Текст книги "Скоро тридцать"

Автор книги: Майк Гейл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

47

Соблюдая данное друг другу слово, мы с Джинни поддерживали отношения. Началось все с визитов в «Кингс Армс» почти перед самым закрытием – Гершвин тоже присоединялся, когда мог, – и постепенно перешло к походам в кино и ужинам посреди недели и в конце концов к самому главному элементу дружбы: мы просто могли зайти к друг другу без всякой причины – лишь для того, чтобы поговорить, выпить кофе и выкурить по сигарете. Иногда к нам присоединялся Иэн, иногда Зоя, но чаще всего мы были втроем, и – не без некоторого колебания я признаю – это напоминало прежние времена.

Однажды во вторник вечером, почти через три недели после восстановления нашей дружбы, когда мы втроем сидели в «Кингс Армс», хорошо проводя время вместе (ну, на самом деле я жаловался на жизнь со своими родителями, Джинни жаловалась на свою работу, а Гершвин жаловался и на жизнь, и на работу), в баре объявили, что сейчас начнется еженедельная музыкальная викторина. Мы уже участвовали в такой викторине неделю назад и кайфовали с начала и до конца. В музыкальных викторинах английских баров есть что-то неизмеримо приятное. Они словно доказывают, что в том, чтобы знать, в каком году «Секс пистолз» подписали контракт с фирмой «ИэМАй», есть какой-то смысл, и только они предоставляют возможность назвать всех пятерых участников «Мьюзикал Ют». Я был наверху блаженства, когда Джинни и Гершвин восхищенно смотрели на меня во время задания, когда нужно было вспомнить следующую строчку песни, а я помнил не только строчку, но и весь текст песни «Уэм!» «Клуб тропикана». Это был для нас момент настоящего единения. Моей специальностью были хиты восьмидесятых, Джинни знала почти все ответы по современной музыке, а Гершвин отлично знал все остальное. Мы действовали, как хорошо смазанный автомат по продаже музыкальных сувениров.

В середине викторины, когда мы с Гершвином склонились над Джинни, которая, выполняя свою роль держателя карандаша, записывала ответы, неожиданно появился Иэн. Я вдруг почувствовал себя виноватым. С того дня, когда мы сидели на пороге заднего крыльца и я подумал о том, чтобы поцеловать Джинни, мне все труднее и труднее было не думать о ней «в этом смысле». Это меня злило, потому что почти в тридцать лет я надеялся, что наконец-то могу контролировать свою «темную» сторону, и мысль о том, что я сохну по женщине, у которой есть мужчина, расстраивала меня. Хуже всего, что мне до сих пор нравилась идея о том, чтобы теперь, когда прошло столько времени, мы с Джинни можем быть просто друзьями, не залезая друг к другу в постель. Мне казалось, что мужчина, которому почти тридцать лет, должен быть в состоянии поддерживать платонические отношения со своей бывшей девушкой или не совсем девушкой. Знание того, что из нас двоих только я борюсь с соблазном, меня нисколько не утешало. Несмотря на дружескую нежность, Джинни ни разу не дала мне повода подумать, что она хочет, чтобы между нами что-то произошло. И зачем ей это было нужно? В отличие от меня у Джинни были все святые дары тридцатилетнего возраста: нормальная работа, собственный дом и мужчина, с которым могло получиться что-то серьезное.

– Привет! – сказала Джинни, вставая, чтобы поцеловать Иэна. – Какой приятный сюрприз.

– Точно, – сказал он, возвращая ей поцелуй, затем посмотрел на нас с Гершвином и спросил:

– Все в порядке, парни?

– Чему я обязана такой радостью? – спросила Джинни, пододвигая Иэну стул, чтобы он сел.

– Боюсь, плохой новости, – ответил он, садясь.

Джинни недовольно фыркнула. Странно было видеть ее в роли чьей-то недовольной девушки. Так как она всегда была для меня скорее другом, чем девушкой, таких моментов у нас с ней не было, но, судя по мрачному выражению ее лица, это получалось у нее очень хорошо.

