Текст книги "Светлячок"
Автор книги: Мауна Деметриос
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
Мауна Деметриос
Светлячок
Светлячок
В потоке чистом или мутном
Я выхожу за полчаса до восхода. Обычно я хожу на реку ночью, но я люблю и это время перед рассветом, когда на стыке земли и неба еле теплится первая надежда на появление солнца. Когда прекрасные девы-титаны одетые в гигантские тоги снежных облаков, черпают ковшами из звезд бездонное иссиня-черное небо, изливая его тишину на едва пробуждающийся мир. Когда…
Я всматриваюсь в свое отражение на зеркальной поверхности реки, и мое обнаженное тело белесым призраком колышется в такт мерному колебанию ее течения. Меня зовут Мика, мне восемнадцать, и я себя люблю. И это не потому, что я красива, – а я считаю, что я действительно намного красивее многих других девчонок моего возраста, – а потому что теперь я гораздо сильнее.
Я провожу рукой по своей груди. Я гибкая и стройная; у меня изящные бедра, тонкая талия и роскошные рыжие волосы. Сейчас мои волосы собраны в хвост: перевязанные синей лентой, вздымающиеся, как морские волны, они такие длинные, густые, шелковистые, невесомые… как моя душа.
А еще у меня очень редкие, темно-синие глаза.
Я смотрю на свое отражение в воде так долго, что перед глазами начинает темнеть. И мне кажется, что настоящая я – не та, которая, прислонившись к раскидистой иве, стоит на берегу, а та, что колеблется на поверхности воды. И я чувствую затаившуюся в ней тьму и угрозу.
Я вхожу в реку. Ледяная вода облизывает мои голени, ноги проваливаются в прохладный мягкий песок с примесью ила, и я сжимаю пальцы на ногах, чтобы полнее ощутить всю прелесть этого чувства. Морозное пощипывание поднимается все выше и выше по моему телу: колени, бедра, таз, живот. И, когда вода доходит мне почти до самой груди, я замираю, на мгновение, в предчувствии обжигающего холодного удара, и ныряю с места в таинственные темные воды реки.
Я медленно плыву, наслаждаясь каждым мгновением, каждым вдохом, ласковым кружением воды вокруг моего обнаженного тела. И я уже знаю, что сейчас за мной наблюдает пара сверкающих глаз. Глаз мальчика, притаившегося в зарослях камыша у самого берега. Я знаю, он смотрит на меня с обожанием…
Откуда я это знаю? Это просто инстинкт, чутье. Я просто чувствую его присутствие и то, что это присутствие несет в самом себе.
Но я непротив. Нет ничего страшного в том, что мальчику нравится смотреть. И я не хочу прогонять его, ведь мне хочется, чтобы он смотрел.
Я переворачиваюсь на спину.
Моя мать работает секретарем в юридической фирме. После того случая два года назад, она серьезно увлеклась психоанализом и тому подобным. А я считаю, что ей самой было бы неплохо пройти курс психотерапии.
Отца у меня нет: он ушел от нас, когда мне было пять лет, и я почти ничего о нем не знаю.
Честно говоря, я его прекрасно понимаю. Моя мать – самый неподходящий, для создания близких и доверительных отношений, человек. Когда она бывает дома, – что к счастью случается не так часто, – она всегда щедро делится со мной своим богатым, по ее мнению, жизненным опытом и познаниями в области психологии. Поэтому, с ее слов, я наверняка знаю, какой я стану в будущем, какая судьба меня ждет, и на каких моделях поведения и комплексах будет построена вся моя дальнейшая жизнь.
Все это отравляет меня больше чем что-либо: ведь она моя мать, и прислушиваться к ее словам это почти что автоматическая функция моего разума. Потому сейчас, плавая на спине и наблюдая за тем как первые лучи золотистого солнечного пламени скользят по серебристой глади воды, я думаю о том, что было бы для меня лучше: утонуть здесь и сейчас в этой прекрасной и чистой воде, или позже, в мутных водах несчастья, которые готовит мне, по словам моей матери, жизнь.
