Текст книги "Тетя Ася, дядя Вахо и одна свадьба"

Автор книги: Маша Трауб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

При этом табличкам на дверях придавалось очень большое значение. Золотые, с витиеватыми надписями, по которым было совершенно невозможно прочитать фамилию жильцов, они украшали почти каждую дверь. И чем больше табличка, чем непонятнее фамилия, чем больше завитушек над буквами, тем лучше.

Нина переодевалась, когда в квартиру кто-то вошел. Она опять накинула халат тети Аси – другого под рукой не было – и вышла из комнаты. Перед ней стояла девушка лет двадцати с грудным младенцем на руках.

– Здравствуйте, – поздоровалась Нина.

– А тетя Ася где? – спросила девушка.

– Не знаю. Вышла.

– А вы Нино?

– Да.

– А это Миа. Подержите ее, пожалуйста, мне в магазин нужно. Буквально полчасика. Хорошо?

Девушка положила ребенка на руки Нине, выдала ей полотенчико и улыбнулась. Нина держала на руках крошечную девочку и боялась даже пошевелиться.

– Да вы не бойтесь, ей сорок дней уже исполнилось! – сказала девушка, видимо, увидев, что Нина находится в трансе. – Я быстро. Спасибо.

– А вы кто? – От волнения Нина осипла.

– Я Нана, невестка Мананы. – Девушка еще раз улыбнулась и убежала.

Нина стояла с малышкой на руках и думала, что будет дальше. Девочка была спокойная, но Нина все равно нервничала. А вдруг она заплачет? Эта девушка хоть бы спросила, умеет ли Нина вообще детей на руках держать. Как можно отдать ребенка незнакомому человеку?

На самом деле ей было просто страшно. Она ходила по комнате, держала девочку в том же положении, в котором ее положили, и малышке было неудобно – она начала ерзать. Нина не знала, что делать. Смотрела на часы и мечтала о том, чтобы поскорее вернулась крестная, где бы она ни была. Когда прошло пятнадцать минут и у Нины началась паника, а рука затекла, тетя Ася зашла в квартиру.

– Ой, а кто это у нас? Это Миа? Внучка Мананы? – запричитала она над девочкой, которая уже подхныкивала. Тетя Ася забрала девочку, повернула ее спинкой к себе и личиком к миру, и та сразу же успокоилась и загулила. – Нана заходила? – спросила у Нины крестная.

– Да, просила посидеть полчаса, – буркнула Нина. – Как можно чужому человеку ребенка оставить?

– А кто здесь чужой? Ты не чужая! Ты же у меня, – удивилась тетя Ася.

– Она меня видела первый раз в жизни, я вообще с детьми обращаться не умею!

– Ну, в этом не Нана виновата, а ты сама, – отрезала тетя Ася.

И Нина не обиделась, хотя крестная говорила правду. У Нины не было ни мужа, ни детей. И только она была в этом виновата. Больше никто.

– Слушай, я с Рафиком договорилась, – как ни в чем не бывало продолжила тетя Ася. – Он нас свозит на могилу к Тамаре завтра. А сейчас должен мне черешню привезти на варенье. Спустись, помоги поднять. Или Мию подержи.

– Нет, я лучше за черешней, – сказала Нина и побежала вниз по ступенькам, рискуя сломать себе шею.

Около подъезда Рафика не было. Нина стояла, чувствуя на себе взгляды соседок, тут же высунувшихся из окон.

– Нино, здравствуй, – услышала она за своей спиной. Из окна, вырубленного прямо в стене дома, выглянул Отар. – Бегаешь туда-сюда, а со мной даже не здороваешься!

– Привет, Отар. Прости, я поздно вчера приехала, еще от дороги не отошла, – улыбнулась Нина. – Как ты живешь? Все хорошо?

– Да, все хорошо. Ия, свари Нино кофе! – крикнул он.

– Ой, не надо, мне у дяди Рафика надо черешню забрать.

– Дядя Рафик сейчас в аптеке, кофе успеешь выпить, – ответил Отар.

Уже через минуту Ия передала Нине через окно чашку кофе.

– Если тебе нужно набойки поставить на туфли, так ты не стесняйся, я тебе так поставлю, что еще твоя дочь ходить будет, – сказал Отар.

– Ты же знаешь, у меня нет дочери, – ответила Нина.

– Э… главное, чтобы набойки хорошие были, – махнул рукой Отар. – Я тебе как родственнице поставлю. С гарантией!

