Текст книги "Не самые хорошие соседи"

Автор книги: Маттиас Эдвардссон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

5. Микаэль

После катастрофы

Пятница, 13 октября 2017 года

Холл в приемном покое станции скорой помощи пульсирует скрытым отчаянием. Ожидающие смотрят в пол. Беспокойное постукивание ногой, тихие всхлипывания в носовой платок, приступы кашля, переходящие в хриплые рыдания. Медсестра в белом халате открывает передо мной дверь:

– Вы муж Бьянки Андерсон?

– Да. Где она? Что с ней?

– Идите за мной, – велит медсестра; я иду за ней по коридору в маленькую комнату, где стоят два простых стула.

– Когда я смогу увидеть жену?

– С ней сейчас врачи. Они придут сюда и проинформируют вас обо всем, как только будет возможность.

Неизвестность пугает, ноги подкашиваются, по спине бегают мурашки. Что сейчас чувствует Бьянка? Должен быть какой-то способ помочь ей.

– Посидите пока, – предлагает медсестра. – Хотите пить?

У нее мягкий голос, но лица нет. Я вижу только белую фигуру, исчезающую в дверном проеме. Как привидение. Она быстро возвращается с чашкой теплой воды.

– Пожалуйста.

Я проливаю половину на пол – так сильно дрожат руки. Рот онемел, я не могу шевелить губами.

– Она поправится, – говорю я.

По-другому даже думать нельзя.

Медсестра вздыхает, и я впервые различаю ее глаза. Они блестят от волнения.

Час назад Бьянка была такой же бессмертной, как и все, кто меня окружает. Мысль о том, что ее может не стать, была так далека, что в нее едва верилось. Теперь все иначе. Одно мгновение – и все изменилось.

– Пожалуйста, кто-то должен рассказать мне, что происходит! – Я встаю и начинаю нетвердо ходить по комнате.

– Идите сюда, – говорит медсестра. – Вам лучше сесть.

Ей приходится поддерживать меня, у меня нет сил.

– Она поехала на велосипеде за фетой, – произношу я, снова сев на стул.

Медсестра удивлена.

– В такос не кладут фету, сколько раз я ей об этом говорил!

Я проклинаю себя.

Что с нами происходит?

– А мне нравится такос с фетой, – слышу я мягкий голос медсестры.

Растираю себе виски и пытаюсь улыбнуться.

Когда-то мне нравились маленькие причуды Бьянки. Фета в такосе, ночник, который должен гореть, когда мы спим, и выключаться, когда мы занимаемся любовью, ее страх перед птицами и то, что она всегда пакует в багажник пледы, фонарики, спасательные жилеты и лопату, если мы собираемся проехать больше трех миль. То, как она зажмуривается в туннелях и на высоких мостах. И это вечное постукивание пальцев по экрану мобильника. Дурная привычка гуглить всевозможные ответы еще до того, как сформулирован вопрос.

В какой момент все эти мелочи теряют очарование и начинают раздражать? Не надо было нам переезжать в Чёпинге.

Если посмотреть назад, то все эти ее нервные реакции кажутся пугающим предостережением. Она говорила, что нужно держать дистанцию с соседями и допускать только ту степень близости, которая ограничивается просьбой вынимать почту из ящика во время отпуска.

– Вы хотите с кем-нибудь связаться? – спросила медсестра. – У вас с собой телефон?

Я достаю его из кармана.

Да, Сиенна, старшая сестра Бьянки. Нужно сообщить ей. Но как такое сказать? Ее сестре, которую я несколько лет не видел. Мы прекратили отношения и давно не выходили на связь.

– Наверное, уже поздно, – шепчу я.

Медсестра серьезно смотрит на меня.

Как несправедливо. Бьянка этого не заслуживает. Я всегда считал, что побеждает справедливость. Тот, кто совершает добро, получает добро.

Я закрываю руками лицо и в темноте начинаю задыхаться. Перед глазами яркие вспышки. Щека Бьянки на асфальте, запавшие веки и рассыпавшиеся волосы, точно золотой букет посреди черного мрака.