Мысленно посмеявшись над своим приступом меланхолии, я отпускаю все мысли, отдаваясь мерному шепоту тьмы внутри меня. Шепоту моего отражения, моего зеркального двойника, который разговаривает на языке ночи, на языке сумрачных подводных течений, на языке опьяняющего забвения.
Через какое-то время я внезапно осознаю, что мы с мальчиком, прячущимся в кустах, совершенно одни. Это понимание кажется мне таким шокирующе-странным. И, хотя он и не подозревает, что я знаю о его присутствии, я чувствую, что между нами есть особая незримая связь.
Его зовут Джейк, он на два года младше меня, и на семь сантиметров ниже. И, несмотря на то, что я знаю его с самого детства, дружить мы начали не так давно: всего несколько лет назад. Что я о нем знаю? Я знаю, что он очень замкнутый, но добрый мальчик, что он живет со своим дедушкой, потому что его родители умерли, когда он был еще совсем маленьким. Знаю, что я ему нравлюсь. Что еще вам нужно знать о человеке, чтобы быть с ним рядом? А нужно ли вообще что-то знать кроме его присутствия?
Погрузившись в воду с головой, я попыталась стряхнуть с себя внезапно наплывшие смущающие воспоминания из детства.
Пора.
– Джейк, – негромко зову я, зная, что он меня обязательно услышит. – Почему ты прячешься? Я знаю, что ты здесь, выходи и поплавай вместе со мной.
Он какое-то время колебался, и я слышала, как он переминается с ноги на ногу стоя в камышах. Затем он, все же, вышел из своего укрытия и неуверенно приблизился к воде.
– Привет, Мика, – тихо сказал он, опустив взгляд в землю и делая вид, что совсем на меня не смотрит.
– Снимай одежду и присоединяйся, – спокойно, чтобы его не вспугнуть, говорю я, украдкой изучая его, не по возрасту сильное и стройное, тело. – Я не кусаюсь.
Он снова колеблется, но, все же, раздевается и входит в воду. Я же продолжаю жадно впитывать каждое мгновение. Переливчатую игру оранжевого солнечного света на его крепком теле. Предвкушаю, как я запущу пальцы в его русые волосы, пахнущие лесными травами, как сожму в своих руках его крепкие мускулы, как одной рукой обовью его крепкое плечо, а другой, как бы невзначай, проведу по его бедру. Как посмотрю в его голубые глаза, и снова, – как тогда, два года назад, – в них утону.
Я подплываю к нему, и мне становится слышно, как стучат от холода его зубы. Конечно. Он, должно быть, всю ночь прождал на берегу моего прихода. Ведь обычно я прихожу купаться поздно ночью, чтобы моя мать ничего не узнала.
Почему я не хочу, чтобы она знала? Да потому что она наверняка закатит скандал и безобидной руганью дело не ограничится.
– Это тоже придется снять, – говорю я и начинаю стягивать с него трусы. Я внимательно слежу за его глазами, чтобы не пропустить тот момент, когда я перегну палку, и он испугается. Он вздрагивает, когда я касаюсь его обнаженных бедер, но остается стоять неподвижно. Я стягиваю трусы до самых его колен, а затем погружаюсь под воду и снимаю их уже окончательно. Размахнувшись посильнее, я кидаю его трусы на берег.
– Ззачем, тты это делаешь? – Его губы уже посинели от холода.
– Я же без трусиков. Будет нечестно, если я одна буду совсем голая. – Я прижимаюсь к нему всем телом и чувствую, как он дрожит в моих объятиях.
– Ххорошо, – напряженно выдыхает он и из его рта вырывается облачко пара.
Молочно-белая пелена тумана плывет над рекой. Мы стоим, обнявшись, по пояс в воде, и я ощущаю его теплое дыхание на своих сосках. Солнечные лучи касаются нас своими жаркими ладонями и, через какое-то время, Джейк перестает дрожать.
Не знаю почему, но мне безумно нравится стоять вот так рядом с ним, ощущая своей кожей его кожу, водить по его мускулистой спине пальцами… Моя нога неожиданно соскользнула с камня, на котором я стояла, и попала ему между ног. Мне показалось, что я коснулась чего-то твердого и упругого, а когда я посмотрела вниз то, поняла, что у Джейка встал.
