Киндред Дик,Север Гансовский,Ольга Елисеева,Саке Комацу,Осип Сенковский,Кит Робертс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 48 страниц)

* * *

В этот же вечер, как раз после обеденного приема пищи к камере Фрэнка Финка подошел служащий полиции, отпер дверь и велел ему идти в дежурку и забрать свои пожитки. Вскоре он стоял перед участком на тротуаре на Керни-стрит среди толпы прохожих, спешащих по своим делам, среди автобусов, сигналящих автомобилей, выкриков рикш. Было холодно. Длинные тени легли перед каждым зданием. Фрэнк Финк какое-то мгновение постоял, а затем стал машинально переходить улицу вместе с другими в зоне перехода. Он подумал о том, что был арестован безо всякой существенной причины, без какой-либо цели и так же безо всякой причины отпущен. Ему ничего не объяснили, просто отдали сверток с одеждой, бумажник, часы, очки, личные вещи и вернулись к своим делам. Пожилой пьяница вывел его на улицу. «Чудо, – подумал он, – это чудо, что меня выпустили. В какой-то мере счастливая случайность. По всем правилам, я уже давно сидел бы на борту самолета, следующего в Германию, на пути к уничтожению». Он все еще не мог поверить ни тому, что его арестовали, ни тому, что его отпустили. Все это казалось нереальным. Он брел мимо закрытых лавок, переступая через всякий мусор, разносимый ветром. «Новая жизнь, – подумал он. – Как будто заново родился после того, как побывал в аду, а теперь очутился в другом аду. Кого же мне благодарить? Может быть помолиться? Хотел бы я все это понять, – сказал он себе, шагая вечерним тротуаром, забитым людьми, мимо неоновых реклам, хлопавших дверей баров на Грант-авеню. – Я хотел бы постичь это. Я должен». Но он знал, что никогда этого не поймет. «Просто радуйся, – подумал он, – и иди дальше». Что– то в мозгу подсказало, что нужно возвращаться к Эду, что он должен разыскать эту мастерскую, спуститься в подвал, продолжить дело, работать руками и не думать, не поднимать головы и не пытаться что-либо понять, всецело отдаться работе и сделать уйму вещей. Он быстро, квартал за кварталом пересек кутавшийся в сумерки город, изо всех сил, как можно быстрее стараясь вернуться к устойчивому, надежному месту, где он был до случившегося, и где все было понятно. Добравшись, он увидел, что Эд Мак-Карти сидит за верстаком и обедает. Два бутерброда, термос с чаем, банан, несколько штук печенья. Фрэнк Финк встал на пороге, стараясь отдышаться. Наконец, Эд услышал его дыхание и повернулся. – Я было подумал, что ты погиб, – сказал он. Он прожевал еду, проглотил прожеванное и откусил еще. Возле верстака стоял включенным небольшой электрокалорифер. Фрэнк подошел к нему и склонился, согревая руки. – Как я рад, что ты вернулся, – сказал Эд. Он дважды хлопнул Фрэнка по спине и вернулся к бутербродам. Он не сказал больше ничего. Единственным звуками были гудение вентилятора калорифера и чавканье Эда. Положив пальто на стул, Фрэнк набрал горсть наполовину завершенных серебряных сегментов и понес их к полировальному станку. Он насадил круг, войлочную шайбу на ось, включил мотор, смазал шерсть полировочным компаундом, надел защитные очки и, усевшись на высокий стул, начал снимать с сегментов, одного за другим, огненную чешую.

