Текст книги "Плывущая женщина, тонущий мужчина"

Автор книги: Масахико Симада

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

«Увижу ли я когда-нибудь внука?» – супруги переглядывались и грустно улыбались. Мать, вероятно, решила, что Мисудзу бесплодна. Откуда ей было знать, как все обстоит на самом деле!

Аои сказала Мицуру, застигнутому врасплох известием о ее беременности:

– Я счастлива. Понесла от тебя. Если родится, уверена, будет девочка.

Мицуру спросил, почему она так уверена. Вздохнув, она фальшиво улыбнулась и сказала:

– Если девочка, мы сможем жить с ней как сестры. А мальчик – это одна головная боль.

Так же и я в детстве, подумал Мицуру, наверняка был для матери головной болью. С той ранней поры, когда в нем зародилось подозрение, что он подкидыш, постоянно накапливался его долг перед матерью и теткой. Страх перед отцом также не отпускал. Когда он подрос, фантазии о том, что он подкидыш, ослабли, но теперь его захватила мысль, что он существует исключительно в воображении отца, матери и тетки. Он считал, что если они вдруг перестанут его воображать, он исчезнет.

Зачатый Аои и Мицуру ребенок так же существует только благодаря их воображению. Плод любви или средство накрепко связать мужчину и женщину, общественный капитал или инвестиции в будущее – существо, зарождающееся в результате всевозможных фантазий, это и есть ребенок. В любом случае ребенок появляется на свет исключительно по прихоти родителей, взрослых.

Мицуру был из тех детей, которые, чуть повзрослев, начинают приставать к родителям с вопросом:

«Зачем меня родили, я же не просил?»

Мальчик, который в будущем станет головной болью Аои, тоже, наверно, как Мицуру, будет мучить ее подобными упреками.

– Б самом деле, лучше девочка, – сказал Мицуру.

Еще лучше, если на ней не скажется влияние столь не приспособленного к жизни отца, подумал он, вернувшись к мысли о том, какое это несчастье – родиться.

– Ты уже приняла решение?

– Все эти три дня, что бы я ни делала – спала, бодрствовала, ходила, я все думала, думала. Каждые пять минут мое решение менялось, я далее помышляла о том, чтобы одним махом покончить с собой и ребенком. Но теперь уже все в прошлом. Я не хочу тебе неприятностей. И потом, ведь это был только сон. Завтра схожу в больницу, и там меня разбудят. А после я покажу тебе новый сон. Ты доволен?

Говорят, там орудуют машиной, по устройству напоминающей пылесос, высасывая из матки «малышку» величиной с кончик мизинца. Называется это «вакуумный способ прерывания беременности».

Мицуру читал в энциклопедии. Но Аои узнает об этом, когда сядет на гинекологический стул и раздвинет ноги. Он хотел проводить ее до больницы, но она заявила, что раз уж ей все равно суждено одной трястись от страха, пусть лучше ждет ее дома.

Вечером она вернулась на такси. От нее все еще пованивало хлороформом. Она старалась храбриться, поэтому выглядела веселее, чем молено было предположить. Лежа на кровати в обнимку с плюшевым тюленем и простодушно улыбаясь, как отличившийся ребенок, она прошептала Мицуру:

– Вот и вся недолга.

Улыбка искривилась из-за боли в нижней части живота, которая периодически накатывала на нее, лицо помертвело. Боязливо поглаживая ее живот, Мицуру сравнивал Аои, запечатленную на снимке, вложенном в книгу по русской мистической философии, и ту, что была сейчас перед ним. На фотографии она была снята сразу после зачатия. Та кипящая дикой мощью Аои похоронена в прошлом. Перед его глазами была Аои, выкинувшая «малышку», Аои, из которой исторгли жизненные силы. При мысли о том, что прорванные колготы стали могилой «малышки», Мицуру чувствовал, что не успокоится, пока не понесет какой-либо кары. В ожидании кары он робко спросил:

– Аои, ты меня теперь ненавидишь?

