Текст книги "Солнечные крылья Котори (СИ)"

Автор книги: Матвей Крокодилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

  В довершение всех бед Ванабе-кун влюбился в Котори.

  Она обитала в «Солнечных крыльях Котори» – горьком и запутанном мультике, который показывали каждую среду. Ванабе видел всего лишь несколько серий, но этого оказалось достаточно. Все подробности он прочитал на фэн-сайтах, а неделю назад даже купил весь мультфильм на четырёх DVD. Они так и лежали в его шкафчике, словно четыре плитки шоколада. Смотреть было негде – компьютер держали в ремонте, – да и некогда.

  Красота Котори была особого рода – её замечали только те, кому она действительно подходила. Зелёная курточка, светлые волосы, леность и неусидчивость, любовь к рисовой пасте и сопливой сёдзё-манге, очень средний рост и ещё крылышки, которые вырастали у неё, когда наступало время показать себя. Плюс перчатки, много перчаток на все случаи жизни!.. Её роль была главной, но даже автор сценария не мог защитить её от более смазливых или более злобных подруг: они захламляли кадр, теснили бедняжку Котори на задний план и только кульминационный момент расставлял всё на свои места и показывал, кто на самом деле здесь лучший.

  Единственным серьёзным недостатком оставалась её нарисованность. Такой девочки, не важно, с крыльями или без, не существовало в природе, у неё не было адреса, телефона, отметок в классном журнале. Озвучивала её сейю с высокой причёской и грустными глазами, похожая на декоративного пекинеса (Ванабе как-то видел фотографию).

  Конечно, он понимал, что страсть к нарисованной девушке – это немного противоестественно. Нет, в этом не было ничего уникального – многие влюбляются в кумиров, сменяя живого человека на голографически отрисованный образ – и всё-таки его чувство казалось ему чем-то другим, он отделял его от безоглядной влюблённости сопливых фанатов. Во-первых он осознавал свою страсть и ничего не мог с ней поделать, пусть даже её бесперспективность и была очевидной. А во-вторых, он любил не образ, а Котори – изгибы её тела, голос, манеру спускать по лестнице, чуть подпрыгивая и даже мягкие ботиночки почти без каблуков, не очень эффектные, зато симпатичные и удобные. Огромные глаза и крылья на спине вовсе не были обязательны, куда важней была общность вкусов и взглядов на жизнь. Это был его тип, со своими достоинствами и недостатками, поэтому он не оставлял надежды встретить её когда-нибудь в жизни, обрисованную куда лучше – и уговорить примерить зелёную курточку.

  Словно иронизируя над его чувствами, мультфильм так и не стал популярным, и в продаже не было ни маек, ни кружек, ни миниатюрных фигурок Котори с расправленными крыльями и блеском в глазах. Спасало только то, что ему всё равно некуда было это майку одеть, да и кружку украли бы в первый же день, чтобы послезавтра разбить. Ванабе полагал, что Котори к популярности равнодушна, как равнодушен и он сам – и всё-таки было горько. «Солнечные крылья», окупив себя, так и не сорвали банк и новых серий никогда уже не будет. Может быть, ещё и поэтому он не решался смотреть все четыре диска: не так уж их приятно расставаться с тем, кого любишь, на последней серии четвёртого диска и понимать, что дальше будут только повторения.

  Зима на Хабусиге почти сахалинская, и ночной океан ворочался в своей берлоге, шевеля чугунными волнами, а город накрыло тонкой и промозглой простынёй снега. Огни городского мола переходили в огни пустой набережной, сливаясь с ними в одну дугу, а с другой стороны наступали размазанные темнотой контуры домов – они стояли плотно, и нельзя было угадать, есть за ними город или это просто прибрежная декорация. Ванабе шёл, кутаясь в пальто и стараясь держаться тени, которую отбрасывал необычно высокий бордюр, отделявший песок пляжа от асфальта пешеходной дорожки. На обочине иногда попадались машины, уснувшие до утра, чтобы попасть в сны своих хозяев.

