Текст книги "Щучка"

Автор книги: Маша Ловыгина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

7

…Костя ушёл часа через три, когда темнота за окном стала потихоньку рассеиваться, а в кустах оглушительно запел соловей. Кровать нещадно скрипела под ними, но птичья трель, казалось, перекрывала даже этот постыдный звук. Впрочем, Маше было всё равно, что подумают обитатели дома и какие выводы сделают. Костя, такой горячий, требовательный и стремительный – почему она должна отказываться от удовольствия? Кто знает, как оно будет потом? Кто знает…

Она ещё слышала удаляющийся звук босых ног по коридору, затем стук двери. Уткнувшись в маленькую подушку, Маша коротко вздохнула и провалилась в сон, окутанная запахами сада и ночным птичьим концертом.

В дверь тихо, но настойчиво постучали. Маша открыла глаза, и на неё сразу же обрушились воспоминания прошлого дня, моментально стерев приятные ощущения от луча утреннего солнца, щекочущего шею.

– Кость, ты? Открыто, – приподняла голову и тут же рухнула обратно на подушку. Вставать не хотелось. По крайней мере сейчас, пока ещё так свежи в памяти и на коже прикосновения Костика.

– Машенька, к вам можно? Это я – Катя…

– Да, конечно, – Маша села на кровати, поправляя футболку Цапельского. В зеркале трельяжа отразилось её курносое лицо в облаке тёмных растрёпанных волос.

Домоправительница протиснулась внутрь, неся перед собой небольшой поднос с чашкой кофе и стаканом воды.

– Катя, зачем же вы… – Маша вылезла из-под покрывала и кинулась навстречу, принимая поднос из рук женщины. Поставив его на подоконник, заметалась в поисках джинсов.

– Вы извините меня, Машенька, – Катя отвела глаза, чтобы не смущать Машу. – Я вчера видела вас с Костей, когда вы возвращались. Он так переживает, – она махнула рукой. – Такой скандал здесь был после вашего ухода. Как тогда, с Сашенькой… – короткий вздох. – Бедный Цапелька!

Маша не сдержалась и фыркнула, словно кошка чихнула.

– Вы не подумайте, Маша, я ведь всё понимаю, – Катино лицо страдальчески сморщилось, её глаза наполнились слезами. – Но мальчик… Он очень переживает, – повторила Катя. – Из-за вас…

Маша залпом выпила воду и со стуком поставила стакан обратно на поднос.

– Так-то Костя большой мальчик, поверьте. А то, что произошло, – она пожала плечами, – что ж, нельзя быть готовым ко всему. Спасибо, что не выгнали, дали переночевать.

– Да что вы говорите! – Катя оглянулась и поплотнее прикрыла дверь. – Я же вижу, как Костя к вам относится! Это… это любовь, – Катя молитвенно сложила ладони перед собой. – Вы же тоже..? Тоже любите его?

– Катя, – Маша вздохнула, – я не понимаю, почему мы обсуждаем всё это. И почему это беспокоит вас, а не его близких. То есть, я хочу сказать, что мнение семьи я уже поняла.

– То, что произошло, всего лишь недоразумение… Никто не думает, что с вами что-то не так… Я вот, например… – Катя запнулась, наткнувшись на взгляд Маши, затем продолжила. – Все сейчас собираются внизу на завтрак. Пожалуйста, ради Кости. Тихий семейный завтрак. Вы спуститесь? Поможете мне накрыть на стол? – Катя, не дожидаясь ответа, направилась к выходу.

Маше хотелось верить, что всё будет именно так, как говорит Катя, но в отличие от Люсьена, сказочницей она не была.

Маша прекрасно помнила то время, когда отец вдруг исчез из их жизни. Она училась в школе, брат и сестра ходили в детский сад.

Сначала она не понимала, что происходит. В их квартире словно выключили свет – всё время было темно и тихо. Мама часто плакала, но так, чтобы они не видели. Но Маша видела. Она и раньше была очень наблюдательна, и чем старше становилась, тем острее становились её зрение и умение замечать детали. Вообще она сильно изменилась именно за последние недели перед исчезновением отца. Стала подозрительной, собранной. Постоянно прислушивалась к разговорам взрослых и приглядывалась к происходящему. Почему соседи замолкают, когда она подходит ближе? Почему учителя так пристально рассматривают её на уроке?

Это потом уже поняла, что отца арестовали. Незнакомый молодой человек, пару раз появлявшийся в их доме, оказался адвокатом Маневичевым. Приятный, обходительный, с тихим голосом и белыми гладкими руками. После его визитов мама на какое-то время приходила в себя. Но потом всё опять возвращалось – и на её лице снова застывала скорбная маска.

Когда мать была на работе, а Маша забегала домой перед походом в школу искусств, то старалась по-быстрому прибраться, приготовить что-то нехитрое вроде макарон и компота из сухофруктов.

Однажды во время приборки нашла в родительской спальне под матрасом повестки, судебные письма и копии протоколов и постановлений. Не до конца разобравшись в хитросплетениях юридического языка, остолбенела от осознания, что её отец уголовник. Но в тот день ей не хватило смелости и мозгов, чтобы поговорить с матерью по душам. Так и носила в себе эти переживания, закрывшись ото всех. Маше понадобилось почти два месяца, чтобы в момент ссоры из-за какой-то ерунды бросить в лицо мамы: мол, от осинки не родятся апельсинки. Дура, конечно… Да, видно, характер такой – вместо того, чтобы высказаться сразу, копит, пока не прорвёт. Только прорывает-то всё не в ту сторону…

Как же мать тогда рыдала! Нет бы ударила Машу, влепила бы ей пощёчину, а она завыла и сползла на колени перед ней. Сказала, что она виновата, и что если бы по-другому показания дала, то, может, и не посадили бы отца. А следователь закрутил да выкрутил так, что она и не поняла, как всё у них с потерпевшими срослось. Отец из защитника супруги превратился в преступника. Адвокат Маневичев резину тянул, всё бумажки какие-то таскал на подпись, обещаниями кормил. С тремя детьми-то как голову разгрузишь? Одно радовало, что недорого брал за работу, так всё равно накопленное разошлось очень быстро. Мать на ночные смены стала ходить, чтобы подработать, а Маша с малышами дома оставалась. Даже занятия в художке пришлось пропускать – не успевала брата и сестру из садика забирать.

А на суде так всё преподнесли, что мать чуть не сгорела от стыда и боли – словно это она к парням этим подошла, заигрывала с ними, а муж увидел. Отец лишь смотрел на неё и головой качал, успокаивал, а сам сгорбился и взмок от напряжения. Так ведь мало того, что за решётку упекли, ещё и платить за моральный вред и издержки суда заставили… Вроде и сумма по меркам города невелика, да не было у них денег. А потерпевшие открыто посмеивались, типа на вино да на сигареты им теперь хватит. Мать решила их городскую квартиру тогда продать и купить жильё в пригороде. Знакомые помогли со справками и документами, да и дом в Сажнево нашёлся через коллегу по работе.

Когда отец вернулся, то сразу впрягся, не стал жалеть себя. На местной фабрике нос тоже никто не воротил – в России живём, всё понимаем. И бывший инженер-конструктор стал мастером на ткацком производстве.

Маша окончила школу, поступила в училище. Первый год ездила каждый день домой, а потом родители в городе комнату купили в старом доме. Маленькую, но тёплую и светлую, с видом на парк. Мечта, а не комната! В кредит, конечно. Вторая комната была тоже выставлена на продажу, как поняла Маша, но покупатели почему-то не приходили, и комната пустовала. Маша с удовольствием бы сделала из неё мастерскую, но в ближайшее обозримое будущее такой возможности для себя не видела, а обременять родителей не хотела. В конце концов надо уметь довольствоваться малым.

Потихоньку как-то налаживалось всё. Но Маша не могла забыть того, что произошло с её отцом. Иногда при взгляде на родителей её просто выворачивало наизнанку. Но они были счастливы вместе, да и мелкие подрастали, и Маша не хотела тревожить старые раны, чтобы ненароком всё не испортить. Училась довольствоваться малым… Она заставляла себя успокоиться, не ворошить прошлое, но эти протоколы допросов до сих пор вставали у неё перед глазами. В своей голове Маша пролистывала их до самой последней сухой жёсткой подписи «ст. следователь Б. Е. Хвошня.»

И чего бы ей с Костей сразу не поговорить ещё там, в Сажнево? Ведь была такая мысль, но… Родители так обрадовались, когда они с Костей приехали! Брату и сестре Цапельский тоже понравился. Вёл себя так, как будто ему самому лет тринадцать! Язык не повернулся делиться семейными проблемами. Да и зачем? В прошлом всё… Но как же это прошлое постоянно желает вылезти наружу, словно дрожжевое тесто из кастрюли, и, как всегда, в самый неподходящий момент! А собственно почему неподходящий? Для Цапельских лучшего момента и искать не пришлось. Раз – и кончилась Маша, свалила с горизонта!

«Ну нет, так просто я отсюда никуда не денусь… Откуда же вы всё узнали?»

Маша набрала в рот воды и, положив зубную щётку в прозрачный пенал, посмотрела на своё отражение в зеркале ванной.

«Дядя Жора. Ну, конечно, он же адвокат. Навёл справки, прежде чем познакомиться лично. Когда в семье и окружении существует список достоинств, необходимых для невесты наследника, это как раз самый оправданный шаг. Адвокат! Ещё один Маневичев… – сплюнув в раковину, закрутила кран. – Хорошо, что Костик не пошёл работать юристом. Вдруг бы стал такой же сволочью.»

Ступени под ногами тоненько поскрипывали. Может быть и следовало топать как слон, чтобы оповестить семейство Цапельских о своём приходе, но колени не сгибались, и в спину словно вставили штырь, так что пришлось держаться за перила.

Похоже, что все уже проснулись и собрались в гостиной.

Маша остановилась у картины, чтобы передохнуть и набраться сил. Пейзаж вдохновлял, дарил надежду, но этого было явно недостаточно… Тем более, что разговоры, которые слышала Маша, касались её лично.

…– Костя, ну ты же не дурачок какой-то, что тебе приходится объяснять прописные истины! – Дарья даже не пыталась скрыть досаду в своём голосе.

– Душенька, ну что ты… Костик же влюблён… – мямлил Аркадий.

– А ты вообще помолчи! И хватит жрать!

– Так отчего же, солнышко?

– Как в тебя влезает столько! У меня от всей этой ситуации аппетита нет. Жорж, скажи ему!

– Аркаша… – вяло начал Жорж.

– Да Косте скажи! Если Софья Дмитриевна рассердится…

– Дарья! – в голосе Жоржа появились предупреждающие нотки.

– Кушайте, Кока, кушайте! – Катя зазвенела посудой.

– Костя, ну чего ты молчишь? Какой ты упрямый! Не понимаешь, что мы все зависим…

– Тихо! Слышите? Кажется, идут…

Хлопнула дверь, и все заговорили разом:

– Софья Дмитриевна! Доброго утречка! Как спалось? Чай, кофе?

По полу заёрзали стулья. Дарья, стуча каблуками, прошествовала на кухню и вернулась с баночкой творога. Следом Жорж отправился туда же, чтобы прихватить розетку с вареньем. Натали, словно сонная рыба, выплыла с кухни, зябко кутаясь в шёлковый шарф. Увидев Машу, быстро опустила глаза и юркнула в гостиную.

Маша прижалась к стене и вздрагивала при появлении каждого члена семьи, понимая, что стоит на самом виду.

Катя заметалась туда-сюда с блюдами и чайником:

– Я сырники сейчас ещё донесу, поспели уже. Кушайте! Что же сразу не сказали, что завтракать в гостиной будете… – она заметила стоявшую Машу. – Ты что здесь? Проходи! Видишь, как всё… – подбородок домоправительницы подрагивал.

Маша нехотя спустилась и отправилась вслед за Катей. На кухне был накрыт стол, но было видно, что часть приборов уже перекочевала в гостиную.

– Может нам уехать с Костей? – спокойно произнесла Маша.

– Нет, нет, – Катя затрясла головой и заговорила прерывистым шепотом. – Вы, Машенька, не понимаете! Не надо их сталкивать лбами! И злить не надо. Как-нибудь само… А Сима, она… такая…

– Какая? – спросила Маша.

– Принципиальная.

– В конце концов, если Костя решит, что вот это всё ему важнее, то зачем мне его удерживать?

Катя подскочила к Маше и схватила её за плечи:

– Дурочка, он же любит тебя! Он мне вчера сказал, что ты самая-самая! Как же можно так поступать с человеком? О господи, пойми же ты меня!

– Катя, вы меня извините, но это просто дурдом какой-то, – Маша высвободилась из объятий Кати. – Ладно. Я ещё здесь. Но я не понимаю, что мне делать со всем этим.

– Потерпи, потерпи, деточка! Дай Косте шанс, он уговорит… На вот, неси к столу, – Катя сунула в руки Маши тарелку с горячими сырниками. – А я сметану сейчас достану…

Маша вошла в гостиную и застала всё семейство за столом. Софья Дмитриевна мешала чай в высоком бокале. Рядом с ней сидела Серафима и вертела в руках салфетку. Дарья вяло размазывала творог по блюдцу, Жорж пил кофе, закинув ногу на ногу. Один Аркадий с аппетитом жевал сырник, сдобрив его сгущённым молоком. В воздухе пахло кофе и пионами.

Маша не сразу заметила Костю. Он сидел в кресле спиной ко входу, опустив голову, но, почувствовав появление Маши, вскочил с места.

– Константин! – Зыркнула на него исподлобья Серафима.

– Всем доброго утра! – Маша поставила тарелку на стол и взглядом остановила Костю.

– Катя, принеси сахар! – демонстративно заявила Серафима. – Где ты там? Вечно всё самой приходится делать! – Она вышла из-за стола и стремительно прошагала мимо Маши, едва не задев её плечом.

– Почему так много народу? – Губы Софьи Дмитриевны сложились в брезгливую скобку. – Кто это?

– Вот твой сахар, мама! Но не больше двух ложек, пожалуйста! – Серафима водрузила сахарницу посреди стола.

Тенью за спиной Маши прошла Катя, поставив на стол миску со сметаной.

– Сима, гостям пора уезжать, – проскрипела старуха.

– Маша, я желаю вам всего хорошего! – Первой вступила Дарья, отодвинув от себя тарелку, и отвела глаза. – Надеюсь, вы не в обиде…

Катя охнула и отвернулась к окну.

Аркадий закашлялся, подавившись куском, и потому ничего не сказал, а лишь махнул Маше рукой, на мгновение приложив её к сердцу. Милый жест, должно быть означавший, что он несказанно опечален её уходом.

– Душень… кха-кха… – схватив чашку жены, Аркадий кинул в неё пару ложек сахара.

– Кока, что б тебя! – Даша моментально переключилась на мужа. – Слипнешься когда-нибудь!

– Я уйду с Машей, – Костя выбрался из-за стола и подошёл к ней, взяв за руку.

– О, вот это я понимаю! – Аркадий отсалютовал чашкой и в несколько глотков осушил её до дна.

– Идиот! – взвизгнула Даша.

– Костя, подумай! – покраснел Жорж.

– Пусть идёт, – усмехнулась Серафима.

– А…а… – внезапно Аркадий выронил чашку и упёрся руками в столешницу. Упитанное розовое лицо его стало свинцово-серого цвета, а на толстых красных губах выступила белая пена. Он схватился сначала за горло, потом за живот и стал заваливаться прямо на стол.

– Кока, ты опять подавился? – возмущённо крикнула Дарья. – Это всё твоё обжорство!

Жорж подскочил к Аркадию и обхватил его сзади за грудь. Но Аркадий захрипел, судорожно дёрнулся всем телом и обмяк, повиснув в руках Жоржа тяжёлой бесформенной тушей.

В комнате повисла звенящая тишина, прерываемая лишь тиканьем часов и звуками падающих на пол капель кофе из перевёрнутой чашки Жоржа. Тихий семейный завтрак, кажется, подошёл к концу.

8

– А-а-а… – на одной ноте негромко затянула Катя и тут же захлопнула рот ладонью, сдерживая звук.

Маша почувствовала сильное головокружение.

– Костя, помоги! – Жорж дёрнул шеей и, когда Костя подхватил Аркадия под локти, рванул ворот тенниски у его своего горла. – Сима, воды!

– Вода ему уже не поможет, – Серафима, приподняв левую бровь, чуть отклонившись назад, смотрела на тело Аркадия. Вздохнув, поднялась со стула. – Надо звонить Борису. Мама, как ты?

Рука Софьи Дмитриевны дрогнула. Она медленно опустила свой бокал на стол и промокнула губы салфеткой, оставив на ней отпечаток помады.

– Когда появится Борис, путь зайдёт ко мне в комнату. А сейчас дай руку, – Софья Дмитриевна ухватилась за запястье дочери. – Не могу на это смотреть…

Мать с дочерью обошли стол и скрылись за дверью в соседней комнате. Им никто и слова не сказал, но, когда Катя сделала шаг по направлению к выходу, Жорж так посмотрел на неё, что она охнула и присела на стул Серафимы.

– Оставайтесь все на месте! – Жорж судорожно вытащил из кармана телефон. Вытерев вспотевший лоб, быстро заговорил. – Да, это я. У нас неприятность. Нужна помощь…

«Неприятность?» – Маша не могла отвести взгляда от лежащего на полу Аркадия. К горлу подступила тошнота, и тело её стало словно ватным.

Дарья, белая как мел, продолжала недвижимо сидеть за столом, выпрямив спину и глядя в одну точку. Натали замерла, закусив большой палец руки. По её щекам потекли слёзы.

– Костя, я… – начала было Маша, но Жорж резко выставил перед собой указательный палец, направив ей прямо в лоб, и по слогам повторил:

– Всем оставаться на своих местах!

Маша нервно передёрнула плечами и села в тот самый неудобный стул, в котором «знакомилась» с Софьей Дмитриевной всего сутки назад. Только прижавшись спиной к атласной обивке, поняла, что колени её дрожат, а руки стали неприятно влажными. О такой выдержке, как у Софьи Дмитриевны, ей можно было только мечтать. Вот и Натали, кажется, всё больше погружается в тихую истерику. Дарье тоже не по себе, но она не отрывает глаз от Жоржа. Пожалуй, он единственный, кто понимает, что следует делать. Адвокат…

Костя поднялся с колен и вытер рукавом глаза. Маше очень хотелось подойти и обнять его, но ноги её не слушались, и всё тело словно вросло в этот проклятый стул.

Минут через двадцать со стороны главного входа послышались тяжёлые уверенные шаги. Все, кроме Маши, повернулись на звук, а она так и осталась сидеть, вцепившись в подлокотники.

– Приветствую.

От низкого глухого голоса у Маши побежали мурашки по спине.

Она скосила глаза и увидела ноги в кожаных «казаках».

Мужчина прошёл вперёд, оттеснил Костю и склонился над Аркадием.

Маша заметила крепкую загорелую шею и коротко стриженый затылок.

– Борис, тут такое дело… – засуетился Жорж. – Мы завтракали, и Аркаше стало плохо…

– В скорую звонили?

– Нет, сразу тебе… Буквально секунда… и всё.

Борис разогнулся и обвёл взглядом присутствующих. Обернувшись, увидел Машу. Лицо его не выразило удивления, а вот Маша сжалась, встретив пристальный пронизывающий взгляд. Загорелый до бронзового оттенка, с испещрённой морщинами, будто рубцами, кожей, с крупным носом и густыми седеющими бровями, Борис напоминал киношного ковбоя, если бы не толстая серебряная цепь с крестом на его заросшей волосами груди в разрезе распахнутой джинсовой рубашки.

– Это моя девушка, – Костя выдохнул и, наконец, подошёл к Маше. Хотел положить ей руку на плечо, но посмотрел на свои ладони, которыми недавно удерживал Аркадия, и вытянул руки вдоль тела.

– Ладно, – Борис усмехнулся. – Где…?

Жорж указал на дверь в покои Софьи Дмитриевны, с полуслова поняв Бориса.

– Сейчас я вызову опергруппу и врача. Ничего не трогайте, к телу не прикасайтесь. Можно накрыть чем-нибудь, чтобы не шокировать дам, – он вновь мазнул по Маше взглядом.

– Я хочу уехать! Сейчас же! Мне надо! – внезапно визгливо вскрикнула Натали, истерично заломив руки.

– Жора, объясни своей жене что к чему, – Борис сцепил пальцы и, вытянув кисти, хрустнул суставами.

– Мы дадим показания, и тогда ты сможешь уехать, – поморщился Жорж.

– А ты? – Натали дёрнулась в сторону мужа.

– А я останусь! – Жорж засунул руки в карманы. – Даше потребуется помощь и консультация…

Маша заметила, как дрогнули ресницы Дарьи, а лицо пошло розовыми пятнами.

Через час приехали сотрудники полиции и санитары. Тело Аркадия погрузили в машину, перед этим сфотографировав и записав все данные. Борис спокойно и деловито руководил процессом, словно это он был здесь главным. По сути, так и было – к нему относились с уважением и даже каким-то подобострастием.

Машу тоже опросили – но сказать ей особо было нечего. Её слова мало чем отличались от показаний членов семьи. Она лишь спросила невзрачного оперативника, который, прикусив кончик языка, заполнял бланк, – считают ли они, что Аркадия убили. Но взгляд его, немного осоловевший, дал Маше понять, что ответа ей придётся ждать наравне с другими.

Костя ждал её в холле. Он выглядел подавленным, чего нельзя было сказать о его матери. Дарья, кажется, уже вполне пришла в себя и сейчас стояла в саду, водрузив на нос тёмные очки. С зажатой в пальцах тоненькой сигаретой, в полупрозрачном голубом сарафане она выглядела как на картинке из журнала, и надо было очень постараться, чтобы признать в ней новоиспечённую вдову.

– Хотела сказать твоей матери слова утешения… – Маша погладила плечо Кости, – но не знаю, уместно ли это… Ты как себя чувствуешь?! – она встревоженно заглянула в его глаза.

Костя моргнул, выходя из заметного транса.

– Не могу поверить в то, что произошло. Был человек и… Дикость какая-то!

Маша уткнулась подбородком в грудь Кости и тихо проговорила:

– Мутит от страха. Пока не узнаем, что случилось, наверное, так и будет.

– Я жалею, что привёз тебя сюда.

В ответ Маша промолчала.

– Костя, Дарья! – Серафима, шурша длинным платьем остановилась посреди гостиной.

Борис вышел вслед за ней из комнаты Софьи Дмитриевны. Втроём они провели там достаточно много времени. Катя ходила, словно тень, вытирая глаза.

– Что, Сима? – Жорж выскочил из веранды, вытянув шею, будто долговязый гусь.

– К тебе это не имеет отношения, – Серафима вскинула голову и добавила, – во всяком случае, пока. Займись своей женой. Она достала уже всех истерикой.

Натали действительно было плохо. Она ничком лежала на диване, и спина её вздрагивала от судорожных рыданий. «Тонкая ранимая душа», – сказала Катя, укрывая Натали пледом.

Костя судорожно сжал руку Маши.

– Константин, нам нужно с тобой поговорить, – тон Серафимы не предвещал ничего хорошего.

– Началось…

– Что? – не поняла Маша. – Что началось?

Костя сжал губы и нахмурился.

– Тебе лучше не знать. А ещё лучше – отвлечься. Хочешь посмотреть картины деда? Пойдём, я покажу его кабинет.

Дверь в холле, рядом с которой стоял книжный шкаф с резными дверцами и пыльными полками, оказалась незапертой. Стояк рассохся, и Косте пришлось поднажать плечом, чтобы открыть её.

– Надо починить, – заметил он, – давно не был здесь.

– Константин!!! – загремело на весь этаж.

– Иди, – шепнула Маша и сжала ладонь Кости, прежде чем посмотреть вслед его сгорбленной фигуре.

Она попыталась разобраться в собственных мыслях. Это было сложно – перед глазами всё ещё стояла картина лежащего Аркадия, пронзительные глаза Бориса и растерянное лицо Кости.

Кажется, что всё понятно: Костя – главный наследник Цапельских. Ясно же, что семья ждёт от него продуманных решений и правильных выводов. Но сам он вряд ли готов к этому.

Маша жалела Костю. Всё это время она даже не подозревала, как он несвободен… Теперь ещё и смерть Аркадия – кто унаследует бизнес и все проблемы, связанные с ним? А проблем было предостаточно… Дарья? Вряд ли… Костя как-то упомянул, что матери бизнес Аркадия до фонаря, главное, чтобы деньги бесперебойно падали на карту. В последнее время дела на фирме шли не так хорошо, как хотелось бы – сложно и дорого было достать дерево хорошего качества, фурнитура сплошь китайская, краски, лаки… Кредиты брать страшно – кому хочется попасть в кабалу? А Дарье сколько не объясняй, разговор один – знать ничего не хочу, а хочу на курорт или новую машину. Дорогая женщина, которая знает себе цену. Страшно подумать, как бы повела себя мать Маши, если бы с отцом случилось подобное. И того, что было – хватило с лихвой.

Последнее время Маша постоянно ловила себя на том, что всё время думает, как там родные, как дела у Кости, и рука её непроизвольно хваталась за телефон в желании обзвонить всех и избавиться от назойливых страхов. Все люди разные, конечно. Кто знает, может быть Дарья переживает горе глубоко внутри, не вытаскивая на поверхность свои чувства, как Натали. Костя ведёт себя по-другому, не так, как мать… А она как будто сторонится его. Ну, да не Маше судить об их отношениях.

Кабинет Николая Августовича Цапельского – большой, просторный, сейчас больше всего напоминал склад. Тяжёлые зелёные шторы висели неравномерно, зияя прорехами в стыке карниза и в оторванной кое-где, некогда золотистого, а сейчас ржавого цвета тесьме. Монументальный письменный стол у окна завален книгами и бумагами. Бронзовая чернильница с засохшими внутри мухами, вся покрыта пыльным налётом, повёрнутые «лицом» к стенам картины, холсты, рулоны чертежей и горы подрамников. Два здоровых мольберта и небольшой этюдник скромно стоят в углу рядом с диваном, вся поверхность которого завалена тюбиками, кистями, палитрами и тряпками, перепачканными в краске.

Сердце Маши гулко забилось от знакомых запахов. Руки непроизвольно потянулись к картинам. Она, не обращая внимания на сухую грязь, моментально покрывшую руки, разворачивала их к себе, а затем отходила на несколько шагов, чтобы рассмотреть как можно внимательнее. Было слишком темно, и Маша, прислушавшись к тому, что происходит за дверью, подошла к окну и распахнула шторы.

Теперь, когда пространство кабинета наполнилось светом – неярким, рассеянным, Маша по достоинству оценила всю прелесть этого места. Но удивительное дело – картины, которые она успела разглядеть, не произвели на неё такого же впечатления, как осенний пейзаж на стене между этажами дома. Они были так же мастерски прописаны, но волшебства она больше не ощутила. Всё-таки смерть моментально оставляет отпечаток на чувствах и восприятии, погружая сознание в болезненные переживания.

Копаясь в залежах готовых и незаконченных работ, она вдруг заметила плотный пакет, обёрнутый в газету и перевязанный простой бечёвкой. Маша ощупала его края и поняла, что это холст без рамы. Придерживая одной рукой навалившиеся поверху готовые картины, она вытащила находку и прижала её к груди. Высохшая за долгое время газетная бумага моментально лопнула по краям, типографская краска осыпалась, испачкав серыми разводами футболку, но Маша уже давно не обращала внимания на подобные мелочи. Вся её одежда была в той или иной степени испачкана краской и белилами. Пару минут Маша пыталась сдержать свой порыв и поставить находку на место, но любопытство взяло верх, и она разложила добычу на столе. Аккуратно развязав концы верёвки, Маша развернула картину. Замерев, она смотрела на неё и чувствовала, как к горлу подступает горьковатый ком.

Когда что-то звонко ударилось в оконное стекло, Маша вздрогнула и скомкала газетные листы. Она обернулась и подошла к окну, спрятавшись за висящую штору. Люсьена заметила не сразу – он стоял в тени дуба, спрятавшись так же, как и она, и щурился, пытаясь что-нибудь разглядеть сквозь стекло.

Маша залезла коленом на подоконник и повернула ручку рамы.

– Ты что здесь делаешь?

– Привет! – громким шепотом приветствовал её парень. – Я тебя увидел и камешек бросил.

– Поняла уже! – Маша нервно оглянулась на дверь. – Зачем ты пришёл сюда?

– Хотел узнать, что случилось. К вам менты приезжали…

– Подожди, я сейчас, – Маша махнула ему рукой, чтобы он отошёл от окна подальше, а сама вернулась к столу. Попытка опять обернуть картину газетой закончилась неудачей – газета буквально расползлась у неё в руках. Маша, не решившись оставить её ни на столе, ни на полу, подумала о мольбертах и этюднике. Взявшись за края картины, она аккуратно подняла её и понесла в угол кабинета, не сразу увидев, как под ноги упал сложенный лист бумаги. Лишь накинув на холст кусок буро-лиловой марли, Маша подняла его и сунула в карман. Затем закрыла окно и вышла из кабинета.

На кухне шумела вода. Маша на цыпочках прошла мимо, бросив взгляд в сторону гостиной. Жоржа не было. Натали так и лежала на диване, укрытая пледом, а в воздухе тоскливо пахло валерьянкой.