355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Майк Дункан » Буря перед бурей. История падения Римской республики » Текст книги (страница 2)
Буря перед бурей. История падения Римской республики
  • Текст добавлен: 26 октября 2021, 12:00

Текст книги "Буря перед бурей. История падения Римской республики"


Автор книги: Майк Дункан



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Монархический элемент римского политического устройства представляли консулы, наделенные исполнительной властью. Благодаря враждебному отношению римлян к царям, они избирали не одного консула, а двух, которые делили между собой всю полноту военной, политической и религиозной власти. Для снижения риска тиранического захвата власти, каждый из них обладал правом накладывать на решение коллеги вето. Но что еще важнее, срок пребывания в этой должности составлял всего один год, по истечении которого консулам полагалось возвращаться в ранг рядовых граждан, а на их место приходила пара других.

В то же время, практичные римляне создали чрезвычайный институт, именовавшийся диктатурой. В периоды кризиса консулы могли передать полномочия одному-единственному человеку, получавшему всю полноту власти, чтобы избавить Рим от опасности. Причем угроза совсем не обязательно должна была исходить извне: первый диктатор был назначен не из-за какого-то враждебно настроенного соседа, а из-за восстания плебеев в стенах самого города. И поскольку римляне питали непримиримую ненависть к царям, сенат разрешил любому гражданину в любое время убить другого гражданина, пойманного на жажде монаршей власти. За всю историю существования этого института, насчитывавшую без малого пятьсот лет, римские диктаторы ни разу не отказались сложить с себя полномочия.

Аристократический элемент, конечно же, представлял собой сенат. Если изначально Ромул организовал сто стариков, выступавших в роли государственного совета, то во времена Полибия палата насчитывала их уже триста. Набирая своих членов из самых богатых и могущественных семей Рима, сенат превратился в центральный политический институт республики. Включая в себя бывших магистратов, он выступал в роли основного советника ежегодно избираемых лидеров. Консулы очень редко воплощали в жизнь ту или иную политику без коллективного одобрения сената.

Наконец, демократический элемент обнаруживался в Собраниях, открытых для всех римских граждан. Во времена Полибия существовало три основных типа собраний, также называемых комициями: Центуриатные комиции, избиравшие высших магистратов; Трибутные комиции, избиравшие младших магистратов, принимавшие законы и выносившие судебные решения; и Плебейские комиции, во многом наделенные теми же полномочиями, что и Трибутные, но избиравшие трибунов и открытые только для урожденных плебеев. Демократический элемент в римском политическом устройстве зачастую недооценивается, однако комиции обладали невероятным могуществом. Только собрание могло ввести в действие закон или же вынести гражданину смертный приговор. Причем если гражданин мог всегда обжаловать в собраниях приговор, то сами они никогда и ни к кому не апеллировали. (Поскольку греческие и римские литературные источники не всегда содержат однозначные указания на то, о каком именно собрании идет речь, впредь мы будем называть их здесь просто «собранием» или «народным собранием»).

В приведенном Полибием толковании между вышеназванными элементами римского политического устройства поддерживался баланс, который не позволял одному из них занять доминирующее положение. Но хотя он и был одаренным теоретиком, к середине 100-х годов до н. э., когда он писал свою историю, этот баланс, вызывавший у него восхищение, уже был нарушен. После Пунических войн сенат стал гораздо сильнее, чем в 400-х годах до н. э., во времена Первой сецессии плебеев. В период того конфликта ежегодная смена верховного военного командования стала препятствием на пути планирования боевых операций, и сенат коллективно возглавил процесс выработки и реализации политики. Кроме того, он научился продвигать в трибуны своих послушных клиентов. К окончанию Пунических войн консулы, трибуны и комиции не столько контролировали сенат, сколько выступали в роли его продолжения. Поэтому хотя Полибий и восхвалял баланс политического устройства Рима, сенатская аристократия уже скатывалась в репрессивную олигархию.

