Текст книги "Блондинка и брюнетка в поисках приключений"

Автор книги: Маша Царева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

ГЛАВА 3
Сказка о Золушке – это всего лишь сказка

МИРА

В лайнере «Бритиш Айрвейс» нам досталось место рядом с девицей примерно нашего возраста, которая представилась как «Кристина, визуальный мерчендайзер». Мы сразу прониклись к ней уважением, хотя до конца полета так и не поняли, в чем именно состоят ее профессиональные обязанности или хотя бы к какой области они относятся.

Посовещавшись, мы пришли к единогласному решению, что она, скорее, не хороша собой, а в высшей степени ухожена. Хотя сама Кристина нагло преподносила себя как красавицу.

Она первая с нами заговорила. Вот как вышло: улыбчивая стюардесса на певучем английском попросила ее поставить сумку под сиденье впереди стоящего кресла. Кристина возмутилась, хотя ее массивный коричневый баул едва ли вообще соотносился с понятием «ручная кладь». Стюардесса вежливо, но твердо стояла на своем. И тогда, нехотя подчинившись, Кристина повернулась к нам и, приподняв на лоб темные очки от «Гуччи», со вздохом пожаловалась:

– Кошмар, неужели моя сумка за две тысячи долларов должна стоять на замызганном полу?

Мы с Настасьей уставились сначала на баул, потом друг на друга. Шутит она, что ли, – две тысячи долларов за какую-то потертую сумку? Хотя я, разумеется, слышала об аксессуарах от-кутюр, которые выпускаются всего в нескольких экземплярах, являются предметом вожделения всех подписчиков журнала «Вог» и достаются, как правило, кому-нибудь вроде Ксении Собчак. Но на мой неискушенный взгляд, багаж нашей соседки выглядел если не убого, то как-то незаметно.

Во взгляде Настасьи я прочитала неприкрытое восхищение. Настя у нас такая – этикетки и ценники действуют на нее как волшебная дудочка на крысу. Стоит ей увидеть лейбл «Готье» или «Кензо», как она готова признать помеченную им тряпку гениальным шедевром портновского искусства. Недавно я сама была свидетельницей того, как Настя купила ужасный перекособоченный свитер только потому, что он стоил двести долларов. Ее логика наивна: «Если за эту вещь просят такие деньги, значит, она их стоит!»

– Ну что за жизнь! – сокрушалась Кристина.

– Мне бы такую, – простодушно вздохнула Настасья.

Соседка посмотрела на нее (ну и на меня заодно) заинтересованно. Я заметила, что ее небольшие голубые глазенки буквально нас сканируют, замечая внешние противоречия недавно и резко разбогатевших девушек. У нас обеих был свежайший маникюр, дорогие стрижки, новые модные духи и дизайнерские куртки. В то же время на Насте были видавшие виды кеды «Конверс», которые лично у меня ассоциировались с тоскливыми школьными уроками физкультуры. А я держала на коленях тряпичную сумочку из молодежного магазина «Манго».

Кристина криво улыбнулась и представилась. Я поняла, что она решила: мы ей не чета, но в то же время с нами можно поболтать, убивая медленно тянущееся время полета. К тому же за наш счет неплохо было бы поднять собственную самооценку, купаясь в нашей зависти, как в молочной ванне Клеопатры. Я таких высокомерных девиц просто терпеть не могу. Хотя и понимаю, что дело тут не в принципиальности, а в каких-то внутренних комплексах: просто я знаю, что мне никогда не стать такой же шикарной и наглой, как они. Но ничего: во-первых, мы тоже не лыком шиты и носим куртки от «Мэйнэйм», а во-вторых, не зря же мама мне твердила, что главное духовность. Я легко смогу выбить почву из-под ее раздражающе стройных ног, заведя разговор, который она не сможет поддержать в силу низкого интеллекта. Например, о философии Канта. Нахмурившись, я поняла, что из философии Канта знаю только то, что он родился в Кенигсберге.

И тут Настя спросила, сложив ручки на груди:

– А откуда у вас такая дорогая сумочка?