– Я пойду к стойке, – сказал Гершвин, и мы с ним обменялись взглядами школьников, смысл которых был «Не хотел бы я сейчас быть на его месте».

– Купить тебе чего-нибудь выпить? – спросил Гершвин у Иэна, вставая из-за стола.

– С удовольствием бы, но я совсем ненадолго: слишком много работы.

– Великолепно, – раздраженно произнесла Джинни.

– Послушай, крошка, – сказал Иэн. – Я постараюсь компенсировать это.

– Ты еще не рассказал мне плохую новость.

– Э… – смущенно прервал их Гершвин. – Джинни, ты будешь то же самое?

– Нет, спасибо. Мне двойную водку с тоником, если не возражаешь.

До этого она заказала только полстакана сидра и пила его весь вечер.

– Без проблем, – ответил Гершвин и быстро исчез.

Я тоже поднялся и пробормотал, повернувшись к Джинни:

– Мне лучше пойти и помочь приятелю, а?

Затем я махнул рукой Иэну и испарился вслед за Гершвином.

– Что, по-твоему, все это значит? – спросил я своего компаньона, как только мы оказались на безопасном расстоянии от нашего столика.

– Не знаю, приятель, но что бы это ни было, ему не позавидуешь.

К тому времени, как мы вернулись, Иэн уже ушел, а Джинни вся кипела от негодования, как может кипеть только девушка, с которой плохо обошелся ее парень.

– Где Иэн? – спросил я. – Не может быть, чтобы он так быстро ушел.

– Но он все-таки ушел.

– Милые бранятся? – спросил Гершвин.

– Ну, можно и так сказать. Каждый год моя подруга по университету Адель празднует день рождения в своей шикарной лондонской квартире. Это всегда грандиозно, и все, кто с нами учился, приезжают.

– И что? – спросил я.

– А вот что. – Джинни недовольно посмотрела в мою сторону. – Каждый год я езжу туда, чтобы встретиться со всеми, и каждый год я чувствую себя дерьмово из-за того, что у них у всех все великолепно. Адель работает в галерее, и ее парень – чуть ли не криминал, но из высшего света и с кучей денег. Ее лучшая подруга номер один, Лиз, работает арт-директором какого-то крутого рекламного агентства в Сохо, ее парень – диктор на телевидении, а ездит она на большой черной спортивной машине…

– «Феррари» или «порше»? – опрометчиво спросил Гершвин.

– Не знаю! – огрызнулась Джинни. – Разве это главное? – Она выдохнула воздух. – Извини, Гершвин. На чем я остановилась? А, ну про эту я все рассказала, а потом идет лучшая подруга Адель номер два, Пенни, которая замужем за банкиром, у которой двое великолепных ребятишек, дом в Лондоне и коттедж в Корнвелле, а кроме всего этого, прошлым летом она выставляла свои рисунки в галерее «Серпентайн». И вот, наконец, я.

– Тебе в самом деле нравятся эти люди? – спросил я.

– Я их не выношу. Я их и в университете терпеть не могла.

– Зачем тогда ты ездишь?

– Потому что не приехать – это все равно, что признать свое поражение. Они и так смотрят на меня снисходительно «О, бедняжка Джинн!», и пусть бы они свое сочувствие засунули себе в…

– Подожди, – перебил Гершвин тоном священника. – Не надо так.

– В этом году все должно было быть по-другому. Во-первых, я собиралась сказать им все, что я о них думаю, а во-вторых, я планировала приехать со своим очень привлекательным парнем, чтобы повыделываться перед ними. Я давным-давно попросила Иэна поехать со мной, и он обещал, а вот теперь я должна выслушивать все его оправдания и ехать одна.

– Ну, работа есть работа, так ведь? – спросил я, пытаясь быть голосом разума.

Но Джинни была не в том настроении, чтобы слушать голос разума, и только злобно посмотрела на меня.

– Это просто идея, – начал Гершвин. – Но мы могли бы поехать с тобой. Быть твоими телохранителями. Мэтт может сказать, что он суперизвестный музыкальный продюсер и может весь вечер бросаться именами суперзвезд.

