Текст книги "День Благодарения"

Автор книги: Майкл Дибдин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Майкл ДИБДИН
ДЕНЬ БЛАГОДАРЕНИЯ

Горе таится в тайных углах сердца.

Джон Марстон. «Месть Антонио»

Катрине

Люси в небе

Ночью в пустыне смотришь в бесконечность, и это там впервые возникает Люси. Поворот на старую дорогу, тоненькую красную линию на карте в дорожном атласе, в тот момент словно бы сулил веселые приключения, но вышло вовсе не так. Увидеть побольше – в холодный октябрьский вечер, когда уже смерклось? Нет, только меньше, если возможно.

По крайней мере на новом шоссе хотя бы встречные машины составляют тебе компанию. А по этой дороге больше не ездят, и ты скоро поймешь почему. Неподновляемый асфальт растрескался, выщербился, покрылся колдобинами, стал волнистым от летней жары и усеялся гребнями песка, надуваемого справа и слева в зависимости от капризов ветра. На скорости, которую требует невидимый пейзаж, можно легко потерять управление и перевернуться, если не быть все время начеку. А это непросто, когда час проходит за часом и без конца всматриваешься в кусок асфальтового покрытия, который машина гонит перед собой.

И потому, когда на горизонте прямо впереди возникает свет, он тотчас обретает важность, далеко превосходящую реальную. Всего лишь дальнее слабое зарево. Низовой пожар, если бы здесь что-то росло. Встречная машина – первая за это время. Селение, если они тут есть. Откровенно говоря, зарево это могло знаменовать что угодно. Или вообще ничего.

Если отбросить неприятности с покрытием, взятая напрокат машина ведет себя по-ангельски. На шоссе № 93 можно было бы установить скорость на сто, затем уютно устроиться на подогреваемом эргономично сиденье и кончиками пальцев управлять рулем с усилителем под милый бессмысленный щебет радио, а могучие восемнадцатиколесные трейлеры глотают твою пыль. Но на этой сволочной дороге приходится действовать и самому. Пусть только один из кратеров в покрытии поймает тебя врасплох, ты и сплюнуть не успеешь, как окажешься на обочине брюхом вверх. Ну а про музыку вообще забудь. В здешних дебрях электростатики ничего не растет, кроме призрачного бормотания.

Немного погодя ты осознаешь, что источник зарева впереди обрел узнаваемые очертания. Очертания человеческой фигуры, если быть точнее. Сначала ты не веришь своим глазам, но затем наступает момент, когда не верить им уже нельзя. А вскоре оказывается, что светогуманоид впереди имеет половые признаки: ее прелести изображены разными оттенками красного цвета, степень интенсивности которого отражает эрогенный рейтинг данной зоны, а непрерывное переключение одной из трех статичных поз в следующую создает иллюзию движения. Эта женская фигура мерцает и пульсирует в воздушных вихрях. Космическая во всех своих частях, она занимает много акров неба. Эротическое созвездие.

А в определенной точке вдруг композиция начинает утрачивать четкость, быстро теряя форму и смысл. Под массой ничего не означающих огней ты теперь различаешь привычные контуры: бензозаправка с гаражом и закусочной. Бетонный дворик перед ними весь в трещинах и выбоинах, помещение утратило крышу и выпотрошено, едальня забрана досками. В каждый уголок ветер деловито нагребает пыль. Все это купается в рассеянном свете бесчисленных белых и красных лампочек, привинченных словно бы в богатейшем и полном беспорядке к раскрашенному щиту на металлической мачте высотой футов в пятьдесят, сильно проржавевшей и опасно покачивающейся под ветром, который постанывает, когда это сооружение на мгновение преграждает его свободный полет в колоссальном мраке.

* * *

Я открыл перчаточник и опустил заряженный пистолет в карман плаща, чувствуя себя довольно глупо. В движущемся свете, отбрасываемом лампочками вверху, я различил мужскую фигуру, приближающуюся ко мне через двор.

– Бензин? – крикнул он. – Так подъезжайте к колонке.