Аои, слабо качнув головой, сказала:

– У нас теперь особенные отношения, нет? Забавно, может, оно и к лучшему, я теперь чувствую себя с твоей женой на равных. Половина тебя стала принадлежать мне.

Мисудзу не знала беременности. Мицуру вновь подумал, что две эти женщины воюют друг с другом на территории, не имеющей к нему отношения. Пока он, отдав себя на волю обстоятельств, дрейфовал между Токио и Киото, Аои старательно прибирала его к рукам. В этом противоборстве у Мисудзу не было другого оружия, кроме того факта, что она его законная жена. Хоть ее и тревожило смутное ощущение, что Мицуру ей изменяет, она не знала о существовании Аои. Аои самовластно завладела его телом и душой. Шаг за шагом она брала приступом его тело и душу, прежде принадлежавшие его жене, пока не сделала их своей порабощенной провинцией. То, чего Мицуру прежде ожидал от жены, он стал ждать от Аои и с радостью вверил ей часть себя. Извилистым путем Аои просочилась внутрь него. Он подсел на своего рода наркотик. Стоило ему некоторое время не видеть Аои, и у него начиналась ломка. Аои стала его владычицей, отняв у Мисудзу, и в то же время она присвоила себе территорию матери и тетки. Чувство покоя, которое Мицуру испытывал, когда спал вместе с Аои, напоминало то чувство, с которым он засыпал, убаюканный ими. И еще, когда он совокуплялся с ней, неизбежно в какой-то момент его охватывало заветное смутное томление. Возвращалось ощущение, которое испытал он во сне, когда поток женских грудей нес его к морю. Мицуру соединялся с Аои, но в какой-то момент Аои превращалась в густое облако в форме женской груди, плотно окутывающее его. И тогда Мицуру становился совершенно пассивным и только думал: будь что будет, чему быть, того не миновать. Мицуру провел бессонную ночь, мучаясь угрызениями совести по поводу аборта, внушая себе, что должен сделать для Аои что-то, соразмерное ее жертве. На следующий день он спросил, какой новый сон видит Аои теперь, когда ее разбудили в больнице. Она ответила:

– Мне снится море. Пока ты на суше, ты всегда можешь вернуться к своей благоверной. Нам не суждено здесь быть мужем и женой. Поэтому я хочу уплыть подальше от берега. Так, чтобы ты не мог от меня убежать. На море мы будем мужем и женой, нет?

Вряд ли можно устроить жизнь на море, тотчас подумал Мицуру и понял ее слова буквально – как сон. Короче, он истолковал сказанное ею в том смысле, что они только во сне могут стать мужем и женой. В таком случае они уже связаны узами брака. Но, распрямившись, она сказала:

– Давай сбежим – в море.

Вдруг представилось, как он бросается вниз с обрыва. Покинуть берег значит кинуться в море. Его прошиб холодный пот – он принял ее слова за предложение совершить вдвоем самоубийство.

Вот и способ в два счета уплыть, подумал он с горькой усмешкой.

Аои неторопливо достала из-под красного живота глиняного Хотэя[21]21
  Хотэй – бог изобилия, изображаемый с большим животом и мешком на спине.


[Закрыть] красочный буклет и, раскрыв, показала ему:

«Морскими путями – по ту сторону моря».

Это была реклама круиза на «Мироку-мару». Каюты класса люкс, казино, дискотека, ресторан, комнаты отдыха… Он пролистал фотографии, восхваляющие роскошь корабля, на глаза попался сопроводительный текст:

«Плаванье на корабле, несущее душе успокоение, счастливый случай оглянуться на прожитую жизнь и на досуге поразмышлять о том, на что никогда не хватает времени ».

Может, и впрямь в поворотный момент жизни нет ничего лучше, чем плаванье на корабле… Он еще острее почувствовал свой долг исполнить любое желание Аои. В его голове заключилась странная «сделка» по обмену «малышки», высосанной пылесосом, на морской круиз.