Я прогоняю видение, моргаю, пытаюсь представить что-нибудь другое. Ее губы сердечком и лукавый взгляд, сафари на мотороллерах вдоль моря на Сардинии, ночи под звездами. Как она все время таскала у меня свитеры и рубашки и ее запах, который я чувствовал после этого на одежде. Как мы покупали кольца и попросили выгравировать на них «Навсегда вместе». Сколько это – «навсегда»?

6. Mикаэль

До катастрофы

Лето 2015 года

Несколько недель ни капли дождя. Палящее солнце и средиземноморская жара. Мы с Бьянкой стояли каждый на своей стремянке и красили стены в спальне, дети гуляли в саду.

– Мама, папа, ну когда вы закончите?

Я предложил купить им надувной бассейн.

– Не знаю, – сказала Бьянка, – чаще всего дети тонут на мелководье.

Мне пришлось загуглить, и это действительно оказалось так, хотя само число детей среди утопленников крайне невелико, тонут в основном семидесятилетние мужчины.

– Мы должны все время пить воду. Организму нужно намного больше воды, чем кажется, – сказала Бьянка и так обильно смазала детей защитным кремом, что они стали походить на маленьких гейш. – Еще два часа – и поедем на море.

Белла и Вильям заорали от радости, а Бьянка хлопнула меня по заднице, чтобы я возвращался на стремянку.

– Давай, Рембрандт. Поторопись, осталось чуть-чуть.

В заляпанных краской рабочих штанах и огромной майке, она была неотразима. Я внезапно почувствовал полную уверенность, что все обязательно сложится хорошо.

Когда мы смывали с себя растворитель из садового шланга, в глазах Бьянки мелькнула печаль.

– Папа так все это любил. Представляешь, если бы он нам сейчас помогал?

Она потеряла отца меньше года назад. Рак медленно уничтожал его тело, но он до последнего ухаживал за садом и дачей, забирался на крышу, заколачивал гвозди, чинил и красил. На нем закончилось поколение. Мои родители и родители Бьянки умерли, и мы больше не могли закрывать глаза на тот факт, что жизнь не бесконечна.

Однажды на закате, когда мы, уложив детей, расположились на террасе с игристым вином, калитка открылась и показались пенсионеры из дома напротив.

– Вечер добрый, – сказала Гун-Бритт, – как у вас тут мило!

– Ой! – воскликнул Оке. – Это не дело!

– Что – не дело?

Ему показалось, что я шучу.

– У вас же трава высохла!

Я посмотрел на пожелтевший, как в прерии, газон. После переезда голова моя была забита множеством разных проблем, и я совсем забыл, что газон нужно поливать.

– Тут запрещено использовать водопроводную воду на орошение, – сказал я.

– Да, вам нужно пробурить собственную скважину, – объявил Оке. – Не знаю, сколько раз я говорил это Бенгту, но он же никогда меня не слушал.

– Пробурим, но потом. До осени мы хотим в первую очередь закончить спальни и кухню.

– Понимаю, – ответил Оке. – Дел тут вам надолго хватит. Бенгт был во многих отношениях хороший человек, но ленив, сукин сын.

– Эй, – одернула его жена, – о мертвых плохо не говорят.

– Я слышал, вы уже познакомились с Жаклин и мальчишкой, – сказал Оке, обходя гараж и постукивая по обшивке фасада. – Мы не собираемся ничего вам рассказывать. Лучше сами составьте о них собственное представление.

– Так будет правильно, – добавила Гун-Бритт.

– Да, но мальчишка… – продолжил Оке, – боюсь, с мальчишкой все не очень хорошо.

Бьянка чуть не подавилась «кавой». У Оке была особая манера недоговаривать.

– Вы уже видели Улу? – спросила Гун-Бритт. – Он живет в четырнадцатом доме. Славный парень.

Приговор славному парню на сайте Криминального реестра она, по всей видимости, не читала.

– Тут надо все менять, – сообщил Оке, показывая на панели, которыми был обшит гараж. – Одно гнилье.

Он обращался ко мне.

– Мы собирались для начала их покрасить, – сказала Бьянка.

– Покрасить свинью помадой, – проворчал Оке.

– Однако мы пришли не за этим, – перебила его Гун-Бритт. – Мы хотим пригласить вас на традиционный праздник нашего двора.

Оке оставил в покое гараж и поднялся на террасу.