– Да я вроде бы в новых туфлях…

– Э… дай посмотреть, сними одну, дай мне! – велел Отар.

Нина послушно сняла туфлю и протянула в окошко.

– Кто так делает? Где ты эти туфли покупала? Через два дня мне принесешь! – Отар брезгливо вернул туфлю Нине.

– Итальянские вроде бы.

– Слушай, я тебе тоже такие итальянские сделаю! Все, я сказал! Ия, иди померяй ногу Нино!

– Отар, пожалуйста, не нужно.

– Я лучше знаю, что делаю. Я тебе к отъезду такие туфли сошью, что твоим итальянцам за свои стыдно будет! И не спорь со мной! Что за характер?

Ия вышла к Нине и сантиметром измерила ее ногу.

– Через два дня еще просить меня будешь набойку поставить! Все, иди на угол, к аптеке! Рафик уже вышел!

– Спасибо, – покорно ответила Нина и пошла на угол дома. Она уже не удивлялась, что все знают, зачем она вышла во двор и по каким-то внутренним часам определяют, сколько времени сосед может провести в аптеке.

Машина дяди Рафика стояла на углу, уткнувшись бампером в витрину. Еще сантиметр – и она точно бы въехала в аптеку. Дорогу, встав поперек, перегородила еще одна машина.

– Куда ты встал? – кричал дядя Рафик на мужчину, судя по внешнему виду, своего ровесника, правда уступавшего ему и в росте, и в мускулах.

– Куда хочу, туда и стою! – кричал в ответ мужчина.

– Леванчик, я тебя по-хорошему прошу, убери себя от меня!

– А что ты на меня махаешь? Я тоже на тебя махать могу! – кричал Леванчик, приняв боксерскую стойку и делая хуки в воздух.

– Так, ты меня разозлил! – заявил дядя Рафик. – Иди сюда! Как мужчина иди!

– Сам иди! – крикнул Леванчик и отскочил на безопасное расстояние. – Я сейчас полицию вызову!

– Вызывай! – дядя Рафик стукнул кулаком по машине. – Вызывай, очень тебя прошу. А то я тебя сейчас душить буду! Так пусть они приедут и меня остановят, чтобы я из-за тебя, собаки, в тюрьму не попал!

– Давай драться будем! – выкрикнул Леванчик.

– Давай, мой дорогой, я только сейчас Нино черешню отдам. Дедуля, иди забери ящик! Поехали драться!

Оказывается, дядя Рафик видел, что Нина стоит рядом и смотрит на них, раскрыв рот.

– На, держи, скажи Асе, что в лучшем виде взял, как она просила, неси аккуратно, чтобы не помять. – Дядя Рафик всучил Нине ящик черешни, и та опять стояла, боясь двинуться с места. То ей ребенка в руки суют, то черешню.

– Все, поехали драться. Я тебя убивать буду. – Рафик сел в машину к Леванчику. – Сначала я тебя убью, потом задушу, а потом опять убью! Дедуля, скажи моей Софико, что я Леванчика убивать поехал! Пусть обед не греет! Я в тюрьме пообедаю!

Нина стояла, с трудом удерживая в руках ящик. Леванчик никак не решался сесть в машину.

– Рафик! Что ты опять придумал? – услышала Нина крик соседки. – Ты не можешь нормально прийти и поесть? Я обязательно должна нервничать? Быстро иди домой!

– Женщина, Бог дал тебе уши и голос, только мозги забыл! – крикнул ей в ответ дядя Рафик. – Когда надо, тогда и приду!

– Рафик, если ты сейчас же не придешь есть мясо, я не знаю, что с тобой сделаю! – закричала женщина.

Нина догадалась, что это Софико, жена дяди Рафика.

– Леванчик, ты тоже иди домой! Что вы там себе опять придумали?

– Софико! Я столько лет тебя терплю, сколько никто бы не вытерпел! Я чемпион по терпению! Но сейчас я убью Леванчика, а потом приеду и убью тебя, женщина!

– Хорошо! Сначала поешь, а потом всех убивать будешь! Ты же знаешь, как я не люблю, когда баранина на столе остывает! Кто будет есть холодную баранину? Леванчик, ты будешь есть холодную баранину?

Нина медленно повернулась и пошла к подъезду. Считая ступеньки, тяжело отдуваясь, она поднялась в квартиру к крестной и плюхнула ящик в коридоре.