Один из инструментов власти сената сводился к непрерывному контролю избрания высших магистратов. К середине 200-х гг. до н. э. конфликт сословий уничтожил большинство различий между патрициями и плебеями. Но когда рушится одна аристократическая элита, рядом всегда оказывается другая, чтобы занять ее место, опять порождая новые различия: любой род, патрицианский или плебейский, среди предков которого когда-либо числился консул, теперь считался nobile, т. е. «благородным» или «знатным». Тех же, у кого консулов в роду не было, иронично называли novus homo, т. е. «новыми людьми». Эта новоявленная патрицианско-плебейская знать упорно трудилась над тем, чтобы их семьи и далее монополизировали институт консулов, практически никогда не допуская к нему «новых людей». Луций Муммий относился к тем, кто ощущал влияние этого скатывания в олигархию. Он являлся молодым человеком с амбициями. И принадлежал к «новым людям».

О первом этапе жизни Муммия практически ничего не известно – тайной остается даже дата его рождения, которую можно вычислить лишь приблизительно в промежутке между 200 и 190 гг. до н. э. Если он следовал стандартным жизненным путем, то, получив воспитание и образование, в возрасте восемнадцати – двадцати двух лет поступил в легионы, десять лет пребывания в которых представляли собой предварительное условие для того, чтобы занять публичную должность, и прослужил этот срок в качестве кавалерийского офицера в различных провинциальных гарнизонах. По завершении этого срока он получил право начать свое восхождение по cursus honorum, т. е. по «пути чести», который представлял собой восходящую лестницу выборных магистратур.

Первым шагом на этом пути была должность квестора. Собрание каждый год избирало квесторов, поручая им республиканские финансы, бухгалтерию и учет. Выступая обычно в роли помощника одного из высших магистратов, квесторы проводили этот год в его канцелярии, изучая приемы управления Римом. Избравшись квестором, человек получал право стать членом сената – хотя молодых чиновников, которым едва перевалило за тридцать, во время важных дебатов там обычно никто и никогда не видел и не слышал. По всей видимости, на этот год Муммия, как квестора, определили в государственную казну в Риме, либо отправили в провинцию – на Сицилию, Сардинию или в Испанию.

Ступенькой выше квесторов располагались эдилы. Каждый год собрание избирало четырех эдилов, поручая им надзор за общественными работами и играми. Для начинающего политика год в должности эдила представлял собой прекрасную возможность добиться известности и популярности, устраивая роскошные игры или осуществляя надзор над каким-нибудь резонансным проектом наподобие новой дороги или акведука. Для финансирования подобных работ амбициозные молодые люди нередко влезали в огромные долги – прекрасно понимая, что политический успех в будущем предоставит им возможность быстро и сполна расплатиться с кредиторами.

Когда бывшие квесторы и эдилы приближались к сорокалетнему рубежу, им позволялось выдвигать свои кандидатуры на должность преторов, тем самым пересекая черту между низшими и высшими магистратами. Поскольку двое ежегодных консулов не могли везде поспеть, собрание каждый год выбирало четырех преторов, наделяя их всей полнотой власти в отсутствие высших должностных лиц. Преторы помогали, взваливая на себя ответственность за управление на местах, военные операции и судебные разбирательства. В 153 г. до н. э., наверняка с помощью своих знатных покровителей, которые посчитали, что молодой чиновник подает надежды, Муммий сумел обеспечить свое избрание претором. С учетом его статуса, который определял принадлежность к «новым людям», это была та вершина, до которой он мог надеяться возвыситься. Консульский пост для novus homo в конечном итоге был закрыт.