  Он уже не замечал рюкзака, а вот чемодан был неудобный, приходилось нести его то в одной руке, то в другой. Часы утверждали, что уже одиннадцать.

  Час назад был отбой, полчаса назад он спрыгнул с забора школы прямо на пляж и пошёл, не особенно раздумывая о следах. В будочке возле входа горел абрикосовый свет, и усатый вахтёр читал газету. Казалось, это была та же самая газета, которую он читал три года назад, когда только-только поступивший Ванабе приехал сюда, полный надежд и глупых заблуждений.

  Его жизнь казалось ему не путём, а скорее пылью, которую поднимают с дороги колёса чужих машин. Он сдавал экзамены в эту частную школу, потому что так хотели его родители, – и переехал из белого домика в полудеревенском столичном пригороде в тесную комнатку, где сначала было четыре кровати, а теперь стало восемь. А сейчас уходил оттуда, без заявления и никого не предупредив, и снова причина была не в нём, и даже в одногруппниках, давно забывших даже то, что писали на экзаменах. Должно быть, влюблённость в Котори была его единственным самостоятельным поступком, да и тот оказался глупостью несусветной.

  Нет, предметы были нормальные, и оценки были нормальные, и в столовой хорошо кормили. Но была какая-то пружина, которую научные штудии вдавили слишком сильно, какая-то ошибка, допущенная в самом начале? Он был единственный, кто смотрел про Котори, а все прочие признавали её только как повод для издевательств.

  Да, вкусы отличались очень сильно. Кто-то проводил половину дня, выбивая двенадцатый уровень в «Сумерках» – а другую половину рассказывал всем прочим, как это ему удалось. Для любителей творческого отдыха были другие варианты – где-то там, в городе (вдоль набережной – ни огонька, ни вывески; только проволочная сетка вымершей автостоянки и черные арки между домами), в подвалах или на чердаках, а может и просто в квартирках, кипятили и перегоняли лекарства, яды и крем для обуви, каждую неделю получая новое сочетание. Весь прошлый месяц были в моде разноцветные облака, которые умели петь песни, неслышимые для тех, кому не досталось дозы, эти песни заседали в мозгу, вцепившись в него, словно крючки и их было оттуда уже не вытряхнуть, даже когда оклемаешься.

  Ванабе знал, что человек слаб, что многие пороки отражают друг друга, но сегодня после обеда кто-то высморкался ему в ботинки.

  ...Школа его отпустила, как он отпустил её. Не было ни гнева, ни грусти, ни сожаления, ни мыслей о том, как всё будет дальше. Не было даже школы: она провалилась в ночь, словно под землю. Существовала лишь присыпанная снегом набережная, тротуар, шум океана и город.

  Ванабе миновал бездыханный пешеходный переход и пошёл по перпендикулярной улице. Отчасти он свернул для того, чтобы не идти слишком долго по набережной, отчасти – потому что так было ближе к вокзалу. Он помнил эту улицу ещё с тех пор, как приехал. По ней, мимо вот этого палисадника (палисадник был угрюм, ветки яблонь как засохшие чернила), сколько-то лет назад он ехал на автобусе номер три, а в чемодане лежала письмо с результатами экзамена и ему казалось, что оно бьётся там крошечным вторым сердцем.

  Сейчас, около полуночи, автобусы уже не ходили, они тоже хотели отдохнуть, и Ванабе решил дойти до вокзала своим ходом. Конечно, это было медленней, но сегодня ночью у него было намного больше времени, чем обычно. К тому же, ему хотелось идти пешком. Ноги как бы доказывали, что он жив и на что-то ещё способен. Да и не было у него других вариантов.