И, не стала убирать ногу.
Багровых вод серебро
Все началось полгода назад…
Влажная темнота благоухающей ночи и воздух, трепещущий первобытной тревогой. Я лечу под темными сводами леса на крыльях босых ног, и извилистые ветви могучих деревьев тянутся мне навстречу, раскрывая вязкие и тягучие объятия. Я слышу, как палая листва шуршит под моими ногами, чувствую, как сучья опавших ветвей больно впиваются в мои стопы, я вдыхаю обжигающий ледяной воздух, и его пряный, пьянящий аромат кружит мне голову.
Страшно ли мне?
Нет. Ведь я часть этого мира, и приятная тяжесть его силы разливается по всему моему телу. Я сбрасываю свое платье. Река совсем близко. И я снова буду свободна.
Я почувствовала его слишком поздно. Я едва успела увернуться от взметнувшейся из темноты тени, прежде чем леденящий ужас змеящейся молнией пронесся по всему моему телу и полностью лишил меня сил. Я рефлекторно затормозила, моя правая нога утонула в прибрежном песке, я оступилась и, трепеща от страха, рухнула на спину.
Я даже крикнуть не могла. Я впервые в жизни ощутила нечто подобное: настолько мощное и подавляющее присутствие чего-то… Это было присутствие опасного хищника, победить которого у меня не хватит сил. Мое дыхание стало таким быстрым, что, казалось, легкие вот-вот разорвутся. Не в силах совладать с собой, обнаженная, застигнутая врасплох и совершенно беззащитная, я лежала на спине захлебываясь от ужаса, и беспомощно наблюдая за тем, как…
Он медленно приближался ко мне, его темный силуэт на мгновение навис надо мной, словно он прислушивался к моему безмолвному крику, а затем его мрак поглотил меня, затопив белизну моих распахнутых от ужаса глаз.
Этот случай изменил ход моей жизни навсегда и безвозвратно.
Это так, не потому что меня изнасиловали. Не потому, что пока я беспомощно лежала там, на берегу реки, судорожно проглатывая слезы и ненавистный холодный воздух, он беспощадно вдавливал меня в мокрый от ужаса и крови песок. И даже не из-за того разрывающего душу страха, который до сих пор иногда внезапно просыпается и начинает яростно метаться в моем солнечном сплетении…
Все дело в боли. Боль была настолько сильной и невыносимой, что затмила все остальные чувства. На какой-то момент она стала моей единственной и неизбежной реальностью. Я осознала, что полностью сокрушена. Ничто кроме боли не имело для меня значения в тот момент. Ни жалкий человечек, судорожно кончающий в меня, ни мое собственное тело, бьющееся в конвульсиях, ни страх и ужас, сковавшие мой шокированный разум. Ничто кроме бесконечной боли, изливающейся из самой глубины моего живота и затопившей все мое существо.
И посреди этой боли внезапно расцвело нечто иное. Что-то, что знало: мое тело сокрушено, мой разум повержен, мои чувства погружены в абсолютный хаос, но, при всем при этом, где-то на острие моего собственного сердца сияет несокрушимое и вечное НЕЧТО. И я даже не могу сказать, что я ощущала это НЕЧТО. Я сама была ИМ!
И из этого пришел крик. Невыразимый вопль, словно сама вселенная кричала через меня. Это не был крик ужаса, боли или отчаяния. Это был крик сам в себе. Словно из моих уст истекало то самое библейское слово, которое было началом и концом.
Мои руки, словно сами собой, взметнулись к лицу нападавшего, пальцы смертельной хваткой вцепились ему в лицо, сдирая с него кожу. Тень надо мной в ужасе вскрикнула и отшатнулась.
Дальше я помню плохо. Кажется, между нами завязалась короткая схватка. А через несколько секунд я внезапно осознала, что осталась одна.
Из-за туч выкатился белесый шар луны. Я обессилено опустилась на окровавленные колени и, словно зачарованная серебристыми переливами лунного света на поверхности реки, поползла к воде.
