Текст книги "Я слышу тишину"
Автор книги: Маруся Карасева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)
Когда мы наконец поднялись по трапу в салон маленького частного самолета, была уже глубокая ночь. При виде меня Джонатан с улыбкой встал с места, и мое сердце окатило теплой волной. Я была так счастлива его видеть, что просто не передать словами. В его глазах я видела ответную радость.
– Вы вернулись, – сказал Джонатан. Белая кожа салона самолета источала легкий запах дезинфектора. Я улыбнулась.
– У меня есть ваша вещь. Я должна была ее вернуть.
Я протянула ему часы, но Джонатан не сделал ответного движения. Вместо этого он покачал головой.
– Оставьте их себе.
– Что?! – я не могла поверить своим ушам. – Но ведь это часы вашего отца! Я не могу...
Джонатан рассмеялся и подошел ближе. Сейчас, когда мы стояли рядом, я вдруг заметила, что он выше меня. При моем росте почти в сто семьдесят семь сантиметров (не считая каблуков) это редкое явление.
– Я никогда не встречал своего отца, – сказал Джонатан. – Я даже не знаю, кем он был. Так что у меня нет его вещей. Да и подарков я не принимаю. Эти часы я купил в прошлом году в Швейцарии.
Я смотрела на него в полном смятении. Часы в моей руке вдруг показались чужеродным предметом, и я положила их на маленький столик.
– Вы меня обманули, – обвинила я.
Джонатан, похоже, нисколько не смутился и не почувствовал за собой никакой вины.
– Я просто боялся, что вы не вернетесь, – искренне сказал он. – Пришлось импровизировать.
Он улыбнулся так по-мальчишески лукаво, что сердиться на него стало решительно невозможно.
– Вам здорово удается импровизация, – призналась я.
Джонатан подошел ко мне вплотную.
– Мне все это говорят.
Мы одновременно посмотрели на часы, небрежно брошенные на стол, и Джонатан наклонился и поднял их. Я затаила дыхание: я знала, что это значит для таких, как мы – взять в руки вещь, которую трогал кто-то другой. Он надел мне часы поверх перчатки и защелкнул замок.
– Вот видите, вам они идут гораздо больше, чем мне, – сказал Джонатан. – Для меня они слишком маленькие.
– Спасибо, – я улыбнулась, размышляя, не испортятся ли часы, если протереть их дезинфектором.
Пилот между тем сделал нам знак, и я села, приготовившись отбыть в новую жизнь.
6
Даже в темноте дом Джонатана впечатлял. Скупо освещенные фонарями огромные мрачные башни в готическом стиле и увитые плющом старые стены заставляли вспомнить о жутких английских сказках – о домах с привидениями, что беззвучно бродят ночами по узким извилистым коридорам, пугая гостей и хозяев страдальческими стонами. Погода идеально дополняла угрюмую картинку: стоило нам выйти из вертолета, на который мы пересели в аэропорту Эдинбурга, как густые тучи над острым шпилем замка еще больше потемнели, где-то в самой глубине небес сверкнула изломанная молния, и глухо пророкотал гром.
Да, мы оказались не в Америке, как я ожидала, а в Шотландии. Американской визы в паспорте у меня не нашлось, а вот английская как раз была.
Перемена планов, казалось, не вызвала у Джонатана ни малейшего раздражения.
– Вам нравится Шотландия? – спросил он и, выяснив, что для меня это будет первым визитом в те края, продолжил. – Должен предупредить, по ночам там бывает холодно – чертовы британцы вечно экономят на отоплении. Ничего личного, Ярдли, – обернулся он к помощнику. – Просто это правда. У меня там постоянно мерзнут руки, а это, как ты понимаешь, нехорошо. И почему мы не полетели во Францию? Там значительно более доброжелательный климат.
Ярдли взглянул на меня. Безо всякой, я отметила, симпатии.
– У мисс нет шенгенской визы, – обронил он неохотно. – Это значит, что Европа для нее закрыта.
Должна заметить, для помощника он был не слишком любезен. Я бы никогда не позволила себе обсуждать кого-либо в его присутствии.