Глава 15

Капитан Рудольф Вегенер, теперь уже путешествующий под именем Конрад Гольп, оптовый поставщик медикаментов, смотрел в окно ракетного корабля Люфтганзы. Впереди уже была Европа. «Как быстро, – подумал он. – Мы сделаем посадку на аэродроме Темпельхоф примерно через семь минут. Интересно, чего же я добился?» Он глядел на то, как быстро приближается земля. «Теперь очередь за генералом Тадеки. Что он сможет предпринять на Родных Островах? Мы, по крайней мере, сообщили ему эту информацию. Мы сделали то, что могли. Однако, особых причин для оптимизма нет, – подумал он. – Вероятно, японцы ничего не смогут сделать для того, чтобы изменить курс германской внешней политики. В правительстве у власти Геббельс, и скорее всего, это правительство удержится. После того, как оно укрепит свое положение, оно снова вернется к идее „Одуванчика“. И еще одна важная часть планеты будет уничтожена вместе со всем населением ради сумасшедших идеалов фанатиков. В сущности можно предположить, что они, фашисты, уничтожат всю планету, оставят на ее поверхности лишь один стерильный пепел. Они на это способны: у них есть водородная бомба. Несомненно, в конце концов, они так и сделают. Их образ мышления ведет к этой „Гибели богов“. Возможно, что они даже жаждут этого, активно стремятся к этому фатальному светопреставлению, уничтожению всего на свете. Что же они оставят после себя, этот безумный третий Рейх? Будет ли он причиной конца всей жизни на земле, любого ее проявления, повсюду? И наша планета станет мертвой планетой от наших же собственных рук?» Он не мог в это поверить. «Даже если вся жизнь на нашей планете будет уничтожена, то должна же быть где-то еще другая жизнь, о которой мы просто ничего не знаем. Невозможно, чтобы наш мир был единственным. Должны быть и другие миры, нами незамеченными, в д ругой области пространства, либо даже в другом измерении, и мы просто не в состоянии их постичь. Даже если я не смогу доказать этого, даже если это не логично, я верю в это», – сказал он себе. Громкоговоритель объявил: – Майнен дамен унд геррен, ахтунг, битте. «Мы заходим на посадку, – сказал про себя капитан Вегенер, – я совершенно уверен в том, что меня встретят агенты СД. Вопрос только в том – какую из группировок они будут представлять? Поддерживающую Геббельса или Гейдриха? Допуская, что генерал СС Гейдрих еще живой. Пока я на борту этого корабля, его могли окружить и пристрелить. Все происходит так быстро во время переходного периода в тоталитарном обществе. В фашистской Германии быстро составляются пухлые списки лиц, перед которыми прежде большинство трепетало…» Несколькими минутами позже, когда ракета приземлилась, он встал и двинулся к выходу, держа пальто в руке. Перед ним и позади него были возбужденные быстрым перелетом пассажиры. «Среди них, – размышлял он, – на этот раз нет молодого художника нациста, нет Лотца, который изводил меня своим мировоззрением, уместным только для кретинов». Служащие, облаченные в авиаформу, как заметил Вегенер, такую же как и у самого рейхсмаршала, помогали всем пассажирам спуститься по наклонному трапу на поле аэродрома. Там, у входа в здание аэровокзала, стояла небольшая группа чернорубашечников. «За мной?» Вегенер стал медленно отходить от ракеты. На балконе здания аэровокзала поджидали встречающие мужчины и женщины, многие из них размахивали руками, что-то кричали, особенно детвора. Отделившись от остальных, к нему подошел один из чернорубашечников, немигающий блондин с плоским лицом, со знаками различия морской СС, щелкнул каблуками своих сапог выше колена и отдал честь. – Их битте, мих, цу энтсшульдиген. Зинд зи вихт капитан Рудольф Вегенер, фон дер Абвер? – Извините, – ответил Вегенер. – Я – Конрад Гольп, представитель АГ Хемикалиен по сбыту медикаментов. Он попытался пройти мимо. Двое других чернорубашечников, той же марки, подошли к нему. Теперь рядом с ним были все трое, так что, хотя он и продолжал все также идти в избранном направлении, он уже находился под их полным и действенным попечением. У двоих эсэсовцев под плащами были спрятаны автоматы. – Вы – Вегенер, – сказал один из них, когда они все прошли в здание. Он ничего не ответил. – У нас здесь автомобиль, – продолжил эсэсовец. – Нам велено встретить вашу ракету, связаться с вами и немедленно отвезти к генералу СС Гейдриху, который в настоящее время вместе с Зеппом Дитрихом находится в штабе одной из дивизий СС. В Особенности нас предупредили, чтобы мы не позволили вам подойти к каким-либо лицам из Вермахта или партийного руководства. «Значит меня не пристрелят, – сказал себе Вегенер. – Гейдрих жив, находится в безопасном месте и пытается усилить свои позиции в борьбе против правительства Геббельса. Может быть, правительство Геббельса все-таки падет». Его затолкнули в ожидавший их эсэсовский штабной лимузин фирмы «Даймлер». «Отряда флотских эсэсовцев, неожиданно ночью сменивших охрану рейхсканцелярии вполне достаточно. Тотчас же все полицейские участки Берлина выплюнут вооруженных людей из СД во всех направлениях – прежде всего, чтобы захватить радиостанцию, отключить электропитание, закрыть Темпельхоф. Грохот тяжелых орудий во тьме на главных улицах. Но какое все это имеет значение. Даже если доктор Геббельс свергнут и операция „Одуванчик“ отменена? Они все еще будут существовать эти чернорубашечники, нацистская партия, проекты, если не на востоке, то где-то в другом месте, на Марсе или на Венере. Не удивительно, что мистер