Семейные фотографии, видимо, снимала Люси: ее на них нет, но Даррил Боб Аллен присутствует почти на всех. Грузная фигура, щетинистая борода, длинные волосы, стянутые сзади в «конский хвост», безыскусственный взгляд. И всякий раз – легкая скрытая тревога, словно фотография могла изобличить порок, который в реальной жизни он маскировал движениями.

Она рассказывала мне о предродовой клинике, которую они посещали перед рождением Клер, где о каждой супружеской паре она думала: «Он занимался с ней этим». И патриархальная поза ее мужа на этих фото была именно такой. Тематический объект – малютка Клер или крошка Фрэнк – был ласкаем как положено, но в выражении их отца была отстраненная безликая гордость, словно говорившая: «Я ее поимел и впрыснул свой заряд, и вот живое тому доказательство».

Я вылез из машины.

– Привет. Я Энтони.

Он посмотрел куда-то вбок.

– Угу. Вы здорово опоздали. Я уже и ждать вас перестал.

Люси всегда особенно ценила обаяние и хорошие голоса. Неудивительно, что Даррил Боб, как оказалось, обладал и тем, и другим.

Я виновато пожал плечами:

– Времени ушло больше, чем я предполагал. Думал, что все карты в дорожном атласе одинаковы, но, оказывается, Невада дана в масштабе вдвое меньшем, чем предыдущие. Я думал уложиться в два часа, однако потребовалось больше четырех.

Я не упомянул про время, которое потратил на то, чтобы потренироваться в прицеливании и стрельбе из пистолета в кармане моего плаща.

– Угу, ну, добро пожаловать в Америку. Пожалуй, общее между соседними штатами только то, что всюду ездить надо только по правой стороне. Плюс, откровенно говоря, тут и на карту-то наносить особо нечего. По сути, от стенки и до стенки сплошь дерьмо первого сорта.

Я кивнул на ажурную мачту с разноцветным набором мигающих лампочек:

– Кроме вот этого.

Он улыбнулся застенчивой мальчишеской улыбкой. Я и не подозревал в нем этой черты. На тех фотографиях он всегда целеустремленно хмурился в камеру. В первый раз мне пришло в голову, что, возможно, он не любил фотографироваться.

– Ну, просто небольшая личная придумка. Забрал ее с приморского курорта под Ла-Джоллой. Посередке раньше был неоновый щит с указателем, но я его убрал. Хотелось чего-то поабстрактнее, если вы меня понимаете?

– Во всяком случае, глаза оторвать трудно. Особенно здесь, в нигде.

– У меня есть еще тонны и тонны. Хотите посмотреть?

Он словно бы искренне оживился. Мы пошли к бетонному гаражу, открыли дверь и включили свет. Все пространство внутри занимали огромные вывески, приставленные друг к другу. Один угол был занят кухонной раковиной и фотографическим оборудованием.

– Остальные снаружи, позади. Жизнь здесь имеет то преимущество, что снаружи можно оставлять что угодно, вплоть до самолетов, которые ВВС хранит в окрестностях. Одно время я планировал установить их все. Подключить, соорудить, так сказать, Неоновый парк. Думал создать туристическую приманку. Ну, что-то вроде забытых народных ремесел, понимаете?

И все это время он исподтишка меня разглядывал. В дни, когда Аллен еще жил по соседству с нами, он имел обыкновение иногда заезжать к нам и в роли любящего папочки забирать детей для каких-нибудь диснейлендских развлечений, но Люси тактично устраивала так, что он и я не встречались. Разумеется, моих фотографий он не видел, и его, естественно, интересовало, каким был его преемник.

– Но они же, вероятно, стоили целое состояние. Люси всегда подчеркивала, что Аллен ни разу и цента ей не дал на содержание детей, а он как будто строил грандиозные планы создать посреди пустыни что-то вроде туристического центра.

– Теперь они в цене, но я опередил спрос. Прежде их считали старьем. Даже хламом. И отдавали почти даром.

– А это? – Я кивнул на фотографические принадлежности.

Аллен улыбнулся странной многозначительной улыбкой:

– А! Это еще одно мое хобби.

Мне вспомнились все эти любительские снимки в семейном альбоме, плохо скомпонованные, скверно проявленные, нередко с пальцем, забравшимся на объектив. Те снимки, которые я видел, те, что делала Люси. Если Аллена интересовала фотография, почему он ничего не снимал?