– Поехали они драться? – спокойно спросила тетя Ася. – Я не слышала, вода шумела.

– Не знаю, – ответила Нина. – Тетя Ася, а сварите мне еще кофе. А с дядей Рафиком и Леванчиком ничего не случится?

– Да что с ними будет? Они каждый день друг друга убивают, все никак не убьют! Даже не подерутся! Леванчик же трус. Он Рафика очень боится. Леванчик очень много говорит, от этого все его беды. Болтун такой, что хуже женщины!

– А сколько ему лет?

– Так в прошлом году юбилей был. Семьдесят.

– Какой кошмар!

– Почему кошмар? Кошмар вот сейчас у нас будет. Ты мне поможешь с черешней? Будешь косточки вынимать.

Тетя Ася поставила на стол тазик поменьше и выдала Нине «инструмент» – деревянную палочку, в которую была воткнута женская шпилька для волос.

– Узнаешь? – спросила крестная.

– Что? – не поняла Нина.

– Это же Томин инструмент! Подарок твоего отца. Мне Тома его отдала! – Крестная начала всхлипывать, собираясь заплакать. – Как ты можешь не помнить?

Нина аккуратно вынимала шпилькой косточку, чтобы не повредить ягоду, а тетя Ася вкладывала в черешню ядрышко жареного фундука. Через пятнадцать минут работы у Нины затекла шея, разболелись спина и руки.

– Я больше не могу, – сказала она, бросая шпильку.

– Чего? – удивилась крестная.

– Устала.

– Так еще полтаза даже не почистила!

– Не могу больше. Правда.

– Хорошо. Давай сделаем перерыв.

– Теть Ась, а расскажите мне, что там с Натэлой. Я утром ничего не поняла. Мне же на свадьбу к ней идти. Вдруг скажу что-то не то?

– А что рассказывать? Жалко девочку. Несчастная она. А все из-за Мэри. Ты ведь помнишь, сколько она твоей матери нервов потрепала?

– Не помню, я маленькая была.

– Это да. Натэла, конечно, не в мать пошла. Та ведь очень красивая в молодости была. И всегда, как на парад. Даже дома на каблуках ходила, в тапочках таких, с пухом. Мне Тома рассказывала. Когда она пришла за твоим дядей, забирать его, так Мэри ее в этих тапочках встретила и вся такая из себя – в драгоценностях, в платье. А уж как она на работу наряжалась! Как в последний раз. Все золото, что было, на себе носила. Сорока и то меньше на себя цепляет. Мэри всегда любила эти цацки, чтобы пыль в глаза пустить. Мужчины на нее засматривались. Она ведь умела и зад свой прикрыть. Ноги да, у нее были красивые, а зад – ну моих три! Но она юбочку наденет, рюши пустит, грудь откроет, цепочки на грудь в три ряда повесит… Все только на грудь ее смотрят, не ниже. А как она Натэлу лупила, когда та подросла? И ремнем, и шнуром от утюга. Та даже глаза боялась на мать поднять. Несчастная девочка росла. Забитая. А еще Тариэл – тот еще папаша!

Как уж Натэла с Гией связалась – даже не знаю, врать не буду. Наверное, он был первым, кто на нее вообще посмотрел. Она и кинулась. Да к любому бы кинулась, лишь бы от матери вырваться. А Гия что? Голодранец, воровайка, вечно на базаре толкался. Наглый, но веселый. Деньгами сорил. Родственники у него совсем дикие. Не скажу откуда, но не из нашего города. Из деревни. Конечно, Мэри, когда узнала, с кем ее дочь спуталась, в шоке была. Тариэл аж слюной брызгал от злости, совсем тогда умом повредился. А Гие плевать было и на Таро, и на Мэри. Они ему были не указ. Только смеялся. Наверное, Натэлка на это и поддалась. Гия, хоть и воровайка последний был, но честным оказался – даже жениться на ней хотел. Тогда Мэри заперла ее дома на все замки и не выпускала. А потом Гию посадили. На базаре поймали на мелочовке – мобильнике. Дали аж два года. Говорят, без Тариэла не обошлось. Якобы он Гию в тюрьму упек. Натэла его ждала, два года плакала. Черная ходила. Мэри надеялась, что она его забудет, даже замуж собиралась ее выдать, но не больно-то много желающих нашлось. Никто не хотел с Тариэлом связываться. Да и Натэла никому не была нужна после Гии, хотя Мэри обещала за нее денег в приданое дать. Гию выпустили раньше – за примерное поведение, и Натэла к нему бегала, уже тайком от родителей. Свадьбу им так и не разрешили сыграть. Любила она его очень. Про него не знаю. Может, тоже любил. Но он с наркотиками связался, сам наркоманом стал. Вроде денег он был должен много. Натэла у матери тогда даже золотую цепочку и браслет взяла и Гие отдала. Но Гию опять поймали за руку и с вещами ворованными, и с наркотиками. Тут уж и Тариэл не понадобился – Гию посадили уже надолго.