Тагоми не смог этого вынести, – подумал он, – ужасной дилеммы нашей жизни. Что бы ни случилось, все будет злом, не имеющим равных. Для чего же тогда бороться? Зачем выбирать, если все альтернативы одинаковы? Очевидно, мы все-таки будем продолжать в том же духе, как и прежде, изо дня в день. В данный момент мы действуем против операции „Одуванчик“. Потом, мы будем бороться за то6 чтобы одолеть полицию. Но мы не можем сделать все сразу, должна быть определенная последовательность, непрекращающийся процесс. Мы сможем воздействовать на исход, только делая выбор перед каждым очередным шагом. Мы можем только надеяться, – подумал он, – и стараться изо всех сил. Где– нибудь, в каком-нибудь другом мире, все совершенно иначе. Дело обстоит лучше: есть ясный выбор между добром и злом. А не эта туманная путаница, которая затрудняет возможность выбора, особенно, когда нет соответственного орудия, с помощью которого можно было бы отделить переплетенные между собой составляющие. У нас совсем не идеальный мир, который нам бы нравился, где легко было бы соблюдать моральные принципы, потому что было бы легко распознать нарушение их. Где каждый мир мог бы безо всяких усилий поступать правильно, так как мог бы легко обнаруживать очевидное». «Даймлер» рванулся вперед. Капитана Вегенера поместили на заднее сидение, где с каждой стороны были чернорубашечники, держа на коленях автоматы. «Предположим, что даже сейчас это какая-то хитрость, – думал Вегенер, ощущая, как лимузин на высокой скорости проносится по берлинским улицам, – что меня везут не к генералу СС Гейдриху, находящемуся в штабе одной из дивизий, а везут меня в какую-нибудь их партийных тюрем, где меня изувечат и в конце концов убьют. Но я сделал выбор: я предпочел вернуться в Германию, избрал рискованный путь, связанный с тем, что меня могут схватить до того, как я доберусь до людей Абвера и окажусь под их защитой. Смерть в любое мгновение – вот единственная дорога, открытая для нас в любой точке. И тем не менее, мы выбираем ее, несмотря на смертельную опасность, либо же мы сдаемся и отступаем на нее умышленно». Он смотрел на проносившиеся мимо берлинские здания. «Мой родной „фольк“, родной народ: мы и я, снова мы вместе». Обратившись к троим эсэсовцам, он сказал: – Как дела в Германии? Есть что-нибудь свеженькое в политической ситуации? Я не был здесь несколько недель, уехал еще до смерти Бормана. Естественно, истерические толпы поддерживают маленького доктора, – ответил сидевший справа он него эсэсовец. – Именно толпа и вознесла его на пост канцлера. Однако, не очень-то похоже на то, что когда возобладают более трезвомыслящие, они захотят поддерживать ничтожество и демагога, который и держится-то только тем, что разжигает массы своим враньем и заклинаниями. – Понимаю, – сказал Вегенер. «Все продолжается, – подумал он, – междоусобица. Вероятно, именно в этом – семена будущего. Они в конце концов пожрут друг друга, оставив остальных здесь и там в этом мире, все еще в живых. Нас достаточно, что бы еще раз отстроиться, надеяться и жить своими немногочисленными, маленькими стремлениями».

* * *

В час дня Юлиана Фринк наконец добралась до Шайенна. в центре города, напротив огромного здания старого паровозного депо она остановилась у табачной лавки и купила две утренних газеты. Остановив машину у бордюра, она принялась просматривать газеты, пока не нашла наконец-то, что искала: «Отпуск заканчивается смертельным ранением». «Разыскивается для допроса относительно смертельной раны, нанесенной мужу в роскошном номере отеля „Президент Гарнер“ в Денвере, миссис Джо Чинаделла из Канон-Сити, уехавшая по показаниям служащего отеля, немедленно после того, что, должно быть, послужило трагической развязкой супружеской ссоры. В номере были найдены лезвия бритвы, которыми, как на зло, снабжаются постояльцы отеля в виде дополнительно услуги. Ими-то, по всей видимости, и воспользовалась миссис Чинаделла, которую описывают как смуглую, стройную, хорошо одетую женщину в возрасте около тридцати лет, для того, чтобы перерезать горло своему мужу, чье тело было найдено Теодором Феррисом, служащим гостиницы, получасом раньше забравшим сорочки у Чинаделла и, как ему было велено, пришедшим, чтобы вернуть их владельцу выглаженными. Он стал первым свидетелем вызывающий ужас сцены. Как сообщает полиция, в номере отеля найдены следы борьбы, указывающие на то, что окончательным аргументом…» «Значит он мертв», – подумала Юлиана. Она сложила газету. И не только это узнала она – у них не было ее настоящего имени, они не знали, кто она, и вообще ничего о ней. Теперь уже не такая взволнованная, она поехала дальше, пока не нашла подходящую гостиницу. Здесь она получила номер и занесла туда багаж, вынув его из автомобиля. «Теперь мне не нужно спешить, – сказала она себе. – Я могу даже подождать до вечера и только тогда пойти к Абендсену. В этом случае мне представиться возможность надеть мое новое платье. В нем просто не полагается показываться днем – такие платья надевают только в сумерки. И я могу спокойно закончить чтение книги». Она расположилась поудобнее в номере, включила радио, принесла из буфета кофе, взобралась на тщательно застеленную кровать со своим новым, нечитанным, чистеньким экземпляром «Саранчи», купленным в книжном киоске отеля в Денвере. Не выходя из номера, она дочитала книгу к четверти седьмого. «Интересно, добрался ли до ее конца Джо? В ней так много такого, что он вряд ли понял, что хотел