– Понимаете, мы с Гун-Бритт каждый год устраиваем праздник двора для тех, кто живет по соседству с нами. И мы всегда радуемся, когда на Горластой улице появляются новые жильцы. Мы все тут держимся вместе.

– Спасибо за приглашение, – ответила Бьянка. – Звучит заманчиво.

– Будет замечательно, – заверил Оке.

Гун-Бритт и Оке скрылись за калиткой, мы с Бьянкой молча помахали им вслед.

– Соседи – это прекрасно, – сказала Бьянка и наполнила бокалы.

– Нам, наверное, не надо идти на этот их праздник, – предложил я.

– Ты с ума сошел? Это будет социальным самоубийством. Мы не сможем здесь дальше жить.

– Но ты же говорила…

– Дорогой, ты действительно не понимаешь, как тут все устроено. С соседями нужно соблюдать дистанцию, но ни в коем случае не следует их сторониться или выказывать неблагодарность. Так что мы пойдем на этот праздник и будем делать вид, что нам страшно весело.

Я положил голову ей на колени и рассмеялся:

– Без тебя я бы здесь и недели не справился.

Она взъерошила мне волосы:

– Ты, дорогой, без меня нигде бы не справился.

– Жалеешь, что мы переехали? – спросил я как бы шутя, хотя на самом деле это интересовало меня всерьез.

Бьянка медлила с ответом, перебирая мои волосы.

– Конечно нет. Думаю, нам тут будет очень хорошо.

Я выдохнул, но в душе все равно осталась какая-то тяжесть.

Через несколько дней я сидел в шезлонге, укрывшись в тени и пытаясь отодрать следы краски на груди, когда с улицы прибежали Вильям и Белла:

– Папа, папа! Можно мы поиграем с Фабианом?

Они подпрыгивали, глаза сверкали.

– Ну да…

– У него есть батут, – сообщил Вильям.

– Батут? – переспросила появившаяся в саду Бьянка.

Полгода назад Вильям захотел поехать в батутный парк, но, после того как Бьянка узнала из интернета, сколько людей в Швеции каждый год ломают ноги на батутах, мы решили не ехать.

На этот раз Вильям не собирался сдаваться и клянчил:

– Он совсем маленький.

Бьянка посмотрела на меня, угадывая мои мысли.

Такие решения были для нее мучительны, но она понимала, что нужно согласиться.

– Тебе лучше пойти тоже и присмотреть за ними, – велела она мне.

– О’кей.

Батут меня не волновал. А вот Фабиан… Он же слишком взрослый, чтобы водиться с Беллой и Вильямом.

– Пойдем, папа, пожалуйста! – упрашивала Белла.

– Хорошо, но ненадолго.

Я натянул футболку, и мы с детьми отправились в сад семейства Селандер.

Фабиан уже прыгал на батуте, Вильям и Белла быстро сняли сандалии и встали в очередь. Это действительно был самый маленький батут из всех, что я видел, прыгать на нем можно было только по одному.

– Надо же, здравствуйте!

На меня чуть не натолкнулась внезапно появившаяся во дворе Жаклин. Ее длинные волосы были собраны в пучок, глаза прятались за черными солнцезащитными очками. На ней не было ничего, кроме ярко-красного бикини.

– Здравствуйте, – ответил я и посмотрел в сторону.

Было трудно отвести глаза от ее неприкрытой кожи.

– Как мило, что вы заглянули. Хотите выпить? – Без тени смущения Жаклин обеими руками подняла очки на лоб, еще более обнажив тело с идеальным загаром.

Я не знал, на чем остановить взгляд.

– Спасибо, но мне нужно идти работать. – Я показал следы краски на руках.

Жаклин оглядела меня с улыбкой:

– Бедный, только и делаете, что работаете.

– Ничего, если я оставлю детей? – спросил я.

Она со смехом кивнула:

– Идите красьте! Мы тут разберемся.

Она прошла так близко от меня, что я почувствовал запах кокосового масла. На газоне возле шезлонга Жаклин сбросила шлепанцы и улеглась, вытянув блестевшее от масла тело и закинув руки за голову. Я не хотел смотреть, хотя удержаться было трудно.

– Я заберу вас через час, – сказал я Вильяму и Белле, – или сами найдете дорогу.

Они были слишком заняты, чтобы ответить.