Войдя в воду, я почему-то ощутила неимоверное облегчение. Словно в мгновение ока эта тихая заводь, посреди ночного леса, забрала с меня всю грязь и мерзость произошедшего. Словно эта игриво искрящаяся лунным светом вода проникла в каждую клеточку моего существа и сожгла в своем опаловом сиянии все мои грехи, все то, о чем я когда-либо сожалела. И там в этой воде, я внезапно поняла, что все наконец-то закончилось. Что нет больше боли, страха и крови.
Выйдя из воды, я надела свое белое платье, лежавшее у кромки ночного леса и спокойно, словно пребывая в зачарованном сне, направилась домой.
Взобравшись по дереву, через незакрытое окно второго этажа я влезла в свою комнату и также спокойно легла спать.
Утром меня разбудил истошный крик моей матери. Непонимающим взглядом я посмотрела на нее, в оцепенелом ужасе замершую у двери моей комнаты, на себя, на алый подол платья, которое я так и не сняла вчера перед сном, на пропитавшуюся кровью кровать подо мной и тихо улыбнулась.
– Не кричи мамочка. Все уже хорошо.
Потом было много чего. Я долго лежала в больнице. Полиция поймала того человека, который на меня напал. Мне разрешили не участвовать в опознании, ведь из-за темноты я так и не разглядела его лица, и все равно не смогла бы его узнать. Но образцы ДНК, полученные из его семени и кожи, каким-то чудом оставшейся у меня под ногтями, подтвердил его виновность.
Того человека посадили в тюрьму.
Кстати, на суде меня тоже не было, так что я так никогда и не видела его лица. Но мне, если честно, все равно. Ведь боль, пережитая мною в тот день, открыла мне нечто такое, что больше ее самой, что больше самого страха и чего бы то ни было еще. Она открыла мне мою глубинную невесомую драгоценную и, в то же самое время, несокрушимую суть. Она открыла мне…
Я даже не в силах выразить это словами. Конечно, у меня нет благодарности перед существованием за то, что тогда произошло со мной. Но нет и злобы. Просто понимание, что случившееся каким-то образом было неизбежно.
Мать много плакала и много ругала меня, она заклинала меня больше никогда не ходить на реку одной. Можно подумать, что до этого мне было можно…
Есть и еще кое-что. С тех пор я начала острее чувствовать людей: их присутствие и то, что несет это присутствие в себе. Хочется сказать, что это звериное чутье, но это предчувствие такое тонкое, почти изящное, что язык просто не поворачивается назвать его таким грубым словом.
А когда я поправилась и вышла из больницы…
Апрельские цветы
Ласково шелестели деревья, беззвучно перешептываясь с солнечным ветром о чем-то сокровенном. В их ветвях веселым перезвоном заливались красочные несмышленые птички, погруженные в свои брачные игры, и даже не подозревающие о том величии, что раскинуло свои сверкающие лучи повсюду вокруг. Безграничное лазурное небо, разворачивающее свои хрустальные крылья от края и до края земли – словно отражение океана вечности – безмолвно смотрело вглубь самого себя.
В тот солнечный весенний день я прогуливалась в небольшой рощице рядом с домом. Вообще-то я даже не прогуливалась, а скорее просто шла туда, куда вел меня....
Ветер судьбы толкает меня в спину, но отныне я не стану ему повиноваться. Потому что теперь я знаю иной ветер. Ветер своего сердца. Невесомым свечением ветер моего сердца толкает меня в грудь. И я беспрекословно повинуюсь ему, потому что он – единственное, на что я отныне могу положиться. Стоит мне оступиться и сделать шаг в сторону, как тысячи страхов, притаившихся в недрах моего существа, набросятся и растерзают меня на маленькие клочки: на тысячи маленьких беззащитных и потерянных Мик.
Странное у меня имя, да?
Имя человека – это всегда маленькая прихоть того, кто нам его дает. Иногда оно определяет всю нашу жизнь, иногда оно не имеет ровно никакого значения. Имя – это только имя и ничего больше. Все зависит от того, какое значение мы ему предаем. Хотя… Уж лучше пусть меня называют Микой, чем, например, Дурой или Лягушкой.