сказать Абендсен этой книгой? Ничего о своем выдуманном мире. Разве я единственная, кто понимает это? Держу пари, что я права: никто больше не понимает „Саранчу“ чем я – они только все воображают, что понимают по-настоящему». Все еще слегка потрясенная, она уложила книгу в саквояж, надела пальто, вышла из мотеля, чтобы где-нибудь пообедать. Воздух был очень чист, а вывести и рекламы Шайенна как-то по-особенному волновали ее. Перед входом в один из баров ссорились две хорошенькие черноглазые проститутки-индианки. Юлиана остановилась посмотреть. Тучи автомобилей, огромных, сверкающих, проносились мимо нее по улицам, все окружающее дышало атмосферой праздности, ожидания чего-то, глядело в будущее куда охотнее, чем в прошлое, с его затхлостью и запустением, с его обносками и выброшенным старьем. В дорогом французском ресторане – где служащий в белом кителе заводил на стоянке автомобили клиентов, и на каждом столе стояла зажженная свеча в большом бокале для вина, а масло подавалось не кубиками, а набитое в круглые белые фарфоровые масленки – она с нескрываемым наслаждением пообедала, а затем, имея еще массу свободного времени, медленно прогулялась к своему отелю. Банкнот рейхсбанка у нее почти уже не осталось, но она не придала этому значения. Это мало ее заботило. «Он поведал нам о нашем собственном мире», – подумала она. Она отперла дверь своего номера. «Об этом самом мире, который сейчас вокруг нас». В номере она снова включила радио. «Он хочет, чтобы мы увидели его таким, каким он является на самом деле. Я вижу его, и с каждым мгновением многие другие начинают прозревать и видеть его». Вынув из коробки голубое итальянское платье, она тщательно разложила его на кровати. Оно ничуть не было испорчено. Все, что нужно было сделать – это самое большее, хорошенько пройтись щеткой, чтобы убрать приставшие ворсинки. Но когда она открыла другие пакеты, то обнаружила, что не привезла из Денвера ни одного из своих шикарных полубюстгальтеров. – Ну и черт с ними, – сказал она. Она погрузилась в кресло и закурила сигарету. Может быть, она сможет надеть его с обычным лифчиком? Она сбросила кофту и юбку и попробовала надеть платье. Но бретельки от лифчика были видны, и к тому же торчали его верхние края, поэтому она отбросила эту мысль. «А может быть, – подумала она, – пойти вообще без лифчика?» Такого с ней не было уже много лет. Это напомнило ей былые дни в старших классах школы, когда у нее были очень маленькие груди. Это даже очень беспокоило ее тогда. Но потом, по мере взросления и занятий дзю-до, размер груди дошел у нее до тридцатого номера. Тем не менее, она попробовала надеть платье без бюстгальтера, встав на стул в ванной, чтобы видеть себя в зеркале аптечки. Платье сидело на ней потрясающе, но, боже милостивый, слишком рискованно было его так носить. Стоило ей только пригнуться, чтобы вынуть сигарету или отважиться на то, чтобы выпить – и могла случиться беда. Булавка! Она могла бы надеть платье без лифчика, собрав переднюю часть булавкой. Вывалив содержимое своей коробки с украшениями на кровать, она стала раскладывать броши и сувениры, которыми она владела долгие годы. Некоторые подарил ей Фрэнк, некоторые – другие мужчины еще до замужества. Среди них была и одна, которую купил ей Джо в Денвере. Да, небольшая серебряная булавка в виде лошадиной головы, из Мексики. Вполне подойдет. Она нашла и нужное место, где следовало заколоть, так что в конце концов она все-таки сможет надеть это платье. «Я сейчас рада чему угодно», – подумала она. Произошло так много плохого, так мало осталось от прежних замечательных планов и надежд. Она энергично расчесала волосы, так что они начали потрескивать и блестеть, и ей осталось только выбрать туфли и серьги. Затем она надела пальто, взяла с собой новую кожаную сумочку ручной работы и вышла из номера. Вместо того, чтобы самой ехать на своем старом «студебеккере», она попросила хозяина мотеля вызвать по телефону такси. Пока она ждала в вестибюле мотеля, ей неожиданно пришла в голову мысль позвонить Фрэнку. Почему ей это стукнуло в голову, она так и не могла понять, но идея застряла в голове. А почему бы и нет? Она могла бы и не платить за разговор. Он был бы настолько рад и ошеломлен тем, что слышит ее, что сам с удовольствием заплатил бы. Стоя у стойки администратора в вестибюле, она держала трубку, приложив ее к уху и с восторгом прислушиваясь, как телефонистки международных станций переговаривались между собой, стараясь установить для нее связь. Она слышала, как далекая отсюда телефонистка из Сан-Франциско звонит в справочную относительно номера, затем много треска и щелчков в трубке и наконец долгие гудки. Такси могло показаться в любой момент, но ему пришлось бы обождать, таксисты к этому привыкли. – Ваш абонент не отвечает, – наконец сказала ей телефонистка в Шайенне. – Мы повторим вызов через некоторое время позже и… – Не нужно. Юлиана покачала головой. Ведь это был всего лишь мимолетный каприз. – Меня здесь не будет. Спасибо. Она положила трубку – хозяин мотеля стоял неподалеку и следил за тем, чтобы по ошибке плата за разговор не была перечислена на его счет – и быстро вышла из мотеля на холодную, темную улицу, остановилась там и стала ждать. К бордюру подрулил сверкающий новый автомобиль и остановился. Дверь кабины открылась, и водитель выскочил на тротуар, спеша к ней. Через мгновение она уже упивалась роскошью заднего сиденья такси, направляясь через центр к дому Абендсена.