  Далеко впереди горело пятнышко автобусной остановки и на душе полегчало – всегда приятней идти до чего-то определённого. Чтобы отдохнуть от домов (они казались копией тех, что стояли на набережной), он представлял себе вокзал, с высокими, на английский манер окнами, расчёрченными на квадратики. Вот Ванабе (вид со стороны) в синем пальто и с волосами, зачёсанными направо, входит внутрь, приближается к расписанию, смотрит, когда отправляется ближайший поезд, а потом идёт к единственному окошку, которое работает ночью. Заспанная старушка продаёт билет, и вот он уже входит в зал ожидания, чтобы сесть на одно из ста двадцати одинаковых зелёных кресел и попытаться придумать, что он скажет родителям.

  Но вокзала пока не было. Только остановка с небольшим встроенным ларьком, где продают жвачку, сигареты и арахис, жареный в кокосовом молоке. А продавщицей была Котори.

  Железные жалюзи уже опустились, и Ванабе разглядел её в самый последний момент: в дверном проёме и с рукой, потянувшейся к выключателю. Светлые волосы, зелёная куртка, силуэт птицы, нарисованный на спине.

  Сперва не поверил, а когда поверил, свет уже погас, и она запирала дверь, звякая ключами, как колокольчиком.

  Значит...

  – Котори-сан,– сказал он,– я не рискну предполагать, что заставило вас покинуть экран... но можно автограф?

  В ответ – молчаливое недоуменье. А потом она рассмеялась, от всей души, закрыв лицо руками и стукнувшись спиной об железные листы киоска.

  – Ты, что... что, тоже фанат?

  – Конечно,– улыбка выскочила сама, лёгкая и непрошенная,– фанат. Фанат Котори. И фанат анимешки про неё. И всего остального, что с ней связано.

  – Надо же, никогда б не подумала" Среди ночи, в этом городишке... Её же сняли с показа, непопулярная. Только на DVD полная версия.

  – Я купил. Купил её на DVD. Всю ещё пока не видел, но она у меня лежит, все четыре диска.

  – А я все смотрела! Не свои, правда, у друга одалживала. Последние серии – совсем здорово, даже лучше, чем начало. А когда закончилось, такая тоска взяла...

  – И решила нарядиться?

  – Ага! Что интересно, никто не узнаёт, думают, что просто мода. Даже дети её не помнят. Только друзья из клуба и приветствуют.

  – У вас что, и клуб здесь есть?

  – Стой, подожди, что за глупый вопрос,– она наморщилась,– ты разве не на показ приехал?

  – Какой показ?

  – Не знаешь про показ???

  – Да не знаю я. Я вообще на тебя случайно наткнулся. Шёл на вокзал, билет покупать.

  – Ну, можешь идти дальше. А можешь остаться. Сегодня у нас в клубе показывают неизданную серию из второго сезона.

  – Разве есть второй сезон?

  – Возможно, он будет. Это что-то вроде пробного прогона. Сценарий второго сезона делали в совсем другом стиле, да и технология какая-то совсем новая, но финансирования не дают – вдруг и этот провалится. Так что от сегодняшнего вечера зависит многое. Ты можешь ехать, всё.

  – Знаешь, я, наверное, пропущу этот поезд.

  Прогонку проводили в крохотном местном кинотеатрике, похожем на банку из-под шоколадной пасты. Его задвинутый на аниме директор и возглавлял местный клуб. У Котори было приглашение, но пускали и без них, а если точнее, то и некому было пускать – билетёры, похоже, не разделяли вкусов хозяина и отсыпались дома.

  Уже возле входа Псевдо-Котори занервничала.

  – У тебя есть куртка?– она указала на чемодан,– Ну или что-то похожее. Не могу так идти.

  – Ты чего! Здорово выглядишь.

  – Нет, не могу,– она обхватила затылок пальцами и одним движением стянула парик, открыв чёрные волосы. Его возлюбленная исчезла, теперь вместо неё была девочка-синогами из «Bleach», разве что без катаны,– Котори должна быть только одна.

  Кинозал был необычный: тесный и в два уровня, с балконом, причём балкон, огороженный квадратными колоннами, располагался над экраном. И она повела его вверх по лестнице, по дороге объясняя, что когда-то это был актовый зал школы, а потом школа может сгорела, а может закрылась, и ненужное помещение нашло себе другую работу. Свет давали уцелевшие ещё с тех времён белые лампы, и какие-то прожектора, погашенные и молчаливые, смотрели из-под потолка по три с каждой стороны.