Отплытие «Мироку-мару» должно было состояться через восемь дней. Совершенно случайно при нем оказался паспорт. Как будто он бессознательно предвидел бегство с Аои. Впрочем, отправляясь к ней на свидание, Мицуру постоянно лелеял в себе романтическую мечту отправиться в изгнание в какой-нибудь заморский город. Но эта мечта никогда не сбывалась, и он возвращался в дом на обрыве, возвращался к Мисудзу. Он не мог вспомнить, почему прихватил паспорт, отправляясь в Киото. Но подумал, что надо воспользоваться случаем. Короче, именно потому, что он неожиданно взял с собой паспорт, ему и впрямь захотелось отправиться в плаванье на «Мироку-мару». Если бы ради того, чтобы попасть на борт корабля, ему пришлось тащиться обратно в Токио, не исключено, что их отношения с Аои были бы прекращены с помощью денежной компенсации. Вряд ли Мисудзу, увидев, что он достает из ящика паспорт и собирается вновь уехать, отпустила бы его просто так, за здорово живешь. Она бы наверняка разоблачила надуманные алиби, которыми он до сих пор ухитрялся усыплять ее постоянные подозрения. И если бы она приперла его к стенке, ему бы пришлось все выложить начистоту. В результате дом на обрыве вновь превратился бы в санаторий, где супруги исподтишка терзают друг друга.

Значит ли это, что черные сетчатые колготы разделили его судьбу надвое?

4. Материковый шельф

Теория революции по Брюсу Ли

На танцплощадке в толпе слипшихся в ком танцующих пассажиров заметно выделялись Татьяна, в жилах которой текла кровь северных охотничьих народов, и Брюс Ли. Заметив Самэсу, он шепнул ему:

– Здесь невозможно говорить, давай спустимся в трюм!

Брюс Ли со своей свитой занимал два смежных номера люкс на седьмой палубе. С веранды номера можно было напрямую пересесть на спасательную шлюпку. Достаточно было спуститься на лифте на два уровня ниже, чтобы попасть в бассейн, салон, танцплощадку и казино. Ресторан, кинотеатр и библиотека на четвертой палубе, главный вестибюль на третьей – сюда пассажиры входят, поднимаясь на корабль, и отсюда сходят на берег. Эта палуба, на которой располагается экономический центр корабля – бухгалтерия и банк, а также справочное бюро, из окошка которого эконом Икэда, шныряя глазами, следит за пассажирами, все равно что пуп корабля. Пуп окаймляют пассажирские каюты, а в кормовой части располагается грузовой отсек трюма. Центр корабля – между третьей и пятой палубой. Выше шестой – престижные «городские кварталы», ниже второй палубы до палубы В2 – так сказать, предместье, район для людей попроще. Так что получается: наверху – элитное жилье, а внизу – заводы, электростанции, склады и тому подобные обиталища простонародья.

Спортивная палуба и палуба-солярий, расположенные в верхних «кварталах», на свежем воздухе, точно парковая зона: для пассажиров из «предместья» это излюбленное место свиданий, прогулок и размышлений. Чем ниже спускаешься на корабле, тем труднее дышится. Поэтому у «нижних» пассажиров время от времени появляется неодолимое желание подняться на верхнюю палубу. Циркулирующий внутри корабля сухой, пропахший мазутом воздух, прошедший через пыльные вентиляционные отверстия, только усиливает тошноту, вызванную качкой. А воздух, в меру влажный, насыщенный солоноватым запахом моря, возбуждает аппетит, особенно по утрам.

Спустились на лифте до палубы В2, на которой располагался зал для фитнеса, но Брюс Ли сказал:

– Давай еще ниже. – Поэтому Самэсу пришлось нырнуть в дверь с надписью «Private»[22]22
  Здесь: «Служебное помещение» (англ.).


[Закрыть] и, пройдя по коридору с каютами экипажа, довести его до аппаратной машинного отделения.