Ну а что Натэле оставалось? Жила как жила. Успокоилась немного. Но тут Мэри сюрприз преподнесла: связалась с каким-то москвичом, отдыхающим, курортный роман у нее случился, бросила все и уехала в Москву в чем была. Даже вещи не заехала забрать. Натэле до свидания не сказала. И ни ответа, ни привета. Через месяц позвонила, звала Натэлу в Москву, но та отказалась, осталась с отцом. То ли на мать обиделась, то ли постеснялась – не хотела видеть ее с новым мужчиной, то ли отца пожалела. Не знаю.

Тариэл ведь с ума сошел после того, как Мэри от него сбежала. Тронулся совсем. Приступы начались. То нормальный, то вдруг совсем буйный. И не помнит потом ничего. Все кинжалы свои ищет, чтобы Мэри зарезать. Хорошо, что Натэла их спрятала, ума хватило. Так она за ним и ходит, как за маленьким. Нет, он не всегда сумасшедший, только когда про Мэри вспоминает. Ну вот. А про то, как Натэлка с иностранцем познакомилась, я не знаю. Жалко девочку.

– Бедная, я и не знала, – сказала Нина.

– Это я бедная. Мне еще целый таз чистить! – тут же переключилась крестная.

– А что, она за границу уедет и отца оставит? Или этот ее жених здесь будет жить?

– Откуда я знаю? Я знаю, что Натэла полгорода на свадьбу позвала, тебя из Москвы вызвала, а Мэри даже не позвонила. Сказала, что не хочет мать видеть. Но Мэри вроде бы тоже должна прилететь.

– Откуда ты знаешь? Откуда Мэри узнала про свадьбу?

– Неужели ты думаешь, что ей не сообщили? А соседи на что?

– Это да, – согласилась Нина, которая уже поняла, что каждый ее шаг становится известен соседям еще до того, как она о нем подумала.

– Ты когда к ней пойдешь? – спросила Ася.

– Не знаю. Завтра, наверное.

– Тогда после обеда пойдем в церковь.

– Зачем?

– Как зачем? Зачем в церковь ходят? Ты какие-то глупые вопросы задаешь! Давай, чисть черешню. Может, поумнеешь.

После обеда Нина с крестной поехали в церковь. Их отвез дядя Рафик. Они вышли на углу и пошли пешком. Нина от жары сразу стала мокрая до нитки и с ужасом глядела на крестную, которая была в длинной черной юбке и тяжелом платке на голове.

– К Сандро пойдешь небось? – хмыкнул дядя Рафик.

– Конечно, он ведь Нину крестил, – ответила тетя Ася спокойно, но не смогла справиться с бровью, которая поползла вверх.

– Да ладно тебе, женщина! Я просто так спросил! Не надо на меня так смотреть! – сказал дядя Рафик, но слишком поспешно отъехал.

– Теть Ась, а Сандро – это священник, к которому вы с мамой ходили? – спросила из любопытства Нина.

– Да, умер он. Молодой умер. Здесь, во дворе, его могила. Пойдем.

Они зашли в церковный двор и подошли к могиле, тоже заросшей вьюном. С небольшого памятника, очень скромного, на Нину смотрел красивый мужчина, слишком красивый для священника. Отец Александр. Сандро – для местных. Тетя Ася прижала платок к глазам.

– Ты, наверное, не помнишь, как он тебя крестил? Маленькая была еще. Ты босиком бегала по церкви и кричала. А я за тобой. Ты же егоза была, секунду не могла постоять спокойно. И туфли красивые, новые наотрез отказалась обувать. Лето было, – тетя Ася улыбнулась воспоминаниям, – его все любили. И я его любила.

– Тетя Ася, ты поэтому замуж не вышла? – вдруг догадалась Нина. – Потому что Сандро любила?