Когда я возвращался, низко над крышами домов висело солнце, этот разрывающий небо гигантский огненный шар. По моему лицу тек пот, перед глазами мелькали красные и золотые звездочки. Солнце так сильно слепило, что я отвел глаза в сторону, и в поле зрения оказался дом номер четырнадцать, в котором жил Ула Нильссон, осужденный за применение насилия.

Это заняло секунду или две. Я моргнул и прищурился, глядя на конек крыши.

Ула смотрел на меня из окна на фронтоне. Острым пристальным взглядом. Заметив, что я его вижу, он исчез.

7. Жаклин

После катастрофы

Пятница, 13 октября 2017 года

Микки уехал вслед за «скорой», а я так и стою у въезда в квартал. На земле лежит красный велосипед Бьянки, руль погнут, колесо смято.

– Пожалуйста, – говорю я Фабиану. – Я не могу этого видеть.

Он поднимает велосипед. Ула помогает отнести его к тринадцатому дому.

На улице воцаряется мрачная тишина, кожу царапает холод.

– Что мы будем делать? – спрашивает Фабиан.

Мне хочется закричать. Это случилось именно сейчас, когда все уже почти наладилось.

Передо мной стоит «БМВ» с разбитым бампером. Зачем я купила этот проклятый автомобиль? На меня смотрят Белла и Вильям. Хочется обнять их, прошептать что-то утешающее, но они отстраняются, держатся вместе, они начеку.

– Мама умрет? – спрашивает Белла.

– Зачем вы ее сбили? – спрашивает Вильям.

Я молчу, у меня нет сил отвечать.

– Это был несчастный случай, мы столкнулись, я не успела затормозить.

Вильям берет сестру за руку, я иду за ними к их дому.

– Пойдем! – кричу я Фабиану и Уле, они так и стоят у въезда во двор, ничего вокруг не видя.

– Я хочу домой. – Голос Фабиана звучит тихо и слабо.

– Сейчас, мы только дождемся Гун-Бритт и Оке. – Я поворачиваюсь и зову его. – Иди сюда!

– Может, мне тоже пойти с вами? – спрашивает Ула.

– Не нужно.

Я не могу его видеть. Не хочу иметь с ним никаких дел.

– Ты уверена?

Он делает шаг вперед, но я тащу Фабиана за руку к дому, у дверей которого Вильям пытается утешить отчаявшуюся сестру. Ула так и стоит у въезда, широко раскрыв глаза.

Через пять самых долгих в моей жизни минут в дом Андерсонов врываются Гун-Бритт и Оке.

– Что тут случилось? – Гун-Бритт сжимает детей в своих объятиях; Вильям всхлипывает, а плач Беллы пронзает мне сердце.

– Там приехала полиция, – говорит Оке.

За окном идут двое молодых мужчин в форме – о чем-то болтают, показывают на двор и потягиваются.

– Я ожидала чего-то подобного, – произносит Гун-Бритт, гладя детей по голове. Руки утешают, но всем своим видом она обвиняет.

– Прекратите, – прошу я, – не сейчас.

– Но что дойдет до такого… – продолжает Гун-Бритт.

Мне приходится прикусить язык. Ради детей. И Фабиана. Оке открывает дверь полицейским, те здороваются, их лица сама серьезность. Черные ботинки и широкие ремни с дубинкой и пистолетом.

Гун-Бритт и Оке представляются.

– Мы живем рядом. Микки попросил нас присмотреть за детьми.

Один из полицейских внимательно смотрит на меня:

– А вы?

– Я тоже живу здесь.

Фабиан сидит в кресле и вращает руками одна вокруг другой, он всегда так делает, когда нервничает. Взмахивает и крутит. Я осторожно присаживаюсь на корточки рядом с ним. Не слишком близко.

– Все будет хорошо, родной.

– А если она не поправится? – говорит он.

Я делаю глубокий вдох:

– Не надо так думать.

Слышу в прихожей раскатистые голоса полицейских. Пол скрипит под их ботинками.

– Жаклин? – окликает меня первый. – Нам надо поговорить с вами.

Они видят сидящего в кресле Фабиана. Второй полицейский наклоняется к нему:

– Как ты?

Фабиан молчит. Его руки продолжают вращаться.