Я спотыкаюсь и неловко падаю лицом в траву. И я больше не хочу вставать. Там внизу до сих пор все так болит. И эти ночные кошмары, в которых за мной приходят черные «тени» и хотят меня куда-то утащить. Эти бесконечные бредни моей матери. Я больше не хочу возвращаться в колледж, не хочу будущего: ничего не хочу. Хочу просто лежать вот так, среди деревьев, вдыхать пьянящий аромат влажной травы, мерзнуть от легкого дуновения весеннего ветерка, пустить корни в эту черную сырую землю, и навсегда забыть, что когда-то была человеком.
Нет мне не грустно. Я просто устала. И я сама не знаю от чего.
Рядом что-то глухо стукнулось о землю. Словно с одного из деревьев в траву упало огромное сочное яблоко. Чьи-то неуверенные шаги рядом. Легкое прикосновение чьей-то руки. Неужели это сказочная фея пришла унести меня в свою сказочную страну за горизонтом? Или это ангел? Пожалуйста, пусть это будет так. Хоть кто-нибудь…
Прекрасно понимая, что я не увижу ни фей, ни ангелов, – нехотя, но все же с легкой надеждой, – я повернула голову набок, чтобы разглядеть своего шумного гостя, заставшего меня в столь неприглядном положении.
– А. Это ты Джек, – разочарованно выдавила я. – Чего тебе.
– Меня зовут не Джек, а Джейк, – неуверенно ответил мальчишка, протирая о штаны свои испачканные в древесной коре ладони.
– Мне без разницы, хоть Оливер Твист. Ты откуда тут взялся, с неба свалился что ли? – дерзко парировала я.
– С дерева. А почему ты не встаешь?
– Больно мне. Не хочу вставать, – я отвернулась, и, снова уткнувшись лицом в траву, попыталась представить, что здесь никого нет. Я слишком сильно устала, чтобы тратить силы на бесполезную болтовню.
Мальчишка какое-то время молча переминался с ноги на ногу, а затем внезапно, словно что-то для себя решив, подошел ко мне и лег рядом.
– Можно я полежу рядом с тобой?
Я ничего не ответила, и все осталось так, как есть.
Через какое-то время я задремала.
Сквозь сон я почувствовала, как мальчик нежно прильнул ко мне, как его руки заботливо и нежно обхватили мои плечи. Я попыталась противиться ему, но сон свинцовыми оковами сковал мои конечности. Я пыталась что-то сказать, как-то возразить, но кроме обессиленного стона, я из себя ничего выдавить не смогла.
– Спи, спи, спи, спи, – слышала я его шепот рядом со своим ухом. – Спи, – мерно шумел ветер в ветвях. – Спи, – пели красочные птички. – Спи, – звенело сквозь сонную пелену сияющее солнце. – Спи, – эхом разливалось в моем, вдруг ставшем таким невесомым, теле. – Лети.
Я парила в «нигде», легкая, как сам воздух, вибрирующая, как струна арфы, теплая, как домашняя кошка. Боль ушла. Я не боялась, что за мной снова придут тени. Я не беспокоилась о словах моей матери, которые, как я теперь ясно видела, не значат абсолютно ничего. Мне было смешно от того, что я придавала так много значения таким незначительным вещам, как прошлое и будущее.
Через какое-то время я снова ощутила свое тело, такое теплое, уютное, свободное от боли и страха. Я открыла глаза и обнаружила, что я обнимаю Джейка, а его рука лежит у меня между ног. Такая горячая, живая, такая легкая…
Нет, он не делал ничего такого, просто его рука лежала прямо на том месте, где жил мой страх и обитала моя боль.
Все это было настолько странно. Я снова закрыла глаза, пытаясь сообразить, что делать дальше.
– Больше не болит?
Я открыла глаза и утонула в его неизмеримо добром и ласковом взгляде. Во взгляде ясных, как горный ручей, хрустальных голубых глаз, таких безмерно теплых и опьяняющих, таких невинных и, в то же самое время, пронзительных. Я утонула во взгляде не по-детски могущественных разумных глаз.
– Нет, – сокрушенно пискнула я, внезапно став мягкой и податливой, как апрельские цветы.