– Да, поэтому. Он мог жениться, никаких запретов не было, но не хотел. Не я одна в него влюблена была. Многие женщины хотели за него замуж.

И как в подтверждение этих слов к могиле подошла женщина, по виду ровесница тети Аси, и положила цветок на могилу. Тетя Ася посмотрела на нее так, как женщины смотрят на свою соперницу. Та ответила ей таким же взглядом.

– Я ведь так и не успела спросить, почему он не хотел жениться. Ко мне сватались, но я всех с Сандро сравнивала. Он был настоящий мужчина. Таких мало, – продолжала крестная. – От него такое тепло шло, как от нашей старой печки. Просто постоишь с ним рядом, и тебе тепло передается, по всему телу разливается.

– И так жарко, куда еще теплее? – не удержалась Нина.

– Глупая ты, – не обиделась крестная. – Совсем молодая. Я такая, как ты, была, когда Сандро к нам в город приехал. Он эту церковь чуть ли не своими руками ремонтировал. К нему люди тянулись. Он ведь никому не отказывал. Даже Тариэла принимал, слушал. Святой был человек, рядом с ним горе отступало. Но он умер рано. Совсем рано. Вахо его пытался спасти, но не смог. Несколько раз с того света возвращал, сердце заводил, только Сандро все равно ушел. Я, знаешь, тогда даже в Бога перестала верить. Почему Таро живой ходит, Гия живой, сколько плохих людей по земле ходят, а Сандро умер, Тома умерла. Почему они? Никому ведь зла за всю жизнь не сделали. Даже подумать плохо себе не позволяли. Сандро мне часто снится. Тома и он.

Нина вслед за крестной зашла в церковь, поставила свечки, написала записочки о здравии, о упокоении. Когда они вышли, дядя Рафик уже их ждал. Женщины молчали. Рафик выдержал паузу и заговорил первым:

– Ну что, домой? К свадьбе готовиться? – подмигнул он в зеркало Нине. – Ой, это не свадьба будет, а кино! Индийское! Это я вам обещаю. Дядя Рафик никогда не ошибается. Чувствую, работы у меня много будет, да, Ася? Натэлка устроила так устроила! И ведь знаешь, мы думали, что никто не приедет – ни ты, ни Мэри. А ты вот, рядом, кто бы подумал? Да и Мэри мне позвонила – буду ее в аэропорту встречать.

– Конечно, будешь… – буркнула Ася.

– Наверное, мне нужно к Натэле зайти пораньше. А то как-то неудобно – сразу на свадьбу приходить, – забеспокоилась Нина.

– Конечно, нужно. Хочешь, прямо сейчас и поезжай. Рафик, давай завернем, Нино к Натэле довезем, – распорядилась крестная.

– А мы же на кладбище собирались, – вспомнила Нина.

– Завтра поедем. Туда с утра лучше ехать. – Дядя Рафик резко свернул на боковую улицу. – У меня сейчас футбол начнется. Хоть немного отдохну от вас, женщины.

– Вот и правильно, – поддержала тетя Ася. – Сейчас воду дадут, я постирать успею. Вот ее двор. Нина, выходи, потом, когда освободишься, позвони дяде Рафику, он тебя заберет.

Нина покорно вышла из машины и толкнула ворота, которые вели во дворик ее школьной подруги, благодаря которой она и оказалась здесь. Ворота были, конечно же, открыты, как и двери дома. Но Нина постеснялась заходить внутрь вот так, без предупреждения.

– Натэла! Натэла! – позвала она с улицы.

– Кто там? – выглянул из окна маленький щуплый мужчина, почти старик, испуганный, немытый, в грязной рубашке.

– Здравствуйте, я Нина, подруга Натэлы. А она дома?

– Нет ее.

– А когда вернется?

– Ты проходи. – Мужчина уже стоял перед Ниной. Он взял ее за руку и усадил на стул во дворе.

– Может, я потом зайду?

– Зачем? Ты уже пришла. К нам никто не приходит. Натэла говорит, что я людей пугаю. Разве я тебя пугаю? Мне даже поговорить не с кем! Она говорит, что я сумасшедший. Так любой станет сумасшедшим, если сам с собой будет разговаривать. А Натэла замуж выходит. Ты знаешь? Такие дела. Она хочет, чтобы я костюм надел и рубашку. Зачем мне костюм? Мне неудобно. И воротник давит шею. Она хочет, чтобы я задохнулся. – Тариэл сел рядом.