– Это мой сын, – объясняю я. – У него шок, он сидел рядом со мной в машине.

– Ему нужна медицинская помощь?

Полицейский без предупреждения протягивает руку, намереваясь коснуться Фабиана.

– Не трогайте его! – вскрикиваю я.

Рука повисает в воздухе, полицейский удивленно смотрит на меня.

– Он не любит телесные контакты.

Полицейский какое-то время колеблется, но потом убирает руку:

– Понятно. Не торопитесь, мы можем поговорить и после.

Они оставляют нас в гостиной вдвоем, Фабиан дышит все прерывистее. Руки все быстрее вращаются одна вокруг другой.

– Полиция! – шипит он.

– Я знаю, не бойся.

Все его тело трясется.

– Тебя могут забрать в тюрьму.

В конце концов ему приходится сесть на собственные руки, чтобы они остановились.

– Не могут, – отвечаю я. – Это был несчастный случай.

Полицейский записывает мои показания. Мы сидим за столом друг против друга в кухне Андерсонов.

– К сожалению, нам придется изъять автомобиль.

– О’кей, – киваю. – Зачем? Что вы хотите проверить?

– Таков порядок, его должны осмотреть технические специалисты.

Я долго и внимательно рассматриваю полицейского – открытое лицо, добрый взгляд.

Из-за двери доносятся всхлипывания Беллы и вопросы, которые растерянно задает Вильям и на которые у Гун-Бритт нет ответов.

Каждое их слово режет меня на части, это полный крах; мысли и чувства наталкиваются друг на друга, в глазах слезы.

– Вам известно, что с Бьянкой? Что-то серьезное?

– К сожалению, сведений об этом у нас нет, – отвечает полицейский.

Черт, что же я наделала!

Он протягивает мне стакан воды и пачку бумажных носовых платков:

– Вам сейчас тяжело, я понимаю, но я должен задать вам несколько вопросов. Что именно произошло? Что вы можете вспомнить, Жаклин?

Я закрываю глаза и впиваюсь правым указательным пальцем в тонкую кожу на левой ладони.

– Я ее не увидела.

– Она ехала на велосипеде, верно? Мы думаем, она выехала из своих ворот примерно тогда же, когда вы свернули на территорию общего двора.

– Да.

По-другому быть не может.

– Но вы ее не заметили?

– Нет.

Это не так.

– Ну или я заметила, я увидела велосипед, что-то красное, но уже было поздно. Я поздно затормозила.

Эхо удара непрерывно звучит в голове.

– Я закричала. Я помню, что я закричала. А потом затормозила.

Полицейский пишет в блокноте.

– Вы спешили?

– Нет, совсем.

– С какой скоростью вы ехали? Там довольно крутой поворот.

– Я не смотрела на… на…

– Спидометр?

– Не знаю.

Под блузкой стекает холодный пот. Я будто покидаю собственное тело, взмываю к потолку и оттуда наблюдаю за происходящим. Сидит и отвечает на вопросы полицейского совсем другой человек.

– Я не понимаю. Как я могла на нее наехать?

Полицейский снова записывает. Я пытаюсь дышать спокойнее, но при каждом вдохе в груди жжет.

– Ваш сын, Фабиан, тоже был в машине?

– Да.

– Сколько ему лет?

– Пятнадцать.

Полицейский записывает, покачивая головой. Я думаю, чтó говорить о Фабиане.

– Вам же не обязательно беседовать и с ним? Я не уверена, что он это выдержит. У него шок.

– В этом нет необходимости, – уверяет полицейский.

Я закрываю глаза и снова вижу перед собой Бьянку на велосипеде, слышу визг тормозов и удар.

– А вдруг она…

Все во мне кричит от страха.

– Послушайте… – начинает полицейский.

– Это я виновата, – всхлипываю я.

– Иногда случаются страшные вещи, в которых не виноват никто, – произносит он.

Не уверена, что он в это верит.

– Мы можем пойти домой?

Он поднимает голову:

– Еще несколько вопросов. Выдержите?

Киваю. Лучше сразу покончить с этим.

– Какие у вас отношения с Бьянкой Андерсон?

– Отношения?

Странный вопрос.

– Мы соседи.

– Вы поддерживаете с соседями тесные контакты?

– Ну да, немного. Как обычно в таких районах.