Я умоляюще на нее посмотрела. Неужели Настасья не понимает, что разговор двух женщин – это в некотором роде поединок, выяснение, кто сумел забраться выше по социальной лестнице. Что ни в коем случае нельзя так простодушно восхищаться сумками малознакомых профурсеток. Если кто-то тычет тебе в лицо дорогой сумочкой, то стоит с презрительной улыбкой вытянуть руку, сверкнуть купленными в палатке часами и с равнодушным зевком соврать, что это «Лонжин».

Но было поздно – на мерзком лице Кристины появилась самодовольная ухмылка.

– Любовник подарил.

Рот Настасьи открылся еще шире, его примеру последовали и глаза. В тот момент она была похожа на симпатичную, но невероятно тупую сову.

– Да ты что?! А я-то, дура, радовалась, когда любовники приносили мне коробку «Рафаэлло»!

Кристина снисходительно улыбнулась:

– Каждому свое.

– А кто твой любовник? – Настасья даже раскраснелась от волнения.

На мой взгляд, она вела себя совершенно неприлично. Так что во имя спасения нашей репутации я была просто обязана вмешаться в разговор.

– Богатый старпер? – весело предположила я. – Всю жизнь пахал как проклятый, а теперь ищет, куда бы приткнуть свои дряблые чресла?

– Мира! – со смехом перебила Настасья (и все испортила). – Ну кто же называет член чреслами? Еще бы сказала «нефритовый стержень»!

– В любом случае, нефритовый стержень моего любовника еще ого-го, ему тридцать пять, – Кристина неловко продемонстрировала наличие чувства юмора.

И в тот момент, когда я собиралась напустить туману, намекнув о том, что встречаюсь с арабским шейхом или техасским нефтяным магнатом, Настасья вдруг с милой улыбкой выдала нас с потрохами:

– А у нас никого нет!

Ну вы подумайте! Нет бы говорить за себя одну, если уж ей так хочется попрактиковаться в художественном самоуничижении.

– Поэтому вы и летите в Лондон? – понимающе улыбнулась Кристина.

Мы переглянулись. Я навострила уши, предоставив возможность Насте продолжить атаковать нашу соседку вопросами и восторженными замечаниями.

– То есть как? – Приподняла брови Настасья. – Мы просто решили развеяться, посмотреть мир… Мы обе авантюристки, любим приключения. И обе хотим сменить обстановку…

– Если так, то Лондон придется вам по душе, – усмехнулась Кристина.

– Не сомневаемся! У нас есть путеводитель, и там такая красота! – Я обреченно вздохнула, когда Настя достала из-под переднего сиденья свой огромный спортивный рюкзак, который больше подошел бы альпинисту, собирающемуся совершить восхождение на пятитысячник, а не хрупкой блондинке, которая летит в одну из самых светских столиц мира.

Я заметила, что Кристина смотрит на Настин багаж с пренебрежением, и окончательно укрепилась в мнении, что эта девица мне решительно не нравится. Настасья же, которая дальше своего носа не видит и считает всех окружающих людей потенциальными друзьями, как ни в чем не бывало извлекла из бокового кармашка путеводитель.

– Вот! Тауэрский мост, Букингемский дворец, Трафальгарская площадь! Красота-то какая! Вообще-то мы впервые за границей… Я прочитала его от корки до корки. Интересные музеи отметила синим маркером, а магазины – красным.

Я мимоходом заметила, что красного цвета на страничках куда больше, чем синего.

– Я имела в виду совсем не это, – снисходительно улыбнулась Кристина, – магазины, конечно, в Лондоне роскошные. Но обычно девушки едут туда не за этим.

– А за чем? – растерялась Настя.

– Чтобы попытать свое счастье в… матримониальных делах, – загадочно улыбнулась Кристина, – общеизвестный факт, что в Британии полно богатых холостяков. Лордов, великосветских бездельников, распоряжающихся огромными родительскими состояниями, и даже принцев. В то же время английские девушки похожи на лошадей. Конкуренция там гораздо меньше, чем в Москве или в Нью-Йорке. Сечете?