  На балконе стояли двое в чёрных пиджаках и один в сером, улыбавшийся за шестерых. Имя, которым он поприветствовал Экс-Котори, провалилось сквозь решётку памяти и не запомнилось, а переспросить Ванабе не рискнул.

  – Это мой друг,– пояснила Экс-Котори, указывая на него,– Подержит флаг вместо меня. Можно?

  – Конечно, конечно.

  Ему дали флаг – огромное и на диво лёгкое полотнище с рассветным солнцем и знакомым птичьим силуэтом на его фоне. Экс-Котори уже порхала вниз и растворилась там, усевшись где-то с краю. Да, она умеет убегать от обязанностей. Теперь не смотреть новую серию будет вместо неё кто-то другой.

  – Эй,– хозяин кинотеатра перегнулся через перила,– ты флаг неправильно держишь. Картинка должна быть от себя, а так ты изнанку в зал показываешь.

  Ванабе задумался и понял, что это его ничуть не задевает. Было, конечно, немного обидно за картинку, которую придётся смотреть много позже, но зато он услышит все разговоры. Флаг, конечно, могли и закрепить, вовсе незачем ставить отдельного человека. Но где выпадет шанс услышать, как председатель клуба говорит с людьми, имевшими не последнее отношение к «Солнечным крыльям Котори»!

  А эту подделку можно пристыдить после сеанса, когда она будет возвращать одолженную куртку.

  – Эта идея, конечно, безумная, как свора котов по весне,– говорит один из них,– но довольно неглупая. Шорох пойдёт, вот увидите. Даже те, кто первого сезона не смотрел, на уши встанут. То, что показывают тайком, интересно вдвойне. Легенды, прочая мифология. Готовьтесь к приёму паломников.

  – Друг Котори – он и мой друг. Буду счастлив их видеть.

  Внизу был люди, но их слишком много и они слишком разные. Он не мог найти Экс-Котори. Что интересно: если бы показ был в девять утра, то у многих, даже в выходной день, нашлись бы дела и непредвиденные обстоятельства, а сейчас, ночью, зал переполнен и всё равно входили новые люди. Похоже, что человек принадлежит себе только ночью.

  – А здесь тесно. Многим придётся стоять.

  – Ещё одна подробность для легенды.

  Ванабе заметил, что хозяин тоже не торопится на своё место. Похоже, будет смотреть потом, по специальной подарочной копии. Глядишь, поделиться. Он казался щедрым человеком.

  Вот он закончил разговор и шагает вперёд. Торжественная речь, обязательная, как суп перед десертом.

  – То, что вы сейчас увидите – не просто новая серия про Котори. Это ещё и новая серия, новая глава в истории мультипликации. Так получилось, что новая, ещё не обкатанная технология эмоции... (двое в чёрных пиджаках уходят с балкона)... и продемонстрировать. Говорят, что это более чем реально.

  Свет исчез и Ванабе принялся потихоньку сворачивать полотнище. Похоже, ему удастся спуститься и посмотреть. Да и сам председатель торопился к лестнице, не хочет ничего пропустить.

  Доски пола гудели, а из-под них лилась знакомая песенка, завершавшая серии последнего сезона. Ага, песенку заменять не стали, новая будет только в полной версии. Будем надеяться, что диалоги озвучены.

  Это случилось, наверное, когда он искал под ногами чемодан и уже нашёл его, пытался взяться за ручку, а голова размышляла, куда можно положить этот ненужный теперь флаг, глаза как раз на уровне перил... сперва, совсем ещё смутно, ему показалось, что он их видит – да, вон они стоят, подпирая заднюю стенку, все те, кто злился, и плевался, и ненавидел Котори... они пришли сюда нарочно, вызнав через друзей про пробный показ и сейчас начнут вопить, ругать, оплёвывать, и меня они видели, вместе с этим флагом, премьера будет сорвана... а потом (точно так же мы смотрим на облако и долго-долго думаем, что оно похоже на якорь и только потом соображаем – да нет же, это гусь) понял, что никто там не стоит, а опасность...