Но нарушить порядок, в соответствии с которым ни один «новый человек» не избирался консулом вот уже целое поколение, ему помог кризис в Испании. Сенат поручил Муммию задачу восстановить порядок в Дальней Испании, ходившей ходуном от восстания коренных лузитан. Вступив во внутренние районы провинции, Муммий тут же установил местонахождение основной массы лузитан и обратил их в бегство, но подразделения его армии, преследуя бунтовщиков, настолько оторвались друг от друга, что в результате стороны поменялись местами. Муммию пришлось отступить обратно до самого побережья. Не растеряв ни капли мужества, он перегруппировал свои силы и одержал над лузитанами несколько побед. К концу года Муммий уже владел большим количеством рабов и устраивал грабежи. За эти успехи сенат и народ Рима удостоили Муммия триумфом – оказав весьма редкую честь, которой практически никогда не удостаивался «новый человек».

Триумф был не просто почестью, он представлял собой вершину римского политического великолепия. Возвращавшийся с войны полководец мог войти в город вместе со своим войском и трофеями, а затем двинуться по ритуальному пути в храм Юпитера на Капитолийском холме. По дороге граждане Рима могли созерцать золото, серебро, драгоценности, экзотические предметы материальной культуры, добычу и рабов, захваченных легионами во время кампании. По окончании шествия генерал-триумфатор нередко устраивал банкеты и игры – чем экзотичнее и памятнее, тем лучше. Каждый римский предводитель не стеснялся в средствах, чтобы удостоиться триумфа, только вот оказывали его далеко не каждому. И раз уж Муммий решил выставить свою кандидатуру на должность консула, значит, его имя было широко известно.

Если «новому человеку» Муммию, чтобы двигаться по «пути чести», требовалось постоянно прилагать упорные усилия, то знатный патриций Сципион Эмилиан попросту поднимался все выше, ни о чем особо не заботясь. Около 155 г. до н. э. его избрали квестором, но эта должность стала единственной, которую он получил до того, как стать консулом. В 151 г. до н. э. он добровольно вызвался сопровождать консула в Испанию, где вспыхнули новые мятежи, требуя дальнейшего военного вмешательства. Там Эмилиан, за храбрость и мужество, заслужил себе хорошую репутацию. Однажды он получил награду за то, что первым забрался на вражескую стену; в другой раз спас три когорты попавших в западню легионеров; затем одолел в бою один на один хвастливого испанского воителя. Таким послужным списком обладал лихой юный герой, подвигами которого восхищались римляне.

Популярность Эмилиана все возрастала, его судьба вновь привлекла к себе внимание тогда, как после пятидесятилетней спячки вновь пробудился великан Карфаген. Когда в 152 г. до н. э. стареющий Катон Старший отправился туда вынести третейское решение по какому-то спору, его потрясло, каким великолепным и богатым с момента окончания Пунических войн стал этот город. Увидев, что он вновь обрел былую самоуверенность, Катон, возвратившись домой, тут же выступил за войну, пока Карфаген опять не превратился для Рима в угрозу. Каждую речь, с которой он впоследствии обращался к Сенату – независимо от вопроса, – Катон заканчивал своей знаменитой фразой: «В довершение всего, Карфаген должен быть разрушен»[8]8
  Плутарх, «Катон Старший», 27.


[Закрыть]
. В конечном итоге, Сенат поддался на его недовольное ворчание и в 150 г. до н. э. нашел повод для нападения. Но карфагеняне обладали весьма внушительными оборонительными сооружениями, и римляне, вместо того чтобы быстро захватить город, увязли в осаде, которая впоследствии затянулась на два года.

Поскольку гражданам Рима была обещана быстрая и не доставляющая хлопот война, они, видя, что Сенат не в состоянии довести начатое до конца, все больше проявляли нетерпение и в 148 г. до н. э. занялись поисками нового лидера. Так как в тот момент близились выборы консула, в Риме стало развиваться движение за избрание на этот пост популярного Сципиона Эмилиана. Но на этом пути существовало препятствие: Эмилиан был слишком молод для этой должности и на иерархической лестнице магистратов никогда не поднимался выше квестора. В соответствии как с буквой, так и с духом закона, он не имел права выдвигать свою кандидатуру на высшую должность в государстве. Однако собрание, обладавшее огромным могуществом, проголосовало простым большинством за приостановку действия квалификационных требований, избрало Эмилиана консулом и отправило его в Карфаген. Прибыв весной 147 г. до н. э. на место, тот взялся за работу и последовательно взял город в осаду. Для этого он отгородил стеной порт, не давая карфагенским кораблям ускользнуть от римской блокады, и провел комплекс осадных работ, чтобы, в конечном итоге, поставить город на колени.