Однако в тот момент наш вертолет коснулся земли, и разговор прервался. Вид замка, открывшийся передо мной, оказался великолепным отвлечением.
– Это ваш дом? – спросила я Джонатана, мысленно ругая себя за глупый вопрос. Разумеется, дом был его – иначе зачем бы он привез меня сюда?
– Это замок, – ответил Джонатан, который, как я уже успела заметить, любил точность формулировок. Кто-то назвал бы это занудством, но лично я всегда считала внимание к словам восхитительным качеством: ведь у каждого предмета и явления есть лишь одно верное название. – Замок четырнадцатого века, фамильный. Когда-то в нем жили короли. Если вы не слишком утомлены, могу устроить для вас небольшую экскурсию.
Он подал мне руку, помогая выйти, и я без колебаний приняла ее. Похоже, скоро я могу к этому привыкнуть. Джонатан слегка сжал мои пальцы, и все мысли тут же улетучились из моей головы, а во рту пересохло.
– Получается, гм... вы – лорд? – спросила я неловко.
Джонатан рассмеялся.
– Ну что вы! Это вам моя фамилия показалась аристократической? На самом деле, мои предки со стороны матери – об отце мне ничего не известно – из Австралии. Если верить истории, они были преступниками, отправленными в ссылку из Англии. Может, среди них и был какой-нибудь мятежный герцог, не знаю... Моя мама – учительница начальных классов. Ничего аристократического. Вот Ярдли, – он кивнул на помощника, распоряжавшегося насчет нашего багажа, – Ярдли у нас лорд.
Признаться, это удивило меня, однако вовсе не Ярдли был мужчиной, которого мне хотелось узнать ближе. Решив, что поразмыслю о подчиненном положении высокородного помощника позже, я продолжила расспросы.
– У вас есть братья или сестры?
Джонатан покачал головой.
– Нет, я – единственный ребенок. Хотя мне всегда хотелось иметь брата или сестру – кого-то, кто понимал бы меня и принимал таким, как есть, – он остановился у входа, ожидая, пока прислуга откроет перед нами двери. – Ну вот, теперь вы все обо мне знаете. Чем отплатите за откровенность?
Неудобно признаваться, но от его взгляда я каждый раз вспыхивала, как школьница.
– А что бы вы хотели узнать?
– Все, – просто сказал Джонатан. – Я хочу знать о вас все. Но давайте начнем сначала. Кем были ваши родители?
Мы вошли в просторный холл с мозаичным полом. Потолки здесь были до того высоки, что один взгляд на них вызывал головокружение. Огромная хрустальная люстра, переливающаяся всеми цветами радуги, мрачно нависала над нами на толстых медных цепях. Широкая лестница вела наверх как минимум сотней ступеней, покрытых толстым ковром багряного оттенка. Такое ощущение, что прогресс и цивилизация совершенно не затронули это место.
Спохватившись, что так и не ответила на заданный мне вопрос, я повернулась к своему спутнику.
– Простите. Меня отвлекла вся эта роскошь, – призналась я. – О чем вы меня спросили?
Улыбаясь, Джонатан приблизился вплотную.
– Вы устали, – заметил он. – Давайте отложим разговор до утра. Вас проводят в вашу комнату – надеюсь, вам там будет удобно.
И, прежде чем я успела ответить, наклонился и легко поцеловал в лоб.
7
В свою комнату я вошла в полном смятении. Когда в последний раз кто-то прикасался ко мне? Просто поразительно, как этому удивительному человеку удалось столь быстро сократить дистанцию между нами – и до того легко, словно я была совершенно обычной девушкой (а не больной на всю голову поборницей чистоты, как выразился мой последний ухажер при расставании; долгая история, расскажу в другой раз).
Мы встретились с Джонатаном всего несколько часов назад, а мои чувства к нему уже были настолько сильны, а доверие до того велико, что я по первому зову отправилась за ним, не спрашивая о цели пути. Такое поведение было мне совершенно несвойственно, но я ничуть не жалела о своем безрассудстве. Казалась, с первой секунды между нами протянулась незримая, но прочная нить, привязавшая меня к нему так крепко, что мне было страшно даже представить себе, как я переживу несколько часов в разлуке.
