Текст книги "Мой знакомый призрак"

Автор книги: Майк Кэри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)

Зато я нашел шкафчик. Причем увидел, только собравшись уходить: он был таким низеньким и широким, что его полностью заслоняла дверь. Дернул за ручку – заперто. Вероятно, среди ключей Элис имелся нужный, но после недавнего полета с лестницы руки тряслись, так что искать пришлось бы долго. А кто-нибудь из прохожих мог заметить свет в окне Боннингтонского архива и сделать неверный вывод. В общем, разумнее казалось подождать.

Спустившись вниз, я закрыл за собой дверь. Уже собрался опустить ключи и пропуск Элис в почтовый ящик, но, поддавшись недоброму соблазну, спрятал в карман. Всякое может случиться…

Пора домой, но ноги сами понесли меня в южном направлении и вместо северного. У Рассел-сквер я нашел круглосуточный бар и, усевшись за стойку, заказал виски с лимонным соком.

Естественно, от усталости трезво мыслить не получалось, Но в любом случае ночное посещение архива превзошло ожидания. Вовсе не нелепая случайность опутала мое тело веревками грузоподъемного блока. Вовсе не воздух смягчил падение. Это была она! Обвиваясь вокруг меня, она приблизилась настолько, что не воспользоваться шансом я просто не мог. Теперь я не только представлял темноволосую девушку, а видел во всех нужных проекциях и деталях – словно снимок ее личности, параметров и особенностей. Этот четкий и яркий снимок я до смерти не забуду и без труда переложу на язык музыки.

Я молча поднял стакан с виски: за Феликса Кастора! Из пыльных тайников памяти зазвучал голос Кена Вулстелхома: «Они думают, все кончилось».

Нет, все только начинается.

11

– Вон там, – прошептал Джон Гиттингз, – в самом углу, за изгородью.

Я взглянул, куда он показывал, но не увидел ничего. Однако уже через секунду мелкие листья самшита вечнозеленого снова зашелестели, хотя не было ни малейшего намека на ветерок. Один из смотрителей поднял ружье, и мне уже не в первый раз пришлось силой опустить его вниз.

– Вы ведь даже не знаете, кто это! – зашипел я. – Представьте, каким идиотом окажетесь, подстрелив павлина.

Задетый за живое, смотритель опять вскинул ружье, и мы с Джоном переглянулись.

– В тиски возьмем? – предложил Гиттингз.

– Да, пожалуй. Я обойду загон для зебр, чтобы спрятаться за задней стеной, а ты двигайся вдоль этой стороны изгороди, только близко не подходи. Когда сверну за угол, мы должны друг друга увидеть. По моему сигналу одновременно начнем играть.

Джон коротко кивнул, а я повернулся к главному хранителю по прозвищу Дикарь. Он был без ружья и, похоже, единственный из служащих зоопарка не хотел играть в Буффало Билла.[17]17
  Буффало Билл (Бизоний Билл) – псевдоним Уильяма Фредерика Коуди, знаменитого охотника на бизонов, который в 1883 году организовал первое шоу Дикого Запада.


[Закрыть]

– Музыка погонит его на вас. За изгородью не спрячется – будет слишком больно. Если повезет, он выбежит на траву и вы спокойно его уложите.

– На словах все так просто, – признал Дикарь.

– В самом деле! Только если мы с Джоном возьмем неверную ноту, он бросится на нас.

«Он» это луп-гару, а «я» это Феликс Кастор на шабашке. Джон позвонил в семь утра, когда я только начал просыпаться, нехотя расставаясь с неглубоким сном и очередной порцией кошмаров. Передавая сообщение, Пен ожидала услышать более эмоционально насыщенный вариант «Спасибо, нет» и страшно удивилась, когда я, в свою очередь, передал, что приеду в течение часа.

Знаю, знаю, это изъян, недостаток, слабость характера. Когда что-то не нравится, лезу в драку, а в то утро я был в таком мерзком настроении, что мог нанести боковой удар в челюсть Джону «Тихоне» Руису.[18]18
  Джон (Тихоня) Руис – американский боксер, экс-чемпион ВБА в тяжелом весе.


