Текст книги "Тайны Питтсбурга"

Автор книги: Майкл Чабон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

6. Послушание

Артур рассказывал мне историю о Счастливице, самой красивой в мире собаке, которая была искалечена сумасшедшей миссис Беллвезер.

Однажды, несколько лет назад, Счастливица появилась возле ног Джейн, игривая, без ошейника. Это был большой щенок, десяти или одиннадцати месяцев от роду. Почти полностью белая, бездомная, хорошо воспитанная и умопомрачительно славная псина. Семейство Беллвезеров даже не пыталось выяснить, кто с такой любовью вырастил и воспитал ее, а потом потерял, и приняло ее в свои извращенные недра. Они же дали ей это трагическое, идиотское имя. Покрытая экстравагантно-роскошным мехом, с длинной благородной мордой и элегантной походкой, Счастливица была Анной Карениной среди собак. Джейн утверждала, что эта собака явно испытывала смесь ужаса и восхищения перед поездами, которые они пропускали во время своих долгих, почти марафонских прогулок. Когда Джейн выводила Счастливицу погулять, проезжавшие мимо притормаживали, чтобы полюбоваться совершенной собачьей походкой. Поводок на ней выглядел чем-то лишним, обременительным и вульгарным.

Джейн любила собаку и хорошо за ней ухаживала. Даже позволяла ей брать упругие белые стерженьки клубничин из собственных губ, снимала с нее поводок, чтобы та могла побегать по кладбищу Хайленд-Парка, считая, что собаки почему-то обожают кладбища, и красила розовым лаком черные когти колли. К сожалению, большую часть времени Счастливица проводила с матерью Джейн, поэтому постепенно приобрела колит и паническую боязнь женщин, даже звуков женских шагов. Ее шерсть, понемногу темнея, через несколько лет стала коричневатой.

Итак, собака сделалась настоящей Беллвезер и посещала ветеринара, доктора Линка, с той же частотой, что и страдающая мигренями миссис Беллвезер – своего терапевта, доктора Арбутуса, а измученный экземой доктор философии и глава семейства Беллвезер – своего дерматолога, доктора Ниёджи. Даже выросшая в заточении пугливая Джейн ходила поплакать к психоаналитику, доктору Филду. Конечно, объяснять частые визиты к ветеринару проживанием в семье Беллвезер на первый взгляд довольно глупо, но однажды, спустившись в подвал, Джейн застала мать за тем, что та лупила молотком по удивительно красивой собачьей голове. Счастливица провинилась – не сдержала позывов измученного кишечника и справила нужду на полу в подвале.

В общем, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему, но дома таких семей удивительно похожи. Во всяком случае, те дома, которые доводилось видеть мне. Беллвезеры жили в самом обычном на вид особняке, в лесистой, фешенебельной части Хайленд-Парка, где стояли только стильные, изысканные до вычурности и архитектурной эксцентрики строения. Остроконечная крыша, красный кирпич, белая облицовка, белые псевдокружевные занавески, плещущие в открытых окнах кухни, кусты азалии, забетонированная подъездная дорожка, поливочный шланг, скрученный как труба валторны, посреди переднего дворика. Но ничто из того, что я слышал о Беллвезерах, не могло подготовить меня к шоку, который я испытал, увидев, что дом, где выросла Джейн, как две капли воды похож на дом моих бабушки и дедушки. Кливленд припарковал мотоцикл на улице, а я слетел с сиденья и сделал несколько приседаний, чтобы размять затекшие колени. Я по очереди рассматривал все дома, пытаясь угадать, который же из них мог быть жилищем сумасшедшего семейства Беллвезер, когда Кливленд не без удовольствия снова схватил меня за локоть, будто продолжая игру в похищение, и потащил по выложенной камнем дорожке к парадной двери дома Беллвезеров.

– Вот этот дом. Славный нормальный домишко, где поселился Артур, пока хозяева в отпуске.