Переступив порог своей комнаты, я едва не вскрикнула от удивления. На секунду мне показалось, что я попала в другую реальность. Абсолютно все здесь было белым. Стены и пушистый ковер на полу, двери, свисающая с потолка люстра, стол, кресла и большая кровать – все сияло безупречной, девственной чистотой.
Здесь не осталось и следа золоченой роскоши, отличавшей убранство замка – комната была обставлена в стиле модерн. И все вещи были новыми. Это было очевидно с первого взгляда: стеклянного столика в углу комнаты никто еще не касался, а на кровати никто не спал.
Единственным цветовым пятном в этом зимнем царстве был букет роз в вазе замысловатой формы: множество чайных и одна алая. И когда только Джонатан успел устроить все это?
Пытаясь сдержать подступившие к глазам слезы, я приблизилась к стоящим на столе цветам и осторожно вытянула красную розу.
– Вам нравится?
От неожиданности я вздрогнула и инстинктивно стиснула тонкий стебелек сильнее. И тут же едва не разжала руку: острый шип проткнул перчатку и вонзился мне в палец.
Тем не менее, я улыбнулась симпатичной маленькой горничной. В конце концов, моя неосторожность – вовсе не ее вина.
– Все просто идеально, спасибо! – искренне сказала я.
– Здесь есть внутренняя линия, – улыбчивая горничная указала на телефон у кровати. – Номер мистера Хейеса – 1, а мистера Ярдли – 2.
Я молча кивнула, надеясь, что горничная расценит мое безмолвие верно и уйдет. Однако девица явно не собиралась этого делать.
– Правая дверь ведет в вашу гардеробную, а левая – в ванную, – продолжила она, не делая, впрочем, попыток войти в мою комнату. – Простите, что не открыла их. Нам были даны четкие инструкции ни к чему здесь не прикасаться.
На сердце снова стало тепло, и я быстро взглянула на телефон. Желание услышать Джонатана было нестерпимым, и я просто дождаться не могла, когда же горничная уйдет.
В дверь деликатно постучали, и молчаливый слуга внес мой чемодан.
– Ваш багаж, – проинформировала меня горничная. – Может, вы голодны? Принести вам чего-нибудь?
– Нет, спасибо, – я покачала головой. – Я, пожалуй, слишком устала и сразу пойду спать.
Наконец-то до горничной дошло.
– Тогда не будем вам мешать! – сказала она все с той же радушной улыбкой. – Спокойной ночи, мисс!
Едва за ней закрылась дверь, я поспешила к телефону и, быстро протерев трубку дезинфицирующей салфеткой, что лежала в кармашке моего платья как раз на такой непредвиденный случай, приложила ее к уху. Мои пальцы ощутимо дрожали, когда я набирала заветную единичку.
Гудок следовал за гудком, и мое сердце постепенно усмиряло свой бег. Джонатан не отвечал. После пятого сигнала мне стало окончательно ясно: в комнате его нет. А может, он просто слишком устал и не хотел, чтобы его беспокоили. Ведь, в отличие от меня, бездельницы, Джонатан отыграл накануне очень напряженный концерт. Устыдившись своего эгоизма, я аккуратно положила трубку на место и повернулась к двери, у которой все еще стоял мой чемодан. Предстояло разобрать его, прежде чем отправляться в постель.
Мира всегда учила меня: не стоит оставлять долгов на завтра.
8
Завтрак я проспала. Обычно я не слишком хорошо сплю на новом месте, но переизбыток впечатлений и разница во времени сделали свое дело: когда я проснулась, большие часы на стене показывали десять утра.
Не в моих привычках подолгу нежиться в постели, но белизна комнаты, лишь слегка приглушенная шторами, действовала на меня умиротворяюще. Даже в полутьме она мягко, молочно светилась.
Сладко потянувшись, я подумала о том, что Джонатан, должно быть, давно уже встал, а значит, звонить ему не было никакого смысла – вряд ли он все еще в своей комнате.
Желание немедленно ощутить его присутствие кольнуло меня, словно вчерашний розовый шип.