– Ну, свадьба же все-таки, – сказала Нина, чтобы хоть что-то сказать. Она просто не знала, как реагировать в такой ситуации, но потом поняла, что Таро ее не слушал и не слышал.

Она оглядела двор – повсюду валялись старые вещи, грязная обувь, белье, полотенца, на бельевой веревке висело покрывало в дырках и пятнах.

– Пойдем на кухню, я тебя накормлю, – пригласил Тариэл.

– Нет, спасибо, я пойду. – Нина встала.

– Я тебя не отпущу, – строго сказал Тариэл. Нина испугалась уже по-настоящему – Таро говорил визгливым голосом и смотрел на нее с яростью. Он был явно не в себе. Нина вспомнила, что рассказывали Валя и крестная про «приступы», и решила не спорить. Она покорно встала и пошла за Тариэлом в дом, на кухню. Он метался по квартире, поднимал и бросал вещи с места на место. Открыл шкаф и показал ей новый костюм. Надел новую рубашку – Нина отвернулась, чтобы не видеть, как он переодевается, – и так и ходил – с неоторванной биркой и булавками, воткнутыми в воротник.

На кухне он, открывая холодильник, слишком резко дернул за ручку, и оттуда выпала тарелка с кашей. Тарелка разбилась, а каша шлепнулась большой резиновой лепешкой на пол. Тариэл ойкнул и опустился на колени. К ужасу Нины, он начал есть кашу прямо с пола. Руками. Она отвернулась, чтобы не смотреть. Не видеть. Слава богу, что в этот момент пришла Натэла.

– Папа! – закричала она. – Что ты делаешь?

Тариэл испуганно поднялся с пола, как маленький провинившийся мальчик. Натэла кинулась во двор, притащила ведро с тряпкой и начала собирать грязь и осколки. Нина стала помогать. Таро сидел на стуле и плакал.

– Ты надо мной издеваешься! Почему ты такая злая? Кашу жалко? Все в ведро. Даже меня не кормишь! Голодом моришь!

– Папа, перестань, успокойся, я очень тебя прошу, – отвечала Натэла, ползая под столом с тряпкой. – Опять ты принес какой-то хлам? Что опять во дворе творится? Что соседи подумают? Зачем ты покрывало на веревку повесил? Где ты его взял? На какой помойке? Сколько раз я тебя просила ничего в дом не нести! Иди помойся! Вода же есть! И сними эту рубашку! Зачем ты ее надел сейчас?

– Ты такая богатая, а мне ничего не даешь. У тебя же теперь миллион есть! Дай его мне! Где ты деньги прячешь? Я уже все обыскал! Знаю, что прячешь! Ты такая же сучка, как твоя мать! – истерично, фальцетом, закричал Тариэл.

Натэла бросила тряпку, вышла во двор и заплакала.

Тариэл тут же успокоился, сел на диван, включил телевизор и спокойно уткнулся в экран, а через минуту заснул.

Нина, не зная, как себя вести, тоже вышла на улицу и села рядом с подругой.

– Хочешь, я кофе сварю? – предложила Нина. – Успокойся.

– Свари, пожалуйста, там на тумбочке пакет лежит, – сквозь слезы проговорила Натэла.

Нина снова зашла в дом и стала искать кофе. Все-таки кухни в их городе тоже были одинаковыми, и неважно – квартира или частный дом. Здесь в принципе отсутствовало свободное пространство, «рабочая поверхность». Каждый сантиметр был заставлен или бутылками с водой, или старой печкой для хачапури, или банками со специями. Тетя Ася, как и мама, могла нарезать салат на весу, над раковиной, поскольку рядом, на столе, помещалась только тарелка. Видимо, и Натэла владела этим умением – на тумбочке и внутри Нина нашла все что угодно, кроме кофе.

– Тут нет, – сказала Нина, вернувшись во двор.

– Значит, кончился. Надо в магазин идти. – Натэла уже не плакала, а сидела, глядя на свои руки.

– Давай я к соседке схожу! – предложила Нина.

– Сходи, – равнодушно согласилась Натэла.

Никуда ходить было и не нужно. Соседний частный дом располагался напротив, буквально в пяти шагах. Дома разделяла только условная клумба и шланг для полива, который лежал посреди двора, как линия границы. Нина подошла к соседнему дому и только собралась постучать в дверь, как выглянула соседка и протянула ей пакет с кофе.