Оператор Окадзима приветствовал Брюса Ли так, точно уже был с ним знаком, и предложил ему самый чистый стул. Рассмотрев календарь с голыми красотками, которым моряков каждый год потчует нефтяная компания, Брюс Ли сказал: «Дай-ка чем-нибудь заткнуть уши!» Он сунул то, что ему выдал Окадзима, в уши, и, сделав знак Самэсу, стал спускаться в машинное отделение. Пройдя вдоль узкого прохода «вечнозеленого рая», в котором царили сорокаградусная жара и шум в девяносто пять децибел, не обращая внимания на пятна от машинного масла, появившиеся на белой накрахмаленной рубашке, покрикивая резким голосом, заглядывая по углам, он, казалось, чего-то искал.

Проблуждав минут десять, он вернулся в аппаратную, пожал руку Окадзиме и с удовлетворенным видом тем же путем отправился назад.

У Брюса Ли оказался ключ от четырехместной каюты на палубе В1, он открыл дверь и поманил Самэсу внутрь. Завалившись на нижний ярус двухъярусной койки, он улыбнулся, точно о чем-то вспомнил, и пробормотал:

– Представляю, как мерзко просыпаться в трюме. Выползаешь из сырой постели, рыгая мазутом, и идешь в общий гальюн, чтобы отосраться после несварения. Славно было бы запереть в трюме этих кичливых господ с верхних палуб! Последний негодяй исправится, если его приковать к машинному отделению. А оператор, однако, забавный малый! Он ведь здесь потому, что это ему нравится. Вот уж кто умеет держать удар! Я искал, нет ли еще кого-нибудь, кто живет в трюме, но, кажется, никого. Думал, отыщу хоть парочку нелегалов!

– У нас на борту нет нелегальных пассажиров!

– Вот что, молчи и слушай, третий помощник капитана! Корабль – своего рода модель классового общества. Пирамида с капитаном на вершине. Взгляни на этот корабль в разрезе, и все сразу станет ясно. Капитан занимает самое высокое место. Высокопоставленные пассажиры и богачи располагаются на комфортном возвышении, надежно удаленном и от вибрации двигателя, и от мазутного зловония. Увы, этим господам не дано на себе ощутить буйную мощь корабля и морской стихии. Живущие в трюме механики, грузчики, нелегальные пассажиры спят, подложив под голову пульсирующее сердце корабля, и ощущают, как за несколькими сантиметрами стальной обшивки колышется море – мать. Да здравствует трюм!

Самэсу вежливо выслушивал рассуждения Брюса Ли, но они вгоняли его в сон. Допустим, корабль – это классовая пирамида, so what?[23]23
  И что из этого? (англ.)


[Закрыть] Сделать корабль плоским, как лист лотоса? Оставляя в стороне классовый состав экипажа, он был убежден, что пассажиры делятся на тех, кто копит, и тех, кто тратит.

– Мистер Ли…

– Зови меня просто Брюс.

К такому он еще не был готов, поэтому решил употреблять при обращении вежливое японское «сан».

– Почему же вас, находящегося с классовой точки зрения на самом верху, тянет вниз, в трюм?

– Потому что в трюме нет жалких мелких буржуа, напяливших на себя смокинги и вечерние платья. Потому что сюда не забредают рабские душонки, принимающие корабль за площадку для светской тусовки.

– Брюс-сан, разве вы не тот, кем мечтают стать все эти мелкие буржуа?

– Я предпочитаю сновать между верхами и низами. Убедившись, что и здесь, увы, скучное классовое общество, я теперь размышляю над тем, как мне действовать дальше. В данный момент я вынашиваю идею революции. Самэ, ты любишь революцию?

Таким тоном, точно спрашивает, любит ли он жареного цыпленка.

– В данный момент у меня нет особых причин для недовольства, хотя, конечно, моя личная жизнь могла бы сложиться и получше. Но как-то не прельщает революция, которая все переворотит вверх дном. Уверен, любой предпочтет, чтоб все оставалось по-прежнему.

Брюс Ли высокомерно хмыкнул.