Его часы лежали на ночном столике рядом с кроватью, и я взяла их, мимолетно подумав, что нужно бы перевести время. Однако вместо этого я надела их на руку и застегнула на запястье. Прикосновение металла к обнаженной коже (перчатки, в которых я сплю по ночам, короткие – не закрывают запястий) заставило кожу собраться мурашками.
Закрыв глаза, я представила, что Джонатан рядом. Полагаю, у вас сложилось обо мне впечатление как о холодной, бесчувственной женщине, безразличной к наслаждениям плоти, а возможно, и вовсе незнакомой с ними.
И если первое действительно недалеко от истины, то второе – всего лишь заблуждение. У меня было несколько любовников, и хотя физическая сторона отношений никогда особенно меня не привлекала, я знаю, как доставить удовольствие мужчине. Конечно, не стоит ожидать от меня пылкости куртизанок, готовых исполнить любой мужской каприз, каким бы отвратительным и извращенным он ни был. Скажем, обмен жидкостями, который происходит при чересчур страстных поцелуях или оральных ласках, кажется мне омерзительным. Однако и не прибегая к крайним мерам можно оставить о себе незабываемое впечатление. И если имя Арнольда Кегеля для вас не пустой звук, вы понимаете, что я имею в виду.
Тем не менее, стоило мне представить, как Джонатан нависает надо мной и, раздвинув коленом мои ноги, засовывает язык мне в рот, у меня возникло желание пойти в ванную и почистить зубы особенно тщательно.
Именно так я и поступила.
9
Когда я спустилась вниз, было уже почти одиннадцать. Приводить себя в порядок еще дольше было бы просто невежливо, так что мой внешний вид был далек от идеала.
Из одежды я выбрала светлые, слегка укороченные брюки (узкие, но не чрезмерно), блузку цвета какао и шоколадные оттенка балетки. Общение с горничной, не понимавшей, что для утюга нужно использовать идеально чистую воду, отнял у меня лишние пять минут.
Еще с лестницы я услышала, что внизу играют на рояле и пошла на звук. Сердце мое радостно билось: всего несколько метров отделяли меня от Джонатана.
Однако путь мне неожиданно преградил Ярдли. Его ухмылка не предвещала ничего хорошего.
– Ну и ну, кого я вижу! – сказал он, демонстрируя неприятно-острые зубы. – А вы не ранняя пташка!
– И вам доброе утро, – я старалась не демонстрировать неприязни. Не мое право – судить работников Джонатана. – Здесь чудесно спится! Джонатан занят?
Ярдли смерил меня недружелюбным взглядом.
– Не слишком, но не советую к нему сейчас идти. Он сегодня не в духе.
– Спасибо, я разберусь, – ответила я со всей доступной вежливостью и сделала попытку обойти Ярдли, но тот сделал шаг в сторону, чтобы помешать мне пройти.
– Не стоит разговаривать со мной как с прислугой, – заявил он неприветливо. – И если я говорю, что не нужно беспокоить Джонатана, делайте, что сказано. Идите в столовую. Я распоряжусь, чтобы вам что-нибудь приготовили.
Хотя обычно я стараюсь относиться к людям ровно, должна признаться: антипатия Ярдли была взаимна. Этот человек был неприятен мне на физическом уровне, и я недоумевала, как он вообще мог быть ближайшем помощником Джонатана?! На мой взгляд, они были слишком уж разными.
– Позвольте мне пройти, – сказала я как можно спокойней, совершенно игнорируя его грубость. – Вы загораживаете мне путь.
– Вы неважно слышите? – поинтересовался Ярдли, грубо ухватывая меня за руку повыше локтя. – Или плохо понимаете по-английски?
Наверное, он так думал меня остановить. Но вряд ли этот неучтивый лорд предполагал, что я дам ему отпор. И уж тем более не ожидал, что я именно таким образом. Неторопливо опустив свободную руку к его ширинке, я резко сжала пальцы.
Глаза Ярдли стали огромными, как у филина, а кожа на щеках пошла пятнами. Он тотчас же отпустил мой локоть и попытался разомкнуть мои пальцы, сжимавшие его фамильные ценности. Однако это не помогло: я лишь стиснула пальцы крепче.