Я впервые по-настоящему присмотрелся к Кливленду. Лицо его оказалось совершенно не таким, как я ожидал. Я ошибочно, хотя и логично предположил, что он, должно быть, похож на Артура: та же розовая кожа, светлые волосы. Ничего подобного. В некотором смысле голова у Кливленда была типично байкерская: нечесаная, тяжелая, краснокожая, со щербинкой на переднем зубе. Но его манера держаться и очки от Кларка Кента сбивали с толку и делали его совершенно особенным.

– Кливленд, как ты узнал о моем отце? – спросил я, пока мы шли к дому.

На мгновение он повернул ко мне голову, и его глаз хитро блеснул на свету.

– Об этом же все знают, – сказал он. – Разве нет?

– Об этом не знает никто, – возразил я, схватив его за кожаный рукав куртки. – Ни одна живая душа.

Он обернулся ко мне и скинул мою руку. Так резко, что она ударилась о мое бедро.

– Об этом знает твой кузен Дэвид Стерн.

– Он мне не кузен, – уточнил я. – Мы когда-то вместе играли, давным-давно.

– Ну что ж. Теперь он вырос в порядочного урода.

– Он настоящее трепло. – Я подумал немного, потом спросил: – Откуда ты знаешь Дэвида Стерна? Работаешь на его отца?

– Я ни на кого не работаю. Просто Стерны – мои знакомые.

– Таким знакомством не похвастаешься.

– Благодаря такому знакомству я могу работать по индивидуальному графику, – парировал Кливленд. Он взлетел вверх по ступеням и резко развернулся ко мне. Выражение его лица было одновременно угрожающим и комичным. – И об этом не знает никто. Ни одна живая душа. – Он схватился за сетчатую дверь-ширму и затряс ее как сумасшедший. Она сорвалась с петель и осталась в его руках.

– Упс! – изрек он.

– Боже! Ты настоящее чудовище! – поделился я своим мнением.

– «Я – ходячее разрушение. Я – человек-хаос!»[20]20
  Слова из песни Стинга. – Примеч. перев.


[Закрыть] – пропел он.

Внутри дом ничем не походил на жилище моей бабушки, и я успокоился. Самым запоминающимся элементом декора оказались ковры. «Спокойный», постыдно синтетический небесно-голубой колер насыщал ярким светом пол во всем доме, на манер потолка с подсветкой. Так что первым моим – подсознательным, но совершенно четким – впечатлением от дома Джейн было чувство, что я перевернулся вверх тормашками. Подбор мебели казалась случайным, а не осознанным. Пустая птичья клетка, сплетенная из ивовой лозы, висела в углу гостиной. Ее днище было выстлано газетой, а поилка наполнена на четверть. Хозяева разделили гостиную уродливым рядом металлических шкафов, которые вмещали спортивные трофеи Джейн, завоеванные на поле для гольфа, ее фотографии, снимки ее отца – худосочной копии Алека Гиннесса.[21]21
  Алек Гиннесс (1914–2000) – английский актер, известный своими театральными, шекспировскими и чеховскими, ролями, а также сыгравший во многих фильмах (молодому поколению, возможно, запомнился как джедай из «Звездных войн»).


[Закрыть] Мне понравилось рассматривать изображения Джейн, ее лицо в форме клубнички, изумительную осанку.

– Привет! – сказал Артур, выходя из кухни в одних трусах. Отерев испачканные мукой ладони о голые загорелые бедра, он подошел пожать руку Кливленду и мне. – Кливленд! – На его лице было самое искреннее удивление, какое только я у него наблюдал. – Что, черт возьми, происходит?

– В каком смысле? – спросил я. – Разве не ты послал его ко мне?

– Черта с два! – отозвался Кливленд. – Я сам это придумал. Артур много рассказывал мне о своем новом друге. – Тут он повернулся ко мне, состроив хитрую, наигранно-плотоядную гримасу, будто говоря: «Я в курсе, что вы этим не занимаетесь, но, с другой стороны, кто знает?» – По имени Арт Бехштейн, который работает в дерьмовом магазинчике «Бордуок» на Этвуд, в котором нет ни одной книги Бротигана или Чарльза Буковски.[22]22
  Ричард Бротиган (1935–1984) – герой американской контркультуры, поэт и писатель, последний из битников, хиппи, страдавший алкоголизмом и покончивший с собой. Чарльз Буковски (1920–1994) – еще один талантливый американский прозаик и поэт, ставивший себя выше благопристойности.