– Наверное, об этом знаешь не только ты? – прищурилась я. – Если это так, то сотни охотниц со всего мира едут туда, чтобы охмурить несчастного лорда.

– Все равно шансы высоки! – уверенно воскликнула Кристина. – Вот, например, я лечу уже во второй раз. По приглашению мужчины, за которого не стыдно и замуж выйти. Обидно, что в прошлый раз я с ним совсем не пообщалась. Потому что мы познакомились в аэропорту. Он вернулся из Токио, с деловых переговоров. А я возвращалась в Москву. Мы говорили не больше десяти минут.

– И он тебя пригласил? – недоверчиво спросила Настасья.

– Ничего удивительного, – вздохнула Кристина, – я уже привыкла к тому, что моя необычная красота и мое обаяние так действуют на мужчин. (На этих словах я даже поперхнулась, и Настасья услужливо похлопала меня по спине.) Да, всего за десять минут он потерял голову и теперь приглашает меня к себе. Разумеется, он оплатил и билет, и визу, и мое проживание в отеле «Ритц».

– А как же любовник? – мстительно ухмыльнулась я. – Тот, что сумочку подарил? Выходит, ты ему изменяешь?

Кристина даже не смутилась.

– Нам было суждено родиться женщинами, – философски вздохнула она, – главная женская трагедия – в быстро увядающей красоте.

– Да ну? – оживилась Настасья. – А мой последний мужчина был уверен, что в отсутствии мозгов.

– Возможно, он был отчасти прав, – Кристина красноречиво взглянула на мою подругу, – а что касается красоты… У мужчины есть вся жизнь для самореализации. А у нас – всего коротенький промежуток между восемнадцатью и двадцатью восьмью. Если за это время не удается захомутать никого приличного, то пиши пропало. Поэтому иногда нам простительно быть жестокими.

Я напряглась – через четыре месяца мне должно было стукнуть как раз двадцать восемь лет. Настасье, кстати, тоже, месяцем позже.

– А почему пиши пропало? – возмутилась она. – Чем отличается двадцативосьмилетняя женщина от, скажем, двадцатишестилетней? Почему ты считаешь, что у первой шансов нет?!

– О-о-о, какая ты наивная, – с неприятной улыбкой протянула Кристина, – двадцать восемь – это почти тридцать. Не буду утверждать, что это конец света. Но первоклассный мужик никогда не свяжется с тридцатилетней бабой. Тем более в наше время, когда модельный бум выводит на подиум и тринадцатилетних.

– Но как же так… – растерялась Настасья, – вот моя двоюродная сестра в прошлом году вышла замуж, а ей уже сорок три… Дядя Костя – мировой мужик. Добрый, золотые руки и зарабатывает хорошо. Купил вот трешку на Красных Воротах. И сестре моей машину подарил, «Шкоду»…

Я зажмурилась и покачала головой. Лучше бы она не упоминала про «дядю Костю – золотые руки». Сейчас начнется.

Кристина меня не разочаровала.

– Я не говорю про обычных мужчин, дурочки, – расхохоталась она, – речь идет только о первосортных. Каких в этом мире можно по пальцам пересчитать. Самые сливки, конечно, заняты – разными выскочками типа Клаудии Шиффер или Николь Кидман. Но и нам, простым красавицам, есть чем поживиться.

– Хорошо, пусть они любят молодых и красивых, – неугомонная Настасья попробовала подойти с другой стороны, – но, например, мы с Мирой внешне мало чем отличаемся от двадцатипятилетних девчонок. Я могу соврать, что мне двадцать пять, и это сойдет мне с рук. Мы замечательно сохранились, никаких морщин.

Мне пришлось даже отвернуться, чтобы уберечь себя от сканирующего недоброго взгляда Кристины, подмечающего каждую неопрятную родинку, каждый невыщипанный волосок, каждую черточку, забытую строгим временем на моем лице.

– Так и есть, – вкрадчиво улыбнувшись, согласилась она, – но на обмане отношений не построишь. И пусть сейчас ты выглядишь хорошо, но через пару лет обязательно начнутся проблемы. Сначала вдруг выяснится, что ты больше не можешь выскочить из дома просто так, без тонального крема.