Я перебил его:

– А Гершвин может сказать, что он пилот.

Джинни попыталась подавить усмешку, но у нее ничего не вышло:

– Мне всегда нравились пилоты. Они такие сексуальные.

– Да, еще бы, – сказал Гершвин. – И я не только всегда хотел быть сексуальным, но я еще всегда хотел научиться управлять самолетом. Я могу соврать, что прилетел из самого Сингапура, чтобы присутствовать на этой вечеринке с тобой.

– А кто тогда буду я? – спросила Джинни, включаясь в нашу игру. – Я всего лишь учитель.

– В этом и есть вся прелесть нашей затеи, – увлеченно произнес я. – Ты будешь просто собой. Гершвин и я – два твоих спутника, которых ты встретила в отпуске на Барбадосе и которые соперничают за тебя. Это будет так прикольно. Адель и все ее стильные подруги задохнутся и умрут от зависти, когда узнают, что ты смогла закрутить с двумя такими парнями, как мы.

Джинни захихикала и обняла меня за пояс левой рукой, а Гершвина – правой.

– Спасибо, ребята, но такого не надо. Уж если на то пошло, я хочу оставаться собой. Хотя, я бы хотела, чтобы вы поехали со мной, но только если вы тоже будете самими собой. Я в последний раз позволю ей унизить меня перед ее стильными друзьями, а потом пойду в ванную, нарыдаюсь как следует, соберусь с силами, скажу: «До свидания» – и больше никогда их не увижу. Что скажете? Это будет уже в следующий уикенд. Согласны?

– Один за всех, и все за одного, – бодро произнес Гершвин.

– Я полечу как ракета, – присоединился я.

– Хорошо, договорились, – сказала Джинни, поднося ко рту свой нетронутый стакан с водкой, как будто она собиралась выпить его одним глотком. – Значит, Лондон.

48

To:[email protected]

From:[email protected]

Subject:Новые начинания

Мэтт!

Я должна тебе кое в чем признаться. В пятницу после работы у нас с Сарой была еще одна ночь развлечений. Мы выпивали и веселились всю ночь – и это было классно. Ну, короче говоря, я познакомилась с парнем. И неизбежное произошло. Но я больше его не увижу.

С любовью,

Элен.

To:[email protected]

From:[email protected]

Subject:Ты где?

Мэтт!

Уже больше суток, как я сообщила тебе свою новость номер один. Ты где? Напиши мне, чтобы я могла успокоиться, убедившись, что ты из-за этого не обиделся на меня.

Элен ххх

To:[email protected]

From:[email protected]

Subject:Ты где?

Мэтт, если ты не отвечаешь мне из-за того, что я тебе написала, тогда… тогда… ты не такой, как я думала.

Элен ххх

To:[email protected]

From:[email protected]

Subject:За что я не люблю мужчин

Прочитай… мое… письмо… внимательно… СМИРИСЬ С ЭТИМ, МУДИЛО! С любовью,

Элен ххх

49

Мы приехали в Лондон в субботу утром. Всего пару дней назад участие Гершвина в этом мероприятии еще висело на волоске, потому что у него с Зоей уже была запланирована поездка на уикенд к ее родителям. Но он смог отвертеться, пообещав увеличить долю своего участия в домашних делах с двадцати процентов до пятидесяти – как это должно быть у идеальной пары – и в следующие выходные организовать «что-нибудь приятное» для Зои.

А для меня эта вечеринка стала просто целью существования. Возможность сделать что-то новое в компании новых для меня людей, я подозреваю, увлекла меня прежде всего потому, что почти всю неделю я помогал отцу наводить порядок в гараже, ездил вместо мамы в супермаркет за продуктами и пытался смириться с новостью Элен о том, что она встречалась с кем-то еще. Она была, конечно, права в том, что надо двигаться дальше. Чем больше мы тянули бы время, тем хуже было бы для нас. Конечно, меня больше порадовало бы, если бы я сам продвинулся дальше, чем Элен (с Джинни, например?), но так оно всегда происходит. Поэтому я решил не отвечать сразу на ее письмо. Я не хотел написать что-нибудь глупое, о чем потом бы жалел.