[Закрыть] Вот я и сказал себе: «Я же знаю, кто такой Арт Бехштейн! Держу пари, что в эту самую минуту послеполуденная душевная пустота подбирается к нему, как тень. Как тень!» – Он тряхнул своими длинными черными волосами.

– Так вы знакомы? – спросил Артур. Он боком продвигался к голубой лестнице, что навело меня на мысль: наверху кто-то есть.

– Только понаслышке, – ответил Кливленд. – Кого ты там прячешь, Арти?

– Одного человека. Я собирался готовить ужин. Вы его не знаете.

– Кливленд меня похитил, – сообщил я.

– Могу себе представить, – кивнул Артур. – Слушайте, вы не могли бы зайти через полчаса?

– Нет! – отрезал Кливленд.

Они тут же вступили в игру, оттачивая друг на друге свое искусство – многословное и беспардонное у Кливленда, холодное и манерное у Артура – управлять обстоятельствами, угадывать скрытые мотивы за явными побуждениями, замечать и расшифровывать тончайшие намеки и взгляды. Эти двое умели делать выводы, в отличие от большинства людей.

– Тебе придется выгнать его через заднюю дверь, и он будет чувствовать себя потной, голой пешкой в твоих грязных играх. Почему ты не хочешь, чтобы он спустился? Кто это? Кузен Ричард? Нет-нет. Спорим, это Мохаммед? Спорим, вы помирились? Ему нужна твоя помощь в составлении доклада об Эндрю Джэксоне,[23]23
  Эндрю Джэксон (1767–1845) – седьмой президент США (1829–1845).


[Закрыть] вот он и заявился сюда с фунтом филе меч-рыбы, состроил славненькое умильное личико, и все утряслось наилучшим образом.

Артур рассмеялся и вообще выглядел довольным.

– Мохаммед! – крикнул он. – Спускайся!

– Где собака? – спросил Кливленд.

– Внизу, трясется, как всегда. По-моему, у нее течка. – Он повернулся ко мне: – Правда, он страшный? На самом деле в меню были Провозглашение Свободы и Независимости и телячий эскалоп. Я готовлю сам.

Мы наелись телятины со спаржей и пили. Солнце село, весь район затих. В паузах между музыкальными композициями, которые передавали по радио, я слышал далекий гул газонокосилки и собачий лай. У Беллвезеров на окнах не было москитных сеток, поэтому вскоре посреди гостиной повисло облако гнуса.

Артур придавал огромное значение тому факту, что Мохаммед был христианином-маронитом.[24]24
  Марониты – приверженцы особой христианской церкви, возникшей в 5–7 вв. в Сирии. Живут главным образом в Ливане, а также Сирии и Египте.


[Закрыть] Это придавало их отношениям особенный шарм. Под легким налетом цивилизованных французских манер и меланхолии таилась темная, косматая сущность левантийца (Артур любил смуглых). Мохаммед напоминал бейрутский отель, скрывающий в своих недрах неразорвавшуюся бомбу. Завязавшись случайно, их связь продолжалась уже довольно долго и превратилась в удобную привычку.

– Каждую неделю, – рассказывал Артур, – у нас сногсшибательный секс, а потом нежная и страстная ссора.

Весь ужин Момо только жевал и хмурился и сразу же по окончании трапезы уехал, обзывая себя «раздолбаем», потому что, дескать, забыл о бедной кузине, которую должен был отвезти домой после занятий музыкой. Она, бедняжка, стоит теперь на улице и ждет его, имея в словарном запасе только несколько расхожих французских фраз.