Потом тебе захочется силиконовую грудь. Потом твой мужчина наконец заметит, что в сравнении с девушками его друзей ты выглядишь как кляча, главное хобби которой – неумеренное пожирание соевых батончиков. Потом ты колешь «Ботокс». Ну а потом начинается самое ужасное.

– Морщины? – ахнула Настасья.

– Нет, материнский инстинкт, – утробно хохотнула Кристина, которая с каждой минутой становилась мне все менее приятна, – на кой крутому мужику нужна женщина с такими проблемами?

– Сколько же лет тебе? – оборвала ее я, пока Настасья осмысливала информацию.

– Двадцать четыре, – самодовольно ответила она, – самый шоколад. А вам, девочки?

Она и так знала верный ответ, поэтому мы с Настасьей затравленно промолчали. Несмотря на то что еще и года не прошло, как я познакомилась с Настей, но я уже могла похвастаться, что знаю ее как облупленную. Причина не в том, что ее сущность была прозрачна, как мелководная речка, а в том, что мы с ней были удивительно, почти по-родственному похожи. Правда, идентичность проявляла себя лишь в генеральной жизненной позиции. Мы обе были убежденными гедонистками. Сильнейшей нашей эмоцией была немедленная жажда жизни. Мы были духовными Гаргантюа, мы желали пожирать новые впечатления пригоршнями, залпом пить эмоции, хватать приключения охапками. Все это не мешало нам оставаться разными в мелочах. Самым главным нашим различием являлось отношении к религии, называемой «культ собственного тела». Настасья была ее убежденным адептом.

Я же молилась своей молодости только изредка, под настроение. Она считала, что внешность – это две трети женского успеха, я же всегда полагалась на иные тактики.

Я знала, что жесткие и несправедливые замечания самолетной Кристины надолго озадачат Настасью и приведут в конце концов к тому, что она потратит сотни и сотни фунтов на совершенно ненужные ее юной бархатной коже косметические примочки. Мне придется часами таскаться с ней по косметологам и ждать ее в коридорах, почитывая бесполезный глянец.

Уже только за это я Кристину возненавидела, хотя на то были и другие, более веские причины.

До конца полета мы больше не разговаривали с Кристиной. Она и сама не горела желанием: видимо, в ее сценарии отведенная нам роль подошла к концу. Кристина достала из своей сумки крошечный плеер и черную бархатную повязку на глаза, на которой хрусталиками Сваровски было вышито ее имя.

– До чего мерзкая девка, – шепнула я Настасье, когда из наушников нашей соседки раздались ритмичные звуки R amp;B.

– Ответь мне на один вопрос, – трагически прошептала та в ответ, – ты что, тоже думаешь, что мы с тобой никуда не годимся?

НАСТАСЬЯ

Увы, на московской ярмарке невест предложение во много раз превышает спрос. Конкуренция жестока – и глазом моргнуть не успеешь, как тебя безвозвратно определят в категорию «некондиционный товар». Все более-менее приличные мужчины избалованы – осмотритесь по сторонам, на одного пригодного к употреблению индивида мужского пола приходится несколько десятков красивых, самостоятельных остроумных дам. У одного моего знакомого художника, Олега, ранняя лысина, вечно рваные носки и незалеченный кариес. Девушек он меняет, как трусы «неделька». То появится под руку с девятнадцатилетней журналисточкой со звонким смехом и дорогой сумочкой, то нежно воркует с тридцатипятилетней пряной красавицей, хозяйкой модной галереи. Была у него профессорская дочка, Лика, которая наняла частного детектива, чтобы отследить его сексуальные связи. И не лень ей было тратить время, деньги и нервы ради такого никчемного, по сути, мужика? Еще была некая поэтесса, бледное создание с тонкой душевной организацией, которая, когда Олег ее бросил, попробовала свести счеты с жизнью (к счастью, ее спасли). Однажды я спросила: почему ты так себя ведешь, Олег? Как так получилось, что ты стал безжалостным бабником? Он не постеснялся ответить правду: я тут ни при чем, они сами мне на шею вешаются. Зайди вечером в любой кабак, везде полно нарядных баб с голодными глазами. Я ничего никому не обещаю и уж точно не виноват, что они надеются.