– Вранье, что голытьба бросается в революцию, потому что ей якобы нечего терять. Самые упрямые консерваторы – это именно бедняки, особенно японские, которых, впрочем, вернее будет назвать прибедняющимися. Мудрый властитель рассуждает – раздадим богатства обездоленным, чтобы еще прочнее укоренить их в системе. Тогда бедняки, подобно тебе, станут подсчитывать баланс, что они потеряют и что приобретут, и сообразят, в чем их выгода. Но в современном мире пропасть между бедными и богатыми постоянно расширяется. Остается только роптать. Революция дробится, специализируется. Женщины, геи, малочисленные народы, иммигранты, матросы – у каждого своя революция. А капитализм, пожирая эти псевдореволюции, становится все тучнее. Революция – это своего рода игра. Бедняки и жертвы угнетения вступают в игру, обольщенные принципами свободы и равенства. В результате их ловко обводят вокруг пальца. Вот почему все эти бессчетные революции в Америке, Азии и Африке терпят поражение.

– Какая же революция будет иметь успех?

– Революция, которая не знает ни побед, ни поражений, у которой даже нет никакой цели. Такой была Великая культурная революция, перетряхнувшая Китай, когда Мао Цзэдун подстрекал желторотых юнцов, не знавших, куда девать свои силы. В то время я учился в младшей школе, но то, что происходило по ту сторону Тихого океана, сильно меня будоражило. В Великой культурной революции бурлила сила хаоса, чуждая расчетам о потерях и убытках. Меня завораживала мощь хаоса. В революции, по сути, нет цели. Если повернуть течение Хуанхэ и Янцзы, китайские крестьяне перейдут на другие земли и там начнут снова пахать – именно такое, согласное с природой действие и является революционным. В революции не стоит вопрос – победить или проиграть. Всего-навсего – опрокинуть устоявшееся общество, призвав на помощь естественную ярость. Все разрушить, как землетрясение или тайфун, чтобы в результате остались лишь руины и небесная лазурь, вот о какой революции я мечтаю.

– Но очаги землетрясения разбросаны по всей Японии. А тайфуны обычно приходят со стороны Восточно-Китайского моря.

– Судьба Японии накрепко связана с землетрясениями и тайфунами. Стихийные бедствия выполняют здесь роль революции. Но как же скучна страна, в которой не бывает ни революций, ни классовой борьбы!

– Все мы привычные к скуке. Наш кошмар – это неудачно затеять революцию и угодить в тюрьму. Ведь тот, кто жаждет быстрого обогащения, чаще всего сваливается на самое дно нищеты. Кому захочется революции, зная, что в любую минуту можешь все потерять из-за стихийного бедствия?

– Но «благословенный покой» мелкой буржуазии не может долго продолжаться. Кишка тонка. Забудь о землетрясениях, у вас под самым боком сорванцы, которые сулят Японии неслыханные классовые битвы. Сам говоришь, тайфуны обычно налетают с Восточно-Китайского моря. В эту самую минуту в этом самом море дрейфует бессчетное число лодок с беженцами. Некоторым из них удастся благополучно высадиться в Японии, и они начнут подготовку к революции. Наверняка и «Мироку-мару» за время плавания не раз столкнется с судами без опознавательных знаков. Чуть только заштормит, эти старые калоши, набитые людьми раза в три больше, чем могут вместить, переворачиваются или идут ко дну. Не счесть, сколько беженцев уже пошло на съеденье рыбам. Но еще немало резервных армий, тех, кто готов, несмотря на все опасности, пересечь море. Победив в игре, где ставкой их собственная жизнь, перебравшись на новое поприще, беженцы основательно встряхнут вашу скучную страну.

– Вы хотите сказать, что революцию устроят беженцы?

