Текст книги "Пульсирующие красные шары. Часть 1. «ДО»"

Автор книги: Марта Алова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Шацкий и поведал мне такое, от чего у нормального человека наверняка бы "поехала крыша", спасибо, что моей ехать дальше было некуда. Несмотря на всю тщательную подготовку, приблизительно к концу двадцатого века Великий Эксперимент Серых оказался едва ли не на грани срыва. И причиной тому стали… да-да, именно мы. Люди.

Люди не оправдали надежд, возложенных на них их Серыми Создателями. Внезапно многие из них оказались жадными, тупыми, ленивыми, алчными и жестокими, а порой и вовсе сумасшедшими. Серые не задумывали их такими, честное слово. Они мечтали о картине идеального мира, населённого идеальными созданиями, но что-то постоянно не срасталось. Как Серые ни бились, остановить череду пороков в человеческой среде не удавалось ни в какую. Люди продолжали грабить, убивать, насиловать, воровство и коррупция достигли неслыханных размеров, вдобавок ко всему начал поднимать голову мировой терроризм. И даже это, представьте себе, было только половиной беды. Вторая же половина заключалась в стремительно растущих генетических мутациях, неизлечимых наследственных заболеваниях, поражавших всё большее количество населения. С этим ничего нельзя было поделать, и однажды просто случилось то, что когда-то случается с каждой неотлаженной и плохоуправляемой игрушкой – она стала надоедать своему владельцу. Точнее, владельцам.

Всё чаще на их, Серых Сборищах (они называли их консилиумами, на медицинский манер) озвучивались мысли о том, что дальше так продолжаться не может. То ли пора менять масло в механизме, то ли сам механизм. Всё оказалось гораздо серьёзнее, чем предполагалось, и человечеству, что называется, поставили на вид.

Самая гуманно настроенная группировка (так они себя и называли – Гуманисты) – и самая, увы, малочисленная – считала, что нас ещё можно как-то вылечить. Их ярые оппоненты – Циники – были уверены, что опыт провалился, и самым гуманным на самом деле стало бы быстрое и безболезненное уничтожение сразу всей человеческой расы. Немногочисленные же остатки Серых (так называемые Нейтралы) склонялись к тому, что лучше вообще не делать ничего, а запастись попкорном и спокойно наблюдать, как люди уничтожат себя сами, без чьей-либо помощи. К слову, Аркадий Петрович и его соратники причисляли себя к первой группе (во всяком случае, именно в этом он годами пытался меня убедить).

Серые в лице Шацкого вычислили меня практически сразу, и в этом мне точно некого винить, кроме себя самой. Возможно, будь я старше и умнее, и знай, чем всё обернётся, я бы скрывала обретенные способности до конца дней своих, но мне было пятнадцать, я была буйным неуравновешенным подростком и, конечно, мечтала спасти мир. Аркадий Петрович обработал меня в один присест, я даже сообразить толком ничего не успела. Создатели предложили мне сотрудничество! И я… согласилась.

Позже я расскажу в подробностях, в чем заключалось это самое сотрудничество, и в какой момент я начала догадываться, что где-то скрывается подвох. Как только до меня дошло, для чего меня используют на самом деле, я попыталась соскочить с крючка. Поначалу мне даже показалось, что попытка увенчалась успехом, и большей глупости с моей стороны было невозможно представить. Если бы я знала, какую цену придется заплатить за этот "успех"!..

В общем, смысла нет ходить вокруг да около. Я вернулась, и "сотрудничаю" с Серыми до сих пор. Мне приходится это делать. Они не оставили мне выбора. Вы всё поймёте, когда узнаете, что со мной в клетке невольно оказалась ещё одна мышка, совсем маленький мышонок, который только-только пошёл в этом году в первый класс. Моя дочь Сашка.

Не помню, когда именно я начала подозревать, что она тоже ИХ видит, а когда, наконец, осознала это, то пришла в такой неописуемый ужас, что несколько минут просто не могла дышать. Казалось, сердце моё остановилось, и я сейчас рухну замертво.

Как это могло случиться? Этот проклятый вирус передался по наследству моему ребенку? Иного объяснения я найти не могла. Иногда у меня возникали мысли, что я могу кого-нибудь заразить, хотя бы на некоторое время, но Сашкин случай был особый. Похоже, она такой родилась.