– Я все слышала, – сказала она. – Тариэл давно такой. Больной. Но тихий. Никого не обижает. Натэла много плачет. Все время плачет.

– Спасибо. – Нина побежала варить кофе.

Натэла за это время даже позу не сменила – так и сидела, рассматривая свои руки.

– Ты какой пьешь? Сладкий? – спросила Нина, отметив, что начала говорить так же, как местные, как она сама говорила много лет назад.

– Средний, – ответила Натэла и, кивнув в сторону отца, заговорила: – Он считает, что я миллионерша и у меня много денег. Смешно, да? Откуда у меня деньги? Так он всем рассказывает, что я теперь богатая, раз у меня жених из Америки. А еще его больное сексуальное воображение… Господи, за что мне такое?

Нина с немым вопросом посмотрела на подругу. Та продолжала:

– Он говорит, что, когда я в школе, к нему женщины приходят. Разные. Ну, чтобы за него замуж выйти. Ты не представляешь, в каком аду я живу! Даже на работе покоя нет. Он звонит мне на каждой перемене. Вроде и жалею, что номер ему дала, а потом думаю, вдруг что случилось? Так он выучил расписание и, как только я в учительскую захожу, звонит. Никто из учителей уже даже трубку не снимает. Знают, что Тариэл. Вот, представь, звонит он мне после второго урока и говорит, что ему срочно нужны тридцать тысяч долларов. Потому что он их Анжеле обещал. И голос такой, как будто не он говорит, не его словами. Я спрашиваю: «Какой Анжеле?» А он хихикает так гадко, что мне плохо становится.

– А ты что?

– А что я? Сначала приезжала, думала, вдруг у него приступ? Конечно, дома никакой Анжелы нет. Я ему лекарства даю, чтобы успокоился, укол делаю и назад в школу бегом. На неделю вроде бы хватает. Не звонит. Сидит и смотрит телевизор. Мне же его даже закрывать на ключ приходилось! А через неделю опять приступ – звонит и требует уже пятьдесят тысяч долларов. И опять срочно. Потому что он обещал Нелли квартиру купить.

– Какой Нелли?

– Вот и я не знаю какой! Его больное воображение. На женщинах он помешался совсем. Я в больницу его возила, врачи сказали, что его нельзя закрывать в доме, только хуже будет. А куда хуже? Если я его не закрываю, он идет и по помойкам вещи собирает. Сюда все тащит. Я выбрасывать и отмывать не успеваю!

– Но, может, к нему правда кто-то заходит?

– Да никого не было! Я и у соседок спрашивала – никто не видел! Это он так после ухода мамы женщин себе всяких придумывает. Хорошо, хоть с ножом по улице перестал бегать – я ведь всю его коллекцию в ломбард отнесла, от греха подальше. Так он считает, что я их зарыла и деньги тоже спрятала. Прихожу домой, а тут все вверх дном – это он искал миллионы.

Нина посмотрела на дом, когда-то сверкавший свежей побелкой. Сейчас он разрушался на глазах. От дома шел дурной запах – старого немытого тела, мочи, отдающей соленой рыбой, разлитого в воздухе безумия и душевной боли.

– А ты с ним говорила? – спросила Нина.

– Конечно. Только он смеялся. Знаешь, как маньяк какой-то. И стал такие вещи говорить, что я уши закрыла. Про маму. Про то, как она ему изменяла, а теперь он может делать то же, что и она. А потом спать лег и утром ничего не помнил.

– А потом?

– Я его в больницу положила. В психушку. А что делать оставалось? Там его полечили, но он должен лекарства все время пить, а он не хочет, прячет за щеку и выплевывает. У меня же работа, я не могу его проверять! Как таблетки не выпьет, так снова начинается. Звонит, денег просит. У него женщины и деньги – навязчивая идея. Последний раз миллион долларов потребовал. Для какой-то Вики. И ты знаешь, если бы я не знала, что он дома один, заперт, я бы поверила, что эта Вика рядом с ним стоит и диктует, что говорить. Он так меняется, как будто совсем другой. Соседка говорит, что в него бесы вселились и надо их выгнать. Знаешь, я уже во все готова поверить, и в бесов тоже. Устала я очень. Так устала, что совсем нет сил. И в больницу его сдать не могу – врачи говорят, что дома ему лучше, в привычной обстановке. А там они его даже привязывают к кровати, чтобы не бегал и пациентов не пугал. Он никому не верит. И мне не верит. Думает, я его обманываю. Так страшно. Знаешь, как это страшно? Господи, что мне с ним делать? За что мне такое наказание?