В Лондоне мы первым делом поехали в наш отель – «Рембрант Корт», недалеко от Оксфорд-стрит. Адель, подруга Джинни, говорила, что мы могли бы спать у нее на полу или на диване, но так как мои воспоминания о ночах, проведенных на Адском диване, были еще слишком свежи, я предложил остановиться в отеле. Однако Джинни не хотела в таком декадентском стиле транжирить свои деньги, заработанные упорным трудом. В конце концов мы нашли компромисс: мы с Гершвином забронировали двухместный номер и предложили Джинни диван, если он там будет.

– Вы это серьезно? – спросила Джинни, услышав наше предложение.

– Да, – в один голос ответили мы.

Распаковав вещи, мы совершили налет на минибар и поглотили смехотворно дорогие орешки и безалкогольные напитки, а потом отправились на улицы Лондона, твердо намереваясь провести ближайшие несколько часов как настоящие туристы. Хоть я и жил в Лондоне целых пять лет после университета, я никогда не делал того, что обычно делают в Лондоне туристы, и подумал, что сейчас для этого самое время. Сначала мы прогулялись вдоль Темзы до Южного берега, где оказались в толпе юных скейтбордистов, и Гершвин дал одному из них фунт за то, чтобы проехать на его доске. Затем мы провели разведку в Национальной портретной галерее, где Джинни купила открытку с портретом Одри Хэпберн [17]17
  Известная актриса 50-60-х годов (1929–1993). Снималась в Великобритании, потом в США.


[Закрыть]для Иэна, который снова был у нее на хорошем счету.

После этого мы пошли на Трафальгарскую площадь и поели мороженого, а Джинни завела разговор с бездомным стариком, который утверждал, что правительство подготовило заговор с целью украсть с площади всех голубей. Наконец мы оказались в баре на Карнаби-стрит, где я часто бывал после работы. Мы сидели там несколько часов, пили водку, просматривали субботние выпуски газет и смеялись над модными типами студенческого вида с дебильными прическами и в дурацких ботинках, которым было слегка за двадцать. Мы вернулись в отель уже вечером, такие пьяные, уставшие и равнодушные ко всему, что без разговоров легли на свои кровати и уснули, как младенцы. В восемь мы проснулись, приняли душ и приготовились идти к Адели. Без пятнадцати девять мы уже были готовы.

Мы успели дойти только до вестибюля отеля, когда Джинни вдруг остановилась и сказала:

– Знаете что? Мне как-то неохота тащиться куда-то в Белсайз парк [18]18
  Фешенебельный район Лондона.


[Закрыть]на какую-то вечеринку, которая мне отвратительна, только ради того, чтобы выказать свое презрение людям, которых я терпеть не могу, пытаясь этим сказать то, что мне и говорить-то лень.

– Я так рад это слышать, – сказал Гершвин. – Потому что тоже думаю, что не стоит никуда идти. Я еще не протрезвел и так устал, что глаза сами закрываются, а кровать в номере такая удобная. А можем мы просто позвонить этой Адели и обругать ее по телефону?

– Хорошая идея, сэр, – сказал я, вместе со всеми признавая свое поражение. – Вы оба правы. Знаете, я надеялся, что эта вечеринка поможет мне успокоиться по поводу того, что моя бывшая девушка начала встречаться с кем-то еще. Но это все самообман. Давайте поднимемся в номер, закажем ужин, обругаем по телефону Адель и устроим собственную вечеринку.

Я посмотрел на Гершвина, Гершвин посмотрел на Джинни, а Джинни посмотрела на меня. Мы расхохотались, сделали поворот кругом и направились к нашему номеру.

Спустя двадцать минут мы уже спали: Гершвин на своей двуспальной кровати, Джинни на моей односпальной, а я на Адском диване этого отеля.

50

To:[email protected]

From:[email protected]

Subject:Парень в баре

Элен!