– В следующий раз оставлю вас вообще без наследства, – предупредила я. – Понимаете мой славянский акцент?
Не посмев в ответ крикнуть или ударить меня, он запыхтел, заливаясь краской гнева, и я еще немного усилила нажим.
– Говорите громче, пожалуйста!
На его шее прямо перед моим лицом был багровый кровоподтек, напоминающий засос, и я вынуждена была наблюдать это отвратительное пятно до тех пор, пока Ярдли не выдавил:
– Да, понимаю. Отпустите же меня, вы... – тут он прибавил выражение, которое я не решусь здесь воспроизвести. Должно быть, я просто ослышалась.
Подержав Ярдли еще пару секунд, я отпустила его, и он сразу же торопливо пошел прочь, неловко согнувшись и бормоча в мой адрес что-то неясное, но определенно угрожающее.
– На завтрак я буду черный кофе и омлет, – сказала я ему вслед. – Распорядитесь, пожалуйста.
Ответа не последовало, и я отправилась к Джонатану, по пути ожесточенно стирая с ладоней следы прикосновения к Ярдли. Руки, даже защищенные перчатками, казались мне теперь грязным, а локоть, который он так грубо сжимал, на каждое мое движение отзывался болью.
Должно быть, будет синяк.
10
Звуки музыки привели меня в библиотеку. Джонатан сидел за роялем и играл какую-то необычную пьесу со странным рваным ритмом. Как я уже говорила, я мало что понимаю в классике (признаться, никакая музыка вообще не вызывает у меня эмоционального отклика), но эта мелодия звучала тревожно и странно, словно речь взволнованного, умственно нездорового человека. Должно быть, у того, кто написал ее, в голове был хаос, а на душе – тяжесть.
Внезапно музыка прервалась. Джонатан обернулся и взглянул на меня: возможно, увидел отражение в гладкой поверхности рояля, а может, просто ощутил мое присутствие. Я замерла на месте. Ярдли говорил, что Джонатан не в духе, и возможно, я зря ему помешала.
Впрочем, на мой взгляд, он вовсе не выглядел расстроенным и раздраженным. Разве что немного усталым – я не могла не отметить его бледность, как и темные тени, что залегли у него под глазами. Должно быть, ночью он плохо спал, – от этой мысли меня кольнуло сочувствие.
Но тут Джонатан улыбнулся своей чудесной открытой улыбкой, и все мудрые мысли тотчас же улетучились у меня из головы. Просто поразительно, какое влияние на меня имел этот человек!
– Добрый день, – сказал он приветливо, поднимаясь в места, чтобы встретить меня. – Выспались?
Отвечая на приветствие и вопрос, я с удовольствием отметила, что происхождение Джонатана не отразилось на его вкусе: несмотря на ранний час и домашнюю обстановку, он был гладко выбрит и безупречно одет. Никаких идиотских джинсов или растянутых футболок, столь любимых его соотечественниками. На Джонатане были легкие серые брюки и белая рубашка, выгодно подчеркивающие его загорелую кожу и темно-карие глаза. Но прежде, чем я успела рассмотреть его обувь, Джонатан слегка наклонился и быстро коснулся губами моей щеки. Пахло от него восхитительно – чем-то чистым и свежим, словно колкий морозный воздух, смешанный с перцем. – Вы потрясающе выглядите, – добавил он с легкой улыбкой.
От его прикосновения щека все еще горела, будто Джонатан поставил на мне несмываемое клеймо. Губы его, как я успела отметить, были теплыми и сухими – никаких мокрых поцелуев, просто дружеское приветствие.
От его близости ноги стали ватными, и мне пришлось незаметно опереться о крышку рояля, чтобы не упасть.
– Что вы играли? – спросила я, надеясь хотя бы ненадолго отвлечься от мыслей, которые он у меня вызывал.
– Это? – Джонатан отступил и посмотрел на рояль, словно вспоминая. На лицо его набежала тень. – "Варварское аллегро". Это написал Бела Барток [1]1
Бела Барток (1881 – 1945) – венгерский композитор. Родился в Трансильвании в семье школьной учительницы.
[Закрыть]. Вам понравилось?