* * *

Во всех окнах дома Абендсена горел свет. Оттуда доносились музыка и голоса. Это был одноэтажный оштукатуренный дом с довольно приличным садом из вьющихся роз и живой изгородью. Идя по дорожке, она подумала: «А смогу ли я попасть туда?» Неужели это и есть Высокий Замок? А какие слухи и сплетни? Дом вполне обыкновенный, в хорошем состоянии, сад ухожен. На длинной асфальтовой дорожке стоял даже детский трехколесный велосипед. А может быть это совсем не тот Абендсен? Она нашла адрес в телефонной книге Шайенна, и телефон совпадал с номером телефона, по которому она звонила вчера вечером из Грили. Она взошла на крыльцо, огороженное литым ажурным узором железных решеток, и нажала кнопку звонка. Через полуоткрытую дверь была видна гостиная, довольно много стоявших там людей, поднимавшиеся жалюзи на окнах, фортепиано, камин, книжные шкафы. «Отличная обстановка», – подумала она. Люди собрались на вечеринку? Но одеты они были не для этого. Взъерошенный мальчик лет тринадцати, одетый в тенниску и джинсы, широко распахнул дверь. – Да? – Это дом мистера Абендсена? – спросила она. – Он сейчас занят? Обращаясь к кому-то в доме позади него мальчик крикнул: – Мам, она хочет видеть папу. Рядом с мальчиком возникла женщина с каштановыми волосами, лет тридцати пяти, с решительными, немигающими серыми глазами и улыбкой настолько уверенной и безжалостной, что Юлиана сразу же поняла, что перед ней Каролина Абендсен. – Это я звонила вам вчера вечером, – сказала Юлиана. – О, да, конечно. Улыбка ее стала еще шире. У нее были отличные белые ровные зубы. юлиана решила, что она ирландка. Только ирландская кровь могла придать такую женственность этой челюсти. – Позвольте взять вашу сумочку и шубу. Вам очень повезло: здесь у нас несколько друзей. Какое прелестное платье! Из дома моделей Керубини, не так ли? Она провела Юлиану через гостиную в спальню, где сложила вещи Юлианы вместе с другими на кровати. – Муж где-то здесь. Ищите высокого мужчину в очках, пьющего, как было принято в старину. Из глаз ее полился вдруг полный понимания свет, губы изогнулись. «Мы так хорошо понимаем друг друга, – поняла Юлиана. – Разве это не удивительно?» – Я проделала долгий путь, – сказала она. – Да, я понимаю. Сейчас я сама поищу его. Каролина Абендсен снова провела ее в гостиную и подвела к группе мужчин. – Дорогой, – позвала она, – подойди сюда. Это одна из твоих читательниц, которой не терпится сказать тебе несколько слов. Одни из мужчин отделился от группы и подошел к Юлиане, держа в руке бокал. Юлиана увидела чрезвычайно высокого мужчину с черными курчавыми волосами. Кожа его была смуглой, а глаза казались пурпурными или коричневыми, еле отличавшимися по цвету от стекол очков, за которыми скрывались. На нем был дорогой, сшитый на заказ костюм из натуральной ткани, скорее всего из английской шерсти. Костюм, нигде не морщась, еще больше увеличивал ширину его дюжих плеч. За всю свою жизнь она еще ни разу не видела такого костюма. Она чувствовала, что не может не смотреть на него. – Миссис Фринк, – сказала Каролина, – целый день ехала из Канон-Сити, Колорадо, только для того, чтобы поговорить с тобой о «Саранче». – Я думала, что вы живете в крепости, – сказала Юлиана. Пригнувшись, чтобы лучше разглядеть ее, Готорн Абендсен задумчиво улыбнулся. – Да, мы жили в крепости, но вам приходилось подниматься к себе на лифте, и у меня возник навязчивый страх. Я был изрядно пьян, когда почувствовал этот страх, но, насколько я помню сам судя по рассказам других, я отказался ступить в него потому, что мне показалось, что трос лифта поднимает сам Иисус Христос, ну и всех нас заодно. И поэтому я решил не заходить в лифт. Она ничего не поняла, но Каролина ей объяснила: – Готорн говорил, насколько я его понимаю, что как только он в конце концов встретится с Христом, он сядет: стоять он не собирается. А в лифте сесть было не на что. «Это из церковного гимна», – вспомнила Юлиана. – Значит, вы бросили Высокий Замок и переехали назад в город, – сказала она. – Я бы хотел налить вам чего-нибудь. – Пожалуйста, – сказала