Спасибо за все твои спонтанные и слегка сумасшедшие письма. К твоему сведению, я не отвечал, потому что не знал, что сказать. Думаю, что случайные парни в барах – это признак того, что жизнь продолжается. Что-то внутри меня хочет ревновать, и у этого что-то довольно внушительные размеры, надо сказать. Но оставшаяся часть меня понимает, что когда-то это должно было случиться, так ведь?

Мэтт ххх

To:[email protected]

From:[email protected]

Subject:Старый друг

Мэтт, твое письмо напомнило мне, почему я в тебя влюбилась. Кто еще может сделать такие выводы, как ты? Иногда ты такой чувствительный, что кажется, будто ты наполовину девушка. К твоему сведению, Случайный Парень Из Бара, кроме «всего прочего» (о чем, я знаю, ты не хочешь, чтобы я писала), еще и не умел целоваться. Помнишь, как мы с тобой попали под дождь, возвращаясь от Александры, почти сразу после знакомства, и начали целоваться в дверях, пока пережидали дождь? Так вот, тому поцелую можно дать «одиннадцать» по десятибалльной шкале, а этому, в лучшем случае, «два».

Элен ххх

51

– Мэттью! – закричала снизу мама. – Тебя к телефону!

– Хорошо, – крикнул я в ответ из убежища своей комнаты. – Сейчас подойду. А кто это?

– Гершвин!

– А что он хочет?

– Понятия не имею! – прокричала мама. – Но если ты сейчас же не спустишь свою попу с лестницы, то так никогда и не узнаешь, потому что я повешу трубку!

Дело было в понедельник после нашей поездки в Лондон, и я все еще лежал в постели – отходил от алкоголя и Адского дивана. Несмотря на все это, я собирался подойти к телефону и перекрикивался с мамой только потому, что по различным эпизодам из своей юности знал, как маму раздражают подобного рода беседы с плодом ее чрева.

Рискуя показаться неблагодарным и эгоистичным, я должен все же сказать, что, по-моему, мама была сама виновата. Знаю, что это звучит несколько грубо, но давайте разберемся. Вот ваши родители. Вы их нежно любите, потому что они дали вам жизнь и все, что вам нужно, и они обычно тоже вас любят. Но эти же самые люди знают, что все хорошее, что они сделали вам, дает им Власть: Власть залезать к вам под кожу, чего никто больше в мире не делает; Власть находить все кнопки, которые вы хотите утаить от мира и Власть нажать на все эти кнопки одновременно, гарантируя тем самым, что это внешне безобидное действие приведет вас в ярость. Родители хорошо знают, что делают. Для них это как спорт, как развлечение от скуки. И когда доведение родителями своих детей до сумасшествия станет олимпийским видом спорта, моя мама взойдет на пьедестал почета, и под звуки гимна ей вручат золотую медаль.

Вот почему я ее доставал.

Из мести.

Понимаю, что все это мелко. Но я считал, что это самооборона, и, кроме того, папа рассказывал мне, что мама точно так же вела себя с бабушкой, когда та была еще жива.

Все началось с мелких замечаний по поводу общей неопрятности моего вида, но постепенно эти замечания становились все менее и менее тонкими, пока однажды мама не перешла на крик, и слова «Ты никуда не пойдешь, пока не приведешь в порядок свой внешний вид и не уберешь свою комнату» не слетели с ее губ. Я не мог поверить своим ушам. Моя комната была безукоризненна. Благодаря каким-то инструментам, находящимся вне моего контроля, моя жизнь превратилась в фильм о взрослении, прокрученный наоборот.

Я знал, что мама меня любит, но, видимо, тот факт, что ее двадцатидевятилетний сын живет дома, постепенно утрачивал новизну. В глубине сознания она начинала серьезно волноваться о том, что я чувствую себя здесь слишком уж комфортабельно и поэтому, может быть, вообще не захочу уезжать.

Как если бы.

Это было не навсегда.

На самом деле до моего отъезда оставалось всего шесть недель.

Но все шло так, что…

У меня появилось чувство…

Что ближайшие шесть недель…

Станут самыми долгими неделями в моей жизни…

Поэтому мне понадобилось столько времени, чтобы подойти к телефону.

– Привет.

– Э-э… Привет, – сказал Гершвин.