Мне было страшно сказать какую-нибудь глупость о непонятном для меня предмете, который при этом явно имел для него значение.
– Очень экспрессивно, – осторожно сказала я. – И... мятежно? Чем-то похоже на джаз.
Его брови поползли вверх, а красиво очерченные губы приоткрылись от удивления.
– А ведь и правда, – заметил Джонатан, улыбнувшись. – Действительно, похоже на джаз. И в этом есть что-то мятежное, да. Вот здесь... – он пододвинул для меня стул, а потом сел к роялю и сыграл быстрый рваный фрагмент.
Его лицо неуловимо изменилось – словно Джонатан не извлекал звуки из рояля, а слышал внутри себя. Это было одновременно прекрасно и пугающе.
– Вам нравится эта пьеса? – спросила я, когда музыка смолкла.
Джонатан провел по клавишам кончиками пальцев, а потом посмотрел на меня.
– Очень, – признался он. – Но я никогда не играю ее на концертах.
– Почему?
– Моя мама ненавидела ее, – ответил Джонатан, продолжая вести какую-то легкую мелодию. Вид его длинных пальцев, двигающихся с немыслимой быстротой, завораживал.
– Ненавидела?
– Она умерла.
– Простите.
– Ничего страшного. Это было давно.
Джонатан на секунду прикрыл глаза, словно вспоминая.
– Я разучил ее, когда мне было тринадцать, – продолжил он тихо. – Это очень сложная вещь, быстрая, не каждому взрослому музыканту под силу... Я ужасно собой гордился. Мне хотелось сделать маме сюрприз... Но когда я начал играть, она вдруг встала и молча вышла, – Джонатан снял руки с клавиш и сложил на коленях, глядя в пустоту. – Я не мог понять, что случилось, а она молчала – просто игнорировала меня с моими вопросами три недели. За это время она не сказала ни единого слова.
Голос Джонатана дрогнул, и он замолчал. Я поколебалась, прежде чем прервать затянувшуюся паузу.
– А потом?
– А потом все вдруг прекратилось, – сказал он уже своим обычным голосом. – Она просто снова начала говорить со мной, как ни в чем ни бывало. Я был так рад, что больше ни о чем ее не спрашивал. Уже после, намного позже я понял, в чем дело. Маме показалось, что это бунт, что-то вроде заявления, понимаете? Как будто я пытался сказать ей, что не хочу больше играть или что она слишком сильно на меня давит. Услышав "Аллегро", мама решила, что таким образом я выражаю протест. Но я просто хотел ее порадовать. Думал, что так она будет гордиться мной еще сильней, но... Я просто хотел ее порадовать.
Он снова замолчал, а потом осторожно опустил крышку. Не зная, как реагировать, я поддалась безотчетному порыву и положила руку поверх его.
– Это прекрасная мелодия, – искренне сказала я. – И вы изумительно ее играете. Жаль будет, если ваши поклонники не смогут ею насладиться.
– Спасибо, – ответил Джонатан едва слышно. – Может, когда-нибудь я и правда ее сыграю. Однажды, когда она перестанет напоминать о мне грустных временах.
Его глаза были так близко, что я ничего не видела, кроме них. Моя рука все еще лежала поверх его, и он накрыл мои пальцы другой ладонью.
– Могу я спросить? – Джонатан погладил ткань моей перчатки. – Вы всегда их носите?
Я кивнула, не в силах вымолвить ни слова.
– Почему? Не хотите прикасаться к грязи?
Его откровенность требовала ответной искренности с моей стороны. Я покачала головой.