Вот и получается, что мужчины чувствуют себя подарками судьбы и привередничают…

Согласно личной статистике моей приятельницы Олеси, в Москве проживает не меньше пяти тысяч холостых миллионеров. Цифра внушает оптимизм, не правда ли? К тому же ареал обитания данного привлекательного подвида известен – в любом журнале о досуге найдется список ресторанов, в которые не попасть девушке, если у нее нет туфелек от Maнолo Бланика. Но не стоит раньше времени потирать ручонки, потому что девушек, мечтающих заарканить одного из них, еще больше. Причем времена силиконово-коллагеновых блондинок, щебечущих, как героини комиксов, интересующихся преимущественно распродажами и заливисто хохочущими над матерными анекдотами, остались далеко в прошлом. Это обидно. Над блондинками можно было бы хотя бы украдкой посмеиваться, пеняя на грубый мужской вкус. Однако сегодня на тропу войны выходят роскошные выпускницы МГИМо с ногами от ушей, безупречным вкусом, прекрасной политической осведомленностью и отточенным чувством юмора.

Вот упомянутая выше Олеся, например. Стоит в радиусе пяти метров появиться интересному мужчине, как она резво откидывает крышечку своего новомодного мобильного телефона, наугад тыкает в серебристые кнопочки и начинает с очаровательной улыбкой (у этой заразы еще и ямочки на щеках) говорить на французском, почти без акцента. Французский язык и так мурлыкающе сексуален, а уж когда им жонглирует красавица модельной внешности… Уловка действует почти безотказно, мужчины млеют и подходят к нашей расчетливой принцессе знакомиться. Кстати, язык у Олеси подвешен что надо. Мгновенный нокаут – эта девушка не только хороша собой, но и интеллектуально развита.

Вывод таков: чтобы обратить на себя внимание мужчины, недостаточно быть просто длинноногой улыбчивой феей. Надо, чтобы в запасе были серьезные козыри вроде блестящего образования, или умения разбираться в породах лошадях, или знание четырех европейских и одного азиатского языков, или творческое хобби вроде создания витражей, или собственную фирму. Козырей, которых нет у меня.

Что я могу предложить выдающемуся мужчине, кроме белых ухоженных волос, нежной кожи и тугой попки?

Поэтому такие девушки, как Кристина, всегда действовали на меня вдохновляюще. Раз Фортуна не обошла их, в целом посредственных, своим вниманием, так, может быть, и вашей покорной слуге может перепасть что-нибудь от капризницы судьбы?

МИРА

Заблудиться в лондонской подземке ничуть не сложнее, чем навеки сгинуть в лабиринтах Минотавра. От аэропорта до гостиницы мы добирались два с половиной часа, а все потому, что три раза умудрились сесть не на тот поезд.

Зато на финишной прямой нас ожидал приятный сюрприз: выяснилось, что наша гостиница находится в самом сердце Лондона, в начале улицы Пикадилли. Нами было дружно решено не тратить вечер на отдых, а немедленно приступить к реализации обширных туристических планов, которые состояли в том, чтобы:

А) осмотреть все возможные достопримечательности, сфотографироваться на фоне Биг Бена и Тауэрского моста; познакомиться с миловидными британцами

Б) и проверить, так ли холодны и сдержанны английские джентльмены, как их привыкли изображать в анекдотической литературе.

– Знаешь, чем отличается секс с русским мужчиной от секса с иностранцем? – хитро прищурившись, поинтересовалась я.

Настасья возвела глаза к потолку. На мои шутки она реагировала, как будто бы была вскормленной взаперти английской розой, и это казалось мне забавным.

– Ну, – любопытство оказалось сильнее лжебританской сдержанности.

– Русские мужчины считают, что оральный секс – это одолжение. А для иностранцев это всего лишь предварительная ласка.

– Мира, – укоризненно воскликнула Настасья, – я не собираюсь такое выслушивать. И мне вовсе не любопытно узнать, какие британцы в постели. Может быть, я… встречу здесь свою судьбу.