  Прожекторы вспыхнули разом, все шесть, широченными лучами, охватившими потолок, словно мёртвое белое марево и сотни белых теней замельтешили там, оглушая музыку своим визгом. Казалось, они состояли только из геометрических фигур, неправильных квадратов и треугольников, и летали по траекториям, в которых не было от маршрутов птиц и насекомых.

  Это были Белянки – самый страшный из кошмаров Котори, с их моментальными рывками и истошным воплем, способным свести с ума даже толстокожего бегемота. Сам мёртвый свет порождал их, жестокий и тошнотворный, они ныряли в жерла прожекторов и выныривали оттуда призрачной потусторонней саранчой.

  Крики в зале казались завыванием клавишных, которые пытались перекричать атональное соло белянок. Свет делал всё матовым, как в морге, и первые брызги крови (она спикировала ему прямо на спину и продырявила насквозь, словно пуля) показалась угольно-чёрной.

  Спас инстинкт. Когда три из них рванулись на балкон, Ванабе выронил чемодан и заслонился от них флагом, словно опуская занавес на эту комедию. Три всхруста, три вспышки, руки кольнуло, и в визг вплелась обиженная нота. Он удивился, заметил, что председателя на балконе уже нет, заглянул на лицевую сторону полотнища – и обнаружил, что плащ светится.

   Свет был двух видов – яркий, демонстративный свет солнца, птичьего контура и иероглифов названия, и тихое, благородно-бардовое сияние основной части. Он накинул её на плечи, словно плащ и одним лидером сшиб ещё одну белянку. Жалобно скрипнув, она съёжилась и полетела вниз, превращаясь в моток белой проволоки.

  Песенка закончилась.

  – СКОРО ЭКЗАМЕН, КОТОРИ-ТЯН!– голос громче песенки раз в сто,– ТЫ НЕ ЗАБЫЛА, ЧТО НАДО ГОТОВИТЬСЯ?

  – ДА, МАМА. Я ТОЛЬКО НА ПОЛЧАСА. У МЕНЯ СРОЧНОЕ ДЕЛО, ПОНИМАЕШЬ.

  Плащ обнял его, превратившись в нечто вроде второй кожи. Нет, он не напитывал энергией, слишком серьёзен для этого. Свою он держал в себе и свободно дополнял ей силы Ванабе, не вмешиваясь в его ритмы. Сочетание на удивление экономичное, каждый занят своим делом.

  Рюкзак он отбросил в сторону – лишний вес был не к чему. А потом оттолкнулся и подпрыгнул, очень неторопливо и аккуратно, словно занимался этим всю жизнь.

  Актовый зал его слушался – медленно и аккуратно подался вниз и развернулся под ним огромным белым квадратом. Мельтешение тел, крики, кровь брызгает чёрными фонтанчиками, и белянки, словно помехи, мельтешат внизу, штопая крики толпы своим визгом. Он пролетел сквозь самую их гущу, словно ядро, и плащ превратился в жадный огненный шар, пожиравший хищников одного за другим, а его полы разметались, словно крылья, поддерживая его, словно парашют. Очень захотелось, чтобы потом, когда всё закончится, ему оставили этот плащ хотя бы дома носить. В магазинах волшебные вещи не продаются.

  Он спикировал прямо возле выхода. Белянок здесь было ещё больше, чем под потолком, они сплетались в что-то вроде трёхметровых фигур, похожих на человека не больше, чем сама белянка – на стрекозу или птицу. Ванабе, насколько позволял его короткий опыт, забрал немного вправо и врезался прямо в одну из них.

  – ЧТО У ВАС ЗДЕСЬ?

  – (незнакомый голос эпизодического персонажа) МЫ...