– Нет. Это из-за моей сестры. Она меня вырастила. Когда родители погибли, она стала мне и папой, и мамой... Это было тяжело, сейчас я это понимаю – ведь ей было всего восемнадцать, – запнувшись, я взглянула на Джонатана; он слушал со всем вниманием. Кончик носа вдруг нестерпимо зачесался, и мне стоило неимоверных усилий сдержаться от нервного почесывания. Контролировать себя помогало лишь то, что Джонатан смотрел на меня в упор и при этом не выпускал моей руки. Так что я досчитала до пяти и сделала медленный вдох, прежде чем продолжить. – Я постоянно с ней спорила, все делала наперекор – маленькие дети ведь всегда ищут у взрослых слабину. Чем сильнее Мира злилась, тем больше я шалила и капризничала. И однажды, когда я отказалась мыть руки, она сорвалась: притащила в ванную, открыла кран с горячей водой и держала мои руки под водой, пока у меня кожа не покрылась волдырями... Это было так больно, просто ужасно! Но еще хуже было чувство вины: ведь это я своими капризами вынудила ее так поступить. Если бы я вела себя, как полагается, она бы не разозлилась и не вышла из себя, понимаете?
Бросив быстрый взгляд на Джонатана, я осеклась. На него было страшно смотреть: его челюсти сжались, а глаза потемнели. Казалось, он и сам на грани срыва.
– Сколько вам было лет? – с трудом спросил он. – Когда это случилось?
– Года три или четыре... Я не помню. Какое это теперь имеет значение?
Джонатан на секунду зажмурился, точно отгоняя кошмарные видения.
– Вы правы, – он прерывисто вздохнул. – Никакого. Ваша сестра – где она сейчас?
– Умерла.
– Хорошо, – это вырвалось у Джонатана явно непроизвольно, но он тут же овладел собой. – Простите. Я имел в виду – мне очень жаль.
– Все в порядке.
Говоря это, я почти не лукавила. Признаться, он был не первым, кому я рассказывала свою историю. С каждым разом это было чуть-чуть легче.
Джонатан поднял на меня глаза.
– Покажите мне свои руки, – умоляюще сказал он. – Мне нужно увидеть.
И я решилась.
– Хорошо.
Медленно высвободив ладонь из его хватки, я потянула на себя ткань перчатки на указательном пальце. Джонатан не сводил с меня глаз, и я чувствовала себя так, словно раздеваюсь перед ним – вся, целиком и полностью. Ощущение наготы было таким мучительно-острым, что внизу живота у меня незнакомо заныло. Это ощущение не было неприятным – скорее, наоборот.
Палец за пальцем, я снимала перчатку с левой руки, не отрывая глаз от лица Джонатана. Его рот приоткрылся, а грудь вздымалась ощутимо чаще, чем раньше. Когда я одним резким жестом сдернула перчатку, он вздрогнул и подался вперед, чтобы не упустить ни единой детали.
Моя рука была безобразна – мне даже не нужно было смотреть, чтобы это видеть. Однако Джонатан явно так не думал. Бережно взяв ее в ладони, он прильнул губами к следам ожогов, уродовавшим кожу. Ощутив его прикосновение, я непроизвольно сжала колени.
Стук в дверь заставил вздрогнуть нас обоих.
– Простите, что прерываю, – донесся до меня голос Ярдли. – Ланч готов.
11
День прошел в восхитительном безделии. После ланча Джонатан, как и обещал, устроил мне экскурсию по замку. Слушать истории из жизни английской знати, что веками разворачивались в этих стенах, было интересно и познавательно. Джонатан оказался чудесным рассказчиком. Подозреваю, кое-какие факты в его исполнении обросли дополнительными яркими деталями, но истории от этого выходили порой просто уморительные, так что я совершенно не возражала.
Из замка мы отправились в роскошный сад, встретивший нас неожиданными для этой мрачной местности буйными красками и ароматами цветов и скошенной травы. От окружавшей меня невероятной красоты – и, конечно, от близости Джонатана – голова слегка кружилась, и мой внимательный спутник подхватил меня под руку, оберегая от возможного падения. Обычно чужие прикосновения мне неприятны, но в Джонатане было нечто, что вызывало у меня безграничное доверие и ощущение защищенности. И отстраняться совершенно не хотелось.
Время от времени нас прерывали телефонные звонки. Большинство из них Джонатан пропускал, каждый раз извиняясь за то, что не может выключить телефон совсем, но на пару-тройку ему все же пришлось ответить. Впрочем, надо отдать ему должное, он сворачивал их довольно быстро, явно не желая оставлять меня скучать надолго.