Пойманный Кливлендом на том, что прячет кого-то в спальне, Артур не проявлял ни малейших признаков смущения. Что-то неуловимо изменилось в его поведении из-за присутствия Кливленда. Артур покинул свое обычное место в центре всеобщего внимания, просто сидел в одном нижнем белье и смеялся. А Кливленд пил и пил. Моя связь с Флокс считалась уже свершившимся фактом, хотя я едва перемолвился с ней парой слов. Мне пришлось пережить несколько тяжелых минут сплошных подколок и острот. Кливленд похвастался, что спал с ней, смутив меня странными деталями, дал мне несколько «полезных советов», а потом заявил, что ту девушку, скорее всего, звали Флосс, а не Флокс, и что в тот вечер он был одет в костюм Бэтмена, а она – в костюм Робин, и что они в катались по цементному полу темного гаража. Я решил сменить тему и спросил о Джейн.

– В списке предпочтений Беллвезеров я нахожусь в колонке Неприкасаемых, – объявил Кливленд, смял очередную пустую банку и рывком покинул мягкое раскладное кресло с затейливой узорчатой обивкой – кресло это упоминалось на восьмой странице запретительного списка мистера Беллвезера. Там было сказано, что приближаться к нему, а особенно садиться или укладываться, категорически возбраняется. Когда Кливленд направился к холодильнику, кресло, мечта лентяя, издало отчаянный металлический скрежет, чего, похоже, и опасался мистер Беллвезер.

– Джейн так же к тебе относится? – спросил я, стараясь, чтобы в моем голосе не прорвалась надежда. На самом деле никаких надежд относительно Джейн я не питал, просто некоторые вопросы способны самостоятельно приобретать опасный оттенок.

– Когда как, – ответил за него Артур. – Джейн и Кливленд любят друг друга три года из шести лет близкого знакомства. – Он усмехнулся, довольный собой. – Захватишь мне пива, Кливленд?

– Проблема заключается… – начал Кливленд, отправляя изумрудную банку «Роллинг рок» точно в угол, образованный скрещением вытянутых Артуровых ног, и снова усаживаясь в многострадальное кресло. – Проблема заключается в ее родителях. Разумеется, по их мнению, проблема заключается во мне.

– Воплощение Зла? – вспомнил я.

– А? Да. Мать Артура тоже считает меня источником проблем. На самом деле я никаких проблем не создаю.

– Разве что для общественной морали, – поправил Артур.

– Я просто люблю Джейн Беллвезер, – изрек Кливленд и повторил это дважды. – Это реальность, с которой Нетти и Элу придется смириться. Как ни прискорбно. Хотел бы я, чтобы они просто умерли. Я ненавижу обоих и их дурацкие принципы.

– Когда они возвращаются из Нью-Мексико? – спросил я.

– Скоро, – ответил Артур. – И мне придется переехать.

По радио зазвучала одна из популярных песен этого лета.

 
Не пей, не кури, чем тогда заняться?
Не пей, не кури, чем тогда заняться?
Ты вокруг не смотри:
Есть же кое-что внутри!
 

Когда песня закончилась, возникла небольшая пауза, и мы услышали какой-то крик. Не злобный ор, сопутствующий ссоре, а мирный окрик – так кричат: «Телефон!» Он доносился из соседнего дома.

– Этот соседский парень странный какой-то, – заметил Кливленд. – Он держит питбулей. Нетти и Эл ненавидят его из-за собак, которые, как вы уже знаете из телепрограмм, запросто могут сожрать беспомощных детей и стариков. А Джейн говорит, что Тедди – жестокий человек. Как она его назвала? А, распутный! Я о нем много слышал, но все еще с ним не знаком. Наверняка он забавный парень. Само Веселье. – С этими словами он встал, открыл окно и крикнул: – Тед-ди-и-и!

Из соседнего дома послышалось:

– Что? – и мы засмеялись.

– Пошли на задний двор, – предложил Кливленд. – К черту этих чертовых Беллвезеров!

Артур ушел надеть штаны.

Соседские дворики, разделенные живой, вернее, полумертвой изгородью из высохшего кустарника, составляли одну широкую лужайку, над которой сейчас летало множество светлячков.