Когда через год после неординарного избрания Эмилиана консулом Луций Муммий приготовился сделать невозможное, пришел черед еще одного неординарного избрания. В 146 г. до н. э. Муммий, держась на плаву благодаря тому, что его триумф еще не стерся из памяти, при поддержке знатных покровителей выдвинул свою кандидатуру на выборах консула. С тех пор как знать согласилась впустить в свой организм хоть каплю новой крови, сменилось целое поколение, но Муммий, как считалось, был достоин такой чести. Выиграв выборы, он стал первым почти за сорок лет консулом из числа «новых людей».

Новоявленного консула сенат отправил в Грецию, где гегемонии Рима вновь бросили вызов. После победы над Македонией в 168 г. до н. э. он и далее играл важную, но при этом опосредованную роль в греческих делах, выступая в ипостаси беспристрастного третейского судьи при разрешении политических и экономических споров между различными городами и царствами. Но хотя восток Греции действительно нередко стремился привлечь Рим в качестве наставника и арбитра, из этого еще не следовало, что сенатские постановления пользовались неизменным уважением. В 148 г. до н. э. посланники Ахейского союза – альянса городов центральной части Греции – обратились к Риму с прошением воспрепятствовать недовольным членам выйти из него. Но когда сенат своим решением постановил, что при желании сделать это может любой город, предводители Ахейского союза развязали войну, дабы помешать воплотить его волю в жизнь. Об этой попытке, заранее обреченной на провал, географ Павсаний сказал, что «храбрость в сочетании со слабостью следует назвать безумием»[9]9
  Павсаний, «Описание Эллады», VII, 14, 6.


[Закрыть]
.

В тот самый момент, когда в Греции назревала война, некий претендент на македонский трон, будто ему этого было мало, начал кампанию по восстановлению Македонского царства. Когда весть об этой угрозе достигла Рима, сенат отправил туда претора Квинта Цецилия Метелла, который быстро расправился с армией неприятеля – во веки веков заслужив себе прозвище «Македонский». После этого мятежа Рим решил, что македонских бунтов с него достаточно. Вместо того, чтобы возвратить местным жителям суверенитет, сенат аннексировал весь регион, создав в нем новую провинцию Римской республики под названием Македония.

Но если македонцы были повержены, то ахейцы дальше на юге Греции все еще держались. Прибыв весной 146 г. до н. э., Муммий обнаружил, что последние из их непримиримых рядов укрылись в Коринфе. Он взял на себя командование осадой и приготовился к решающему, массированному штурму. Понимая, что устоять перед этим нападением им не удастся, большинство коринфян бежали через задние ворота. Муммий позволил жителям уйти, а когда город практически опустел, приказал своим легионам проломить вход. Выполняя, по всей видимости, предписания сената, он велел своим людям собрать все ценное, что только можно будет найти, убить или поработить всех, кто попадется им на пути, а сам город последовательно разрушить.

Получив весть об уничтожении Коринфа, сенат выслал в Грецию комиссию, чтобы раз и навсегда решить вопрос на востоке страны. После всех притязаний на греческую свободу, что затянулись на пятьдесят лет, римляне, наконец, сдались. Грецию объединили с Македонией в рамках единой провинции Македония. Свобода Греции приказала долго жить. Теперь ею правил Рим.