Хотя скуки я совершенно не испытывала. Во время его переговоров у меня появлялась дополнительная возможность полюбоваться Джонатаном, и я с удовольствием ей пользовалась, стараясь, впрочем, не рассматривать его слишком откровенно.
Безусловно, он был одним из красивейших мужчин, что когда-либо встречались на моем пути. Придирчивый наблюдатель, возможно, мог счесть черты его лица грубоватыми, однако исключительное обаяние Джонатана заставило бы уняться даже самого строгого критика.
От ветра его густые темные волосы немного растрепались и несколько тонких прядей упали на лоб. Обычно любой беспорядок во внешности, своей или чужой, вызывает у меня раздражение, но сейчас это меня не беспокоило. И если мне и хотелось убрать волосы с лица Джонатана, то лишь для того, чтобы узнать, каковы она на ощупь.
Очередной звонок прервал нашу прогулку, и Джонатан, взглянув на экран, убрал телефон в карман с выражением явного неудовольствия.
– Вас все время беспокоят, – сочувственно сказала я. – Наверное, поклонники узнают телефон...
– Нет, это не поклонники, – со вздохом ответил Джонатан. – Это моя бывшая жена. Согласно решению суда она не имеет права подходить ко мне ближе, чем на сто метров. Впрочем, это не мешает ей звонить.
Признание меня неприятно поразило, и от растерянности я не нашла ничего лучше, чем спросить:
– Вы были женаты?
Джонатан бросил на меня изучающий взгляд.
– Почему это вас так удивляет? Да, был. Вообще-то дважды. Но все уже в прошлом.
Я кивнула на телефон, который снова издал писк.
– Судя по всему, ваша жена так не думает. Вы не ответите?
Он покачал головой.
– Нет. К этому часу, я думаю, она уже очень пьяна и просто обзванивает записную книжку.
Порой мой язык – быстрее мысли.
– По всей видимости, ваше имя встречается в ней чаще других, – вырвалось у меня прежде, чем я успела подумать, что же я такое говорю.
Джонатан недоверчиво посмотрел на меня, и уголки его губ приподнялись в хитрой улыбке.
– Вы ревнуете меня? – уточнил он.
Моим щекам стало жарко.
– Простите, – пробормотала я. – Это было совершенно неуместно.
Джонатан остановился, вынуждая меня сделать то же самое: моя рука все еще покоилась на сгибе его локтя.
– Не говорите так, – мягко сказал он. – И не извиняйтесь, пожалуйста. Все, что вы делаете, абсолютно уместно. Вы беспокоитесь за меня -
значит, что я вам небезразличен.
Я не знала, что сказать. Джонатан не ошибся – я действительно волновалась за него и не хотела, чтобы кто-то причинил ему вред. Но было ли у меня право так к нему относиться?
– Я прав? – тихо спросил он, сокращая и так незначительную дистанцию между нами. – Скажите мне.
Говорить я была совершенно не в силах, а потому просто наклонила голову.
– Ева, – позвал Джонатан. – Посмотрите на меня.
Встретившись с ним глазами, я замерла от нахлынувших эмоций. То, что я чувствовала к нему, было невозможно описать словами. Прочитав это в моем взгляде, он поднял руку и коснулся моих волос – осторожно поправил выбившуюся от ветра прядь и остановился, безмолвно спрашивая разрешения продолжать. Мои ресницы сомкнулись в знак согласия, и Джонатан едва ощутимо дотронулся моей щеки, кончиками пальцев обвел контур губ... Его прикосновения были легче перышка – никакой грубости, никакого желания показать свою власть или воспользоваться моей беспомощностью.
Секунду спустя я ощутила на щеке его теплое дыхание.
– Я хочу быть с вами, – прошептал он едва слышно. – Вы хотите быть со мной?
Вся защита, которую я годами выстраивала, боясь привязаться слишком сильно или обжечься слишком больно, рухнула в одно мгновение. На вопрос Джонотана существовал только один верный ответ.
– Да, – ответила я.
Глаза у меня все еще были закрыты, и я ожидала, что сейчас Джонатан скрепит наше соглашение поцелуем, однако его не последовало. Вместо того чтобы прикоснуться к моим губам, он прислонился лбом к моему лбу.