  Кипяток, кипяток. Жар окатил его, вгрызаясь прямо в кости. Да, эти твари тебя и в плаще сгрызут, если не поторопишься. Он увернулся от удара ещё одного гиганта и врезался в него плечом, разбив на две аморфные глыбы, а потом нырнул в чёрную дверь, вперёд по коридору и направо. В коридоре уже мелькают первые белянки, пока ещё маленькие, и похожие на скомканные салфетки.

  Проекторная похожа на инсталляцию в стиле мини-индастриала – абсолютно тёмная комната, окутанная проводами и загромождённая чёрными коробками. Диск, золотой, как крылья Котори, вращается в специальной коробочке с полупрозрачной крышкой – здешняя техника ещё не приспособлена под него. Двое в чёрных пиджаках – здесь же, один из них куда-то звонит по мобильному. Ванабе толкнул сразу обоих и нажал кнопку, одновременно хватаясь за крышку.

  Диск ещё вращался, когда она открылась и чуть не взлетел под потолок гигантским позолоченным сюрикеном – но Ванабе успевает его перехватить и бежит назад, в жёлтый коридорчик, куда уже ссыпается белое конфетти. Дверь всё ещё открыта, её заслонил очередной гигант, куда плотнее и отчётливей прежних, его руки-щупальца рассекают всех, кто пытается вырваться, осыпая стены потоками чёрной крови.

  Ванабе швыряет диск прямо сквозь его толстое брюхо, мельтешащее, словно накрытый помехами телеэкран.

  – КОТОРИ-ТЯН, БЕРЕГИСЬ, У НЕЁ ШИПЫ НА ХВОСТЕ!..

  Диск летит вертикально, вращаясь, словно колесо, и с каждым метром разгораясь всё ярче. Он разрубает одну белянку, вторую, разрезает надвое гиганта возле двери, уже внутри, в зале, взмывает под потолок и, сверкнув, словно крошечное локальное солнце, раскалывается на шесть секторов, которые дружно выстреливают каждая в свой прожектор. Шесть огней гаснут одновременно, и тьма падает, словно занавес.

  – ...Диска нет,– сообщает тот, что говорил по мобильнику,– он разбил его. Нет больше диска.

  Председатель клуба (он тоже здесь) смотрит с таким видом, словно этот диск был его непутёвым сыном, вновь арестованным за хулиганство.

  Ванабе стоит в том же самом коридорчике, закутанный в плащ, который снова стал куском ткани. Ему очень холодно. Из зала не слышно музыки и диалогов, только голоса о чём-то переговариваются. Он пытается разглядеть, осталась ли на стенах кровь, но ни экран, ни лампы, ни прожектора больше не горят, а свет из коридорчика обрывается на пороге.

  В голове звенит и хочется одиночества. Рядом, почти напротив двери, что ведёт в проекторную, он видит ещё одну дверь, открывает её и обнаруживает там лестницу на второй этаж. С первого раза находит выключатель и заполняет её сизым люминисцентом.

  – Куда он?– спрашивает человек из студии.

  – В туалет,– в голосе председателя проступает неожиданное сочувствие,– пускай умоется, отойдёт. Не сбежит, не бойтесь, там нет другого выхода.

  Человек из студии кивает и снова ищет чей-то номер в мобильнике.

  Второй этаж состоял из коридорчика и трёх дверей. Тишина абсолютная. Ванабе изучил двери обоих туалетов, а потом дёрнул за ручку третью.

  Он очутился в комнате, просторной, довольно пустой, освещённой чуть поярче, чем лестница. Возле одной из стен лежали чёрные железные балки и такая же квадратная рама. Наверное, были и окна...

  А потом он увидел Котори.

  Она стояла, улыбалась и это была настоящая Котори, даже улыбка живая, робкая, словно цветок, который распустился не вовремя.

  – Спасибо,– сказала она и протянула ему руки. Ванабе шагнул вперёд, обнял её и зажмурился – из-за спины Котори брызнули огромные солнечные крылья.