она. – Только чего-нибудь нынешнего, не древнего. Она уже мельком увидела буфет с несколькими бутылками виски, все высшего качества, рюмками, льдом, миксером, настойками, ликерами и апельсиновым соком. Она шагнула к нему, Абендсен не сопровождал. – Чистого «Хорнера» со льдом, – сказала она. – Мне всегда нравился этот сорт. Вы знакомы с оракулом? – Нет, – сказал Готорн, готовя выпивку. Она удивленно уточнила: – С книгой перемен? – Нет, – повторил он. Он передал ей бокал. – Не дразни ее, – сказала Каролина Абендсен. – Я прочла вашу книгу, – сказала Юлиана. – В сущности, я дочитала ее сегодня вечером. Каким образом вы узнали обо всем этом другом мире, о котором вы написали? Он ничего не сказал. Он потер суставом пальца верхнюю губу, хмуро глядя куда-то за ее спиной. – Вы пользовались Оракулом? – спросила она. Готорн взглянул на Юлиану. – Я не хочу, чтобы вы дурачились или отшучивались, – сказала Юлиана. – Скажите мне прямо, не пытаясь изображать что-нибудь остроумное. Покусывая губу, Готорн уставился на пол. Обняв себя руками, он покачивался на каблуках взад-вперед. Остальные, собравшиеся в комнате, притихли. Юлиана заметила, что и манеры их изменились. Теперь они уже не казались такими беззаботными, после того, как она сказала эти слова, но она не постаралась ни смягчить их, ни взять назад. Она не притворялась. Это было слишком важно. Она проделала такой длинный путь и так много сделала, что теперь могла требовать от него правду и только правду. Он уже не был вежливым, не был радушным хозяином. Юлиана заметила краем глаза, что и у Каролины было выражение едва сдерживаемого раздражения. Она плотно сжала губы и больше не улыбалась. – Вашей книге, – сказала Юлиана, – вы показали, что существует выход. Разве вы не это имели в виду? – Выход? – иронически повторил он. – Вы очень много сделали для меня, – продолжала Юлиана. – Теперь я понимаю, что не нужно чего-либо бояться, жаждать тоже нечего, как и ненавидеть, и избегать, и преследовать. Он взглянул ей в лицо, вертя в руках бокал, и, казалось, изучал ее. – Мне кажется, что многое в этом мире стоит свеч. – Я понимаю, то что происходит у вас в голове, – сказала Юлиана. Для нее это было старое, привычное выражение лица мужчины, но здесь оно нисколько не смущало ее. Она больше не видела себя такой, какой была прежде. – В деле, заведенном на вас в гестапо, говорится, что вас привлекают женщины, подобные мне. Абендсен не изменил выражения лица и сказал: – Гестапо не существует с 1947 года. – Тогда значит СД или чего-то в этом роде. – Объясните, пожалуйста, – резко сказала Каролина. – Обязательно, – ответила Юлиана. – Я до самого Денвера ехала с одним из них. Они со временем собираются показаться и здесь. Вам следует переехать в такое место, где они не смогут вас найти, а не держать дом открытым, как сейчас, позволяя всем, кому заблагорассудится, входить сюда – ну хотя бы так, как я. Следующий, кто сюда доберется – ведь не всегда найдется кто-то, вроде меня, чтобы остановить его – сможет… – Вы сказали «следующий», – проговорил Абендсен после небольшой паузы. – А что же случилось с тем, кто ехал вместе с вами до Денвера? Почему он здесь не показался? – Я перерезала ему горло, – ответила она. – Это уже что-то, – сказал Готорн. Чтобы такое сказала девушка, которую я никогда в жизни раньше не видел… – Вы мне не верите? Он кивнул. – Конечно, верю. Он улыбнулся ей насмешливо, очень слабо, даже нежно. По– видимому, ему и в голову не пришло ей не поверить. – Спасибо, – сказал он. – Пожалуйста, спрячьтесь от них, – сказала она. – Что ж, – ответил он, – как вам известно, мы уже пробовали. Вы могли прочесть об этом на обложке книги – все об арсенале и проволоке под напряжением. Вы велели напечатать это, чтобы создалось впечатление, что мы до сих пор предпринимаем все меры предосторожности. Голос его звучал устало и сухо. – Ты мог бы хоть носить при себе оружие, – сказала жена. – Я уверена, что когда-нибудь, кто-то, кого ты пригласишь и с кем ты будешь разговаривать, пристрелит тебя. Какой-нибудь фашистский профессионал