– Эй, Тедди! – позвал Кливленд.

Тедди вышел на траву вместе с тремя своими собаками. Псы выглядели милыми и вполне управляемыми. Как эскадрилья реактивных истребителей на авиашоу. Мы помахали ему.

– Привет, Тедди, – сказал Артур, снова приняв спокойный и снисходительный тон.

– Мы думаем, что он умственно отсталый, – шепнул мне Кливленд. – В основном потому, что Джейн все время называет его «бедняжкой Тедди». Смотри, его волосы подстрижены слишком коротко, как у детей, отстающих в умственном развитии. Их ведь никто не спрашивает, какую прическу они хотят. Да и сидеть подолгу на одном месте они не могут, так что их просто оболванивают на раз, два, три. – Он подвигал двумя пальцами, изображая лезвия ножниц. – И ботинки огромные. Эй, Тедди, можно нам посмотреть твоих собак?

– Подожди! – вмешался я. – Остановись. Ты же не собираешься мучить беднягу и его животных?

– Погоди, – отмахнулся Кливленд.

– Нет, я не готов любоваться вашими мерзостями. Мелкие пакости – еще куда ни шло, но жестокость – это перебор. Я еще недостаточно хорошо вас знаю.

– Подожди, будет весело.

Тедди и питбули проломились сквозь кустарник и уже направлялись в нашу сторону.

– А где Беллвезеры? – спросил он. – Что вы с ними сделали? – Тут он улыбнулся. Стало ясно, что Тедди совершенно нормален. Ему было около восемнадцати, и соображал он вполне резво, но идиотская стрижка, маленький нос и глазки, вкупе с пухлыми щеками, создавали ложное впечатление детскости и глупости.

Артур предложил ему пива и пошел в дом за выпивкой.

– Замечательные собаки, – похвалил Кливленд.

– Я сам их тренировал, – объявил Тедди. – Они отлично вышколены.

Питбули сидели в ряд и даже дышали в унисон. Три маленьких тугих комка мышц, вполне добродушных и ловивших каждое движение хозяйских рук. Он приказал им не пыхтеть, и розовые языки тут же втянулись в пасти.

– Поразительно, – оценил Кливленд. Он встал на колени и погладил все три головы. Потом на его лице появилась недобрая улыбка. – Так как же нам следует поступить с Беллвезерами?

– Убедить их переехать.

Пришел Артур с пивом для Тедди.

– Слушай, Арти, – проговорил Кливленд. – Мне показалось, или ты говорил, что у Счастливицы течка?

– Боже мой, только не это! – встрепенулся я. – Брось! Не делай этого!

– Это тоже есть в списке, – произнес Артур и запрокинул голову, пытаясь вспомнить точную формулировку. – Где-то ближе к концу… «Не обращать внимания, если Счастливица поведет себя странно – у нее течка». Конечно, все дело в течке! Можно подумать, собака может вести себя еще более странно. А что?

– Просто так. Посмотрите на этих ребят. – призвал Кливленд. – Держу пари, им смертельно хочется свести знакомство с классной сучкой. И у них есть на это полное право. Правда, парни? – спросил он псов, обращаясь к ним так, будто был их адвокатом. – Они наверняка уже давно сохнут по Счастливице, посылают ей цветы, подарки и любовные письма, которые Нетти перехватывает и выбрасывает в мусор. Только подумайте, как страдают эти маленькие сердца от неразделенной любви!

7. Контрольно-Пропускной Пункт

Итак, ничто не могло помешать Кливленду извлечь Счастливицу из облюбованного ею укромного уголка подвала и случить ее с тремя питбулями Тедди. Последние, к их чести будет сказано, после краткой процедуры представления в столовой Беллвезеров проявили изрядное проворство в достижении высот и глубин ее влагалища.