Да кто он вообще, черт возьми, такой, этот мальчишка?! Да меня все подруги в колледже засмеют, если узнают, что я тут с ним валялась! – возмущенно возопила во мне, внезапно пробудившаяся студентка.
Хотя какое мне теперь до них дело? Видеть никого не хочу.
Ветер сердца пронзительно резко толкнул меня в грудь, бросив меня в объятия мальчишки. И я разразилась самыми сладостными слезами в своей жизни.
Почему я? Что со мной происходит? Что я делаю? – крутились мысли в моей голове, зачарованной доносившимися откуда-то издалека, ароматами полевых цветов.
– Тише, тише, – приговаривал Джейк, ласково, словно я – неразумное дитя, поглаживая меня по голове.
И тогда я прильнула своими губами к его. Ощущая солоноватый привкус собственных слез, я почувствовала, как он испугался.
Я притянула его еще ближе к себе, попутно расстегивая пуговицу на его штанах. Он попытался, было, меня оттолкнуть, но я сжала его так крепко, что уже сама не могла дышать.
– Пожалуйста, Мика, не надо. Мне тяжело дышать, – чуть не плача прошептал он.
Но я уже никак не могла остановиться. Я засунула руку ему в трусы и, коснувшись его внизу, начала медленно поглаживать. Вверх вниз, вверх вниз.
Джейк еще какое-то время пытался вяло сопротивляться, но вскоре обмяк и затих в моих объятиях. Его глаза теперь были закрыты, и я с упоением смотрела, как трепещут его длинные ресницы.
Когда там внизу Джейк стал горячим и твердым, я полностью обхватила его «достоинство» своей влажной от волнения ладонью и сжала так сильно, что он со стоном изогнулся дугой. Я ослабила хватку, и Джейк, словно утопающий, вцепившийся в мое платье, прильнул головой к моему плечу. И тогда я впервые ощутила сквозь платье его прерывистое тяжелое, дыхание на своей коже. И дыхание это было, как морской бриз.
Он умирал в моих объятиях, словно маленький загнанный зайчик.
Господи, Мика, что ты делаешь?
Я села на колени и, спустив с него штаны, обхватила его напряженный член своими губами. Вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз. Джейк вздрогнул, обхватил своими руками мою голову и…
Я проглотила и взяла Джейка за руку.
– Теперь твоя очередь.
И снова его рука лежала у меня между ног. Только на этот раз не поверх платья, а под ним.
Парит она, и кружится планета
Когда все закончилось, я какое-то время лежала, молча, бессмысленными глазами глядя в такую же бездумную, как мой разум в тот момент, пустоту неба. Потом он рассмеялся, а я внезапно осознала, что только что сделала две самых ужасных вещи в своей жизни: совратила невинного агнца и разбила свой разум вдребезги.
То, что случилось, вдруг показалось мне какой-то дикостью. Все это было безумно, неестественно, нереально…
И совсем не больно.
Нет, мы не занимались сексом в прямом смысле этого слова. Просто его рука… Он своей рукой…
Он был так нежен. Никогда в жизни я не ощущала такой ласки. Словно океан течет сквозь все твое тело, качает тебя в теплой напоенной солнцем воде. Словно маленькие красочные рыбки нежно касаются твоей кожи то здесь, то там. А внизу – словно ты едешь верхом на дельфине и чувствуешь песни морских сирен у себя между ног.
Только сейчас я заметила, каким красивым был Джейк. Вообще-то по сравнению с тем, каким он был в детстве, Джейк, стал таким…
Но дело даже не в этом. Не в его красоте причина его притягательности.
А в чем тогда? Не знаю. Не знаю.
Я закрыла лицо ладонями, пытаясь скрыть приступ безудержного и, скорее всего, слегка безумного, беззвучного смеха.
– Почему ты смеешься? – как то уж слишком робко, для того, кто только что своими руками довел меня до экстаза, поинтересовался он. – Я был так плох?
Может все дело в его глазах?
– Не знаю. У меня такое в первый раз, – ответила я, проглатывая внезапно подкативший к горлу ком. – Это было чудесно.