А в Северной Африке римляне готовились одержать решающую победу над своим величайшим врагом. После года тщательной подготовки, весной 146 г. до н. э. Эмилиан повел свои войска на окончательный штурм Карфагена. Легионы пробили стены и хлынули в город, но чтобы сломить сопротивление его последних защитников, потребовалась неделя жестоких боев практически за каждый дом. Когда же Карфаген, наконец, пал, Эмилиан, вероятно, действовал, повинуясь тем же инструкциям, которые были даны Муммию. Лишив город всех его богатств, он обратил в рабов всех оставшихся в живых защитников, а население принудительно изгнал в глубь континента. После чего приказал поджечь Карфаген. Вскоре прибыла комиссия сената, чтобы присоединить эту территорию к римским владениям и создать новую провинцию под названием Африка.

Но Сципион Эмилиан, стоя и взирая на горевший Карфаген, размышлял о судьбе города, когда-то такого могущественного. Переполняемый чувствами, он заплакал. Друг и наставник Полибий подошел к нему и спросил, что его так опечалило – разве может человек рассчитывать на более блестящий результат? На что Эмилиан ответил: «Славный момент, Полибий; но меня терзает ужасное предчувствие, что когда-нибудь такой же приговор судьба вынесет и моей стране»[10]10
  Полибий, «Всеобщая история», XXXVIII, 21.


[Закрыть]
. Затем, в соответствии с римской традицией, процитировал строку из Гомера: «Придет день, когда священная Троя погибнет, а Приама и его народ убьют»[11]11
  Полибий, «Всеобщая история», XXXVIII, 21.


[Закрыть]
. Эмилиан знал, что на свете нет могущества, способного длиться вечно, что все империи обязаны пасть и что смертные не в состоянии что-либо с этим поделать.

Глава 1. Звери Италии

Те, кто ворует личную собственность, проводят жизнь в кандалах; те же, кто ворует собственность общественную, – в богатстве и роскоши[12]12
  Катон Старший, «Фрагменты римских ораторов».


[Закрыть]
.

Катон Старший

Тиберий Семпроний Гракх смотрел на полыхавший Карфаген. В 146 г. до н. э., еще юношей, он принял участие в своей первой кампании, служа под началом прославленного военачальника Сципиона Эмилиана, – для потомка знатного рода командировка вполне типичная. А Гракхи действительно были знатным родом. После того, как прадед Тиберия первым возвысился до благородного сословия, семья постоянно повышала свой статус. Выше всего удалось подняться отцу Тиберия, которого Ливий называл «самым способным и энергичным молодым человеком того времени, далеко оставившим позади остальных»[13]13
  Тит Ливий, «История от основания города. Периохи», XXXVII, 7.


[Закрыть]
. За свою легендарную карьеру Гракх Старший дважды избирался консулом и удостоился двух триумфов. Хотя отец умер, когда Тиберию было всего десять лет, мальчик был прекрасно осведомлен о его подвигах и знал, что ему предстоит многое сделать, чтобы быть его достойным.

Корнелия, мать Тиберия, была одной из самых почтенных матрон в римской истории. Как дочь Сципиона Африканского, она обладала огромным влиянием в разросшемся семействе Сципионов. После смерти в 154 г. до н. э. ее мужа, Гракха Старшего, Корнелия видимо твердо решила больше не выходить замуж, – даже отклонила предложение, сделанное ей египетским царем, – вместо этого посвятила себя Тиберию и второму сыну Гаю. Она содействовала их образованию и нанимала признанных греческих наставников, чтобы познакомить мальчиков с самыми передовыми теориями того времени. В одной сомнительной, но впечатляющей истории богатая и знатная женщина как-то продемонстрировала Корнелии гарнитур из прекрасных драгоценностей. Та же в ответ показала на Тиберия с его младшим братом Гаем и сказала: «А это мои драгоценности»[14]14
  Валерий Максим, «Примечательные поступки и изречения», IV, 4.


[Закрыть]
.

Достигнув совершеннолетия, Тиберий, своим достоинством и умом, внушал восхищение. Он обладал «блестящим интеллектом, честными намерениями и… высшими добродетелями, на которые только способен человек благодаря природе и тренировкам»[15]15
  Веллей Патеркул, «Римская история», II, 2.