отплатит тебе, а ты будешь все так же рассуждать на темы морали. Я это чувствую. – Они доберутся, – сказал Готорн, – если захотят, независимо от того, будет ли проволока под напряжением и Высокий Замок или нет. «Вот какой у вас фатализм, – подумала Юлиана, – такая покорность перед опасностью своего уничтожения. Вы об этом знаете точно так же, как знаете о мире из вашей книги». Вслух же она сказала: – Вашу книгу написал оракул. Не так ли? – Вы хотите услышать правду? – спросил Готорн. – Да, хочу и имею на это право, – ответила она, – за все то, что я сделала. Разве не так? Вы же знаете, что это так. – Оракул, – сказал Абендсен, – спал мертвым сном все то время, пока я писал эту книгу, мертвым сном в углу кабинета. В глазах его не было и следов веселости, напротив, лицо его еще больше вытянулось, стало еще более угрюмым, чем прежде. – Скажи ей, вмешалась в разговор Каролина, что она права. Она имеет право на это, за то, что совершила ради тебя. Обращаясь к Юлиане, она сказала: – Тогда я скажу вам, миссис Фринк. Готорн сделал выбор возможностей один за другим, перебрал тысячи вариантов с помощью строчек. Исторический период. Темы, характеры, сюжет. Это отняло у него годы. Готорн даже спросил у Оракула, какого рода успех его ожидает. Оракул ответил, что будет очень большой успех: первый настоящий успех за всю его карьеру. Так что вы правы. Вы, должно быть, и сами воспользовались Оракулом для того, чтобы узнать это. – Меня удивляет, зачем это Оракулу понадобилось написать роман, – сказала Юлиана. – Спрашивали ли вы у него об этом? И почету именно роман о том, что германцы и японцы проиграли войну? Почему именно эту историю, а не какую-нибудь иную. Что это – то, что он не может сказать непосредственно, как говорил всегда прежде? Или это должно быть что-то другое, как вы думаете? Ни Готорн, ни Каролина не проронили ни слова, слушая ее тираду. Наконец, Готорн сказал: – Он и я давным-давно пришли к соглашению относительно своих прерогатив. Если я спрошу у него, почему он написал «Саранчу», я полажу с ним, возвратив ему свою долю. Вопрос подразумевает то, что я ничего не сделал, если не считать того, что печатал на машинке, а это будет с одной стороны неверно, а с другой – нескромно. – Я сама спрошу у него, – сказала Каролина, – если ты не возражаешь. – Разве это твой вопрос, чтобы спрашивать? – сказал Готорн, – Пусть уж лучше спросит она. Обернувшись к Юлиане, он сказал: – У вас какой-то сверхъестественный ум. Вы об этом знаете? – Где ваш Оракул? – спросила Юлиана. – Мой остался в автомобиле в отеле. Я возьму ваш, если позволите, если же нет, то вернусь за своим. Готорн вышел из гостиной и через несколько минут вернулся с двумя томами в черном переплете. – Я не пользуюсь тысячелистником, – сказала Юлиана. – Мне не удается сохранить полную связку, я все время теряю стебельки. Юлиана чела на кофейный столик в углу гостиной. – Мне нужна бумага, чтобы записывать вопросы и карандаш. Все подошли к ним поближе и образовали что-то вроде кольца вокруг нее и Абендсена, наблюдая за ними и прислушиваясь. – Вы можете задавать вопросы вслух, – сказал Готорн. – У нас здесь нет друг от друга секретов. – Оракул, – спросила Юлиана, – зачем ты написал «Саранча садится тучей?» О чем мы должны были узнать? – У вас приводящий в замешательство, суеверный способ изложения своего вопроса, – сказал Готорн. Он присел, чтобы лучше видеть, как падают монеты. – Давайте, сказал он. Он передал ей три старинные китайские монеты с отверстиями в центре. – Обычно я пользуюсь этими монетами. Она начала бросать монеты. Чувствовала она себя спокойной и свободной. Он записывал выпадающие строчки. Когда она шесть раз бросила монеты, она взглянула на его записи и сказала: – Вы знаете, какая получится гексаграмма? Не пользуясь картой. – Да, ответил Готорн. – Чанг Фе, – сказала Юлиана. – Внутренняя правда. Я знаю это, не заглядывая в карту, как и вы, и я знаю, что она означает. Подняв голову, Готорн пристально посмотрел на нее. У него было почти дикое выражение лица. – Она означает, что все, о чем сказано