Он вопросительно посмотрел на меня, а я просто покрутила рукой у своего виска, словно намекая на то, что эта девочка просто не в себе.
Серьезно. Не стану же я ему говорить.
По крайней мере, не сейчас.
– У тебя уже было с кем-нибудь? – спросила я, больше чтобы отвлечь его и свое внимание от этой темы.
И я услышала то, что никак не ожидала услышать.
– В каком-то роде.
– Так да или нет? – надавила я.
– Да, – спокойно ответил он.
– Не верю! – подскочив от удивления, я села и пристально посмотрела в его глаза. – Ты мне врешь?
– Не вру, – также невозмутимо ответил он.
– С кем? – Я прильнула к нему еще ближе, вздрогнув, от внезапно налетевшего порыва ветра.
Тихонько зашелестела листва. Он строго посмотрел в мои глаза и, внезапно покраснев, ответил:
– Джентльмен не должен говорить о подобных вещах.
– С другими джентльменами, возможно, – специально произнеся слово «джентльменами» как можно более противным тоном, парировала я. – Мы с тобой только что занимались таким, что… – я замялась. – Думаю, я имею право на хоть какое-то доверие с твоей стороны, – собравшись с духом, наконец, выпалила я.
– Говоришь прямо, как взрослые, – с легкой иронией заметил он. – Хотя, если ты обещаешь…
– Обещаю, обещаю, – затараторила я, не дав ему закончить фразу. – Я никому ничего не скажу. Ну, пожалуйста, – взмолилась я, к своему удивлению, почти сгорая от любопытства.
– С Гретой Ининг.
Что-то легонько коснулось моей обнаженной ноги. Маленький паучок, сорванный ветром со своего пристанища в кроне дерева, робкими шажочками восьми своих тоненьких лапок засеменил по направлению к подолу моего жемчужно-белого, покрытого бежевыми кружевами, платья.
– Какая спортивная фамилия, – ревниво процедила я, вспоминая, какая из себя эта Грета, и щелчком пальца сбила паучка на чуть влажную и, все же, еще горячую траву.
Его однокурсница. Черноволосая и белокожая, с коротко-стриженными волосами и миловидным личиком, спрятанным за нелепыми очками, Грета, как и Джейк, была из тех людей, которых можно отнести к категории «не от мира сего». Прямолинейная, как рапира, вечно напряженная, как тетива лука, и сосредоточенная, как луч лазера, Грета, всегда сторонилась людей и была полностью сконцентрирована на одной лишь ей ведомой цели, и своих книгах, в компании которых, насколько я знаю, она и проводила большую часть своего свободного времени. Вот уж правду говорят «В тихом омуте…».
– И кто из нас сексуальнее? – заливаясь краской, неожиданно для самой себя спросила я. Хотя, на самом деле, вовсе не была уверена, что хочу знать ответ на этот вопрос.
– Ты смущаешь меня такими вопросами. – Он неожиданно снова стал тем, кого я знала с детства: маленьким, неуверенным в себе парнем. – И вообще, для нее это было скорее что-то вроде эксперимента.
– Джек, – назидательным тоном начала я, – ты плохо разбираешься в женщинах, если думаешь, что для нее это был просто эксперимент.
– Сколько можно раз говорить, что я не Джек, а Джейк. И ты, Микаэлла, просто плохо разбираешься в Грете, раз думаешь, что кто-то из нас двоих способен понять ход ее мыслей.
– Почему? – совершенно не обидевшись на его не по-детски едкое замечание, спросила я.
– Потому что она – гений. Она словно всегда и все знает наперед. И, несмотря на то, что я дружу с ней очень давно, я все равно не могу ее понять. Она лучшая в спорте, в учебе, она красива и могла бы стать очень популярной, но… Я никогда не знаю, и думаю, что даже когда вырасту, так никогда и не пойму, что происходит у нее в голове.
– А как у вас это произошло в первый раз? – продолжила я копать себе яму. И яма эта была полна кольями ревности.
Снова подул легкий ветерок. Но на этот раз теплый. Мои волосы взметнулись, накрыв лицо Джейка. В тот момент он улыбнулся, и я так, скорее всего, никогда не узнаю чему именно.