[Закрыть]
. Тиберий, великодушный человек и красноречивый оратор, двигался по правильному пути, чтобы соответствовать высоким стандартам, заданным его отцом, и стать лидером своего времени.

Чтобы все семейное достояние оставалось под одной крышей, Корнелия устроила брак своей дочери Семпронии с приемным племянником Эмилианом – хотя лично ей тот не нравился. Корнелия считала его слишком надменным и сомневалась, что он заслуживает чести возглавлять семью. По сути, она прилагала значительные усилия над тем, чтобы помешать Эмилиану затмить собой ее сокровища. Корнелия играла на амбициях сыновей, напоминая, что римляне зовут ее приемной матерью Эмилиана, но пока еще не матерью Гракхов.

Несмотря на всю эту семейную драму, Эмилиану пришлось взять сводного брата Тиберия в Африку на осаду Карфагена. Там юноша познал основы воинской жизни. По всем свидетельствам, в качестве солдата он зарекомендовал себя хорошо, заслужил уважение мужчин и даже получил желанную награду за то, что первым взобрался на вражескую стену. Когда Карфаген в 146 г. до н. э. пал, Тиберий Гракх оказался на месте событий, чтобы посмотреть, как он горит.

Когда сын вернулся из Северной Африки, Корнелия с помощью ловких маневров женила его на дочери Аппия Клавдия Пульхра. Новоявленный тесть Тиберия принадлежал к одной из самых знатных в республике патрицианских семей и недавно был назначен princeps senatus, т. е. сенатским принцепсом, заняв престижную должность, дававшую ему возможность возглавить список сенаторов и право первого слова в ходе любых дебатов. Но без проблем брак не обошелся: Клавдий был яростным противником Сципиона Эмилиана и Тиберий теперь оказался меж двух огней. Но надо сказать, что в свои двадцать с небольшим лет он уже занимал прекрасное положение, чтобы взлететь намного выше отца. Юноша получил прекрасное образование, обладал прекрасными связями, его уже признавали человеком «большой силы характера, достоинства и красноречия»[16]16
  Цицерон, «Об ответах гаруспиков», 19, 41.


[Закрыть]
.

Но в отличие от большинства римлян, признания Тиберий добился не на полях сражений, воюя с внешними врагами, а на форуме, противостоя внутренней угрозе нараставшего экономического неравенства.

После Второй Пунической войны, окончившейся в 202 г. до н. э., экономика всей Италии познала невероятный подъем. Легионы, покорившие Испанию, Грецию и Северную Африку, вернулись домой с беспрецедентными богатствами. Один из проконсулов привез из этой кампании как минимум 137,420 фунта необработанного серебра, 600 000 серебряных и 140 000 золотых монет. Отец Тиберия возвратился с 40 000 фунтами необработанного серебра. Это было сумасшедшее богатство, немыслимое для суровых и бережливых римлян на заре республики. Но к концу II века до н. э. Рим с вкусил средиземноморского изобилия.

Свои деньги римские нувориши тратили на различные предметы роскоши: тонкой работы ковры, серебряную утварь с орнаментом, резную мебель, драгоценности из золота, серебра и слоновой кости. Результат притока этих материальных ценностей беспокоил некоторых бдительных сенаторов. Еще в 195 г. до н. э. Катон Старший предупреждал коллег: «Мы забрались в Грецию и Африку, наполненные всеми соблазнами порока, и прибрали к рукам сокровища царей… Боюсь, что не столько мы завладеем ими, сколько они нами»[17]17
  Тит Ливий, «История от основания города. Периохи», XXXIV, 4.


[Закрыть]
. Каждые несколько лет Сенат пытался обуздать эту хвастливую демонстрацию богатства, но вводимые в результате ограничения никогда не выполнялись и проходили незамеченными: «по роковому стечению обстоятельств, народ Рима в тот самый момент приобрел вкус к пороку и получил привилегию ему попустительствовать»[18]18
  Плиний, «Естественная история», 33, 53.