Полицейский понимающе кивает:

– То есть вы общались с семьей Андерсон?

Он произносит «общались» так, как будто вкладывает в это слово еще какой-то смысл.

– Иногда, – сдержанно отвечаю я.

О чем, собственно, он?

– Как бы вы описали ваши отношения?

– Не знаю…

Как можно описать отношения? Два года назад я бы сказала, что семья Андерсон – лучшие соседи на свете. Но с тех пор многое изменилось.

– Вы с Бьянкой дружили?

Я смотрю на него, пытаясь догадаться, что он успел узнать.

– Я бы так не сказала.

– А с Микаэлем, ее мужем?

Я вздрагиваю. Чуть-чуть, едва заметно, но наметанный взгляд полицейского, скорее всего, это фиксирует.

– Что с Микки?

Слегка качаю головой, и несколько прядей с вполне достоверной случайностью падают мне на лицо.

– Какие у вас с ним отношения? Вы часто видитесь?

С ответом я не медлю. Видимо, он уже успел побеседовать с Гун-Бритт.

– Честно говоря, я не понимаю, как это относится к делу.

Я же не отрицаю: это я сбила Бьянку. Я была невнимательна и наверняка ехала слишком быстро.

– Конечно-конечно, я просто пытаюсь получить более общее представление о случившемся. Узнать предысторию.

– Нет никакой предыстории. Это был несчастный случай.

Я отвела взгляд всего на миг, сотую долю секунды. Для того чтобы разрушить жизнь, больше не требуется.

– Вы же понимаете, что это был несчастный случай? – говорю я.

Полицейский молчит. Потом кладет на стол какой-то черный прибор.

– Я должен попросить вас выдохнуть сюда.

Это алкотестер.

Я снова вздрагиваю, и теперь полицейский это точно замечает.

8. Жаклин

До катастрофы

Незадолго до того, как в дом номер тринадцать вселились Андерсоны, мы с Фабианом заметили на Горластой улице черный «порше» – маклер приехал убрать оранжевую вывеску «Продается». После смерти Бенгта Фабиан был все время подавлен, а вывеска только ухудшала положение. Интересно, людям приходит в голову, что за продажей дома часто скрывается трагедия? Какая гадость – надеть костюм, сесть в «порше» и поехать водружать на газон оранжевую вывеску. Как будто надо просто продать очередную недвижимость, кусок пространства, ограниченный деревом и кирпичами. Как будто дом никто не строил и никто в нем не жил. В этом доме человек упал с лестницы и исчез. И остался мальчик, потерявший своего лучшего друга, который был ему как дедушка.

Когда в доме поселились Микки и Бьянка с детьми, Фабиан начал быстро меняться. У него появился аппетит и румянец на щеках. Он чаще выходил из комнаты в летнее тепло, и появилась надежда, что все наладится.

Изменить собственную жизнь легко, намного легче, чем кажется. Просто взять и начать сначала. Я делала это несколько раз. Прекратить отвечать на звонки, отказываться от всего, ни с кем не встречаться. Тебя забудут быстрее, чем ты думаешь. Есть много других людей, о которых можно позаботиться.

Прожив в США десять лет, я сначала вернулась в родной Тидахольм. Это был кошмар. Во всем мире прошло десятилетие, но здесь не изменилось ничего.

Подружки, как и раньше, сидели в местной гамбургерной – слегка располневшие, с первыми морщинами на лице и в окружении детских колясок, а не парней, но школьное отношение к жизни осталось прежним: не вздумай выпендриваться и думать, что ты круче других. Мать, по своему обыкновению, ворчала, отец, как и раньше, молчал.

Мы с Фабианом предприняли одиссею на юг с остановками в Йончёпинге (засилье сектантов-пятидесятников), Ландскроне (вокруг одни бандосы) и Сольвесборге (слишком много нациков). Когда Фабиану исполнилось четыре, я нашла дом на Горластой улице. Чёпинге, правда, пришлось искать в «Гугл»-картах, чтобы понять, где он находится, но потом оказалось, что это было лучшее мое решение. Риелтор неправильно оценил виллу, и она досталась мне очень дешево. Так мы и оказались в стране Астрид Линдгрен, где всегда светит солнце, не запираются двери – и живет Бенгт. Потрясающий человек, который действительно заботился о Фабиане, всегда находил для него время и ни разу нас не разочаровал. Рядом с ним Фабиан расцветал, а когда Фабиан счастлив, я тоже счастлива.