– Надеюсь, что моя судьба – провести эту ночь не в одиночестве. И уж конечно, не в твоей унылой компании, – расхохоталась я.

Пролистав путеводитель, я наметила для нас примерный план экскурсии. Настасья – девушка романтичная, она вечно витает в облаках, думает о чем-то своем, улыбается собственным мыслям и не умеет планировать жизнь. Она из тех дурней, которые, идя по улице, рассматривают свои туфли и в конце концов пребольно натыкаются лбом на фонарный столб. Так что роль доморощенного экскурсовода самовольно взяла на себя я.

Я решила, что мы наскоро перекусим в отеле, потом пройдемся в сторону Трафальгарской площади, где посидим в уютном уличном кафе, после чего отправимся на набережную, посетим галерею Тейт, прокатимся на огромном чертовом колесе и пешком вернемся в район Пикадилли, чтобы пообедать в прилегающем Китайском квартале. Собственный план казался мне продуманным и логичным. Я предупредила Настю, что надо одеться поудобнее. Сама я предпочла дорожные широкие джинсы, которые пусть и не добавляют моему облику элегантности, зато удобны, как пижама, простую белую футболку и разношенные удобные кроссовки.

Настасья обычно не выходит из дома, не завив волосы с помощью электробигудей и не наложив полный макияж, так что я совсем не удивилась, когда мне битый час пришлось дожидаться ее в холле отеля, почитывая бесплатные журналы.

По-настоящему я удивилась, когда Настя наконец вырулила из лифта. Если честно, то я была не единственной в своем роде – у привратника, у меланхоличного бритта, работающего за стойкой рецепции, а также у продавца шоколадок и чистильщика обуви тоже отвисли челюсти. В первый момент я решила, что у моей подружки началось психическое расстройство и она перепутала день с ночью, а гостиничный холл – с уединением собственной ванной.

Однако, приглядевшись получше, я заметила, что невесомый предмет одежды, который поначалу был принят мною за ночную рубашку, на самом деле является полупрозрачным летним сарафанчиком. Должно быть, Настасья приобрела его в магазине для профессиональных стриптизерш. На ее ногах были сабо без задника на таком высоком каблуке, что она слегка покачивалась при ходьбе.

Я поднялась ей навстречу. Привратник и чистильщик обуви понимающе переглянулись: видимо, они приняли нас за двух влюбленных лесбиянок. Причем мне и моим раздолбанным кроссовкам в этом тандеме отводилась брутальная роль.

– Ты что? – выдохнула я, обретя способность говорить. – Я же специально тебя предупредила, что надо одеться поудобнее!

Настасья сделала обиженное лицо.

– Я и оделась максимально удобно. Я всегда в таком виде по магазинам хожу. И знаешь почему?

– Почему? – машинально спросила я, ожидая услышать в ответ, что продавцы мужского пола отдают ей вещи бесплатно.

– Да потому, что эти туфельки легко скидываются с ноги, и я могу примерить хоть сто пар обуви! То же самое и с платьем. Раз – и его нет! А вот тебе, моя дорогая, придется попотеть в примерочных, – она критически осмотрела меня сверху донизу, – представь, сколько возни будет с одними только шнурками!

Я не знала, что на такое и сказать.

– Но мы же… Мы же… Собирались отправиться на экскурсию! Я думала, что мы сначала осмотрим достопримечательности, – беспомощно возразила я.

Лицо Настасьи окаменело.

– Подруга, ты сошла с ума? Королевская резиденция стоит на одном месте уже черт знает сколько лет. То же самое относится и к Вестминстерскому аббатству, и к колонне Нельсона, и к прочим местам, куда ты так стремишься попасть.

Достопримечательности – это вечное. А магазины – преходящее. Не успеешь и глазом моргнуть, как какая-нибудь нахалка уведет из-под твоего носа уцененный на семьдесят процентов плащ от Вивьен Вествуд, – ее взгляд затуманился, – Мира… Я вижу это… Я могла бы купить пышную юбку и туфельки, как у Сары Джессики Паркер… Я могла бы…

– Твоя мечтательность начинает меня раздражать, – отрезала я.