Сначала Счастливица замерла на месте, поджав хвост и уши и прикрыв глаза, в характерном, почти кататоническом состоянии, которое Кливленд тут же назвал «молотковым трансом». Мэнни, ее первый партнер (вся троица носила имена парней из группы «Пип бойз»), покрыл дрожащую, безучастную статую собаки. Со вторым кобелем, Мо (этот управился за полчаса, тогда как Мэнни понадобилось значительно больше времени, чтобы покинуть плотно сжатые недра Счастливицы), она несколько раскрепостилась и даже начала выказывать удовольствие. Когда пришла очередь Джека (Кливленд успел съездить за пивом и вернуться), Счастливица обнюхивала его с таким же воодушевлением, какое обнаруживал ее дружок, и даже немного присела, чтобы ему было удобнее добраться до желанной цели. Мы кричали, подбадривали псов и продолжали пить.

Потом нас вынесло на Контрольно-Пропускной Пункт, как назвал это Кливленд, – конец его карьеры человека, пытающегося управлять своей судьбой. На этом неминуемом блокпосту под названием Слишком Много Веселья, откуда следуют лишь в одну сторону, наши бумаги прошли проверку, и мы отправились прямиком в невидимую Страну Невезения. Мать Тедди – парню, черт побери, было всего четырнадцать – заявилась к нам в поисках сына. Она застала Мистера Хорошие Манеры, Воплощение Зла, своего вполне нормального, но дурно постриженного сына и меня возлежащими на полу гостиной Беллвезеров в окружении пустых банок из-под пива и четырех изможденных собак, две из которых все еще сливались в экстазе. Мертвенно-бледная от ярости (бело-голубая) женщина схватила своего отпрыска, бессердечно потребовала, чтобы он растащил собак, и, вытянув из устрашенного Артура название мотеля в Альбукерке, где остановились Беллвезеры, отконвоировала домой захмелевшего сына, а также Мэнни, Мо и Джека, по-прежнему двигавшихся безупречным клином.

Беллвезеры, однако, уже покинули Каса дель Хайвей, что на шестнадцатом шоссе в Альбукерке. Они подъезжали к собственному дому. И едва были отстегнуты ремни безопасности, как мамаша Тедди обрушила на них гневный, но скрупулезно точный – мы слышали каждое слово – отчет о нашем ужасном поведении. Артур вскочил и принялся поспешно собирать расплющенные и покореженные алюминиевые банки из-под пива, усеявшие мебель и сверкающий голубой ковер.

– Убирайся, Кливленд! – прошипел он. – Через черный ход!

– Зачем? – удивился Кливленд и подошел к холодильнику за очередным пивом.

Тогда этот поступок показался мне глупым, даже каким-то показным. Но я ошибался. В своем невинном цинизме я не мог понять, что Кливленд не пытался выглядеть «крутым». Ему просто было на все наплевать. Другими словами, Кливленд знал, кто он такой, и был если не в ладу, то хотя бы не в оппозиции с тем знанием, что он алкоголик. Алкоголик никогда не задумывается о том, насколько уместно и своевременно его желание выпить. Смерть алкоголика – одно из самых тщательно спланированных и подготовленных событий в мире. Кливленд просто предвидел, что в скором времени ему обязательно понадобится новая порция выпивки. Эра скрытой ненависти и тщательного соблюдения дистанции между ним и Беллвезерами заканчивалась, и последние ее мгновения грозили оказаться крайне неприятными. Кливленд жаждал конца, но ему требовалась поддержка.

Он только успел открыть банку, как дверной проем заполнила неуклюжая, слоноподобная ярко-розовая версия Джейн Беллвезер в цветастом платье. Миссис Беллвезер застыла как вкопанная перед дверью, мирно прислоненной к фасаду дома, будто ее сознание отказывалось охватить масштабы разрушений. Из-за нее показались голова и левая рука доктора Беллвезера, на которой висела матерчатая сумка. Он заговорил с нами из-за необъятной спины своей супруги.

– Мы подадим в суд, – сказал он мягко, с британским акцентом.

Миссис Беллвезер вошла в дом и опустилась на колени перед Счастливицей, но собака, еще недавно расслабленная, неторопливая и величественная, съежилась от прикосновения хозяйки и выскользнула из комнаты.