– Ага, прежде я вовсю фотографировал, – добавил он, закрывая гараж. – Одно время даже подрабатывал этим. Ну и некоторые мои снимки никак нельзя было отдавать в лабораторию для проявления.

– О чем вы говорите?

– О том, что меня могли бы и арестовать. Да и в любом случае коммерческие проявка и печать по качеству самые дерьмовые. Вы никогда не добьетесь того, чего хотите, если только не возьметесь за дело сами. Ну и деньги экономишь.

– Да, кстати, они так все время и горят? – спросил я, указывая на мачту, покачивающуюся под ударами ветра, налетающего из ночи.

– Двадцать четыре часа в сутки. Это же бензозаправка. Мы никогда не закрываемся. Немного теряем на каждой заливке, но возмещаем количеством.

– Ваши счета за электричество должны быть очень велики.

– А оно бесплатное. Вон на том пригорке ветряк. Из отопительной системы, которую я раскурочил. Подключен к генератору у меня в трейлере. Ток поступает, пока дует ветер. А мачта – от закрывшейся радиостанции. Обошлась всего в пару сотен – они думали только о том, как бы поскорее выбраться отсюда. Я ее демонтировал, перевез сюда и смонтировал заново.

– Большой труд.

– Люси всегда говорила, что руками работать я умею.

Он засмеялся.

– Ну, да она и вам то же говорила, верно?

– Как мастер на все руки я безнадежен. Когда я сталкиваюсь с небольшой проблемой такого рода, то выписываю небольшой чек. И откуда вы знаете, что Люси говорила мне?

– Знаю, и все. Если говорить о Люси, так я там был и жил. И всю ситуацию на пленку записал, так сказать.

Расплывшись в улыбке, он мотнул головой:

– Так пошли.

Он широко зашагал через двор. Я пошел следом, держа руку в правом кармане плаща, чтобы замаскировать его вздутие. Пистолет я купил днем, когда повернул от аэровокзала не в ту сторону и оказался в одном из залов беспошлинной торговли. Огромное безликое пространство было исчерчено самодельными прилавками, укрытыми полосами материи или полиэтилена и украшенными вывесками, написанными от руки. С тем же успехом тут могли торговать антиквариатом или старыми книгами, но торговали оружием. Выставлены были образчики практически любых видов огнестрельного оружия. Правда, танков и ракетных установок я там не видел, но не сомневаюсь, что их можно было бы заказать. Во всяком случае, мне попался на глаза какой-то старый хрыч с автоматом за плечом. Бумажный флажок, торчавший из дула, извещал: «Всего 400 долларов. Почти не бывший в употреблении».

Пистолет я купил совершенно непреднамеренно у мрачного пузана, который назвался Лефти. Я объяснил ему, что мне надо как-то защищать мой дом от распоясавшегося хулиганья. Он кивнул сочувственно, но слегка скучающе. Его интересовало, зачем мне понадобился пистолет, не больше, чем торговца автомобилями интересует, куда вы намерены отправиться на купленной машине. Лефти хотел одного: сбыть свой товар. Он начал описывать технические достоинства и недостатки разных моделей, которые мог предложить. Он поочередно доставал их и вкладывал мне в руку. Ощущение было странное: я вдруг осознал, что никогда прежде не прикасался ни к чему, что предназначалось бы исключительно и специально для убийств.

За углом разрушающегося помещения бензозаправки ветер дул свирепо и безжалостно. В алюминиевом трейлере, установленном на бетонных блоках, горел свет. Даррил Боб Аллен одним прыжком взял три ступеньки и открыл дверь.

– Входите, – пригласил он.

Внутри трейлер выглядел тесноватым, но уютным. Стены были обиты вагонкой, пол покрыт ковром. Стеллажи и шкафчики по обеим сторонам оставляли только узкий проход, который завершался маленьким жилым помещением с продавленным кожаным диваном, стерео и телевизором. В центре стояла чугунная печурка с трубой из оцинкованного железа, выведенной наружу через потолок. Воздух был теплый, с приятным запахом древесного дыма. В углу стоял деревянный торшер стиля тридцатых годов с матерчатым плоеным абажуром. Лампочки под ним то вспыхивали ярче, то почти угасали, как лампочки вывески снаружи.