[Закрыть] Так что в конечном итоге предложение другого Джона помочь в травле волка-оборотня, терроризирующего зоопарк Данстебла, пришлось как нельзя кстати.

Хотя еще неизвестно, в какой ипостаси появится оборотень: пока что смотрители видели лишь растерзанные трупы пяти животных: трех кенгуру, зебры и совсем недавно – льва. Так что речь шла о существе жестоком и безжалостном, которому все равно кого убивать. В данный момент смотрителям казалось: они загнали его в рощицу у самой оконечности территории зоопарка между загоном для носорогов и высокой стеной, примыкавшей к крупной автостраде. В руках смотрителей ружья с транквилизирующими патронами, но они не могли выманить луп-гару, а стрелять вслепую боялись.

И вот я здесь. Эта шабашка напоминала лечебную физкультуру: отличный способ себя занять, не касаясь дел, вызывающих беспокойство и тревогу. Забавно получится, если выберусь живым и неиспорченным.

Я обходил загон для зебр, стараясь держаться к нему как можно ближе. Дело было вовсе не в боязни показаться чудищу: пока не сверну за угол, оно меня точно не увидит, просто навоз у зебр такой зловонный, что на его фоне мой запах ни один оборотень не почует.

Вот я на углу: внимательно смотрю по сторонам, вглядываясь в отдаленную линию изгороди. Через пару минут заметил Гиттингза: Джон двигался медленно и осторожно, приближаясь к месту, где мы слышали подозрительный шорох.

Мы помахали друг другу, мол, все нормально, но когда я поднял ладони и, начав обратный отсчет, стал по очереди загибать пальцы, Джон рубанул левой рукой. Это значит «нет». В правой руке у Гиттингза барабан: он музыкант, играет на ударных, но наша техника изгнания нечисти во многом схожа, и нам удобно работать вместе. Сейчас он показывал, что хочет подойти ближе. Я категорично покачал головой. Мы ведь просто хотим выманить чудище посредством объединенной психической статики, а не изгнать дух, поставивший на дыбы все живые существа зоопарка. Мы же не пытаемся подавить его сразу!

Очевидно, Гиттингз решил по-другому. Игнорируя мой вотум недоверия, он сделал еще несколько шагов к изгороди, а потом опустился на одно колено и показал, что отсчет будет вести сам. Мне это не понравилось, но выбора не оставалось – я пожал плечами и кивнул.

Три. Два. Один. Ноль. Я заиграл: для начала мягкие низкие ноты, а затем ветер подхватил мелодию, резко менявшую высоту, так чтобы создать управлявшему луп-гару духу максимум дискомфорта.

Целую минуту, потом еще одну – ничего, но в моей работе главное – уверенность. Я скользил вверх-вниз по нотному стану, уверенный, что рано или поздно задену призрака за живое. Ободряюще кивая, Джон опустился на колени, его левая рука танцевала, как палочка дирижера.

Самшитовая изгородь зашевелилась: ветки задрожали, йогом наклонились в сторону, причем, как мне показалось, всего в метре от того места, где прятался Джон.

Я ожидал, что монстр прорвется сквозь изгородь, а он махнул сверху, приземлился и тут же бросился бежать, бежать на меня. Грянули выстрелы, но смотрители целились слишком низко. Листья закружились в бешеном водовороте: большинство залпов угодили в изгородь.

Чудище, настоящее чудище! Даже сейчас, при дневном свете, я не мог разобрать, что это было за животное. Вселившийся в него дух раздул грудь и лапы, а разверстый рот превратил в оскаленный кошмар. Естественно, крупный план не способствовал трезвой оценке: жуткие зубы оказались прямо перед моими глазами.

Гиттингз уже успел подняться, пальцы выбивали на барабане быструю дробь, очень похожую на пулеметную очередь. Чудище не остановилось, наоборот, приближалось с такой скоростью, что уже через секунду могло броситься на меня. В общем, просматривались два варианта: бежать, чтобы оборотень напал со спины, или стоять на месте, чтобы он разорвал горло.

Я выбрал вариант номер три. Раз чудище умеет прыгать, как блоха, по всей видимости, именно так и поступит. Когда, готовясь к броску, оно прильнуло к земле, я упал наземь и кувыркнулся вперед. Мощный толчок поднял монстра высоко в воздух, а я, перевернувшись на спину, успел пнуть его в заднюю лапу, изменив траекторию приземления.