– А что мама? – спросила Нина.

– Даже не спрашивай, – отмахнулась Натэла. – Соседи говорят, она приедет на свадьбу. Будешь меня держать, чтобы я на нее не набросилась. Я ее не звала.

– А почему?

– Что значит – почему? Почему она меня не любила? Почему уехала и меня бросила? Ты же знаешь Мэри, все знают Мэри. Это в ее стиле. Она уехала, а я осталась. Кто-то же должен досматривать за отцом? А кто? Не она же. И ты знаешь, что меня больше всего злит? – Натэла вся аж вскинулась. – Я все волновалась за здоровье папы, думала, что у него сердце больное или давление. Так вот, я его тут недавно заставила полное обследование пройти. И что ты думаешь? Он здоровее меня! Его хоть в космос завтра отправляй! Все в норме. И сердце, как у тридцатилетнего мужчины. Только с головой плохо. Врачи говорят, что это нормально для его возраста. Ну ты представь себе! Он может прожить больше ста лет, но голову они вылечить не могут. А как он жить будет? Я же с ума с ним первая сойду! И на кого я его оставлю? – Натэла опять заплакала.

Нина не знала, как ее успокоить.

– Ты мне лучше про свадьбу расскажи, – попросила она.

– А что рассказывать? Придешь, все увидишь. Папа, куда ты собрался? – Натэла вдруг подскочила на месте. Таро проснулся, вышел из дома и на цыпочках стал пробираться через двор к воротам. Когда дочь его окликнула, он пулей выскочил из ворот – без рубашки, босиком. Натэла бросилась следом.

Нина посидела еще несколько минут и решила уйти. Когда она вышла на улицу, увидела Натэлу, которая держала Тариэла за руку и тянула к калитке. Тот вырывался и кидался к прохожим. Натэла плакала и уговаривала отца пойти домой. Он кричал на всю улицу, что его дочь прячет миллион долларов. Зарыла во дворе и не отдает.

Нина не стала вмешиваться, поймала такси и поехала домой. Тетя Ася была во дворе – стояла с женщинами.

– Ну как съездила? – спросила она, дождавшись, пока Нина поздоровается со всеми соседками.

– Нормально, – ответила Нина.

– Таро опять с ума сошел?

– Ну, можно сказать и так.

– Воду дадут только в шесть. Иди переодевайся, и на пляж поедем.

– Какой пляж? – удивилась Нина.

– Пляж. Который рядом с институтом. Поехали, пока дождя нет. Рафик нас довезет. Только тебя ждем.

Нина побежала по лестнице. Забыв посчитать ступеньки, она споткнулась и упала, подвернув каблук. Она держала в руках испорченные туфли и думала о том, что никак не может привыкнуть к тому, что здесь жизнь зависит от воды и погоды. Никто не знает, что будет делать завтра. Никто не знает, что будет делать даже через час. Она думала, что ляжет отдохнуть, и никак не могла предположить, что тетя Ася и Рафик уже ее ждут. Они каким-то мистическим образом подсчитали, что Нина вернется от Натэлы через час, и уже за нее решили, что делать дальше.

Нина надела купальник и спустилась вниз.

– Отар, привет, – постучалась она в окно. – Все так, как ты и говорил, вот, каблук сломала на лестнице.

– Давай посмотрю, – улыбнулся Отар. – Иди спокойно, туфли твои новыми сделаю!

– Спасибо, но если не получится, ничего страшного.

– Что ты говоришь? Что значит – не получится? Я не понимаю этого слова!

Нина кивнула и подошла к крестной и дяде Рафику.

– Дедуля, как ты погуляла?! – радостно поприветствовал он ее.

– Поехали, Рафик, уже, – поторопила тетя Ася. – Если я вниз головой сейчас в воде не постою, то дурная буду. Как свечку в воде сделаю, так все хорошо.

– Уже едем! – ответил Рафик. – Нет, я все-таки этого Леванчика убью! Смотри, как машину поставил! Я по воздуху летать должен? – Дядя Рафик сделал погромче радио и чудом вырулил с бордюра, едва не заехав в витрину аптеки. До пляжа они доехали за три минуты – Рафик радостно гудел, продолжая шутить и рассказывать, как Леванчик однажды посадил пассажиров, чтобы доехать до пляжа, но так их заболтал, что те больше к нему не садились.