– Все в порядке, приятель?

– Да, я в норме. Я не помешал тебе, а?

– Нет. Я просто пытался разозлить маму. Это все.

– Ладно. Я просто спросил.

– Итак, что я могу для вас сделать?

– Оказать услугу, – осторожно сказал Гершвин.

– Большую услугу?

– Ну, ростом чуть повыше колена.

– Не понимаю, о чем ты.

– Моя мама только что позвонила и сказала, что едет в Норвич приглядывать за моей тетей, потому что она сломала ногу или что-то подобное. Она не знает, сколько там пробудет, а это значит, не сможет сидеть с Шарлоттой. Вообще она ходит в детский сад несколько дней в неделю, но завтра у нее выходной…

– Ты просишь меня посидеть с ней? – недоверчиво спросил я.

– Ты бы очень помог нам с Зоей. Я был бы тебе очень обязан. Тебе просто надо приехать к половине девятого, когда Зоя уходит на работу. Она даст тебе инструкции и все такое и вернется около пяти.

Я задумался о том, что лучше: провести день в компании четырехлетнего ребенка или провести день в компании моей мамы?

– Без проблем, – сказал я уверенно. – Мне все равно нечем заняться. А тут хоть какое-то развлечение.

– Ты точно согласен? – спросил Гершвин. Думаю, он чувствовал себя слегка виноватым. – В смысле, мы можем отдать ее в детский сад на всю неделю, если ты не хочешь.

– Не смеши меня. Мне почти тридцать, у меня диплом по компьютерам, и я думаю, что уж за своей-то крестницей смогу присмотреть.

52

– Привет, Мэтт, – сказала Зоя, открывая мне дверь. – Или я должна называть тебя «Временный папа»? – Она поцеловала меня и провела в комнату.

– Привет, Зоя, – ответил я. – Я готов принять на себя все, что Шарлотта захочет в меня бросить – кукурузные хлопья, плюшевых медведей… И так далее.

– Она очень послушный ребенок. Она будет вести себя как ангел. Правда, дорогая?

Шарлотта вошла в комнату и посмотрел на меня с совершенно бесстрастным видом, а затем подняла глаза на свою маму.

– Чем ты хочешь сегодня заняться, Шарлотта? – спросил я.

Она пожала плечами.

– И то ладно, – сказал я. – Я что-нибудь придумаю, хорошо?

Зоя наклонилась к ней:

– Ты не хочешь пойти и убрать игрушки в своей комнате?

Шарлотта исчезла в дверях, оставив меня наедине с Зоей.

– Итак, – сказала она, протягивая мне список. – В холодильнике куча всяких продуктов, и я здесь написала, что она, скорее всего, захочет на обед. Иногда она может передумать, но не иди у нее на поводу. Здесь мой рабочий телефон и мой мобильный и телефон Гершвина – на всякий случай.

Я посмотрел на список.

– Вы разрешаете ей смотреть телевизор?

– Да, но не больше часа за один присест. Иначе она становится похожа на зомби.

Зоя извинилась и ушла заканчивать свои приготовления к работе. Стоя в гостиной, я рассматривал фотографию Гершвина, Зои и Шарлотты на стене. Мне было странно, как мои ровесники могут играть в эту игру – «мама-папа-дочка». Но еще более странным для меня было осознавать, что Гершвин на фотографии – в роли отца и мужа – это тот же самый Гершвин, которого я знал еще ребенком и который мог запросто напукать в классе.

– Ну хорошо, – сказала Зоя, взяв Шарлотту на руки и донеся ее до входной двери. Она обняла ее, поцеловала и поставила на пол. – Хорошо веди себя с дядей Мэттом, поняла?