– Немножко музыки?

Не ожидая ответа, Аллен нажал кнопку кассетника.

Из окна мне видно, как по улице

Девушка моя идет с другим

И с него не сводит глаз.

Он ее к себе прижал, как прежде я,

Если б умереть сейчас!

Он сделал несколько па в такт музыке. Несомненно, танцевал он хорошо – и грациозно, и ловко. Еще одно, что дала понять Люси в неосторожную минуту: в постели ее муж был и энергичен, и старался угодить ей.

– Что скажете? – спросил он.

Он имел в виду песню, а может быть, стерео, но я предпочел не понять.

– Вы прекрасно танцуете.

– Ну, не так, как Люс, – сказал он, садясь во вращающееся кресло. – Вот она была хороша. Все тело в это вкладывала, но никогда не теряла контроля. Никогда. Понимаете, о чем я? Всегда видно, если женщина хороша, и, уж поверьте мне, она была по-настоящему хороша.

Он засмеялся.

– На следующее утро она иногда жаловалась, что у нее ступни ноют. А я ей говорил: как это – ступни? А вы любите танцевать? Вы когда-нибудь с ней танцевали?

Вот она приходит.

О, она приходит.

Да, она приходит.

Вот приходит ночь.

Аллен внезапно выключил музыку и нажал кнопку перемотки. Пока лента перематывалась, он отошел в темный конец трейлера, вернувшись с квартовым кувшином канадского виски и двумя стопками. Раздался щелчок, перемотка кончилась. Он уложил кассету в футляр и, казалось, собрался убрать ее на полку стеллажа, заставленную другими аудио– и видеокассетами. Затем как будто передумал и положил ее на стол.

– Выпьете? – спросил он.

– Нет, спасибо. Мне ведь еще вести машину.

– Думаете сегодня же и вернуться? Путь неблизкий. Черт, я могу уложить вас тут. Диван раскладывается вроде как в кровать.

Все еще стоя, Аллен налил виски себе. Он чуть покачнулся, и я сообразил, что он пьян. Возможно, он начал загодя, ожидая, что я приеду гораздо раньше. Тем лучше. Это облегчит дело, когда настанет время.

– У вас тут отлично все устроено, – заметил я, чтобы что-то сказать.

– Да, неплохо. У меня есть мои аудио, мои видео, мои фотографии.

Он улыбнулся улыбкой, которую я не понял.

– Мои воспоминания.

– Все, кроме книг.

– У меня есть книга. Единственная, которая мне требуется.

Так он один из тех! Люси ничего не говорила мне об этой стороне его личности. Или он обрел Христа после того, как она его бросила?

Он указал на полку, на которой выстроились примерно двадцать одинаковых высоких узких томов в черных переплетах.

– «Британская энциклопедия», – продекламировал он, пародируя оксфордское произношение. – Издание тысяча девятьсот одиннадцатого года, все двадцать восемь томов, не считая указателя и карт. Пока я прочел примерно две трети. Прочел о поэте Овидии в томе с заглавием «Ода – Плата». Овидий такой поэмы не писал, насколько им известно, а этим парням известно все, но, думается, она имела бы большой успех. Что-то вроде кабацких баллад Роберта У. Сервиса. Крепкий материальчик. Как я всегда говорю, два старейших вранья: «Чек вам выслан по почте» и «Я обещаю не кончать у тебя во рту». А вы книгочей?

– Наверное, этот комплект недешево стоил.

– Обошелся мне в пятьдесят долларов. Библиотечная распродажа. Решили обновить фонды и понятия не имели, сколько она стоила. А мне так или иначе нужно было проехать через Карсон за дровами для печки. Езжу раз в год в Национальный парк на тот берег озера Тахо. Нахожу парочку упавших стволов, распиливаю на чурбаки циркулярной пилой и загружаю лебедкой в прицеп. А здесь раскалываю на полешки и укладываю в поленницы. Как раз хватает на всю зиму.

– Но ведь это же незаконно?