– Да, благодаря классу под названием «беженцы» мир объединяется. Я сам, будучи потомком беженца, вступил в Америке в классовую борьбу и добился быстрого обогащения. Я счастливчик, которому все завидуют. Дед вместе с другими беженцами переправился на лодке в Америку. Он вкусил всех бед и лишений, выпадающих на долю китайца – беженца в первом поколении. Мой отец был необразован, но расширил основанную дедом химчистку и обеспечил семью средним достатком. Я, иммигрант в третьем поколении, благодаря матери, позаботившейся о моем образовании, дошел до аспирантуры. Получил степень магистра экономики. Обычная история! Китайские матери готовы пожертвовать всем, лишь бы вывести сына в люди. Но я всегда ощущал нечто, чего никак не мог понять. Чем больших успехов я добивался в бизнесе, чем богаче становился, тем сильнее чувствовал тщету всего. Почему бы это? По выражению на его лице Самэсу решил, что надо постараться ответить серьезно, поэтому, дважды набрав воздух, выдал такой ответ:

– Не потому ли, что вы поднялись всего лишь на несколько ступенек вверх по классовой лестнице?

– Правильно. Глупо рабу пытаться стать господином. Хоть я и стал богачом, по сути я раб. Мне захотелось освободиться от сидящей во мне рабской сущности. Мой отец, мой дед и его отец – все были рабами, но у них было свободы больше, чем у меня. Я более, чем кто-либо из моих предков, приблизился к правящим классам, но, по иронии судьбы, оказался в положении, когда должен взвалить на себя обязанность по поддержанию общественных устоев. Это и есть закономерный итог «американской мечты».

– Ну, что на это сказать, – Самэсу приосанился. – Мне кажется, вы просто-напросто уже переросли революцию.

– Ты ничего не понял, – вздохнул Брюс Ли и пробормотал: – Вот почему с японцами так трудно столковаться.

Самэсу хотел всего лишь выразить свое простодушное удивление. Для него по-прежнему оставалось загадкой, почему толстосума, ворочающего такими деньжищами, способного купить пассажирский лайнер, завораживает сила революционного хаоса.

– Сколько лет ты на корабле?

– В этом году исполнится десять лет.

– Что ж, это поворотный момент. Если желаешь остаться моряком в эпоху заката морских перевозок, надо вести себя более активно. Как говорится, хочешь жить, умей вертеться. Мозги приложатся. Ведь революция – это нечто вроде физкультуры.

Самэсу был единственным, с кем Брюс Ли разговаривал на подобные темы. Можно подумать, как только корабль выйдет из Нахи и направится в Шанхай, над головами моряков прольется огненный дождь. Брюс Ли явно оказывал Самэсу покровительство. Пока он во мне не разочаровался, думал Самэсу, надо дать ему понять, что я «человек стоящий». Видимо, он ждал от третьего помощника капитана сметливости и проворства, проча его на место своего поверенного на корабле.

– Я нисколько не сомневаюсь, что смогу быстро приспособиться к большим переменам. У меня хорошая реакция.

Брюс Ли, фыркнув, оставил его слова без ответа, поэтому Самэсу сделал еще одну попытку.

– Мистер Ли, может, хоть немного приоткроете завесу над своими революционными планами?

– Тебе интересно?

– Разумеется.

– Тогда делай, что я говорю, и не задавай лишних вопросов. Думать не надо, действуй!

Брюс Ли поднялся с койки и встал над сидевшим напротив Самэсу, ожидая от него ответа.

– Well, but…[24]24
  Да, но… (англ.).


[Закрыть] – это все, что смог выдавить помощник капитана.

– Знаешь ли ты, что во время фолклендского конфликта «Королева Елизавета Вторая» и «Канберра», принадлежащие компании «Кьюнард», были перекрашены в защитный серый цвет и использовались в качестве транспортных судов для военных нужд?

– Знаю.

– Знаешь, что японский автомобильный паром «Буггенвилия» продан Алжиру и теперь перевозит паломников в Мекку?

– Впервые слышу.

– Знаешь, что французский «Ансервийю», прибыв в Китай, поменял название на «Минхуа» и во время краха южновьетнамского режима помогал спасать потоки китайских беженцев?

– Нет.

– Корабли перерождаются много раз. Пока они не пойдут на переплавку или не станут жилищем для рыб, корабли бороздят моря, вновь и вновь меняя имена, гражданство и профессию. Так им определено судьбой. Это-то ты понимаешь?

