Текст книги "Меня не купишь"

Автор книги: Мартин Касарьего

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

3

У маленькой кухоньки, служившей по совместительству и кладовкой, был выход в переулок. Через него обычно уходил Тони, закрыв «Голубого кота». Переулок выходил на другую улицу, не туда, где был вход в бар. Я открыл дверь и опять, уже во второй раз, резко дернул Эльзу за руку. Она жалобно вскрикнула. Нельзя было терять ни минуты, к тому же это она втравила меня в веселенькую историю, а потому я решил оставить реверансы на потом. Перепрыгнув через горы старых газет и какие-то тряпки, мы оказались на улице, и тут же ледяной ветер влепил нам по изрядной пощечине. Я подпер дверь снаружи веником. Моя машина стояла в десяти шагах. Она смахивала на выставку образцов всяческих вмятин, царапин, пятен ржавчины и ободранной краски.

– Вот уже пять лет, как я паркую машину здесь. Никогда не знаешь, в какой момент придется делать ноги.

– Пять лет? Да она кажется совсем новой, Макс.

– Садись, княгиня, графиня, или как там тебя…

Трогаясь, я видел в зеркало заднего вида, что веник пока еще на месте. Прежде чем пропоет петух, в кухне-кладовке случится небольшое землетрясение, и веник вылетит, как пробка из шампанского, но подарит нам, как минимум, полминуты.

4

На первом же повороте я ушел вправо и, чтобы сократить путь, немножко проехал в запрещенном направлении. Эльза заметила знак, но промолчала. Она всегда всей душой была за нарушение всяческих правил, но этой ночью, похоже, была не слишком щедра на похвалы и знаки одобрения.

– Когда ты последний раз мыл машину, Макс? Я включил радио. «Вы слушаете „Оси моей телеги“ в исполнении Лучо Гатики».

– Не помню.

– Голуби и те побрезговали бы использовать ее в качестве мишени для прицельных попаданий.

Я не мог отделаться от мыслей о Тони: дай бог, чтобы мальчишка лежал неподвижно. Я видел рябого – вполне достаточно, чтобы представить себе и остальных горилл. Я знаком с этой публикой. Это быдло. Если они чем-то интересуются, а ты не успеваешь ответить на их вопрос прежде, чем он прозвучит, они просто ломают тебе палец.

– Не пытайся соперничать в едкости с лимоном, а лучше поведай мне хоть что-нибудь о твоих приятелях, графиня.

– Или как меня там?… – передразнила она. – За мной присматривали трое: Санчес, или Паэлья, которого ты видел.

– Да, этого я видел – и не видел.

– Второго зовут Одноруким, он просто садист, у него нет левой руки.

– Это радует.

– Потом Кувшин. О нем, во-первых, могу сказать, что это сальный толстяк без комплексов. Толщина бросается в глаза, а об отсутствии комплексов будешь знать от меня. Его так прозвали за толстые бока и потому, что когда он бесится, то делает руки как ручки кувшина: у него за поясом припрятана пара ножей, и он всегда хватается за них. Ну точь-в-точь кувшин, и тогда лучше не попадаться ему на глаза. Во-вторых, у него член размером с ножку стола – постоянно ищет, кого бы трахнуть. Прости, милый, что я так выражаюсь, но, знаешь ли, это заразно, я столько лет живу в грязи, что даже удивительно, как это я сохранилась такой, какая есть.

– Говорят, в грязи да в глине все хорошо сохраняется.

– Возможно. Кувшин отвратителен, но в сравнении с Одноруким он ничто. Однорукий – компактный коротышка, вроде мешка с песком. У него на лбу – квадратное пятно из сплошных шрамов. Это потому, что, когда разозлится, он начинает биться головой обо что ни попадя, так что все уже знают: лучше держаться подальше. Когда ему едва исполнилось семнадцать – самая сладкая весна! – парню отрезало руку по локоть столярной гильотиной. Легенда рассказывает, что мастерская была, что называется, «левой», у него не было контракта, и хозяева отказались выплачивать ему компенсацию. Бедный ангелочек собрался было уйти в лучший мир. Это случилось больше тридцати лет тому назад – вполне достаточно времени, чтобы научиться орудовать одной правой. К тому же, согласно легенде, в детстве он был левшой. У меня мороз по коже от одной мысли, что это чудовище когда-то было ребенком. Сейчас ему стукнуло пятьдесят, а он все ходит с грязной, сальной косичкой и метет ей, как метлой, при каждом повороте бычьей шеи. Как видишь, он не отстает от моды. Я обожаю Рождество, а ты?

Если Эльза закусила удила, ее не остановить. Как бы то ни было, должен признать, я всегда любил послушать ее – ночью ли, утром, за чашкой кофе или в любое другое время и в любом другом месте. К тому же сейчас всякая дополнительная информация могла оказаться полезной. Холодный ветер проникал в дырку в дверце машины, Эльза трепетала на ветру, как знамя, а мне стоило больших усилий не удариться в воспоминания и не предаться ностальгии.

– Есть еще четвертый, Молчун, – продолжила она, понапрасну выждав несколько секунд, но так и не получив от меня ответа. – Раз его не было сегодня, значит, он наверняка появится завтра. Он не любит, когда его называют Немым. По его собственным словам, он любитель девок, пьянок, кабаков – придется тебе, милый, еще раз извинить меня за не самый изысканный жаргон. Вообще-то он не немой и никогда таким не был, но страдает косноязычием. Не спрашивай меня, что это такое, меня не интересует этот индюк, и я не собираюсь из-за него лазить по словарям и искать, что это за слово, хотя, наверное, оно-то все и объясняет. Он высокий, накачанный, довольно стройный и лысый, причем остатки волос на шее отращивает подлиннее. Носит баки до мочки уха и неизменные джинсы «Питуса Рок» и черную куртку. В общем, еще один модник – да ты же видел Паэлью! Ему около сорока. Он никогда не видел своих родителей, его вырастили дед с бабкой. Он обожал деда и называл его Яйо. Дед участвовал в войне тридцать шестого года на стороне проигравших. И за какие грехи вокруг меня вечно крутятся проигравшие? У тебя нет никакой идеи на этот счет, милый?

Я покачал головой.

– Я так и предполагала, они никогда не толпились в твоей голове. От деда ему остался пистолет, он так с ним и ходит. Чудесные экземпляры, необыкновенно полезные для общества. Тебе не знаком никто из них?

О Кувшине и Молчуне я услышал впервые, а вот Однорукий, похоже, был моим старым знакомым, одним из тех замечательных типов, кого нельзя не полюбить с первого взгляда. Должен признать, что в тот единственный раз, когда мне посчастливилось видеть его в работе, он действовал весьма профессионально. Пять лет мое авто было «на всякий пожарный» – и совершенно впустую – припарковано у служебного входа. И теперь я тщеславно гордился, что не утратил некоторых навыков. Пять лет я думал: ты просто смешон с твоими навязчивыми идеями, но назавтра поступал точно так же. И вот в один прекрасный день эта привычка здорово выручила тебя. Это и есть профессионализм.

– Почему ты не поедешь побыстрей? – спросила Эльза, уязвленная тем, что вот уже второй раз за последние две минуты ее вопрос повис без ответа.

– Зачем? Чтобы привлечь внимание?

Эльза достала сигарету и ждала, грациозно держа ее на весу, пока я дам ей прикурить. С рассчитанно утомленной миной я поднес автомобильный прикуриватель.

– Если тебе так трудно дать мне прикурить, можешь не беспокоиться, – с большим достоинством, но чуть не плача проговорила Эльза. – Я тебе не блондинка с коллагеновыми губами и силиконовой грудью, есть люди, готовые умереть за право зажечь мне сигарету. Может, все-таки поедешь побыстрее? Меньше придется терпеть мое общество…

– Ладно, Светлячок, успокойся, – сказал я и тут же пожалел, что расслабился и назвал ее этим старым прозвищем. – Никто не знает о существовании этой машины. Да и обо мне-то никто не знает.

– Если только Тони не проговорится, – возразила она, довольная, что сумела взять реванш. Желание заплакать осталось в прошлом, как рыцари Круглого стола или граммофоны. – Если только он еще может говорить.

Мне не понравился ее комментарии, особенно потому, что он вполне мог оказаться справедливым.

5

Я дал Эльзе револьвер и пять патронов. Ни о чем не спрашивая, она нажала на стопор, откинула барабан, зарядила его и поставила на место. Я сам обучил ее этой простой операции. Я припарковался около дома Или мне следовало сказать «у моего барака»? Жалкое одноэтажное сооружение, окруженное узкой полоской земли, заросшей чахлой травой. По обе стороны от него – два полуразвалившихся четырехэтажных строения, одно совершенно заброшенное, а во втором обитало всего три семейства. Незастроенные пустыри, а за ними – магазины, мастерские, автобусные остановки и много чего еще. Больше всего мне нравилось в моем пристанище отсутствие соседей. Мы вышли из машины. Территорию дома окружал низкий изломанный забор. Железная калитка давно соскочила с петель. В сочетании со смехотворной высотой заборчика вся эта ограда с трудом могла считаться хотя бы декоративной.

– Несколько пальм очень украсили бы пейзаж, Макс.

Эльзино чувство юмора начинало меня утомлять. Она задержалась перед железной калиткой, бросила сигарету на землю и раздавила ее. Пошел дождь, и вид раздавленного окурка, намокающего между земляными комьями, не способствовал улучшению настроения. Конечно, жилище напоминало скорей хлев, чем Палас-отель, зато оно не стоило мне ни дуро, а учитывая уровень моих доходов за ничегонеделанье, это было неоспоримым преимуществом. Лет пять тому назад я снял этот дом у одинокого старика-пенсионера, бывшего служащего канала Изабеллы Второй, не обремененного родственниками и наследниками. Ста рик вот уж три года как помер. На оставшееся после него имущество никто не претендовал, и понятно, я тоже не собирался поднимать сей вопрос

Пока я отпирал дверь, укрывшись от дождя под навесом, мы перекинулись несколькими словами, правда, не о том, что могло бы меня интересовать. Ноинициатором беседы была Эльза.

– Смотри, Макс, дождь пошел. Пока только отдельные капли, но в конце концов история о барометре в твоей коленке станет правдой.

Если она хочет вывести меня из себя, ей придется попотеть. Я взялся считать до десяти, но на цифре четыре она снова заговорила:

– У того, кого ты прикончил, у Хосе Санчеса, Паэльи, остались жена, дети и любовница. Ох, горе-горюшко. Он говорил, что родом из долины Кас и что в нем течет цыганская кровь, но по-моему, он подхватил свою оспу в Мачу-Пикчу. Правда, он говорил почти без акцента.

– Он тебе нравился?

– Я с ним не спала, если ты это имеешь в виду.

Ну да, я имел в виду именно это. Я открыл дверь, и мы вошли, вытерев ноги о жуткого вида коврик. Я зажег свет. На деревянном столике стоял наполненный водой умывальный таз, валялось полотенце. Я умылся, чтобы прийти в себя.

– А водопровод не работает? – спросила Эльза.

– Не знаю. В этом районе часто отключают воду, пожалуй, это напомнит тебе детство, – сказал я, чтобы поддразнить ее, пока вытирал руки и лицо. – Здесь жил старик, заработавший пенсию, обслуживая водопроводный канал Изабеллы Второй. В общем, сапожник без сапог. Но ты не расстраивайся раньше времени, – смягчился я, – сегодня утром вода была. Хочешь зайти в ванную?

– Нет.

– Я не собирался убивать его, – сказал я. – И целился в фарфорового кота, но спьяну я всегда промахиваюсь.

– Тебе повезло, – откликнулась она. – У Паэльи обманчивый вид. Я даже не заметила, как он

достал пистолет. Он был фокусником, пресжитатором[4][4]
  Эльза исковеркала слово «престидижитатор», т.е. фокусник, иллюзионист.


[Закрыть]. Восьмилетним мальчиком он вытаскивал кошельки в метро так ловко, будто его пальцы были сотканы из воздуха.

Пресжитатор. Я не стал ее поправлять: было не до придирок и мелочных реваншей. К тому же про воздушные пальцы вышло на редкость поэтично. Я выложил фляжку на стол.

– Я вижу, ты по-прежнему пользуешься микроскопом, великий мудрец.

Она имела в виду стоявшее на полке устройство для набивки патронов марки «Lyman» модели «All-American». Я воздержался от замечаний и бросил гильзы в приткнувшуюся рядом корзиночку.

– Он бы убил тебя. Я спасла тебе жизнь, – добавила она.

Она сбросила пальто и осталась в черном платье, открывавшем красивые руки и черные чулки, на одном из которых убежавшая петля оставила бледную изогнутую дорожку. Она улыбнулась, и я поймал себя на том, что невольно восхищаюсь ею, и подумал, что, возможно, она права, утверждая, будто спасла мне жизнь, приказав стрелять.

6

Предпочитая вовсе не смотреть на это тело, шесть лет тому назад сводившее меня с ума, я разжег огонь на кухне и поставил разогреваться оставшуюся от завтрака фабаду5 «литораль».

– У тебя не электрическая плита?

– Ты что-то имеешь против Газовой компании? – огрызнулся я.

– Ну ладно, ладно, что за характер.

Я достал начатую бутылку красного вина и пару стаканов и поставил их на стол. Эльза гладила свою руку, влюбленная в нежность собственной кожи. Если она хотела заставить меня вспомнить, какой она была на ощупь, она преуспела. Она взглянула на меня:

– Не злись.

– Я не злюсь, – возразил я, пытаясь скрыть раздражение.

– Ты стараешься не показывать виду, но со мной это не пройдет. – Теперь уже она притворялась, что изучает дорожку на чулке. – Со мной тебе это не удастся, Макс, я чувствую, что ты злишься.

– Ничего ты не чувствуешь.

Я разлил «Савин» по стаканам. Мне нравился легкий шум льющегося вина. Эльза оторвала взгляд от своей ноги и посмотрела на меня.

– Хорошо, – улыбнулась она, – завтра я уйду, но давай сегодня ночью будем друзьями.

– Ты уже не волнуешься о Розе?

Эльза чокнулась со мной.

– За Розу, – сказала она, – и за нас. Сегодня ночью Роза в безопасности, а мы с тобой можем отпраздновать нашу встречу и пойти поужинать.

– Как в старые времена, – протянул я с иронией.

– Не такие уж старые. Если ты меня пригласишь, я плачу по счету.

– Тебе не нравится фабада [5][5]
  Астурийское блюдо из красной фасоли с кровяной колбасой и салом.


[Закрыть]?

– Не обижайся, милый, но приготовленная тобой, да еще разогретая, она вряд ли может понравиться.

– Я ее не готовил, это консервы из банки. К тому же я много чему научился за эти шесть лет.

– Я тоже.

Она выдохнула это горячим, прерывистым шепотом

– Через час я поеду проведать Тони. Это единственное, о чем я могу думать, солнышко. А чтобы время шло быстрей, мы могли бы выпить.

Я хотел, чтобы обращение «солнышко» прозвучало насмешкой, меня задевало, что Эльза по-прежнему вызывает во мне желание, которое я считал давно и глубоко похороненным.

– А я думала, мы могли бы скоротать время, занявшись сексом.

Ее взгляд прожигал на мне одежду, она сама изнывала от желания и не скрывала этого. И эта ее грубая откровенность возбудила меня больше, чем любое более изысканное выражение или намек.

– Моя сигарета в золу обратится, но что-то случится. И пылью стал порох, но пылью влюбленной… – пробормотала она, призвав на помощь Кеведо. Надо же, какая начитанная девочка. – Скажи, ты хочешь меня? Ты меня еще любишь? Ответь сначала на первый вопрос!

– Мои чувства остались прежними, просто раньше я тебя любил, а теперь ненавижу. А насчет переспать… Знаешь, детка, как говорят: перепихнуться – в болоте захлебнуться.

Я чувствовал, что ее сердце, как когда-то во время наших свиданий в пансионе «Голубка», бешено колотится в груди, и как тогда, как тогда и как всегда, я почувствовал, что тону. Я задыхался от желания, я рвался к ее телу, к ее губам. И так же неистово мне хотелось причинить ей боль, разбить ее сердце, искромсать ее чувства охотничьим ножом.

– Иди ко мне, – сказала она.

Она поверила моим словам ровно настолько, насколько поверил бы банк заверениям в платежеспособности безработного. Ее дыхание учащалось. И я подошел. Этот бой я проиграл. Моя армия предпочитала подчиняться вражеским приказам. Мне не хватало воздуха. Целуясь и обнимаясь, мы кое-как преодолели расстояние в пять шагов, отделявшее нас от спальни. Вот оно – преимущество маленькой квартиры. Моя рука проникла ей под платье, а ногой я пытался открыть скрипучую дверь комнаты. Рука сама скользнула к трусикам, коснулась влажного мха под ними. Эльза глухо застонала, и мы рухнули на кровать. Я пытался выбраться из пиджака, а Эльза, положив револьвер на ночной столик, расстегивала на мне брюки. Справившись с пиджаком, я потянул за бретельки ее платья.

– Не так.

– Ну так сними его сама.

Пока она раздевалась, я завел будильник, чтобы он отрезвил нас ровно через сорок минут.

– И про трусы не забудь.

– Как ты со мной разговариваешь, – она притворилась обиженной и надула губы, – я тебе не одна из тех девок, с которыми ты привык иметь дело. Что ты делаешь?

– Ставлю будильник, чтобы зазвенел через сорок минут.

– Ты все такой же романтик.

– А ты такая же шлюха.

– С той только разницей, что теперь мне нравится, когда ты это говоришь.

Во время этой увлекательной беседы я успел разуться, снять брюки и рубашку. Эльза тоже не дремала, и теперь ее тело дразнило меня, как желанное угощение, от которого не отказался бы ни один здоровый человек, хотя человек в здравом уме как раз и мог бы отказаться. Нетрудно представить, что произошло потом. Обнаженный мужчина и обнаженная женщина. Подозреваю, что мы не открыли Америку, но какое это было наслаждение! Я почти терял сознание… И Эльза тоже, если только ее страсть и стоны не были спектаклем. Сумасшедшая ночь. Шесть лет я держался и не коснулся ни одного мужика, шесть месяцев у меня не было женщины, и за какие-то полчаса жизнь перевернулась.

– Однорукий – вампир, – сказала Эльза, когда мы прервались, чтобы передохнуть. – Ему нравится вкус крови. Он бьет человека до крови и пробует кровь на вкус Он пьет кровь мертвецов, ему неважно, человек это или куропатка.

– Черт! – вырвалось у меня.

Я вскочил с кровати и кинулся одеваться, как новобранец по звуку трубы.

– Что случилось?

– Кетчуп.

Эльза бросилась поспешно натягивать на себя одежду. Дело не в том, что я лучше соображал, просто она совершенно выбросила Тони из головы. Я приладил под пиджак нательный чехол с «астрой» А-80. У нее рукоятка из неопрена, а не из черного пластика, как обычно. Этот материал лучше, он не скользит, как пластмасса или дерево. Сунул револьвер – все тот же «стар» – за пояс брюк под рубашку. Когда я вышел из спальни, вся квартира благоухала сгоревшей фабадой. Кастрюля почернела, я выбросил ее в помойку и погасил огонь. Как ни крути, никогда еще ни одна женщина не обошлась мне даром. Похоже, они умеют продаваться лучше нас. Эльза как раз появились из нашего любовного гнездышка

– Я с тобой, – предложила или, скорей, сообщила она, надевая черное норковое пальто.

Я не возражал. Кровать – не единственное место, где Эльзу посещают удачные идеи. Я прихватил бутылку вина. Возможно, если я напьюсь, это поможет мне избежать какой-нибудь новой проблемы. А это было бы очень кстати.

7

Я гнал, ни о чем не думая, но и не забывая неписаного правила, рекомендующего не давить на газ без крайней необходимости. Центральный проспект района был увешан гирляндами лампочек, изображающих колокола. Ненавижу Рождество, холод и короткие дни, ненавижу все это вместе и по отдельности. А взятые вместе эти три гадости следовало бы приговорить к пожизненному включению за принадлежность к нечистой силе. Справа от меня мой очаровательный штурман подкрашивал губы. Хватило одной минуты, чтобы она опять превратилась в великосветскую даму.

– Ну ладно, – сказал я, – мы почти добрались до вершины пирамиды. Кто главарь этой шайки?

Эльза пропустила мой саркастический тон мимо ушей. С самого начала меня не оставляло дурное предчувствие. Правда, для этого не нужно было быть прозорливым орлом.

– Тебе не помешает, если я закурю? – спросила она, уже сжимая между пальцами сигарету. Я дал ей прикурить. – Я не так уж много знаю. Эти негодяи хотели, чтобы я отвела их к Розе. Когда я вдруг увидела тебя, это было будто луч света в кромешной темноте.

– Благодарю, моя королева. Ты умеешь сказать красиво.

– Жених Розы, полный кретин, вляпался в историю. Его обвиняют в краже трех килограммов кокаина.

– Чистого?

– Чище, чем моя бессмертная душа.

Я присвистнул от восхищения и бросил на нее ехидный взгляд. Даже не моргнув, она выпустила струю дыма.

– Чтобы рассчитаться за кокаин, они хотят забрать Розу и заставить ее работать в баре top-less с тату на… в общем, на попе, чтобы все знали, кому она принадлежит. Господи, меня просто от души воротит. Просто с души воротит.

Я даже пожалел, что она так быстро исправилась. Сегодняшняя Эльза купалась в изобилии. Об этом кричали ее одежда, колье, демонстративное презрение к бедности и дешевым вещам. То, что теперь она путешествовала по жизни в вагоне первого класса, было видно за версту. Даже это ее предложение заплатить за ужин: в прежние, стародавние – и не такие уж давние – времена я только раз видел, как она достала кошелек. Тогда она подала милостыню инвалиду, беззубому, как полуосыпавшаяся ромашка, и тот ее жест глубоко тронул меня. Но нелады с местоимениями и предлогами, всякие отвместо с, всегда будут выдавать ее с головой. И этот пресжитатор. Я сто пятьдесят раз исправлял путаницу с предлогами и спряжениями, но все впустую. Напрасные хлопоты. Эльза была такой: ее следовало или принимать целиком, или оставить совсем. Я предпочитал принимать.

Она бросила на меня косой взгляд, проверяя, заметил ли я ее грамматический ляпсус, и, довольная, что я, кажется, пропустил его мимо ушей, продолжала:

– Я больше боюсь Однорукого из-за его кровожадности. Знаешь, что ему больше всего нравится на корриде?

Я отрицательно покачал головой.

– Когда пикадор колет быка пикой, ему все время кажется, что мало, он свистит, кричит и скандалит, что надо бы еще. Но ты гораздо сильнее всех их.

Я был польщен. Замечание звучало совершенно по-детски, но воодушевляло. И разве кто-то из семи древнегреческих мудрецов сказал хоть раз, что мужчине не может польстить замечание девчонки? Особенно если у этой девчонки тело женщины и это тело способно превратить мужчину в мальчишку. Что же касается того, что она так и не ответила на мой детский вопрос о главаре шайки, ее молчание только укрепило мои сомнения.

– Еще раз благодарю, королева. А теперь пригнись. Не ровен час, кто-нибудь из них до сих пор рыщет вокруг.

Мы подъезжали. Эльза спряталась. Я дал круг. Не заметив ничего подозрительного, остановил машину возле бара Нет, кое-что было: Санта-Клаус в вызывающе красном костюме, с вызывающе белой бородой сидел на скамейке в нескольких метрах от входа в «Голубого кота». И никакого тебе мешка с игрушками. Правой рукой он прикрывал лицо и казался очень расстроенным. А другой руки нигде не наблюдалось.

– Ты чуть-чуть хромаешь, – прошептала Эльза, как раз когда я выходил из машины. – Я заметила. Но совсем чуть-чуть.

– А какого дьявола меня бы называли Хромым, если бы я не хромал? – отозвался я.

С бутылкой вина в руках я прошел мимо входа в бар и столкнулся с Санта-Клаусом.

– Как дела, приятель? Не заледенел? Хочешь глоточек?

Рука Санта-Клауса упала, словно неживая. Он поднял глаза Борода и усы скрывали большую часть лица, еще и покрытого толстым слоем грима Он мог оказаться кем угодно, левый рукав карнавальной шубы был пуст, как туннель, из которого выехал поезд.

– Рождество – мешок с дерьмом, – изрек он.

Скажите, какие откровения.

– Дети – дерьмо.

Последнее заявление показалось мне спорным.

– Моя жена…

– Не продолжай, старик. По этому пункту сомнений быть не может. Держи пять и хлебни наконец.

Я пожал ему руку, одновременно протягивая бутылку вина и напружинившись, чтобы успеть разбить эту самую бутылку о его голову. Санта-Клаус пристально смотрел мне в глаза.

– Но самое отвратительное – это тещи, вечно подливающие масло в огонь, лезущие во все дырки.

– Ну давай, – поторапливал я, – не всю же ночь мне тебя ждать. '

Санта-Клаус все смотрел на меня, а я по-прежнему сжимал его руку. Вдруг из-под шубы вынырнула левая клешня и цапнула бутылку. Я облегченно вздохнул. Он не был одноруким.

– Оставь ее себе, – расщедрился я.

Я отпустил его руку, отдал бутылку и вошел в бар.