[Закрыть]
.

Но вся эта история сказочных богатств, ведущих к моральному разложению, касалась лишь небольшого количества знатных семей, контролировавших военные трофеи. Для большинства римских граждан завоевание Средиземноморья означало не процветание, но лишения. На заре республики служба в легионах не имела никакого отношения к способности гражданина заботиться о своей собственности – войны всегда велись недалеко от дома, сооседствуя с периодами сева и сбора урожая. Но когда Пунические войны, продолжавшиеся не один год, рассеяли легионы по всему Средиземноморью, граждан набирали в войско для участия в походах за тысячи миль от родных краев. Из-за этих бесконечных войн семьи из низшего сословия несли на себе «бремя воинской службы и нищеты»[19]19
  Саллюстий, «Югуртинская война», 41.


[Закрыть]
, а принадлежавшая им земля впадала в состояние крайнего запустения. По возвращении домой демобилизованному солдату, чтобы восстановить землю до прежнего плодородного состояния, чаще всего требовалось время, деньги и силы, которыми он, как правило, не располагал.

Состоятельные знатные семьи еще больше усугубляли резкое деление на богатых и бедных. Подыскивая, во что бы вложить недавно обретенные капиталы, они обнаруживали тысячи заброшенных наделов, которые только и ждали, чтобы их подобрать. Иногда обнищавшие семьи продавали их с охотой, радуясь получить хоть что-то за землю, работа на которой теперь стала для них роскошью. Но упрямцев зачастую можно было вынудить отказаться от земли лишь угрозами. А когда эти небольшие наделы, недавно перешедшие к новым владельцам, слились воедино, образовав участки значительно большей площади, аграрный ландшафт Рима изменился – на смену мелким, независимым крестьянским хозяйствам пришли крупные владения, которые контролировали немногочисленные семьи.

Положение этих обездоленных граждан, вероятно, не было бы столь плачевным, получи они возможность работать на этих коммерческих предприятиях. Но непрерывная череда победоносных войн за пределами страны обеспечила приток рабов, хлынувших в Италию сотнями тысяч. Те самые знатные семьи, которые скупили землю, стали покупать рабов для работы в своих широко разросшихся владениях. Спрос на свободную рабочую силу упал в тот самый момент, когда бедные римские семьи согнали с их земель. Как отмечал по этому поводу историк Аппиан, «таким образом, несколько человек чрезвычайно обогатились, в то время как остальное население Италии ослабело под гнетом бедности, податей и воинской повинности»[20]20
  Аппиан, «Гражданские войны», I, 7.


[Закрыть]
.

С экономическими реалиями Тиберий в жизни впервые столкнулся достаточно рано. Если верить памфлету, сочиненному впоследствии его братом, «во время поездки по Тоскане Тиберий наблюдал нужду ее обитателей, в то время как землю возделывали, равно как и ухаживали за стадами, варвары-рабы»[21]21
  Плутарх, «Тиберий Гракх», 8.


[Закрыть]
. По мнению Гая, именно в тот момент Тиберий впервые всерьез осознал необходимость проведения экономических и социальных реформ. Эта сомнительная история наверняка представляет собой эпизод искусной пропаганды, но в то же время указывает на то, что бедные семьи были лишены традиционного для них уклада жизни, игравшего для них первостепенную роль.

Некоторые из таких граждан, оставшихся не у дел, отправились в города в поисках наемного труда – единственно чтобы обнаружить, что рабы монополизировали этот рынок и там. В итоге большинство оставалось в родных деревнях, образуя новый класс безземельных крестьян, продолжавших работать на своей земле, но в роли уже не владельцев, а нанимателей и испольщиков. Новым землевладельцам такое решение было по душе – крестьян-арендаторов можно было использовать для выращивания низкорентабельных зерновых, а рабов приберечь для получения урожая более прибыльных культур, таких как оливки или виноград. У землевладельцев, склонных к политике, был дополнительный стимул бороться за аренду земли, ведь крестьяне оставались их клиентами, голоса которых учитывались в собрании. Эта новая порода арендаторов-крестьян была навсегда привязана к своим землевладельцам, и выход из этой ситуации мог предложить только кто-то со стороны.