– Кажется, да. Понимаю.

– При первой нашей встрече ты высказал одну забавную вещь. Вроде того, что пока ты в море, ты сохраняешь свою независимость и индивидуальность, и еще, что хотел бы иметь пристанище, которое может перемещаться в любом направлении. В таком случае тебе в самый раз активно включиться в перерождение «Мироку-мару».

Брюс Ли поднялся и жестом предложил Самэсу покинуть каюту. Вдруг вновь навалилась сонливость. Такое впечатление, что Брюс Ли заграбастал всю удачу этого плаванья. Показалось – гаснет свет капитанской «счастливой семерки». Вот и в казино ему везет по-крупному…

– Я что-то проголодался. Пойду пожру. А тебе пора спать. Даю ночь на раздумья о своем будущем.

Брюс Ли быстрым шагом направился к лифту. Самэсу, поспешая за ним, сказал:

– Я готов с вами сотрудничать, насколько это в моих силах.

Брюс Ли поднял правую руку, выставив большой палец, и исчез. Его спина казалась шире, чем дверь каюты. Спина героя всегда кажется необъятной.

Надо во что бы то ни стало отомкнуть эту дверь.

Самэсу впервые ясно осознал, в чем состоят его служебные обязанности.

Небо затянули облака, на море поднялись трехметровые волны, северо-восточный ветер, скорость пять метров. Активный антициклон ушел на запад, вместо него с юга надвигалась зона низкого давления. Антициклон, восседавший на материке, в какой-то момент раскололся и пришел в движение. Если б корабль мог идти вслед за ним, во все время пути продолжалась бы ясная, тихая погода, когда так приятно дремать на палубе, но впереди по курсу поджидали шторма.

Видя в окуляры свинцовое небо и море, корабль упрямо шел на полной скорости, точно что-то манило его впереди. Не исключено, что, преодолев холодный фронт, поднимаясь от Окинавы к северу по Восточно-Китайскому морю, под покровом тумана «Мироку-мару» изменится до неузнаваемости. Получается, задача третьего помощника капитана помогать Брюсу Ли, возмечтавшему изнасиловать «Мироку-мару» – подмять под себя. Необходимо, примкнув к революции, защитить лайнер, а также позаботиться о благополучии капитана и иже с ним.

Сейчас Брюс Ли уже дрыхнет на два уровня ниже этой рулевой рубки, в своем роскошном номере, располагающем собственной верандой, сразу под каютами для моряков высшего ранга, где обыкновенно спит Самэсу. Наверняка ему снится, как он приветственно машет рукой в ответ на восторженные крики теснящейся на пристани толпы.

За четыре часа вахты мимо прошел один японский танкер, два контейнеровоза и три тайваньских грузовых судна. Видимо, из-за недосыпа Самэсу слегка подташнивало.

«Мироку-мару» вошел в порт Наха точно в назначенный срок. Когда закончились работы по швартовке и были сняты посты, капитан, откашлявшись, сказал:

– Здесь должна решиться судьба «Мироку-мару».

Четыре часа пополудни. В конференц-зале, примыкающем к библиотеке, началось закрытое совещание. За овальным столом заняли позиции два чиновника из береговой администрации, Брюс Ли, его секретарь Кети и переводчик, напротив – капитан, Самэсу, эконом и прочие члены экипажа. Прежде всего моряки молча выслушали объяснения генерального директора Танумы.

Генеральный директор:

– Я думаю, господа, вам уже известно, что судно «Мироку-мару» приобретено Брюсом Ли и другими китайскими бизнесменами. Отныне «Мироку-мару», согласно желанию новых судовладельцев, будет использоваться многофункционально. Кроме того, Брюс Ли становится главным акционером. Передвижение корабля, как и прежде, находится в ведении нашей компании, но хочу еще раз подчеркнуть, что он переходит в своем качестве из пассажирского лайнера в судно многофункционального применения.