– Меня еще ни разу не изловили. Полицейских тут маловато, ну и участки у них огромные. Так что валяйте, пейте под завязку. Здесь вас никто не остановит за управление машиной в состоянии алкогольного опьянения.

Тут он снова сел, скрестил ноги и посмотрел прямо на меня. В первый раз, осознал я теперь. До этого момента взгляды были мимолетными, искоса и поддразнивающими. А теперь была конфронтация. Разминка кончилась, и вот-вот должна была начаться игра.

– Так вы сказали, что хотите поговорить о ребятишках. Да, кстати, как они там, милые очаровашки? Трудно поддерживать связь, когда надо ехать в какой-нибудь бар, чтобы позвонить, ну и вообще. Последнее, что я слышал, – муж Клер сбежал с другой бабой, а ей оставил на память малыша. Как его там?

– Дэниэл.

– А Фрэнк вроде на ходу подметки рвет. Как всегда. Весь в меня. С ним все будет в порядке.

Он отхлебнул виски и посмотрел на меня:

– Так чего вам надо, Тон? Или мне называть вас Тони? Мы же все знаем, какие вы, англичане, тонные. То есть любите воображать себя такими. Нет, Тон, по-моему, звучит в самый раз. Так что, Тон?

– Кстати, о том, что звучит в самый раз. Может, вы перестанете сыпать словечками вроде «на ходу подметки рвет» и остальными в том же духе. Вы ведь имеете диплом университета Беркли, Люси мне говорила. Не играйте со мной в кукурузного деревенщину.

– Извините, пожалуйста. Только живя тут среди тех, которые живут тут, как-то приспосабливаешься к их манере выражаться.

Он встал и шагнул ко мне. И тут свет потускнел.

– Ветер, – объяснил Аллен, нависая надо мной. – Когда он стихает, напряжение падает. Ну-ка, разрешите снять с вас плащ. Здесь жарко жуть. Жутко жарко, хотел я сказать. Страшно жарко. Ужасно жарко. Гнетуще жарко. Ну и прочее дерьмо.

– Спасибо, нет.

– Поверьте, вам без него будет лучше.

– Мне вполне хорошо.

Он молча помедлил, потом вернулся в свое кресло.

– Кстати, для справки, я ни в каких университетах не обучался. Остался, как говорится, за бортом средней школы.

– От Люси я слышал другое, – сказал я, а свет снова стал ярким.

– Вполне понятно, потому что я ей этого не говорил. Но я ведь старался залезть к ней под юбку, понимаете? А первое правило торговли – «не охаивай товар». Если покупательнице по вкусу то, что она видит – и позвольте сказать вам, так оно и было, – то ваша обязанность как продавца поддержать ее решение. Заверьте ее, что она сделала правильный выбор. Что я и сделал, хотя, может быть, и использовал некоторую гиперболу. Вы когда-нибудь видели гипербол, Тон? Это похлеще бейсбола.

– Не могли бы мы вернуться к теме?

– Это к какой же?

– Завещание.

– Что еще за завещание?

– Я обсуждал с детьми, как нам следует распорядиться наследством.

– Люси оставила завещание? Чтоб мне! Вот уж не думал, что она выберет время для этого. Полагаю, она оставила все ребятишкам.

– «Все» практически сводится к дому. Им обоим по трети, остальное мне.

– Вот как? Неплохо для вас. Он же теперь должен стоить четверть миллиона, не меньше. Когда мы его купили, он был, как говорится, бросовым. Но демографическая обстановка с тех пор немножко изменилась.

Мы с Люси несколько месяцев назад оценили дом. Риэлтер сказал, что нам следует запросить за него двести семьдесят и рассчитывать продать его минимум за двести пятьдесят.

– Вы, видимо, хорошо осведомлены.

– Недвижимость – еще одно мое маленькое хобби. Однако, насколько я понял, мне не причитается ни цента, так при чем тут я?

– При том, что Клер, Фрэнк и я должны решить, продавать ли дом сейчас, обналичить его или нет, из чего, разумеется, следует, что мне надо немедленно подыскать другое жилье… или пока подождать. И тут играет роль, что именно они могут ожидать от вас, или же вообще ничего.

– Как так – ожидать?

– Что ваши дети получат по вашему завещанию?

Даррил Боб Аллен лениво потянулся.