– Что ты сделал с нашей собакой? – вопросила миссис Беллвезер.

Я решил, что она обращается к Кливленду.

Артур начал было:

– Ничего… – но Кливленд его перебил.

– Лупцевал ее молотком по голове, – брякнул он.

Доктор Беллвезер, который уже успел шагнуть в дом, быстро глянул на жену. Та залилась краской.

– Тебе запрещено переступать порог этого дома, – прошелестел он. Я скорее догадался, чем услышал, что он произнес. Тихие слова одно за одним мягко выдавливались из его губ, как порция картофельного пюре. Эта речь – последняя из всех, что мне довелось слышать, – явно далась ему нелегко. Он присел на пуфик и предоставил жене вести дальнейшие переговоры.

– Где Джейн? – спросил Кливленд.

– Убирайся! – процедила миссис Беллвезер.

Кливленд проскочил мимо, задев ее плечом. Она упала на пустую птичью клетку. Он нырнул в переднюю дверь.

– Ты кто? – спросила меня миссис Беллвезер.

– Арт Бехштейн.

Она нахмурилась.

– Артур, – произнесла она наконец, – если ты сейчас же уберешься из нашего дома – и прихватишь своего юного еврейского друга, – мы не заплатим тебе двести пятьдесят долларов, но не станем заявлять в полицию. Так будет справедливо, учитывая ущерб, который ты нанес нашему дому и нашей собаке. Кливленда мы не простим. Кливленд ответит за все.

– Где Джейн? – спросил Артур. Он выпрямился движением пьяного, которого при первом намеке на опасность трусливо покидает всякий хмель. И даже заправил рубашку в штаны, будто готовясь к серьезным переговорам.

– Она осталась там. Вернется через несколько дней. Но для Кливленда она больше не существует.

Кливленд вернулся в дом с банкой пива в руках и расшитым серебряной нитью сомбреро из черного фетра на голове. Должно быть, он нашел шляпу в машине Беллвезеров.

– Где она?

Лицо миссис Беллвезер вдруг озарилось, и она объявила, что Джейн умерла.

– Какой это был ужас, правда, Альберт? – В ответ мистер Беллвезер покачал головой и даже что-то проговорил. – И вот мы приезжаем сюда, чтобы оплакать Джейн в родном доме, и что находим? Разврат! Жестокость по отношению к животным! И тебя!

Артур открыл было рот, чтобы оспорить слова матери Джейн о смерти девушки. Более смехотворной лжи мне в жизни не доводилось слышать. Она была настолько неправдоподобна, что мне открылась вся глубина безумия этой женщины. Если бы она сплела какую-нибудь нехитрую выдумку, это говорило бы о здравом рассудке. Но Кливленд коротко ухмыльнулся, и Артур замолчал.

– Умерла? Нет, этого не может быть! – воскликнул Кливленд. – Только не Джейн! О боже, нет! Как? Как это могло произойти? – Он заплакал. Все было изумительно красиво разыграно.

– Дизентерия, – ответила женщина уже менее решительно, наверное смущенная реакцией Кливленда на ее измышления.

– И эта шляпа… – Убитый горем, он не мог произнести ни слова в течение хорошо рассчитанной паузы. – Эта шляпа – все, что от нее осталось, да?

– Да. Нам пришлось сжечь ее одежду.

– Послушайте, Нетти. Через минуту я выйду в эту дверь, чтобы никогда больше не пачкать коврик у вашего порога. Клянусь! Я знаю, что вы меня ненавидите, и я всегда ненавидел вас – до этого момента, – но вашу дочь я любил страстно и всем сердцем. Я знаю, что вам это известно. Поэтому я прошу вас: разрешите мне оставить у себя сомбреро.

Тут доктор Беллвезер поднял бледную руку и снова попытался заговорить, но жена опередила его, сказав, что Кливленд может забрать шляпу себе.