Капитан:

– Недопустимо своевольно решать такие вопросы, игнорируя мнение экипажа. Я как капитан несу ответственность за безопасность плавания «Мироку-мару» и поддержание порядка на корабле.

Генеральный директор:

– Разумеется, нам бы хотелось, чтобы вы, капитан, продолжали осуществлять руководство на «Мироку-мару», но все же вам следует по возможности согласовывать свои действия с требованиями господина Брюса Ли.

Капитан:

– В том-то и дело, что я не могу дать ответ, пока мне не сообщат, в чем конкретно состоят эти требования.

Генеральный директор:

– Брюс Ли, как представитель судовладельцев, берет на себя командование плаванием «Мироку-мару». Его можно, без преувеличения, назвать нашим спасителем, разработавшим план перестройки нашей, испытывающей организационные трудности компании, поэтому очевидно, что будущее экипажа всецело зависит от него.

Капитан:

– Вы хотите сказать, что он захватил и компанию, и судно? Говорите прямо. Мы будем уволены?

Брюс Ли:

– Я не собираюсь беспричинно никого увольнять, капитан. Но и желающих покинуть судно удерживать не буду. Тот, кто отказывается со мной сотрудничать, может сидеть, запершись в своей каюте. Однако я бы хотел полагаться на содействие компетентных кадров.

Капитан:

– Только если вы сохраняете верность морским законам.

Ли:

– Я чту морские законы. А вы, капитан, судя по всему, сохраняете верность своему характеру.

У капитана взыграла кровь. Он застыл с выражением недоумения на лице.

Ли:

– Капитан, вы хотите услышать, что конкретно я планирую. Отвечаю. Я собираюсь взять на борт «Мироку-мару» много новых пассажиров. Это необходимо, чтобы увеличить прибыль. Но неужто вам приятно иметь дело исключительно с мелкобуржуазными высокомерными бездельниками? Моя работа направлена на то, чтобы удовлетворять потребности пассажиров самых разных категорий. Поэтому я хочу, чтоб вы управляли судном, сообразуясь с обстоятельствами. Сейчас я не могу сообщить вам больше, дабы не нарушить коммерческую тайну. Достаточно, если вы воспримете уже сказанное.

При обмене репликами через переводчика возникали едва уловимые временные «зияния». Моряки, плохо понимая английскую речь, зависали в этих «зияниях» и оттого проникались еще большим недоверием к Брюсу Ли. Тем не менее общий тон совещания клонил к тому, что морякам не остается ничего другого, как подчиниться новому курсу компании. В итоге все возражения капитана были парированы.

Самэсу, накануне вечером услышавший из уст самого Брюса Ли рассуждения о грядущей революции, испытывал живое любопытство к его тайным замыслам. Но прочие члены экипажа, за исключением капитана, помалкивали, предпочитая, при любом раскладе, не попасть под увольнение, и утвердительно кивали на все предложения директора и Брюса Ли. Один только капитан казался лишним на этом совещании.

– Заря мореплавания двадцать первого века встает над «Мироку-мару»! Вы избранные, которым выпала честь служить на корабле в этот великий момент!

На этой патетической декларации, провозглашенной Брюсом Ли, совещание закрылось. Он встал и сам себе зааплодировал. Директор тотчас последовал его примеру, а вслед за ним волей-неволей присоединились и моряки. Только капитан с горькой усмешкой наблюдал со стороны за этим типично китайским финалом.

– Давайте проявим гибкость ради того, чтобы судно продолжало плаванье, – сказал Самэсу.

Он хотел разрядить обстановку, но и капитан, и эконом были настолько подавлены, что некоторое время, казалось, не могли прийти в себя.

– Судно плывет, чувствуя наш настрой, – пробурчал капитан. – Если он станет вмешиваться, движение застопорится. С тех пор как этот мерзавец сюда заявился, места не нахожу, точно он строит козни, чтобы переспать с моей женой!

– Неприятный тип, будь ему неладно! – подхватил эконом. – У меня тоже такое ощущение, будто какой-то разгильдяй совратил мою дочь и совершает с ней непотребства…