– Ну, сказать вам правду, у меня все как-то руки до завещания не доходят. Я планирую пока еще поболтаться здесь.

– Естественно. Это мы все планируем. Но факт остается фактом: вы можете умереть в любую минуту. Даже сегодня ночью. Вам это знать не дано.

– Вы имеете в виду – человеку?

– Какому человеку?

– Человеку знать не дано? Или мне, лично, конкретно знать не дано?

– Я просто пытаюсь установить, на что могут рассчитывать дети. Ведь мы оба хотим для них самого лучшего, Даррил?

– О, конечно!

Он вздохнул и повел рукой вокруг:

– Вот, собственно, все, что у меня есть. Если им это требуется, то бога ради. Я хочу сказать, ведь никого другого не имеется и они получат все и без всякого завещания.

– Других наследников у вас нет?

Он качнул головой – краткое исчерпывающее движение, которое жутковато напомнило мне Люси. Наверное, она переняла это движение у него. Или он – у нее.

– И все? – спросил он.

– Что – все?

– Вы проделали весь путь сюда ради этого? Черт, мы могли бы выяснить все это, когда я позвонил вам из города.

Он наполнил свою стопку.

– Но на самом-то деле вы приехали по другой причине, верно?

– А какая другая может быть у меня причина?

Он осиял меня улыбкой сквозь бороду лесоруба.

– Вы приехали посмотреть на меня.

– И зачем же это мне?

– Не спорю, тут я строю догадки. Но вы только что потеряли жену, так? Я ее тоже потерял, но довольно давно. И у меня было время свыкнуться с этим. К тому же я имел ее дольше и в лучшей форме. Но ваше горе еще свежее, как говорится, и знали вы ее всего несколько лет. Так что кусочек ее, который вы знали, был вроде верхушкой айсберга. А теперь айсберг утонул. Помните бородатый анекдот? «Титаник» столкнулся с айсбергом. Айсберг не пострадал». О чем бишь я?

– Вы спросили, почему я приехал сюда сам. Ну, в частности, для передышки. Последние недели были очень напряженными.

– Могу себе представить. Послушайте, я искренне сожалею, что не выбрался на похороны.

– Похорон не было. Для них необходимо тело.

– Ну, так на заупокойную службу или как там. Но мне показалось, что вышло бы неловко.

– Очень тактично с вашей стороны.

– Ну и конечно, вопрос о деньгах. Бензин я тут понемножку продаю. Единственная бензоколонка на восемьдесят миль в одну сторону и на шестьдесят в другую. Беда в том, что движения по этой дороге почти никакого нет. Ну, иногда подрабатываю на каком-нибудь строительстве в Вегасе. Вот это место стоит посмотреть. Стоишь там и видишь, как оно растет прямо у тебя на глазах. Уйдешь на обед – и уже новых полквартала выросло.

Снова свет тихонько умер и опять вспыхнул. Аллен наклонился вперед и плеснул виски в другую стопку.

– Давайте, Тон, – сказал он. – Не позволяйте мне пить здесь в одиночку. Послушайте, диван правда к вашим услугам. Я говорю серьезно. Только одна оговорка. Не ждите радушного завтрака. Мне всегда требуется пара часов, чтобы прочухаться и понять, где я, черт дери, а потому не рассчитывайте на искрящуюся застольную беседу. Но я сварю кофе и отправлю вас в путь при свете дня, вместо того чтобы вы часами щурили глаза на какой-нибудь дороге без указателей. И в любом случае вам хочется поговорить. Я же знаю.

– О чем поговорить?

– О Люс, а то о ком же? Признайтесь, вас же гложет любопытство. И правильно. Только ненормальному было бы не любопытно. Конечно, все было чудесно, пока она была жива, хотя, бьюсь об заклад, вас и тогда, конечно, время от времени грыз то один вопрос, то другой. Но тогда значения это не имело. Она была рядом, вы составляли пару, вы каждую ночь отправлялись вместе спать. Какая важность, что было прежде? Прошлая история.

Он снял с полки коробку сигар, сунул одну в рот и закурил от лучины, запалив ее в печурке.