Присматривать за Шарлоттой в первой половине дня оказалось делом несложным. Четыре года – это такой возраст, когда ребенок уже сам может себя развлекать, и все, что требовалось от меня, так это время от времени среагировать на ее просьбу попить и следить за тем, чтобы она не начала делать что-нибудь опасное. На обед я отвез ее к своим родителям, и им обоим это доставило радость – до такой степени, что мы с мамой даже не ругались. Наблюдая за тем, как папа разговаривает с Шарлоттой, я удивлялся той легкости, с которой у него это получалось. После обеда, в соответствии с режимом дня, Шарлотте полагалось поспать, и я отвез ее обратно. Когда через час она проснулась, мы немного поиграли в «Голодного бегемота» и посмотрели телевизор. Около четырех часов ей это надоело, и тут я понял, что воспитывать детей не так просто, как кажется на первый взгляд. Шарлотта бралась за что-то, и уже максимум через десять минут ей это надоедало, и нужно было как-то ее развлекать. Я ходил по дому в поисках вдохновения.

В свое время Гершвин был фанатом музыки, и в его коллекции были около тысячи виниловых пластинок. Но в квартире их нигде не было видно, хоть в его стереосистеме и был проигрыватель. Я заметил несколько компакт-дисков, но смерть винила и вступление Гершвина во взрослый мир, должно быть, совпали с потерей интереса к музыке: эти диски были барахлом. Я уже наблюдал подобное в своих друзьях: подростками и в юности они были страстными меломанами, а потом вдруг из-за работы у них не оставалось времени на то, чтобы слушать музыку. Потом они женились или начинали жить вместе со своими подругами, и их коллекции пластинок или депортировались домой к родителям, или отправлялись на чердак, потому что не вписывались в интерьер. Я предполагал, что пластинки Гершвина на чердаке, потому что его отец превратил комнату Гершвина в свой кабинет, как только тот съехал. Понимая, что таким образом можно и просветить, и временно развлечь Шарлотту, я принес из спальни Гершвина и Зои стул и с его помощью добрался до чердака, одновременно стараясь посматривать за Шарлоттой – что было довольно сложным делом. Лазая по чердаку, я покрылся слоем грязи и пыли, но в конце концов был вознагражден за свою интуицию. Среди обломков юности Гершвина – старого компьютера «Коммодор 64», лежащего, однако, в упаковке, игровой приставки, нескольких пар кроссовок и большой коллекции книг о Второй мировой войне – лежали и пластинки. Они были упакованы в аккуратно подписанные коробки, и было видно, что к ним не прикасались годами. Я взял одну из коробок и слез с чердака, чтобы показать ее Шарлотте.

– Знаешь, что это? – спросил я ее.

– Нет.

– Пластинки.

– А для чего они?

– Ты знаешь, что такое компакт-диски?

Она кивнула.

– Ну, раньше вместо дисков были пластинки.

Заинтригованная, Шарлотта попыталась вытащить пластинку из коробки, но у нее это не получилось, и тогда я сам достал ее и протянул ей.

– Знаешь, кто это? – спросил я, показывая на обложку.

Она покачала головой.

– Ты когда-нибудь слышала про Майкла Джексона?

Она кивнула, но, может быть, просто для того, чтобы мне угодить.

– Вот этот альбом называется «От стены», и это Майкл Джексон до того, как он начал выпускать всякое барахло. Послушаем ее?

Шарлотта начала возбужденно пищать во весь голос. Так как она не была такой оживленной с того момента, как ушла ее мама, я решил, что это хороший знак и надо пользоваться моментом. Я собирался поставить только одну песню, но мы в конце концов послушали всю первую сторону. Шарлотта была поражена. Когда началась песня «Не останавливайся, пока не получишь, сколько надо», Шарлотта начала скакать на диване, как миниатюрная диско-дива, и заставила меня проиграть эту песню четыре раза.

В середине песни «Она ушла из моей жизни» позвонили в дверь, и я уменьшил громкость.

– Это мама? – спросила Шарлотта. – Может быть, она тоже захочет потанцевать.

Я взглянул на часы. Было рановато и для Зои, и для Гершвина. Я с тревогой подошел к домофону – я был почти уверен, что это кто-то из соседей пришел жаловаться на громкую музыку и кошачий концерт в исполнении четырехлетнего ребенка.

– Алло? – сказал я, нажав кнопку.

– Привет, Мэтт. Это Джинни. Можно войти?

– Конечно, – сказал я и нажал на кнопку открытия двери.