Особых дивидендов это не принесло. Конечно, пока монстр приходил в себя и оборачивался, я поднялся и бросился бежать, но мерзкое создание в три секунды переходило с первой скорости на космическую, а мне в нынешнем состоянии требовалось трехнедельное уведомление и дружеский пинок. Монстр прыгнул и, естественно, не промахнулся; под тяжестью его тела ноги подогнулись, и я рухнул на землю, лицом в пожухшую траву. Почувствовав жар зловонного дыхания, едва успел повернуть голову: массивные челюсти лязгнули в каких-то сантиметрах от уха.

К счастью, они лязгнули всего раз. Пять выстрелов прозвучали практически синхронно, чудище упало, и уже в следуюшую секунду смотрители вытащили меня из-под зловонного, погрузившегося в дремоту луп-гару.

Боже, зачем я на него только посмотрел! По строению монстр больше всего напоминал собаку, но когти изгибались, словно серпы, а на локтях и бедрах появились дополнительные роговые наросты. Пятнистый, как у гиены, мех покрывал мускулистые плечи, а нижнюю часть тела – какая-то короста, Весило чудище килограммов сто, не меньше.

– Старый дух, – с чем-то похожим на уважение проговорил Дикарь, имея в виду, что этот призрак не раз менял гостевое тело и научился видоизменять его по своему вкусу. Даже сейчас трудно было понять, в собаку какой породы он вселился.

– Клетку приготовили? – спросил я.

Искоса на меня посмотрев, старший смотритель покачал головой.

– Здесь его держать нельзя: запах всех зверей с ума сведет. Нет, чудище поедет в Лондон к профессору Малбридж, Скатертью дорога!

К нам подбежал тяжело пыхтящий Гиттингз.

– Прости, Фикс. Мне казалось, так будет лучше. Я пронзил его испепеляющим взглядом.

– Как «так»? Ты отсиживаешься в кустах, а мне отрывают голову?

– Нет, хотелось, чтобы ты его отвлек, давая мне время изгнать духа. Для этого я так близко и подошел. Думал, возьму дух на себя, а тебе останется одно тело, с ним-то куда легче справиться.

Я ткнул его меж ребер.

– Никогда не меняй тактику на полпути, особенно если под прицелом я. В следующий раз ищи себе другую наживку, ясно?

– Прости, Фикс, ты совершенно прав! – сокрушался Джон. – Просто идея показалась хорошей.

Мой гнев потихоньку угасал. Идея, конечно, дурацкая, но ведь на самом деле я злился не на Гиттингза, так что нечего на нем срываться.

– Ладно, пошли отсюда.

– Давай хоть завтраком угощу! – неосмотрительно предложил Джон, Увы, от такого зрелища и. аромата желудок сжался до размеров наперстка, и Гиттингз особо не потратился.

По дороге в Лондон я мысленно перебирал события прошлой ночи. Почему я, черт возьми, торчу в бедфордширском захолустье, играя в наживку для оборотня, вместо того чтобы сидеть в Боннингтонско-м архиве и пытаться вернуть в могилу призрачную женщину?

В голову пришел один-единственный ответ: потому что душа у меня до сих пор не на месте.

Пен куда-то собралась, так что пришлось вернуть ей машину.

Шагая по Тернпайк-лейн, я позвонил Пилу и предупредил, что должен решить кое-какие проблемы, а в архиве если появлюсь, то во второй половине дня.

– Значит, совсем скоро? – едко осведомился Джеффри. – Сейчас-то почти полдень!

Да, за интересной работой время летит быстро и незаметно.

– Появились неотложные дела, – пробормотал я.

– Неотложные дела? – Пил был явно шокирован. – Хотите сказать, что, не закончив с нами, беретесь за другую работу?

– Нет, я в зоопарке был.

– Очень смешно, мистер Кастор. Скажите, только честно, ваши сегодняшние проблемы как-то связаны с нашими? С тем, что творится в архиве?