– Она меня соблазнила.
– Также как я сегодня?
– Нет, – коротко бросил он, и я поняла, что он больше не хочет об этом говорить.
Вдруг мне стало жутко стыдно за свое любопытство, и я молча отвернулась.
– Не обижайся, – он положил мне на плечо руку, и в этом прикосновении я снова ощутила ту самую щемящую сердце ласку, которая, как кажется, и сводит меня в нем с ума. – Просто в этой пустой болтовне, нет абсолютно никакого смысла. В ней нет никакой жизни. Но в тебе вся жизнь. Я чувствую это в твоем сердце. В твоем лице, которое словно светится изнутри жемчужным светом, в жаре твоих рук, в твоем нежном дыхании… Ты здесь, прямо передо мной, такая живая, такая теплая, такая… Это дерево, где я писал свои стихи, этот ветер, что привел тебя сюда, и даже эта боль, что заставила тебя упасть под этим деревом. Все это настоящее, полное силы. А остальное… А остальное может подождать.
Я застыла, сраженная его словами. Словно колокол тишины в моей груди наконец-то завершил свой бесконечный бег от одного края вечности к другому, и внезапно я услышала его оглушительный звон. Звон более прозрачный и чистый, чем сама святость.
Это было совсем, как в ту роковую ночь. Только теперь не было страха, не было боли и крови. Но было так хорошо, так спокойно и сладостно, что я, снова, не смогла бы описать все это, даже если бы очень того захотела.
А я не хотела.
И я ощущала это повсюду: внутри себя, в Джейке, в щебете птиц, в каждом движении, пронизанного свежими весенними ароматами, воздуха, в холоде, исходящем от земли, в жаре исходящем от солнца и Джейка, в каждом атоме бытия. Наверное, это и есть тот самый Бог, про которого так часто говорят взрослые, – подумалось мне.
Но действительно ли они знают, о чем говорят?
Внезапно мне до жути захотелось закричать: «Господи, если это не Ты здесь, то я не знаю тогда кто Ты?»
Трепеща, словно пламя на ветру, я упала в объятия Джека; восемнадцатилетнего мальчика, простым словом заново открывшего мне ту неизмеримую глубину того, что я не могла постигнуть никак иначе, чем через ту жуткую боль.
– Именно об этом я и говорю. – Словно прочитав по моему лицу, прошептал Джейк, целуя меня в лоб.
– Умоляю, прочитай мне свои стихи, – обессилено прошептала я.
– Нет прошлого у птицы в небе ясном, – начал он. – Полет и невесомость – поступь света. Свободная в безмолвии прекрасном, парит она, и кружится планета…
– Хочу еще. Прямо сейчас, – прошептала я и снова положила его руку себе между ног.
Белозубая вечность
Белозубая вечность, проглотившая мое сердце, улыбалась мне во все свои тридцать два миллиарда бесконечностей зубов.
– Съешь меня всю, – взмолилась я, одинокая, лежащая в ночи на влажной от пота кровати.
– Это не тебе решать, – бархатистым голосом ответила она из темноты тягучего и жаркого весеннего воздуха.
– А кому? – снова вопрошала я у сверкающей темноты.
– Ты знаешь.
– Зачем ты меня мучаешь? Зачем тянешь мои жилы тоской?
– Отпусти все, и обретешь покой.
– Не могу?
– Не хочешь или не можешь?
– Ты же знаешь, это одно и то же. Мы не можем выбирать, чего нам хотеть и чего бояться.
– Свобода – это кровь света.
Я схожу с ума, – подумала я, встав с постели, чтобы открыть окно. Сколько еще будет так продолжаться? Это что же значит и есть любовь?
Если да, то она нравится мне гораздо меньше, чем…
– Это не любовь, – перебила оконная рама.
– Это страсть, – подтвердили цикады.
– Тогда я, наверное, действительно должна отпустить это.
– Отпусти, – молчаливо подтвердило мое сердце. – Ты же знаешь, это не то, за что стоит страдать. То, за что стоит страдать, никогда не приносит страдания. Боль – да. Утомление – да. Много чего. Но не страдание. Никогда.