Время, остававшееся до того, как Джинни постучала в дверь квартиры, я потратил на размышления о том, как она узнала, что я здесь.

– Привет, проходи, – сказал я, открывая ей дверь.

– Привет.

– Как ты узнала, что я здесь?

– Я позвонила твоим, и они рассказали, чем ты занят. Я не могла противостоять соблазну посмотреть на тебя в роли няни… – Она остановилась, потому что в коридор вышла Шарлотта.

– Это Шарлотта? – спросила Джинни, подошла к ней и присела. – Меня зовут Джинни. Мы дружим с твоими папой и мамой.

– Мне четыре года, – сказала Шарлотта.

– Какая молодчина, да? – Джинни с ликованием посмотрела на меня, как будто я тоже нес какую-то ответственность за существование Шарлотты.

– Посмотри, что мы делали, – сказала Шарлотта и потащила Джинни за руку в гостиную. – Дядя Мэтт, поиграй еще эту пластинку, мы под нее сейчас танцевали.

Я сделал, что она попросила. Мы послушали пластинку три раза подряд, и все это время Шарлотта прыгала вверх и вниз, используя диван как трамплин.

Остаток этого дня до прихода Зои войдет в мою автобиографию как один из самых счастливых моментов в жизни. Втроем мы послушали «Виновна» Барбары Стрейзанд (думаю, это была пластинка мамы Гершвина), «Знак времени» Принца, пропустив песню «Если бы я была твоей девушкой», потому что я посчитал, что Шарлотте рано еще слушать ее концовку, альбом «Брейкданс» – как напоминание о старых временах – и два сингла «Дюран Дюран», чтобы Шарлотта гордилась своим культурным наследием. Когда в начале седьмого Зоя вернулась домой, она увидела такую картину: я, Джинни и Шарлотта лежали на полу в гостиной, глядя в потолок и имитируя руками игру на гитаре под величественные звуки «У наблюдательной вышки» [19]19
  «У наблюдательной вышки» – песня американского певца и музыканта Боба Дилана (р. 1941).


[Закрыть]в неповторимом исполнении Джимми Хендрикса [20]20
  Джимми Хендрикс (1942–1970) – знаменитый американский гитарист.


[Закрыть]с принадлежащей Гершвину виниловой пластинки «Лучших песен» Хендрикса.

– И давно вы этим занимаетесь? – спросила Зоя.

– Шарлотта знакомится с коллекцией пластинок Гершвина, – пояснила Джинни.

– Что вы слушали? – спросила Зоя.

– Крутую музыку! – закричала Шарлотта во весь голос.

– Откуда она знает такие слова? – полюбопытствовал я.

– Гершвин научил ее словам «крутой» и «фуфло», – сказала Зоя. – Он сказал, что хочет воспитать у нашей дочери хороший вкус. И, по его мнению, лучший способ приобрести хороший вкус – это знать, что «круто», а что «фуфло». – Она взъерошила волосы Шарлотты. – Ну а что такое крутая музыка?

Лицо Шарлотты стало серьезным, и она попыталась вспомнить преподанный ей сегодня урок, но потом небрежно повела плечами, как бы говоря, что это все неважно.

– Крутая музыка – это «От стены» Майкла Джексона, – сказал я от имени Шарлотты.

– И еще Элвис, «Лучшие песни Барри Уайта», первый альбом «Калче клаб» и «Каджагугу», – добавила Джинни.

– А что фуфло?

– Папа, – сказала Шарлотта.

Мы с Джинни задержались еще на некоторое время и ушли без пятнадцати семь. Я совершенно не хотел идти домой и провести остаток вечера у телевизора со своими родителями.

– Не хочешь зайти в «Кингс Армс» выпить? – спросил я Джинни, когда мы шли по Уэйк-Грин-роад.

– Только если недолго, – ответила она. – Иэн должен прийти ко мне в семь. Мы, наверное, пойдем куда-нибудь поужинать. Если хочешь, можешь пойти с нами.

– Нет, нет, нет, – ответил я чересчур эмоционально. – Я только хочу чего-нибудь выпить.