– Да, сейчас собираю данные, базовую, так сказать, информацию. Я действительно работаю над вашим заказом и могу с полным основанием заявить, что двигаюсь вперед. – Все, правду растянул до предела, дальше некуда. – Но, если разрешите воспользоваться военной терминологией, когда слишком быстро продвигаешься вперед, фланга остаются незащищенными. Вот и хочу убедиться, что ничего не пропустил.

Пил мрачно признал мою правоту, добавив, что хотел бы обсудить вчерашний инцидент в мастерской. Я пообещал быть и его распоряжении либо вечером, либо следующим утром.

Затем, прежде чем повесить трубку, выложил козырь, который уже давно носил в рукаве.

– Секунду, мистер Пил, – копируя детектива Коломбо, проговорил я. – Почему вы сразу не сказали, что в вашем списке я шел вторым?

– Что?! – Судя по тону, Джеффри был обижен, даже оскорблен, будто я обвинил его в супружеской неверности.

Пришлось спросить по-другому;

– Почему вы не сообщили, что уже пользовались услугами другого специалиста? Я был в Боннингтоне и встречался с вашим призраком. Хочу уяснить: я переделываю чужую работу или начинаю с начала?

Повисла долгая пауза.

– Ничего не понимаю, – наконец пробормотал Пил. – Кто вам сказал? В архиве никого не было. Вы первый, к кому я обратился.

Джеффри говорил вполне искренне, но я просто не мог поверить ему на слово: уж слишком хорошо помнил слайды, которые показывал в моем сознании призрак.

– Значит, я первый, к кому вы обратились. Прекрасно… Но почему ко мне? Вы упомянули, что звоните по личной рекомендации. По чьей именно?

Раньше надо было уточнять! Оправдать меня мог только гипертрофированный эгоизм: вопрос-то напрашивался сам собой.

– Да, я так сказал, – признался Пил, в голосе которого послышались нотки раздражения, – но, пожалуй, не совсем верно выразился. Следовало пояснить, что я сам навел кое-какие справки, нашел вас собственными усилиями, а не по чьим-то…

– Вы видели мое объявление? – предположил я.

– Да. – Голос у Джеффри недовольный, с легким намеком на злость – его, честного человека, поймали на мелкой лжи. – По-моему, оно публиковалось в одной из рубрик «Хендон таймс».

Вообще-то в «Уэмбли таймс», но все газеты бесплатных объявлений Северного Лондона перепечатывают одну и туже информацию, только под разными заголовками. После случая с Рафи я перестал подавать рекламу, так что объявление не выходило уже больше года.

Холостяцкая квартирка. Стопка газет, мерно растущая в углу кухни или на стоящем в прихожей шкафу.

– Номер был старый?

– Да, наверное. Я просмотрел несколько, но без какой-либо системы.

Вполне логично, но мои подозрения еще не улеглись.

– Мой офис в Харлсдене, а тот другой, Гэбриэл Маккленнан, – ваш местный талант. Вполне возможно, что по пути на работу вы проходили мимо его…

– Повторяю, я никогда не слышал о специалисте по имени Гэбриэл Маккленнан! – В телефонной трубке металлом зазвенели гнев и раздражение, а вот злости, которой обычно прикрывают ложь, не слышалось – ее-то я хорошо знаю. Хотя и то лицо вряд ли спутал бы с другим… Призрак Боннингтонского архива встречался с Гейбом Маккленнаном, причем лично и непосредственно. Во вверенном Пилу заведении успел поработать мой коллега, а призрак молодой женщины все еще там. Значит, не Джеффри, а кто-то другой пытался избавиться от нечисти? Интересно, зачем?

– Ладно, проехали! – грубовато сказал я Пилу. К этой теме я обязательно вернусь, но прямо сейчас здесь вряд ли чего добьешься, и не стоит цепляться за каждую соломинку, чтобы погонять дохлую лошадь. – Как съездили в Бильбао?

Такой переход плавным не назовешь, однако Джеффри просто не смог устоять перед соблазном.

– Очень хорошо, спасибо! Все прошло более чем успешно. Через пару дней надеюсь получить добрые известия, которые впоследствии укрепят связи между Боннингтоном и музеем Гуггенхайма и пойдут на благо обоим заведениям. Мистер Кастор, мне бы хотелось поподробнее узнать о ваших успехах. По словам Элис…

– Мистер Пил, успехи просто потрясающие, куда лучше, чем можно ожидать. Я только что обнаружил и исключил ложный след, пойдя по которому менее опытный специалист мог потратить несколько дней. Простите, что испортил вам утро. Ну, до встречи!

– Ложный след? – изумленным эхом повторил главный управляющий.

Прежде чем он успел задать свой вопрос, я повесил трубку.

Облака сегодня казались еще ниже и плотнее, чем обычно: будто серые каменные плиты падали с небес и неожиданно зависли над городом. Я проехал на метро до Лестер-сквер, затем поднялся по Чарнпг-Кросс-роуд и повернул на запад в Сохо.

В архиве творится неладное, но меня ни во что не посвящают. Кому такое понравится? А еще в последнюю минуту схватили за шкирку, словно годовалого малыша на улице, чтобы, не да!! бог, не сломал себе шею. Это уж вообще никуда не годится!

Но отвратительнее всего другое: я понимал, кто меня спас, и пилюля понимания была такой горькой, что проглотить невозможно.

Грнк-стрит. Офис Гейба Маккленнана. И ему хватает наглости называть это офисом! «Модельное агентство», «Индийский массаж головы», «Гэбриэл А. Маккленнан. Избавление от нечисти» – гласили вывески первого этажа. Входная дверь оказалась открыта, и я вошел в фойе, но у Гейба было заперто, а в длинном коридоре висела тяжелая душная тишина. Модели с массажистами, возможно, трудятся по ночам, а вот у Гейба сейчас, по идее, самый разгар рабочего дня. Хотя критикуют пусть те, кто сидит в офисе от звонка до звонка. Для очистки совести я постучал, но ответа не дождался.

Ладно, поговорим позднее. Я разберусь с этой головоломкой, даже если некоторые детали придется прибивать молотком! Естественно, можно было бы, подобно Дудочнику-крысолову, дающему пустые обещания, просто сыграть мелодию, забрать деньги, а там хоть потоп. Но я не такой бессовестный и беспринципный, какого из себя строю. По неизвестным причинам, глубинную суть которых исследовать не хотелось, я вдруг решил разгадать тайну Боннингтонского архива. Ну или хотя бы попытаться… Называйте это профессиональной гордостью или как-нибудь иначе.

Запланировав обойти три места, я выделил себе на это целый день. Такая программа могла бы показаться пессимистичной, особенно если знать, что все они находятся на севере Лондона. Но первым пунктом у меня стоял отдел технической инвентаризации камденского муниципалитета. Кто знает, поймет: там либо теряешь надежду окончательно, либо со вздохом прячешь ее в задний карман джинсов.

Вот я снова у Кинг'с-Кросс, будто никуда и не уходил. Здание муниципалитета напоминает декорации к одной из серий «Доктора Икс». В какой-то мере его внешний вид дает представление о том, что ожидает посетителей: встреча с не-совсем-человеческими существами, лихо рассекающими пласты времени. Не успев войти со стороны Джадд-стрит, я был тотчас отослан прочь: отдел технической инвентаризации в другом крыле, куда можно попасть только со стороны Аргайл-стрит. Наверное, посмей я ослушаться – боги местного– самоуправления прогневались бы, вместе с бессмертной душой лишили бы права на стоянку, а в качестве наказания вручили квитанцию на уплату муниципального налога с семисот фунтов.

Что же, система работает на удивление слаженно: сразу дали понять: ни на что не надейся, слушай, что тебе говорят, и не смей роптать. Отдел технической инвентаризации уже частично компьютеризировали; в фойе стояли штук десять терминалов, за любой из которых можно было сесть, ввести адрес и получить информацию о строении. Вспомнив Шерил, я на секунду пожалел тех, чьими трудами была проведена ретрооптимизация.

– Доступны далеко не все сведения, – заявил молодой, надменного вида администратор, напоминавший не столько злодея из «Доктора Икс», сколько персонажа убойной подростковой комедии, который и девчонку закадрить не может, и, штаны на выпускном вечере теряет. – У нас лишь данные об изменениях в планировке с конца сороковых годов – именно тогда создали службу технической инвентаризации. Без точных дат вы долго здесь просидите.

В моей ситуации выбирать не приходится. Оказалось, что на дом номер двадцать три по Черчуэй, Сомерсз-таун имеется целая уйма документов, один из которых восходил аж к 1949 году: заявление на ремонт крыши, фасада и правой внешней стены, пострадавших при бомбардировке. В ту пору здание принадлежало военному министерству, но к середине пятидесятых, когда подали ходатайство о реконструкции задней части, оно уже являлось «отделением Британской библиотеки». Затем – ничего вплоть до 1983 года, когда было выдано свидетельство об изменении профиля объекта: отныне дом номер двадцать три переходил в ведение органов местного самоуправления и превращался в центр по трудоустройству и переподготовке кадров. Годы правления Тэтчер… Понятно, в то время всеми силами с безработицей боролись. Последний документ, датированный 1991 годом, – заявка на проведение внутренних работ. Наверное, тогда и появились жуткие скользкие лестницы, фальшивые стены и тупики. Информацию о текущем ремонте в компьютере не занесли, хотя, возможно, свежие данные хранятся в другом месте.

Все, электронные ресурсы исчерпаны, теперь нужно заполнить формуляры запросов и подать их администратору главного зала. Зал располагался на первом этаже и делился пополам высокой пластиковой стойкой. Народу – как на скотоводческой ярмарке. В основном – мужчины в спецовках, просящие заверить печатью наскоро составленные документы. Кроме них – горстка служащих из других отделов муниципалитета: сдающие формуляры, получающие формуляры или, подобно рабочим муравьям, просто обменивающиеся феромонами.

Я прождал почти целый час, пока суровая дама среднего возраста с лицом будто из комиксов «По ту сторону» не принесла запрошенные мной документы – целую стопку ксерокопий поэтажного плана на дом номер двадцать три по Черчуэй, составленных в разные периоды с 1949 по 1991 год. Пожалуй, этих данных хватит, чтобы заполнить пробелы.

Что же, пока все нормально. Преклонив колени перед темными богами муниципалитета, я наконец вышел из странного здания. Следующая остановка – Газетный архив Британской библиотеки в Колиндейле. В Милл-Хилл я отправился на поезде «Темзлинк», по дороге изучая поэтажный план. Так и есть, на последнем (то есть от 1991 года) отмечены все лестницы, коридоры и пожарные двери – мелкие, сильно запутанные, совсем как в детских раскрасках: «Помоги дяде Феликсу пробраться из мастерской в хранилище, где живет призрак, но чтобы не заметил злой мистер Пил». В контрасте план 1949 года поражал простотой и ясностью, а комнат на нем было раза в два меньше. В общем, здание выросло и видоизменилось, и сегодня его архитектор вряд ли нашел бы выход без посторонней помощи.

Ориентировался я пока недостаточно, чтобы с ходу отыскать место, где хранится русская коллекция, зато понял простой, но эффективный замысел, согласно которому шла перепланировка первого этажа. Каждую первоначально имевшуюся комнату разделили пополам, значит, половина всех стен вполне современные плиты с отштукатуренной поверхностью. Старые дверные проемы, слишком широкие для уменьшившихся комнат, заложили кирпичами и пробили новые, поуже. Черную лестницу, отмеченную на плане 1949 года, снесли, освободившееся пространство буквально растерзали под маленькие отсеки – туалеты и подсобки, а везде, где не хватило места для кабинета или хранилища, втиснули пролеты-карлики, которые я видел своими глазами. Общее впечатление крайне угнетающее: план 1991 года очень напоминал руководство: «Как изнасиловать труп».

От станции «Милл-Хилл» я пошел пешком, но, ухитрившись пропустить Газетный архив, оказался у Центра подготовки полиции Лондона. На плацу перед зданием малыши из начальной школы учились кататься на велосипедах. Прильнув к сетчатому забору, молодая женщина задумчиво смотрела, как дети кружат по лабиринту из оранжевых пластиковых столбов. Она повернулась ко мне: на щеках нездоровый румянец, а запах… Его не спутаешь ни с чем: характерный кисло-сладкий аромат гниения. Воскресшая. Джинсы и толстовка перепачканы, в волосах сухие травинки – можно не гадать, где она сегодня ночевала.

– Я все жду.

Следовало пройти мимо, но горящий, как у Старого Моряка, взор не позволил. Значит, «я один из трех», тот, которого «сдержали рукой».[19]19
  Старик Моряк, он одного / Из трех сдержал рукой. / «Что хочешь ты, с огнем в глазах, / С седою бородой?» Сэмюэл Тейлор Кольридж «Поэма о Старом Моряке» перевод Н. Гумилева.


[Закрыть]

– Кого ждете?

– Детей. Когда вернутся, обещала встретить их здесь. – Вялое лицо передернул спазм – от неловкости, раздражения или по чисто физиологической причине. – Марк говорил о машине. Они даже номер не записали… – Повисла тяжелая пауза. – Я обещала встретить их здесь.

Под аккомпанемент счастливого смеха и детских криков я побрел дальше. Оглянулся лишь раз: воскресшая неподвижно смотрела сквозь забор: ссутулилась, с неподвижно торжественным, как маска, лицом читает руны жизни, которая ей больше не принадлежит.

Через пару минут я вошел в здание Газетного архива. Тихо, как в церкви, сильно пахнет потом, а тусклый свет пятиваттовых ламп и старые газеты не портит, и читать позволяет.

Скорее всего я напрасно теряю здесь время, но, прежде чем начну искать сложные ответы на свои вопросы, хотелось исключить простые и очевидные. Если Боннингтонский архив построили на месте старого индийского кладбища или в шестидесятые, в период повального увлечения некромантией, кто-то перерезал всех архивариусов, не знать об этом с моей стороны было бы очень глупо.

В настоящее время подобную информацию можно получить и в более приятных местах, но, насколько мне известно, в колиндейлской библиотеке самые полные каталоги, а на микрофишах – газеты, восходящие к густым туманам древности: наверное, с заголовками вроде «ВОТ ТЕБЕ, ХАРАЛЬД!»[20]20
  Имеется в виду Харальд III Суровый Правитель– конунг Норвегии, погибший при вторжении в Англию в 1066 году.


[Закрыть]

Увы, за все эти годы Черчуэй на страницы газет ни разу не попала. Похоже, там не происходило ничего интересного: ни кровавой жути для дешевых изданий, ни викторианских мелодрам для более солидных. Никаких зацепок, что давало лишь небольшой плюс: не заводило в новые тупики и возвращало на исходные позиции. Что же, ладно, мне и так есть чем заняться.

Когда я вернулся на залитую осенним солнцем улицу, щурясь от невообразимо ярких после пятиваттового сумрака лучей, воскресшая, которую встретил по дороге, стояла на ухоженной лужайке у черного входа в библиотеку. Глаза закрыты, бледные губы что-то шепчут.

Я прошел мимо. На этот раз никаких разговоров: ее мир неразрешенных кризисов и застывшего времени мне совершенно ни к чему.

– Феликс…

Почувствовав, как шевелятся волосы на затылке, я обернулся. Застывшая поза женщины-зомби не изменилась, а нечеткие смерзшиеся звуки, возможно, и голосом не были.

Веки задрожали, и воскресшая открыла глаза. Подняла голову, осмотрелась, а потом оцепенелый взгляд остановился на мне.

– Он говорит, сейчас ты ближе к цели, чем когда-либо, – прошептала зомби. – Думаешь, зашел в тупик, а на самом деле с каждым шагом все горячее.

Желтоватое лицо передернул очередной спазм. Глаза закрылись, бледные губы снова начали беззвучный рассказ. Что ответишь в такой ситуации? Ничего. Поэтому я и промолчал.

В моем плане остался еще один пункт. Но последняя остановка не совсем по пути.

Сейчас Никки живет в старом кинотеатре, притаившемся п восточном лондонском районе Уолтенстоу. Места хоть отбавляй, если честно, гораздо больше, чем ему нужно. В 1986 году кинотеатр закрыли, а двери заколотили, поэтому вход у Никки через окно, что куда проще и комфортнее, чем может показаться, ведь прямо за главным зданием стоит навес с плоской крышей. Остается лишь взобраться по трубе, а овладев этим навыком в детстве, забыть невозможно.

Никки, как обычно, сидел в кинопроекционной кабине, как обычно, за компьютером и, как обычно, не успев зайти, я замерз даже в застегнутой на все пуговицы шинели. В кабине стояли промышленные кондиционеры, но Никки приложил максимум усилий, чтобы переделать их в соответствии со своими строгими требованиями. Теперь охлажденный воздушный поток напоминает ветер, дующий на шельфовом леднике Ларсона в Антарктиде.

Никки всегда рад меня видеть, потому что я приношу что-нибудь для двух из трех его пристрастий – например, бутылочку красного французского вина и пластинку с джазовыми синглами сороковых годов. Однако сегодня я немного обманул его ожидания: принес только вино. Но Никки все равно был доволен. Он обнаружил новый вид эфемерных волн, возмущающих поверхность материального мира, и очень хотел с кем-нибудь поделиться.

– Вот, Фикс, – возбужденно начал Никки, поворачивая ко мне монитор – смотри, смотри, какая амплитуда!

Благодаря средиземноморскому загару и обширному, хотя в основном краденому гардеробу, он похож не на оживший труп, а на приболевшего манекенщика. Это – результат фанатичного упорства и педантичности. Зачастую восставшие из могилы влачат жалкое, бесцельное существование, не обращая внимание на то, что тело, так сказать, все больше теряет товарный вид. Битва между силой духа и разложением с каждым днем все ближе к проигрышу, и однажды зомби падает и не может встать. Изредка покинувший телесную оболочку дух находит другой свободный труп, и все начинается снова.

Никки такой вариант явно не подходит. Еще при жизни – когда мы с ним и познакомились – он казался одним из самых опасных безумцев, которых я встречал за пределом психбольниц, а опасным его делала способность полностью растворяться в какой-нибудь идее, доводя ее до абсурда. Никки – нерд, даже, скорее, гик, увлеченно вскрывающий Интернет, чтобы рассмотреть его внутренности, а еще параноик, уверенный, что все на свете имейлы имеют отношение к нему. Мир он воспринимает как гигантскую паутину, созданную популяцией пауков. «Если ты муха, – говорит он, – единственны» способ остаться в живых – это не касаться липких нитей, то есть не оставлять следов, которые в конечном итоге приведут к тебе». Он уже умер – сердечный приступ оборвал его жизнь в тридцать шесть – на самом пороге зрелости, но принципы ничуть не изменились.

– Ладно, хорошо. Что это? – Решив потянуть время, я взглянул на монитор. Две кривых: красная и зеленая, а еще горизонтальная ось, обозначающая годы, и вертикальная, обозначающая неизвестно что. Кривые казались более или менее синхронными.

– Биржевой индекс «Файнэншл таймс» 100, – пояснил Никки, ведя кончиком пальца по зеленой кривой. Под ногтем у него засохшая грязь. Похоже на солярку: у моего приятеля собственный, украденный со стройки генератор. Пользоваться услугами государственной электроэнергетической системы он не желает по вышеуказанной причине. В мире Никки невидимость – величайшая, если не единственная, ценность.

– А красная? – спросил я, выставляя бутылку «Марго», купленную в супермаркете «Оддбинс». Никки вино не пьет: организм больше не вырабатывает ферментов, которые позволили бы его усвоить. Мой друг наслаждается ароматом и, надо заметить, привык к самым дорогим французским маркам.

Взгляд Никки получился затравленно-вызывающим.

– Красная линия – своеобразный артефакт, – признал он. – Отражает первое и последнее чтения проевропейского законодательства и заявления самых активных членов правительства, призывающих к более тесной интеграции.

Я наклонился, чтобы получше рассмотреть графики. Никки пах лосьоном «Олд спайс» и бальзамирующей жидкостью, а не гнилью и разложением: тело для него не столько храм, сколько крепость, а для крепости малейшая трещина опасна. И все-таки мне больше нравилось, когда его компьютер стоял в главном зрительном зале: там хоть сквозняки гуляют.

– Так, красная линия немного асинхронна, – заметил я. – Амплитудный скачок начинается чуть раньше.