– Но ты подумай сама, – округлила глаза Настасья, – может быть, в этот самый момент другие, более расторопные девушки уже рыщут по магазинам. И вот-вот они наткнутся на вещи, самой судьбой предназначенные нам!

Я могла бы, конечно, поспорить с ее философией, но не видела в этом смысла. Глаза магазинной маньячки Настасьи уже сияли неоном вывесок, пестрели плакатами «Sale!». Ноздри ее хищно раздувались, подбородок был вздернут, и какая-то значительная часть ее существа уже находилась в ближайшем будущем – примеряла вошедшие в моду латексные сапоги, вертелась перед зеркалом и на ломаном английском спрашивала у продавщиц: «А не кажется ли вам, миссис, что в этих бриджах моя задница, мягко говоря, толста?»

НАСТАСЬЯ

Итак, мы отправились по магазинам. Я в своем любимом летнем сарафане, который восхищенным недоумением отражался в глазах встречных мужчин и сухим комком застревал в области их кадыков. И Мира, похожая на агрессивную феминистку, яро старающуюся подчеркнуть свои лесбийские наклонности. Может быть, Мира считала, что если она наденет джинсы на три размера больше, то ее попа будет смотреться, соответственно, на три размера меньше. В любом случае, она жестоко ошибалась. Будь я подругой получше, непременно отвела бы ее наверх, в номер, и заставила бы переодеться, а потом мы дружно сожгли бы ее бесформенный скафандр путешественницы, точно тряпичную куклу на масленицу. Но, во-первых, жажда новых впечатлений подталкивала меня в спину кулаком, а во-вторых, я знала, что в такие моменты моей Мире все равно наплевать на внешний вид.

– Итак, с чего начнем? – Я деловито сверилась с путеводителем.

Мира неопределенно пожала плечами, и тогда я решила за двоих: с обуви.

Еще в метро, в процессе утомительного переезда из Хитроу, я заметила, что львиная доля британских молодых девушек щеголяет в удобных замшевых сапожках без каблука. Причем носят они сапожки эти прямо без колготок, на голые ноги. И совершенно игнорируют то обстоятельство, что за окном июнь и жгучее солнце давно и решительно отобрало у весны погодные права.

Поэтому мы направили наш путь в двухэтажный бутик модной обуви на Оксфорд-стрит, о котором я накануне вычитала в путеводителе.

Там, в просторном кондиционированном обувном раю, Мира в очередной раз продемонстрировала мне свою неадекватность. Пока я взволнованно перебегала от сиреневых туфелек с забавными меховыми помпонами к ковбойским сапожкам с бахромой, она сидела на кожаной банкетке со скучающим лицом. Всем своим видом она подчеркивала, что находится в чуждом ей мире. Хорошенькая продавщица попробовала заинтересовать странную посетительницу, по собственной инициативе притащив ей коробки с самыми популярными моделями. Мира с противной вежливой улыбкой смотрела на алые босоножки, и на обтягивающие ботфорты, и на вьетнамки, украшенные фальшивыми изумрудами, и молчала.

Поведение Миры меня, конечно, раздражало, но я не собиралась портить свой личный праздник из-за того, что кому-то кажется, что обувь – это неважно. Поэтому, изредка недовольно поглядывая на Миру, я со скоростью олимпийского бегуна на короткие дистанции носилась по магазину, сгребая в охапку понравившиеся экземпляры. Продавщица вскоре поняла, что из присутствующих я самая перспективная покупательница, и оставила всех прочих клиенток в мою пользу. Она носилась по торговому залу за мною по пятам и вещала: а вот такие туфельки на днях купила себе Кейт Мосс, а вот такие – девушка принца Уильяма.

– Ну и зачем ты столько набрала? – спросила Мира, когда я, запыхавшаяся, приземлилась рядом с нею, чтобы перемерять все отобранные образцы.

Вопрос казался мне непонятным.