Обострение подобной социально-экономической дезорганизации представляло собой испанское болото, в котором увязли и римляне. Когда в 146 г. до н. э. пали Карфаген и Коринф, могущество которых казалось незыблемым, однако присланные в Испанию полководцы из жадности творили злодеяния, что приводило к упорному сопротивлению со стороны местных жителей. Поэтому каждый год сенат был вынужден набирать новых рекрутов и отправлять их на Иберийский полуостров для участия в кампаниях, продолжительность которых никто предсказать не мог. Там им предстояло сражаться с врагом, специализировавшимся на стычках, которые приводили в упадок боевой дух. В качестве награды за службу эти новобранцы по возвращении домой обнаруживали, что их хозяйства разорены.

Когда непопулярность войн в Испании стала нарастать, потенциальные рекруты решили бросить консулам вызов. В отсутствие других возможностей они опять же обратились за помощью к трибунам. Те были древними стражами плебеев, однако в последнее столетие их поглотил сенат. Но поскольку граждане опять страдали от деспотичного произвола знати, трибуны вспомнили о своем священном мандате защищать простолюдинов от злоупотреблений. В 151 г. до н. э. и 138 г. до н. э. слишком агрессивный призыв в войска заканчивался тем, что трибуны держали консулов под арестом до тех пор, пока те не шли на попятный. У трибунов были все права бросить консулов в тюрьму, но это все равно был скандальный вызов власти знати.

Чтобы успокоить потенциальных рекрутов, сенат предпринял попытку сделать жизнь в легионах чуть менее суровой. Службу ограничили шестью годами, а солдат наделили правом оспаривать взыскания, наложенные командирами. Но это, в конечном итоге, почти никак не подняло боевой дух легионеров в Испании. В 140 г. до н. э. ветеранов, прослуживших шесть лет, демобилизовали, а вместо них набрали неопытных новобранцев. Эти новоявленные солдаты «в отсутствие убежищ испытали на себе суровые холода; не привыкшие к воде и климату страны, заболели дизентерией, многие из них умерли»[22]22
  Аппиан, «Войны в Испании», XIII, 78.


[Закрыть]
. Такие сведения вряд ли разместишь на плакате с рекламой воинского призыва.

Увидев, что их избирателей сгоняют с земли или насильно отправляют воевать в испанской трясине, трибуны стали предпринимать первые шаги с тем, чтобы усмирить власть знати. В истории республики граждане всегда голосовали вслух – могущественным патронам полагалось пребывать в полной уверенности, что клиенты выразили свою волю как им было велено. В 139 г. до н. э. один из трибунов провел провокационный закон, настаивавший на тайном голосовании на выборах. Два года спустя действие этого документа распространилось и на судебные органы. Чтобы ощутить последствия данных реформ, понадобилось время, но одобрение тайного голосования оказалось сокрушительным ударом по основам сенатской олигархии.

Внимательно наблюдая за состоянием дел в Италии в 130-х гг. до н. э., некоторые представители знати могли заметить и более серьезную проблему. Для зачисления в легионы рекруты должны были обладать определенным минимумом собственности, но когда богатые стали сгонять бедных с их земли, граждан, отвечающих этим минимальным требованиям, стало меньше. С подобными кризисами римляне сталкивались и раньше, в ответ снижая упомянутые минимальные требования, чтобы навербовать больше людей. Однако к середине II в. до н. э. очень многие не могли соответствовать даже самым минимальным стандартам для прохождения воинской службы. Поэтому консулам, чтобы вести войны, приходилось полагаться на ограниченные внутренние человеческие ресурсы, сокращавшиеся все больше и больше, и на провинциальные гарнизоны.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю