Текст книги "В плену орбиты"

Автор книги: Мартин Кэйдин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

Но вот раздался слабый, пронзительно-высокий звук. Оба космонавта повернулись к площадке. Стартовая команда начала заливку жидкого кислорода через систему трубопроводов. Нагретые трубы остывали, протестующе визжа, словно агонизируя от свирепого прикосновения жидкого кислорода, температура которого достигала почти двухсот градусов ниже нуля. К стону терзаемых труб примешалось шипение белого пара – это клапаны в обшивке ракеты "Атлас" стравливали избыточное давление в баке с окислителем.

Космонавты посмотрели вдоль дороги, которая вела к пусковой установке. Ракета высилась одинокая, совсем нагая-только бак с жидким кислородом окутывало покрывало из инея. Оглядевшись по сторонам, они сразу приметили, где стоит поблизости тяжелый грузовик. Под него придется нырять, если взорвутся баки и яркое пламя хлестнет наружу. Близко, слишком близко стояли они от ракеты – если вдруг "Атлас" почему-либо взорвется сам или его придется подорвать, их накроет ударная волна и град искореженных обломков.

Они снова взглянули на гиганта, покоившегося на металлическом кольце. Белый пар, рвавшийся из клапанов, внезапно исчез-заправка жидким кислородом закончилась. Пруэтт мысленно повторил перечень операций предстартовой подготовки. Клапаны баков закрылись; теперь давление в них начнет быстро нарастать до уровня, необходимого для запуска двигателей.

Пруэтт физически ощутил напряженную тишину, опустившуюся на космодром. Тонкие черные шланги змеями сползли с капсулы – это отделились питавшие ее "пуповины".

Верньерные и главные двигатели включились почти одновременно. Из-под огромной ракеты, словно из недр вулкана, вырвалось золотое пламя, по обеим сторонам огненными осами сверкнули струи верньерных двигателей. Поток огня низвергался навстречу восходящему потоку воды, пламя с ужасающим ревом разбивалось об охлаждающую влагу, порождая кипящие облака пара.

Пруэтт представил себя на месте человека, лежащего сейчас на спине в откинутом кресле, мягко облегающем его тело, и не заметил, что затаил дыхание и не перевел духа даже тогда, когда кристаллы и блестящие глыбки льда начали отваливаться от обшивки "Атласа" и падать вниз. Они все еще падали, когда массивные стальные скобы, крепившие ракету, откинулись и освободили гиганта.

Пруэтт был так близко, что видел все. Он с трепетом смотрел, как появился под ракетой слепящий огненный шар со струящимися мерцающими контурами, как он начал удлиняться, вытягиваясь вниз подобно отрывающейся капле и своей массой как бы толкая со страшной силой тело ракеты. Пламя яростно скользнуло вниз и жадно захлестнуло пусковую площадку. Но это длилось всего лишь какую-то долю секунды. Гигант ощутил свободу и могучим усилием вырвался из цепких лап тяготения планеты. Пламя вытянулось иззубренным копьем, за золотым огнем потянулся туманный след раскаленных газов, соприкасавшихся теперь уже только с воздухом...

Над Мысом прогремел гром; он прокатился над Пруэттом, оглушив своим раскатистым грохотом и ревом, который ушам было больно, но сладостно слышать. Это был ликующий, торжествующий возглас колосса, вырвавшегося на волю, вкусившего свободу и устремившегося к безднам, для завоевания которых он был сотворен. К безднам космического вакуума, простиравшимся за пределами верхних границ мира, в котором живут люди.

Пруэтт, не отрываясь, следил, как тускнеет золото пламени, приобретая оранжевый оттенок, как на его кромке появляется красная кайма. Огромная ракета все больше наклонялась, все больше и больше отходила от вертикали, повинуясь программе полета. Он вдруг услышал голос, словно доносившийся откуда-то издалека. Это вопил Дагерти, погоняя "Атлас":

– Лети! Ну же, дорогой, красавец ты мой, сукин сын, лети!

"Атлас" ворвался в нижние слои стратосферы, пронизывая ледяной воздух плотным белым инверсионным следом, который казался сверкающей белой лентой, стрелой, уносящейся от Земли.

Но вот и эта полоска в небе пропала. Пруэтт до предела напряг зрение, чтобы не упустить из виду маленькую, все уменьшающуюся точку. Вдруг на месте точки вспыхнуло крошечное облачко: это отделилась первая ступень, "Атлас" сбросил раскаленную "юбку" ускорителя. Тоненькое двойное колечко продолжало лететь вверх, пока совсем не растаял и этот последний неясный след ракеты.

Когда через несколько минут сообщили, что Ширра уже вышел на орбиту, на щеках Дагерти еще блестели слезы. Похоже, он ничуть не стыдился, что Пруэтт заметил, как он их утирает, право, он ничуть не стыдился...

Во время последнего полета по программе "Меркурий" Пруэтт был оператором станции связи на Занзибаре. Пятнадцатого мая тысяча девятьсот шестьдесят третьего года Гордон Купер был вознесен на орбиту ракетой "Атлас", настолько близкой к совершенству по своим показателям, насколько может быть совершенна машина.

Он наматывал виток за витком с таким невозмутимым спокойствием, что поразил всех, кроме самых близких друзей. Достаточно сказать, что во время полета Купер несколько раз спал. Врачи, следившие за телеметрической информацией о состоянии Купера, были ошеломлены, обнаружив, что во время предстартового отсчета он безмятежно дремал. Вскоре после вывода капсулы на орбиту он снова заснул, чем привел в уныние всех медиков, многие годы предупреждавших об ужасных опасностях, которыми чреват космический полет для человека.

Гордон выполнил свою задачу так умело, с таким самообладанием, что превзошел полет Ширры, ставший, можно сказать, учебным пособием. Сам Ширра, шесть раз облетевший Землю до Купера, заметил, скривив губы, что Купер вышвырнул учебник и написал его заново.

А финал полета по традиции, установленной Гленном, ознаменовался еще одной захватывающей сенсацией.

Когда в капсуле загорелся сигнал о перегрузке в 0,05 g, возвещавший, конечно ошибочно, что капсула тормозится атмосферой, у Купера не оставалось другого выхода, как выключить автоматику и приготовиться к опасному возвращению в атмосферу с помощью ручного управления.

Остальное уже вошло в историю. Ученым, трубившим о превосходстве "черных ящиков" над человеком, пришлось забиться в угол и помалкивать, когда Гордон Купер с математической точностью нацелил свой космический корабль в посадочный коридор и вел его куда точнее, чем это делали во всех предыдущих полетах электронные устройства. "Черные ящики" еще раз подвели человека и поставили под угрозу полет. И если бы человек, Гордон Купер, не доказал свою способность преодолеть неполадку, не проявил, изумительных качеств, он вполне мог бы закончить свой полет в огромном огненном шаре, извергавшем раскаленные обломки.

Блестяще выполнив возвращение в атмосферу, космонавт был с триумфом встречен в Вашингтоне и Нью-Йорке. Его бурно приветствовала вся страна.

Но отголоски приветствий быстро смолкли, а красивые слова не радовали.

Полет Гордона Купера подвел черту. Именно его необычайный успех, изрек руководитель НАСА, сделал ненужными дальнейшие полеты по программе "Меркурий".

Первая группа космонавтов отчаянно протестовала.

Они выступали яростно – и, всем на удивление, публично!-против прекращения полетов. Успех программы "Меркурий" был очевиден, он превзошел самые смелые ожидания. И теперь, когда после двадцатидвухвиткового полета Купера появилась реальная возможность удлинить пребывание на орбите до трех суток, космонавты решили не сдаваться, подняли страшный шум и дошли до самого президента.

Но пользы от этого было мало. Не добились успеха и руководители программы. Один из них, Кристофер Крафт, прямо заявил, что более продолжительное космическое путешествие "принесло бы огромную пользу". Выступая перед журналистами, Крафт сказал, что, по его мнению, следующий запуск-"Меркурий-Атлас-10"должен быть организован с расчетом "не прекращать полета до тех пор, пока он будет безопасен".

В течение нескольких недель никто не сомневался, что полет капсулы "Меркурий-Атлас-10" состоится. Специалисты НАСА затратили около шестисот тысяч долларов на изучение этой проблемы и проведение обширных испытаний по определению возможности выполнения задачи. Увеличив вес капсулы на сто тридцать пять килограммов, в основном за счет дополнительных источников питания, они могли продлить срок безопасного пребывания в космосе более чем до ста часов. Эти дополнительные батареи можно укрепить титановыми скобами на внешней стороне теплоизоляционного экрана. Кроме того, космонавту понадобится дополнительный запас пищи, воды и гидроокиси лития для поглощения углекислого газа, но это уже детали. Возможность такого полета никто не оспаривал. Он мог продолжаться свыше двух суток, и при этом в капсуле оставался бы двухдневный аварийный запас.

В хор голосов, требовавших запуска "Меркурпя-Атласа-10" на трое суток, влились и голоса врачей. Они утверждали, что полет просто необходим. По их мнению, за трое суток пребывания космонавта на орбите они получат важнейшие данные о принятии пищи и пищеварении, об удалении отходов организма, о потреблении энергии, о влиянии продолжительной невесомости и десятках других факторов. Даже физики и те поддерживали полет, поскольку научные эксперименты, проведенные Купером в предыдущем полете, дали информацию, какую никогда еще не удавалось получить с помощью беспилотных космических аппаратов.

Но ответ из Вашингтона оставался неизменным:

"Нет, полетов по программе "Меркурий" больше не будет".

Научные работники, связанные с этой программой, были не просто огорчены, они начали злиться. В то время, когда Купер совершил свои двадцать два оборота, русские добились необычайно внушительного, даже устрашающего достижения. Гигантский спутник "Космос-18", с ревом взлетевший в небо с космодрома Байконур, был выведен на орбиту в той же плоскости, что и корабли серии "Восток", и пробыл на орбите девять суток. Через месяц взлетел в космос подполковник Валерий Быковский на корабле "Восток-5". Двое суток он кружил вокруг Земли. А на третьи сутки, на тридцать первом витке, вскоре после того, как корабль промчался над оконечностью Южной Америки, космонавт проснулся и обнаружил, что он уже не одинок в космосе.

Русские оповестили весь мир о подробностях биографии нового космонавта-женщины! Валентина Терешкова, двадцати шести лет от роду, опытная парашютистка, имевшая на своем счету более ста двадцати прыжков!

И пока американские космонавты, омраченные перспективой перерыва в орбитальных полетах на целых полтора года, извергали проклятия по поводу прекращения полетов, русский парень и русская девушка плыли в космосе в пяти километрах друг от друга, пели по радио дуэтом и любовались солнечными лучами, отражавшимися от округлых корпусов их огромных космических кораблей!

Быковский пробыл в космосе почти пять суток, пролетев свыше трех миллионов километров. Американские космонавты проглотили горчайшую пилюлю, когда узнали, наконец, что Терешкова вернулась в атмосферу, катапультировалась из корабля и приземлилась на парашюте северо-восточнее Караганды.

Миниатюрная девушка совершила сорок восемь оборотов вокруг Земли, пролетев почти два миллиона километров. Она пробыла на орбите семьдесят один час дольше, чем Гленн, Карпентер, Ширра и Купер, вместе взятые!

"Больше полетов по программе "Меркурий" не будет"... Чиновники из НАСА упрямо стояли на своем.

Эл Шепард не пытался скрыть, как ему хотелось добиться еще одного полета ведь очередь-то была его! Шепард вместе с остальными космонавтами и руководителями программы "Меркурий" снова и снова добивался пересмотра решений, убедительно аргументируя свою точку зрения. В самом деле, работы по программе "Джемини" то и дело тормозились: не хватало ассигновании, сказывались и обычные задержки в разработке аппаратуры.

По плану полет двухместной капсулы должен был состояться в конце тысяча девятьсот шестьдесят четвертого года, а то и позже, то есть через полтора года! А для запуска капсулы "Меркурий" стоят в полной готовности несколько ракет-носителей "Атлас". Полностью были готовы к полету и три капсулы, уже переоборудованные для суточного пребывания в космосе. Установить оборудование и внести изменения, необходимые для трехсуточного полета капсулы "Меркурий-Атлас-10", не составляло большого труда.

Все эти просьбы породили яростные дискуссии. Но руководство НАСА оставалось непреклонным: никаких полетов по программе "Меркурий".

И все же борьба не прекращалась. Специалисты по авиационной медицине были встревожены неожиданным снижением кровяного давления у Ширры. Правда, оно ничем не угрожало и быстро прошло, но нечто похожее отмечалось и у Купера. Очень важно было бы узнать, как обстоит дело у русских космонавтов-Николаева, Поповича, Быковского, Терешковой. Увы, американцы этого не знали, а русские помалкивали.

Кроме того, за месяцы, прошедшие с последнего полета Купера, медики выявили новые, сравнительно мелкие, но потенциально важные проблемы. Врачи не могли прийти к каким-либо определенным выводам -не хватало

опыта. Их опасения могло развеять или усилить только более продолжительное пребывание человека в космосе. Дело дошло до того, что один обеспокоенный всем происходившим научный работник даже направился в Вашингтон и заявил представителям НАСА, что у них нет выбора. Одних только медицинских проблем достаточно, чтобы запуск "Меркурия-Атласа-10" вновь получил право на осуществление. Ведь если какие-либо серьезные проблемы возникнут уже в ходе работ по программе "Джемини", запуск капсул "Джемини" может надолго задержаться, и конечному плану высадки "Аполлона" на Луну грозят мучительные проволочки.

Стоит ли доводить до этого – ведь конгресс может поднять такую шумиху, что вся затея с "Аполлоном", которая к тому времени проглотит уже не один миллиард долларов,полетит в мусорную корзину.

Выслушав эти доводы, руководство НАСА призадумалось всерьез – может, действительно следует воскресить программу "Меркурий"?

Тем временем нажим продолжался – несильный, но настойчивый. В самом деле, ждать запусков "Джемини", оставив без ответа эти, возможно, решающе важные вопросы, было попросту безрассудно. Это означало бы, что пилотируемые полеты "второго поколения" будут скованы теми ничтожными познаниями в области космической биологии, которые получены в ходе четырех непродолжительных полетов по программе "Меркурий". А ведь программа "Джемини" должна стремительно прорваться в новые, неизведанные области, как это с величайшим мастерством делают русские.

В конце тысяча девятьсот шестьдесят третьего года русские запустили первый беспилотный аппарат типа "Полет". Новый маневрирующий аппарат явился угрожающим предвестником будущего. После вывода на орбиту по команде с Земли он увеличил высоту полета более чем на восемьсот километров, затем изменил плоскость орбиты и продолжал полет под другим углом к экватору. Запуски спутников типа "Космос" и "Полет", последовавшие один за другим, наглядно продемонстрировали колоссальные возможности Советского Союза.

До первого полета капсулы "Джемини" оставалось еще десять месяцев, а русские корабли уже парили в космосе.

Стены залов заседаний конгресса сотрясались от уничтожающей критики в адрес американской программы космических полетов.

В штабе НАСА, Мэриленд-Авеню, 400, в Вашингтоне по ночам горел свет. Что-то должно было произойти – и скоро.

ГЛАВА V

– И пусть никто не занимает телефонную линию! Кто бы там ни просил – не соединять. Чтобы линия была свободна, когда мне понадобится! Ясно?

– Так точно, товарищ генерал. Понял.

– Хорошо! Да, новых сообщений из московского вычислительного центра нет?

– Пока нет, товарищ генерал. Ожидаем с минуты на минуту. Они говорят, что... виноват, товарищ генерал... академик Огородников хочет говорить с вами.

– Что же вы?.. Давайте его сейчас же!

– Генерал Карпенко?

– Я у телефона. Какие новости?

– Все, как мы предполагали. Мы угадали с самого начала. Американский космонавт попал в серьезную переделку.

– Тормозные двигатели?

– Да, товарищ Карпенко. Тормозные ракеты капсулы должны были включиться точно над северо-восточным побережьем Новой Гвинеи. В этот момент космонавт завершал сорок седьмой виток...

– Это все я знаю.

– Потерпите, генерал. Мы хотим убедиться в том, что сведения, которые мы вам сообщаем, совершенно точны.

– Простите, Николай Трифонович. Прошу вас, продолжайте.

– Мы не прекращали изучения параметров орбиты. Американская капсула пробудет в космосе, считая с момента выхода на орбиту у Бермудских островов, приблизительно шесть суток и восемь часов. Затем на нее начнет воздействовать сопротивление верхних слоев атмосферы, и она замедлит движение.

– Шесть суток и восемь часов... Вы сказали – приблизительно. Нельзя ли поточнее?

– Невозможно. Есть факторы, нам неизвестные -кое-что мы еще не знаем. Но они не столь существенны. Наши расчеты довольно точны, генерал. Атмосфера, как вы знаете, никогда не находится в покое-она то вздымается, то опускается, как диафрагма. До некоторой степени это зависит от солнечной активности. Но в худшем случае мы ошибаемся не более чем на один-два витка.

– А сколько еще продержится космонавт?

– Об этом мы ничего определенного сказать не можем, генерал. Большую часть сведений об искусственной среде в капсуле мы почерпнули из сообщений американцев. Правда, космонавт может уменьшить давление в кабине, а то и вовсе перекрыть подачу кислорода туда и оставить под давлением только скафандр. Однако очень сильно снижать давление нельзя – упадет насыщение артериальной крови кислородом. Впрочем, кое-какие выводы мы все же сделали.

– И?..

– По нашим расчетам, кислород у него кончится примерно за шесть-двенадцать часов до начала возвращения капсулы в атмосферу.

– Значит, никакой надежды на спасение космонавта нет?

– Никакой, генерал. Во всяком случае, судя по тому, что нам известно.

– Гм... Скажите, Николай Трифонович, с данного момента, с этой самой минуты – через сколько часов этот американец... Пруэтт... останется без кислорода?

– Приблизительно через сорок два часа. А в чем дело, генерал? Разве это имеет значение?

– Еще какое! Огромное! Благодарю вас, Николай Трифонович, вы отлично поработали. Спасибо, спасибо!

Генерал Карпенко, доктор технических наук, специалист по артиллерии, заслуженный летчик, член-корреспондент Академии наук, круто повернулся и поспешно направился в радиоузел. Часовой у двери вытянулся; генерал прошел прямо к оператору у коммутатора.

– Вызовите мне Байконур, Ваничева! Быстро!

– Слушаюсь, товарищ генерал.

Двадцать шесть секунд спустя:

– Ваничев?

– Да,товарищ генерал.

– Слушайте внимательно. Академия подтвердила наши предположения. Дальше кислорода у космонавта остается всего на сорок два часа. Хватит нам времени выполнить наш план?

– Одну минуту, товарищ генерал...

Прошло еще пятьдесят две секунды:

– Товарищ генерал, времени хватит. Со вчерашнего вашего звонка люди работают без отдыха. Система управления и слежения уже перестроена на новый план полета, и мы работаем без задержек. Успеем, товарищ генерал, успеем.

– Превосходно! Но помните, никто, кроме вас и вашего помощника... как его фамилия?.. Меркулова, никто не должен знать об изменении в плане. Ясно?

– Да, товарищ генерал. Я вас понял.

– Хорошо. Когда предполагаете произвести запуск?

– Управимся за восемнадцать часов, товарищ генерал.

– Действуйте, Ваничев. Я вылетаю немедленно. Буду у вас часа через четыре. До свиданья.

Генерал Карпенко потер руки и задумчиво наморщил лоб. Все идет по плану.

Он обернулся к телефонисту.

– Вызовите аэродром. Скажите, пусть запускают двигатели и готовят машину к немедленному вылету.

– Слушаюсь, товарищ генерал...

Генерал Карпенко не услышал ответа. Он уже бежал по длинному коридору к своей "Чайке", которая должна была домчать его до реактивного самолета, а тот в свою очередь-до Байконура, где со вчерашнего дня сотни людей работали всю ночь напролет.

Его звали Роберт С. Гендерсон, в области пилотируемых космических полетов он был далеко не последним человеком. Гендерсон, руководитель Центра пилотируемых полетов в Хьюстоне, встретил вошедшего в его кабинет Пруэтта улыбкой.

– Садитесь, Дик,– сказал он.– Остальные сейчас подойдут.

Остальные? Пруэтт вообще не знал, кто еще будет и зачем его самого вызвали к Гендерсону. И лишь дрогнувшие брови выдали его недоумение, когда в кабинет вошел Роджер Маккларэн, руководитель программы "Джемини". С Маккларэном вошли несколько его помощников; с ними Пруэтт был уже немного знаком, и они, рассаживаясь за большим столом, добродушно приветствовали его.

Вошел и горячо пожал Пруэтту руку Джордж Кейт, возглавлявший Центр управления полетами по программе "Меркурий" на мысе Канаверал. Появился Энди Блейк из рабочей группы "Меркурия". За ним гуськом проследовали к столу несколько инженеров.

Гендерсон кивнул секретарше, та встала и закрыла дверь.

Все в сборе, – начал Гендерсон. – Приступим к делу.

Он в упор взглянул на Пруэтта. Космонавт хранил бесстрастное выражение лица.

– Дик, вы знаете, зачем мы вас вызвали сюда?

– Нет, сэр, не знаю.

Гендерсон, вертя в руках карандаш, чуть склонился.

– Мы решили приступить к подготовке запуска "МА-10".

Больше он ничего не сказал. Но этого было достаточно. Пруэтт почувствовал, как все его мышцы напряглись. В голову мгновенно полезли всякие догадки, но он не позволил себе даже помыслить о возможности... Но как трудно было удержаться... Огромным усилием воли он подавил разыгравшееся воображение. На лице его не дрогнул ни один мускул.

– Вы знаете всю предысторию, поэтому я не стану ничего объяснять,продолжал Гендерсон.– Суть дела в том, что мы должны осуществить еще один полет капсулы "Меркурий". "Джемини", конечно, остается в плане, ну, скажем, в немного перекроенном плане. Мы все же собираемся запустить ее этой зимой, но попозже.

Он откинулся на спинку стула и вздохнул.

– У нас чертовски мало времени для проверки глобальной сети слежения. Ведь мы ее уже почти перестроили на программу "Джемини". Но нас заверили, что ко времени запуска "МА-10" сеть будет готова.

– Когда это будет? – спросил Пруэтт.

Гендерсон кивнул Джорджу Кейту, и тот включился в разговор.

– Дик, мы готовим запуск на двадцать первое июля,-сказал он.-У нас не так много времени, как нам хотелось бы, но тут уж ничего не поделаешь. В сущности, это будет медицинский эксперимент. Нам придется ответить на некоторые вопросы, которые давно беспокоят медиков. Лично я не сомневаюсь, что во многом их страхи ничем не обоснованы.

Кейт мрачно нахмурился.

– Но пока мы не знаем ответов на эти вопросы. Во всяком случае, не можем ответить на них с уверенностью. А русские своих карт не открывают. В начале тысяча девятьсот шестьдесят второго года советские физиологи Газенко и Яздовский-вы, вероятно, знакомы с их отчетами, опубликованными Академией наук,-дали нам немало информации о состоянии Титова. Они даже выдвинули собственную теорию, впоследствии подтвердившуюся, о том, что нарушение вестибулярного аппарата, которое испытал Титов, было чисто субъективным и в будущих полетах не повторится. После полетов Николаева и Поповича русские оказались более сдержанными. Появились сообщения только о ненормальном снижении содержания кальция в костях. А когда в космос слетали Быковский и Терешкова, они вообще надежно прикрыли дверку. Что же касается медицинских отчетов о полете парных экипажей этой весной, то здесь уже дверь попросту заперли, да еще и ключ забросили. Нам не удалось выведать ничего.

Он окинул унылым взглядом Гендерсона и всех сидящих за столом.

– Мне не нравится... мне решительно не нравится сидеть и ждать, пока русские расскажут нам что-нибудь о физиологических реакциях космонавтов на длительные орбитальные полеты. Насколько мне известно, это никому не нравится. Мы попросту должны организовать собственный полет продолжительностью в трое суток...

Пруэтт так побагровел, что, казалось, он вот-вот взорвется.

– В чем дело? – спросил Кейт,

– Кто полетит?

– Я боюсь, мы вас совсем замучили ожиданием,– вмешался Гендерсон.Полетите вы.

Пруэтт скорчил такую гримасу, что все заулыбались.

Он слабо махнул рукой.

– Я только... ладно, продолжайте, Джордж. Выкладывайте все подробности, а я пока немного переварю эту новость...

– Я буду краток. Дик,– продолжал Кейт.– Задача-сорок восемь витков. Торможение-над юго-западной частью Тихого океана, приводнение-к северу от Гавайских островов. Это нам даст... трое суток плюс еще почти три витка... всего семьдесят шесть часов, если мы доведем полет до конца.

В разговор вмешался Энди Блейк.

– За последние две недели мы тщательно изучили капсулы и выбрали капсулу No 15. Будем уточнять, что надо переделать для полета. Большую часть переделок, которые мы произвели в капсуле No 20, куперовской, мы оставим. Уберем только перископ, резервный прибор для записи телеметрической информации, ну и еще кое-какие мелочи. У вас, видимо, будет одна батарея на полторы тысячи ватт и восемь главных батарей, включая резервные, по три тысячи ватт каждая. Эти дополнительные батареи мы установим на тормозном отсеке. Защитим их термоизоляцией-чтобы не нарушился тепловой баланс после вывода на орбиту...

Пруэтт слушал внимательно, как бы вбирая все, что говорилось. Но где-то в глубине сознания, все же не до конца поглощенного этим очень важным для него разговором, маячила крошечная фигурка радостно кувыркающегося и растянувшего рот до ушей человечка, в котором он узнал себя. Пруэтт едва сдержал улыбку...

– ...Для полета Купера нам потребовалось перекиси водорода всего на четыре килограмма больше,-продолжал Энди Блейк,– чем для девятичасового полета Ширры. Полет "по-обезьяньи", пассажиром, да еще с отключением питания многих систем на значительные сроки существенно сократит потребность в энергии и реактивном горючем. Кроме того, теперь мы пришли к опреде ленному мнению относительно мощности двигателей системы ориентации. Разумеется, мы остановимся на маломощных...

Они были так поглощены обсуждением основных вопросов подготовки, что не замечали, как летело время. Технических деталей было столько, что из них слагались пухлые контрольные ведомости и инструкции. Но инженеры разъясняли лишь главное; исчерпывающее изучение Пруэтту предстояло провести по личному плану, разработанному на подготовительный период. Очень важную роль в планировании полета играли врачи. На сей раз они все внимание сосредоточили не на нуждах и потребностях космонавта, как в предыдущих полетах, а на программе экспериментов. Пруэтт узнал, что ему придется испытать столько медико-биологических систем для корабля "Джемини", сколько их сможет вместить его капсула.

– Фактически,– шутил один из специалистов,– тебе придется стать нашим подопытным кроликом. Мы тут кое-что придумали насчет возможности отправления естественных надобностей в скафандре и системы отвода. Подробности изучишь позже, но не забудь запланировать свидание с нами примерно через неделю-снимем с тебя мерку для скафандра. К тому времени мы почти закончим все доделки. А к моменту полета у нас уже будет и опыт применения этой системы.

Пруэтт вскинул брови:

– Чертовски интересно, Сэм! Неужели вы нашли добровольцев?

– Ну, не то чтобы нашли,-уклончиво ответил инженер и рассмеялся, – но у нас есть несколько таких нудных работенок, что прожить три-четыре дня подряд в твоем скафандре покажется испытателям куда приятнее...

Прошло еще два часа, совещание подходило к концу. Были составлены графики работ для различных групп.

Пруэтт убедился, что ему предстоит всего за два месяца проделать работу, на которую требуется по крайней мере три. Но ведь всегда можно часть работы сделать побыстрее, а кроме того, и дублер немало поможет...

Пруэтт вспомнил, что ему еще не сказали, кто у него дублер. Пока он здесь, нужно выяснить это и кое-что еще. Именно сейчас, не позже. Если не выяснить сейчас, мелкие царапинки могут разрастись в тяжкие язвы.

Совещание закончилось; все основные вопросы были решены. Пруэтт повернулся к Гендерсону.

– Боб, как по-вашему, могу я с вами потолковать несколько минут?.. Не в порядке продолжения совещания, но дело важное...

Гендерсон взглянул на часы.

– Разумеется, Дик, охотно.

Пруэтт встал.

– Если вы не возражаете, мне бы хотелось, чтобы Джордж Кейт и Энди Блейк остались с нами.

Гендерсон кивнул в знак согласия; Кейт и Блейк остались на своих местах, когда остальные сотрудники НАСА вышли. Дверь кабинета закрылась.

Пруэтт сразу же взял быка за рога.

– Кто будет дублером?

Гендерсон ответил на вопрос вопросом:

– А кто, по-вашему, должен быть дублером?

Этого Пруэтт не ожидал – даже не надеялся на такой поворот разговора. Он выпалил:

– Дагерти... Джим Дагерти. Лучшая кандидатура,

– Почему?

– Мы работали вместе. Самый подходящий человек. Мы так подружились, что, можно сказать, почти угадываем мысли один у другого. Лучшего помощника, чтобы одолеть всю работу за два месяца, и не найти. Конечно, другие по способностям ничуть не хуже, но мы с ним как-то очень притерлись друг к другу-так бывает, только когда долго поработаешь бок о бок с человеком.

Кейт и Блейк посмотрели на Гендерсона.

– Хороший выбор,-сказал Кейт.-И мороки будет меньше.

Гендерсон взглянул на Блейка.

– Энди?

– Я согласен. Дагерти подходит по всем статьям.

– Ладно, Дик,-дружелюбно сказал Гендерсон,

будет Дагерти вашим дублером.

– Спасибо. Это мне очень поможет,-сказал Пруэтт. Гендерсон стал собирать бумаги со стола и совать их

в портфель.

– Есть еще одно дело,– сказал Пруэтт.

Все трое молчали.

– Послушайте, могу я говорить, ну что ли, по душам? – спросил Пруэтт.Чтобы все осталось между нами и за стены этой комнаты ничего не вышло? Гендерсон строго посмотрел на него:

– Выкладывайте.

Пруэтт сделал глубокий вдох и выпалил:

– Вот что, Боб, вы оказали мне огромную честь. Разумеется, я знаю, что вы и другие подбираете только тех, кто в данный момент лучше всего подготовлен к выполнению задания. Но и вы, и я, и вот Джордж с Энди... да

и все, кто в курсе наших дел... все мы знаем, что кандидатом на следующий полет намечен Эл Шепард. Вы бы избавили меня от... от ненужных размышлений, если бы разогнали весь этот туман вокруг назначения меня вместо Шепарда.

Гендерсон откусил кончик сигары и выплюнул его в мусорную корзинку. Откинувшись на спинку стула, он не спеша закурил сигару и ткнул горящим концом в сторону Пруэтта.

– А где это сказано, что Эл Шепард намечен для очередного полета по программе "Меркурий"? – спокойно спросил он.

– Но, Боб, ведь это же знают все.

– Ах, вот как? Ну так я вам сейчас кое-что скажу, Дик, и я хочу, чтобы вы хорошенько меня поняли. Во время полета Гордона Купера кандидатов па этот полет не намечали, да и вообще тогда "МА-10" еще не собирались запускать. Скажу вам напрямик. Мы могли бы выбрать Шепарда, или Карпентера, или любого другого из первой группы космонавтов. Но мы не сделали выбора, потому что в этом не было необходимости. Я отлично знаю, какую чепуху несли газеты и журналы насчет нашего будто бы "окончательного решения". Все эти гадалки и болтуны из телевидения и газет просто сами не знают, что говорят. А те, кто знает, оказались достаточно сообразительными, чтобы понять, что мы не станем поручать выполнение задания какому-нибудь определенному человеку, пока не подойдет срок. Теперь...