– Как зачем? Вот смотри, эти туфли прекрасны для первого свидания, они такие романтичные, воздушные, как у Золушки. А вот эти вписываются в образ роковой женщины, в стиле садо-мазо. А вот эти…

– Стой-стой, – перебила меня Мира, выдернув из обувной охапки нечто сильно смахивающее на тапок, в котором моя бабушка пропалывала огород в дождливые дни, – а это еще что за гадость?

– По поводу них я и сама сомневаюсь, – я отправила виноватую улыбку продавщице, – но она сказала, что это винтаж, тридцатые годы. Очень модно.

Мира брезгливо сморщила нос, тапок выпал из ее ослабевших пальцев. Продавщица ахнула так, словно Мира швырнула на кафельный пол драгоценное яйцо Фаберже, – подбежав к изрядно поношенной обувке, она нежно прижала ее к груди.

– Настасья, а родители никогда не говорили тебе, что нельзя носить чужую обувь, – нравоучительно сказала Мира, – потому что у ее прошлого хозяина мог быть, например, грибок стопы?

Мне только и оставалось, что пролепетать:

– Но продавщица сказала, что все вещи винтаж дезинфицируют и только потом выставляют на продажу…

– Пойдем отсюда, – Мира поднялась с банкетки и схватила меня за руку.

– Но…

– Пойдем! Ты что, ничего не заметила?

Она смотрела на меня презрительно и грозно, сдвинув брови, и мне вдруг стало стыдно, что я не заметила вокруг ничего, кроме божественно милых туфелек и сапожек; я заозиралась по сторонам, сканируя ищущим взглядом пространство, но все равно так и не поняла, что именно я должна была заметить.

– Здесь никто не покупает обувь за свой счет, – прошипела Мира, – мы приперлись в один из самых дорогих магазинов города, и ты собираешься оставить здесь половину наших, между прочим, общих денег!

– Ты ведешь себя как зануда муж!

Осмотревшись по сторонам более внимательно, я наконец поняла, что имеет в виду моя наблюдательная подруга. Возле нарядно оформленных стендов с обувью кучковались женщины. В их глазах была нетерпеливая страсть, в их руках были разномастные туфельки, а за их спинами… нетерпеливо перетаптывались холеные мужчины!

Вот миниатюрная блондиночка с точеными ножками удобно усаживается в кресло, скидывает свои золотые босоножки и примеряет точно такие же, только серебряные. А рядом топчется ее любовник (или супруг?), который посматривает на часы и торопит барышню:

– Золотце, покупай что хочешь, только пойдем скорее отсюда!

А вот высоченная негритянка, явно манекенщица, в низко сидящей на бедрах джинсовой юбке, чуть ли не обнюхивает алый замшевый сапог. Рядом с нею стоит прилизанный тип с крашеными каштановыми волосами и рыхлым тошнотворным брюшком. Тип ужасен, но у него в руках толстенькое портмоне, которым он ритмично постукивает по пухлой ладошке.

В самом углу вообще творится ужас что – две совсем молоденькие девушки, на вид пятнадцатилетки, вырывают друг у друга пятисотдолларовые лакированные башмачки в стиле Чарли Чаплина. Во мне мгновенно просыпается педагог, к тому же завистливый: вот когда мне было пятнадцать лет, я, между прочим, донашивала за сестрой ее жуткие выпускные туфли из кожзаменителя. Туфли были душераздирающе фиолетовыми, с пошлой жемчужной пряжкой, но мне они казались верхом совершенства. Именно в этих туфлях я приехала покорять Москву. Интересно, откуда у этих наглых пигалиц могут быть деньги на такую покупку?

Об источнике чужого богатства думаю я недолго, потому что в следующую секунду он появляется перед ссорящимися девчонками и оказывается улыбчивым брюнетом под сорок. Одну нимфетку он обнимает за талию, а другую – за едва прикрытую коротенькой юбчонкой наглую юную попу.

– Да на него в суд подать можно, – фыркнула я.

– Ну подай, – зевнула Мира, – а я пока схожу в галерею Тейт… Настя, неужели все эти шмотки и правда так много для тебя значат? Мы ведь молоды, свободны, мы путешествуем одни, мы в незнакомом городе, Лондоне…