– А теперь она сама – прошлая история, – продолжал он, выдохнув облако сизого дыма. – Ваш брак – прошлое, совсем как мой. Единственная разница, если говорить про историю, что у Люс со мной было и дольше, и лучше. И вас не может не грызть любопытство. Как всякого нормального мужчину.

Он снова осиял меня.

– Так валяйте. Утолите любопытство. Спрашивайте. Обещаю отвечать откровенно и без стеснения, насколько это зависит от меня.

Я слегка изменил позу, чтобы сдвинуть пистолет там, где он вдавливался мне в бедро, и оно уже заныло.

– Все еще стесняетесь? – сказал Аллен. – Или «в отключке», как выражаются теперь. Ладно, я понимаю. Послушайте, а как насчет того, чтобы начал я? Например, вам, наверное, интересно, как мы познакомились.

Да, я действительно иногда пытался разговорить Люси о ее прошлом с Даррилом Бобом, но она почти всегда уклонялась. «Ненавижу прошлое», – говорила она.

– На вечеринке, вот где. Боюсь, ничего особо оригинального. Тогда я был вольным фотографом, а по вечерам еще и ударником рок-группы. На нас клевали очень даже хорошие люди. Помнится, мы контактировали с ребятами, которые были именами уже тогда, а с тех пор стали легендами. Гарсия, Кросби, Чиполлина… Я считаю, что Джона недооценили как гитариста.

Ну, как бы то ни было, но из-за фотографий меня без конца приглашали на всякие вечеринки, и как-то вечером в каком-то доме оказалась она. Когда же это было? В начале семидесятых? У меня тогда был очень милый треугольничек. Тощенькая блондиночка и ядреная баба, галлоны и галлоны, сиськи побольше вашей головы, из тех, что в муке обваляй и посмотри, где подмокнет, если понимаете, про что я. Ну, как бы то ни было, а с Лиз и Деб я свое получал сполна, но только я сразу понял, что Люс – особенная. Фигура на редкость, а она будто этого и не знает. Ну, мы потанцевали вместе. Люс всегда любила танцевать. А вы когда-нибудь с ней танцевали? Ах да, я уже про это спрашивал. Ну, то да се, и оказались мы у нее. В уютной комнатке в поганом доме викторианского стиля на Хейт[1]1
  В 70-х гг. квартал в Сан-Франциско, где обосновались хиппи. – Примеч. пер.


[Закрыть], прямо за углом от Бесплатной Клиники. Сейчас, наверное, стоит побольше миллиона.

Он улыбнулся.

– Яснее всего я помню, как она раздевалась. Почти все цыпочки даже тогда устраивали из этого представление. Либо хотели, чтобы их раздели во время схватки на диване, либо затевали любительский стриптиз, а то уходили в ванную и оттуда возвращались волшебно голыми. А Люси просто стояла и раздевалась, спокойно и небрежно, будто была дома одна. И это было куда сильнее. Я чуть тогда не умер. Нет, точнее сказать, я чуть не заплакал. Глупо, а? То есть я же кое в чем разбираюсь. К тому времени я уже поимел сорок-пятьдесят женщин. Как говорится, кто их считает? Но когда я увидел Люс нагой, то меня как пришибло. Нет, правда. Ну, вроде как услышишь великую музыку и так далее. Я подумал, что не заслужил такого.

Он засмеялся.

– А потом подумал: эй, раз уж мне такое перепало, так я дурак буду, если не ухвачу кусочек.

Он посмотрел на меня:

– Знаете, в чем главная проблема траханья? Нет, это не дарвинистская точка зрения. Ну, знаете, пик ощущений, который оборачивается рекламным роликом ваших генов – ну, как казино посылают куда-нибудь частный самолет, чтобы заманить назад к столам какого-нибудь завзятого игрока с набитыми карманами и обчистить его как липку. Впадаешь в депрессию, но тут дело только в сознании. И есть способы от нее избавиться. Нет, меня всегда другое ставило в тупик. Что невозможно одновременно и трахать их, и смотреть на них. А поверьте мне, на Люс в те дни стоило посмотреть. Но, естественно, вы тут же складываетесь в бутерброд, играете в «спрячь салями», и, откровенно говоря, тут под вами может быть кто угодно. То есть, конечно, иногда и видишь что-то в зависимости от позы и так далее, но получить все в перспективе нелегко, понимаете, о чем я? Вот одна из причин, почему меня заинтересовал фотографический ракурс. Все еще, Тон, не хотите снять плащ? Нет? Ну как угодно, но только я бы сказал, что вы потеете, как свинья. Довольно странное уподобление, как подумать. Я ни разу не видел, чтоб свинья потела. Я даже не уверен, что они вообще способны потеть. Разве что на бойне.