Но мне не хватало общения вне семьи. Работы не было, мест, где можно было бы встречаться с другими людьми, тоже. Двадцать четыре на семь я занималась Фабианом. Через детскую поликлинику я попала в родительскую группу. Медсестра с непропорционально длинной челкой и добрыми, как у бабушки, глазами сообщила, что у них есть группа матерей, чьи дети, как и Фабиан, родились в 2002-м, и эта группа регулярно проводит встречи.

– Я поговорю с ними, – пообещала она. – Там наверняка найдется еще одно место.

Когда-то моя учительница точно так же заставляла девочек принять меня в свою компанию, чтобы прыгать с ними через веревочку. Это было еще до того, как у меня оформились ноги и грудь, и одноклассницы хотели убить меня по другим причинам.

Почти год каждую вторую пятницу мы с Фабианом встречались с родительской группой. Мама близняшек Кина и Кита даже название для группы придумала – «Мамашки и няшки». Шесть женщин в возрасте от двадцати пяти до тридцати пяти хвастались детьми и сплетничали о собственных мужьях. Собирались друг у друга «просто по очереди», но угощение на этих встречах простотой никогда не отличалось. Домашний хлеб на закваске, настоящие итальянские кростини или капкейки фантастического дизайна. Кофе быстро сменялся вином. Дети, четыре мальчика и три девочки, проводили время в беззаботных играх в уютных домах, где деньги тратились на игрушки, а не на погашение долгов по ипотеке.

После каждой встречи я говорила себе, что больше не пойду. Я не выносила этих людей, их жилища и одежду, все, что они говорили, и то, как они это говорили. Но когда я получала сообщение с приглашением, меня снова пробивал жар. В точности как в старших классах школы. Я снова стала девочкой, которая сидит у телефона и ждет. Когда текстовые сообщения прекратились, я сначала ощутила какую-то пустоту. Потом злость. В конце концов я убедила себя, что с этим надо покончить. «Мамашки и няшки» должны кануть в прошлое.

И все же я скучала. По этим родительницам с «усами» красного вина на губах, конфетам с сухофруктами и по детям, устраивающим торнадо в гостиных Чёпинге. Наступала очередная пятница, и в груди у меня появлялась брешь. В конце концов я разослала всем сообщения с приглашением. Очередь была не моя, но пусть это станет последней попыткой остаться в группе. Мне никто не ответил. А через два дня позвонила мама близняшек.

– Приве-е-ет! – произнесла я с напускной радостью.

– Хм… привет.

– Как дела?

Вопрос повис.

– Ну, в общем…

Видимо, они бросили жребий или рассчитались по какой-нибудь детской считалке, чтобы выбрать того, кто мне позвонит. У них все решения принимались так.

– Мы уже назначили встречу в следующую пятницу. Понимаешь, некоторые девочки считают, что общаться с Фабианом невозможно. Поэтому мы вас не пригласили.

– Невозможно?..

Слова застряли у меня в горле.

– С ним постоянно возникали сложности, – сообщила мне мама близняшек. – Я пыталась заставить остальных мам относиться к нему по-другому, но у меня не получилось. Мне жаль, понимаешь? Но мы точно увидимся, в подготовительной школе или где-нибудь еще.

Телефон у меня в руке стал тяжелым. Она попрощалась, в трубке щелкнуло. Я налила себе бокал вина и пошла к Фабиану, который лежал на полу и строил башню из кубиков.

– Ты самый лучший ребенок, о котором любая мама может только мечтать, – сказала я и села рядом с ним.

Он посмотрел на меня удивленно. Я обняла его, но он убрал мою руку.

О чем тут, собственно, жалеть? Если честно, то группу эту я ненавидела. Странно, что я вообще так долго выдержала среди ангелоподобных мамаш, уверенных, что их появившиеся в результате непорочного зачатия и кесарева сечения, вскормленные просекко отпрыски посланы с небес на землю, чтобы спасти человечество. На таких я вдоволь насмотрелась в Штатах.

Но если бы только эти «Мамашки». Если бы этим все ограничилось…