– Спасибо. – Кливленд подошел к ней и поцеловал в щеку с настоящим сыновним почтением. Он нахлобучил шляпу на голову, затем приподнял ее, поклонился, грациозно коснувшись пола узорным широким полем, и удалился. Он выиграл битву: теперь, когда Джейн умерла по воле собственной матери, она стала совершенно другим человеком – сиротой, о которой мечтает каждый парень вроде Кливленда, если не все парни вообще.

Миссис Беллвезер подошла к креслу и уронила в него свое тело. Она тоже считала себя победительницей, чтобы было довольно глупо с ее стороны.

– Он поверил вам, – прокомментировал Артур в тоне умеренного уважения. – Он с ума сходит от горя.

– Надеюсь, он не наделает глупостей, – подхватил я.

– Да пусть хоть с моста сбросится, – ответствовала миссис Беллвезер. – Всем только лучше станет. – Неожиданно трезвая мысль вторглась в ее не замутненное реальностью сознание: – Ты все ему расскажешь. Зря я тебе сказала. Ты же расскажешь ему, что она жива!

– Боже, миссис Би! Я и правда могу это сделать! – Артур сел на стул и зашнуровывал кроссовки.

– Не говори ему! Пожалуйста! Пусть считает ее мертвой!

– А что, если они столкнутся нос к носу в каком-нибудь автобусе? Или за соседними столиками в закусочной?

– Я ушлю ее куда-нибудь подальше, на ферму моей матери в Вирджинию. Там она будет в безопасности. Только не говори ему!

Артур выпрямился и посмотрел женщине в глаза безо всякой жалости. Такой взгляд помог бы ему сделать карьеру в Государственном департаменте.

– Двести пятьдесят долларов, – отчеканил он.

Пока довольная собой миссис Беллвезер, пристроившись на кухонном столе, выписывала чек Артуру, я вынес из дома его чемодан.

– Приятно было познакомиться, миссис Беллвезер, – крикнул я. – Шалом!

Домой мы шли пешком. Почему-то я чувствовал себя подавленным, и мы не смеялись. Артур курил сигарету за сигаретой, а когда я рассказал ему, как меня похитил Кливленд, он только вздохнул и проклял сырую погоду.

– Ты расстроен из-за того, что не сдержал данное Беллвезерам слово? Или по какому-то еще более дурацкому поводу? – спросил я.

– Нет.

Мы дошли до пересечения Форбс и Уайтман, просторного, пустого, заброшенного перекрестка, который странно выглядел в свете галогенных ламп. К фонарю был прикован цепью торговый автомат. Утром я видел, как какой-то карлик наполнял его газетами, а сейчас он был пуст. Небо на юге выглядело зловеще оранжевым и болезненным. Мы подошли к Террасе, поднялись через лабиринт гаражей к моей квартире, и я стал возиться с ключом от квартиры. Я был по-прежнему сильно пьян.

Когда дверь распахнулась, Артур положил мне руку на плечо и развернул лицом к себе.

– Арт, – сказал он и коснулся рукой моего лица. У него на скулах проступала густая щетина, глаза опухли, и он едва держался на ногах, готовый упасть любую минуту. В нем пьяном было что-то настолько уродливое, что я поморщился.

– Нет, – сказал я. – Ты просто устал. Всего лишь устал. Брось.

А потом, как в песне, он меня поцеловал. Вернее, прижал свои губы к верхней части моего подбородка. Я шагнул назад, в свою квартиру, и он упал на колени.

– О боже. Прости, – вздохнул я.

– Ну что я за придурок, а? – пробормотал он, осторожно вставая на ноги. – Я просто устал.

– Знаю, – успокоил я. – Все нормально.

Он извинился, еще раз назвал себя придурком, а я снова повторил, что все в порядке. Я обожал его и отчаянно желал, чтобы он ушел. Он спал у меня на полу, среди коробок, пока я трясся в кровати под тонким влажным покрывалом. Когда я утром проснулся, Артура уже не было. Он снял обертку с коробки мятных конфет, сложил ее в форме то ли собаки, то ли саксофона и оставил на подушке возле моей головы.