в моей книге – правда? – Да, – ответила она. – Что Германия и Япония потерпели поражение? – спросил он. – Да, – ответила она. Тогда Готорн захлопнул оба тома и выпрямился. Долгое время он молчал. – Даже вы не сможете смело посмотреть в лицо правде, – сказала Юлиана. Он какое– то время размышлял над ее словами. Взгляд его стал совершенно пустым, и Юлиана заметила это. Она поняла, что он смотрит внутрь, поглощен собой. Затем его взор снова прояснился, и он, хмыкнул, сказал: – Я ни в чем не уверен. – Верьте, – сказала Юлиана. Он мотнул головой. – Не можете? – спросила она. – Вы уверены в этом? – Хотите, чтобы я поставил автограф на вашем экземпляре? Он встал. Она тоже поднялась. – Думаю, мне пора уходить, – сказала она. – Большое спасибо. Извините, что я испортила вам вечер. С вашей стороны было так любезно принять меня. Пройдя мимо него и Каролины, она направилась сквозь кордон из гостей к двери в спальню, где были ее шуба и сумочка. Когда она надевала на себя шубу, рядом с ней оказался Готорн. – Вы знаете, кто вы? Он повернулся к Каролине, стоявшей рядом с ним. – Это девушка просто какой-то демон, маленький дух из преисподней, который… Он поднял руку и потер ею бровь, приподняв очки, чтобы сделать это. – …который без устали рыщет по лику Земли. Он водрузил очки на место. – Она совершает инстинктивные поступки, просто выражая этим, что существует. У нее и в мыслях не было показаться здесь или причинить кому-то вред. Это просто так получилось у нее, как случается для вас погода. Я рад, что она пришла, и ничуть не жалею, что узнал об этом, об откровении, которое помогла ей постичь книга. Она не знала, что ей предстоит здесь сделать и что обнаружить. Я думаю, что всем нам в чем-то повезло. Так что не будем на нее сердиться. Ну как, о'кей? – Она несет в себе чудовищный дух разрушения, – сказала Каролина. – Такова реальность, – сказал Готорн. Он протянул Юлиане руку. – Спокойной ночи, – сказала она. – Слушайте свою жену, по крайней мере не расставайтесь с каким-нибудь оружием. – Нет, – сказал он. – Я решил так давным-давно. Я не хочу, чтобы это меня беспокоило. Я могу положиться на Оракула и сейчас, и потом, если меня будут тревожить страхи, особенно ночью. Положение не так уж и скверно. Он слегка улыбнулся. – Фактически, меня беспокоит сейчас больше всего то, что пока мы здесь беседуем, я точно знаю, что все эти бездельники, которые околачивались возле нас и прислушивались к каждому нашему слову, вылакают все спиртное в доме. Повернувшись, он большими шагами направился к буфету, чтобы бросить в свой бокал свежий кусочек льда. – Куда же вы теперь собираетесь направиться? – спросила Каролина. – Не знаю. Эта проблема мало тревожила ее. «Я должно быть очень похожа на него, – подумала Юлиана. – Не позволяю себе беспокоиться о некоторых вещах, какими бы серьезными они не казались». – Возможно, я вернусь к своему мужу, Фрэнку. Я пыталась созвониться с ним сегодня вечером. Возможно, я попробую еще раз. В зависимости от настроения и самочувствия. – Несмотря на то, что вы для нас сделали, либо то, что вы сказали, что сделали… – Вы хотите, чтобы я больше никогда не появлялась в вашем доме? – сказала Юлиана. – Если вы спасли жизнь Готорна, то это ужасно с моей стороны, но я настолько внутренне разбита, что не могу постичь того, что вы сказали, и что ответил Готорн. – Как странно, – сказала Юлиана. – Я бы никогда не подумала, что правда может так сильно вас рассердить. «Правда, – подумала она, – такая же ужасная, как смерть. Но откопать ее гораздо труднее. Мне повезло». – Я думала, что вам будет также приятно, как мне. – Это недоразумение, не так ли? Она улыбнулась. После некоторого молчания миссис Абендсен тоже удалось улыбнуться. – Что ж, в любом случае, спокойной ночи. Миг – и Юлиана вышла на дорожку, прошла освещенные пятна окон гостиной и окунулась во мрак, лежавший перед домом на неосвещенном тротуаре. Она шла, не оглядываясь на Абендсена, и искала взглядом какой-нибудь кэб или такси, что-нибудь движущееся, яркое и живое, на чем она могла бы вернуться в мотель.