По дороге туда я свернул с шоссе на проселок, который уводил вверх к гряде невысоких крутых холмов и кончался у какой-то заброшенной шахты. Там я устроил привал и попрактиковался в стрельбе по мишеням, которыми служили коробки с пшеничными хлопьями – купил их в продовольственном магазинчике на выезде из города. Лефти объяснил мне, что в случае, если гипотетический грабитель войдет в мой дом, целиться следует в верхнюю часть груди. Я установил двадцатиунциевую коробку на уровне собственной груди, что, казалось, отвечало случаю.

После получаса, израсходовав полторы коробки патронов, я сумел расстрелять, кроме одной, все коробки. И каждая выбрасывала на окружающие камни чудесный фонтан медовых пшеничных хлопьев. К этому времени пистолет, который вначале пугал меня своей чуждой силой, успел стать продолжением моей руки, прочным и потенциально смертоносным протезом. У меня не было ни малейшего намерения убивать Даррила Боба Аллена, но я знал, что это искусственное дополнение к моей руке убьет его без колебаний и жалости.

– Что, собственно, вы имеете в виду под фотографическим ракурсом? – сказал я.

– Фотографии, снимки и все такое прочее. Некоторые даже с того времени, когда мы только встретились.

Он ухмыльнулся.

– Но конечно, тонный парень вроде вас ничем таким не интересуется, верно, Тон? Вас мисс Люси интересовала как личность, так? Вот и хорошо. Порядочное занудство, но кого-то же оно должно устраивать.

– Откуда вы их взяли?

– Что именно?

– Фотографии.

– Ах фотографии! – произнес он с пародийным оксфордским выговором. – Да оттуда же, откуда и вот этот мой фонограф, старина. Забрал их из нашего дома. Примерно за год до того, как вы туда въехали. После того как она сказала мне, что все кончено и я должен уйти, бэ-бэ-бэ и мэ-мэ-мэ. Кончилось тем, что я остался там еще на несколько месяцев. Мне некуда было деваться, понимаете, поскольку по воле случая я тогда как раз сидел без работы. Она вам про это говорила?

– Конечно.

– Вы сказали это слишком быстро, Тон. Не в вашем стиле, по-моему. Да и не в ее. То есть говорить с вами об этом. Люс была слишком добра, чтобы сказать вам что-нибудь в таком роде, зная, какую боль вам причинит. Так же, как она была слишком добра, чтобы вышвырнуть отца своих детей на улицу. И потому я продолжал жить там, пока один ее друг не подыскал мне место в университете. Угу, философский диплом сыграл-таки свою роль. Собственно, это было место сторожа, но, черт, плата была хорошая, и я занял его философски. Ну а до того я продолжал жить с ней в том доме, который вы так хорошо знаете, будто ничего по сути не изменилось. Мы даже спали в одной кровати. Другого варианта не было, понимаете? Другую комнату занимали ребятишки.

Наступило долгое молчание.

– Я знаю, о чем вы сейчас думаете, – продолжил Аллен, – только вежливость мешает вам спросить. То есть предполагаю, что знаю. Дайте-ка попробую отгадать. Готов поставить скромную сумму, что вы думаете: «Трахались ли они?»

Он затянулся сигарой и запил дым еще стопкой виски.

– Ну, ответ утвердительный. Люс не хотела, но когда требовалось отпихнуть, она не говорила «нет». Или, во всяком случае, не очень убедительно. Слишком она была горячей, чтобы даже месяц провести в воздержании, не говоря уж о трех. Но наверное, она заключила с собой договор. Позволяла мне, но не кончала. Во всяком случае, мне не показывала, что я ее довел.

Он засмеялся и хлопнул в ладоши.