Едва прошёл первый шок, я начала думать о том, как нам жить дальше. Я должна была уберечь своего ребёнка, и постепенно мы с Сашкой создали себе вторую жизнь – тайную, о которой знали только двое. Чуть не с самых пеленок я ежедневно и ежеминутно, неустанно и методично учила дочь молчать, и никогда, ни при каких обстоятельствах, НИКОМУ не говорить о том, что она видит их. Только так я могла её спасти. Иначе – либо диагноз с консультациями психиатра и обследованиями в клинике каждые полгода, либо…

О втором мне не хотелось даже думать. Пока нам с Сашкой удавалось их провести. Не знаю, каким чудом, но удавалось. Что Серые сделали бы с моим ребёнком, узнав, что целых семь лет мы успешно водили их за нос? Я не знаю, и не желаю знать. Сашка – моя плоть и кровь, самое дорогое, что есть у меня на свете, без неё нет смысла моего существования. Ну, а потом…

Потом появился Тим. Тим, который до нашей встречи жил своей жизнью, и уж точно не был виноват ни в чём – разве что влюбился не в ту девушку? И сразу всё очень усложнилось.

Я совершила очередную ошибку. Мне нужно было разорвать нашу связь, сразу, как только возникли первые импульсы, как только меня потянуло к этому человеку, но я не сделала этого. Притяжение оказалось сильнее, и я, считавшая себя до этого опытным вратарём, продолжала пропускать один за другим голы в свои ворота до тех самых пор, пока не стало слишком поздно. Они узнали, они всё узнали, и клетка была захлопнута уверенной Серой рукой. Весёлый мышонок Тим (уникальный мальчик, идеальный пробанд) оказался в западне, пока ещё сам того не ведая. Если с ним что-то случится, вина будет на мне. И мне придётся тащить ещё один камень на своих плечах до конца моей никчемной жизни… ох, нет, пожалуйста, только не это!..

******

Мне показалось, что последние слова я произнесла вслух, возможно даже прокричала их, но полной уверенности в том не было. Очнулась я оттого, что кто-то хлопал меня по щекам. С трудом разомкнув свинцовые веки, я увидела перед собой холёные усики и бородку – за время моей "отключки" Аркадий Петрович успел снова принять человеческий облик.

– Надо же, какие все стали нежные, – проворчал Шацкий. – Чуть что – и сразу в обморок, взяли моду. С возвращением, дорогая! Как ты себя чувствуешь?

Чувствовала я себя ужасно. Голова раскалывалась, ломило всё тело, и во рту было сухо, как в пустыне. Ужасно хотелось пить. Обычно от гипноза Аркадия Петровича так погано мне не бывало, разве что немного кружилась голова, да перед глазами расплывались круги, но в этот раз что-то пошло не так. Возможно, меня просто захотели наказать.

– Ты в порядке? – продолжал докапываться Шацкий, и от этого наигранного участия мне хотелось плюнуть ему в лицо. Внезапно я подумала: а смогла бы я повторить то, что не удалось четыре года назад? И реально ли вообще это сделать?

Аркадий Петрович усмехнулся и пальцами пригладил бородку.

– На твоём месте я выбросил бы эти мысли из головы, – в голосе профессора прозвучали металлические нотки. – Они вредны. Они порочны. Они разрушают тебя.

Шацкий поднёс руку к моему лбу, но не дотронулся до него, а задержал пальцы в паре сантиметров. Ни дать, ни взять, проповедник, приступивший к сеансу экзорцизма.

Впрочем, мне было плевать. Делай, что хочешь, только больше не превращайся, умоляю.

– Что вам нужно? – прошептала я, вновь закрывая глаза. Спать. Как же хотелось спать.

Сквозь пелену сна или дурмана, я слышала голос своего мучителя, в котором сквозило (и это было самым забавным) удивление:

– Что нужно? Что нужно… Дорогая, ничего нового. Сотрудничество, только сотрудничество.

Конечно. Сотрудничество, что же ещё? Это так у них называлось.

Но у меня не было выбора, вы же помните? Сашка… Не открывая глаз, я кивнула.

– Хорошо. Всё, что скажете. Но пообещайте мне, что не тронете Тима. Не причините ему вреда.

– Ну что ты такое говоришь, милая?.. Вреда? Этому милейшему мальчику? Никто и не помышлял о подобном. Мне кажется, ты слишком сильно нервничаешь и накручиваешь себя. Возможно, тебе стоит отдохнуть…

Да. Отдохнуть. А ещё лучше – умереть. Остался один вопрос – почему я не сделала этого десять лет назад? Сразу решила бы столько проблем. Зачем я нашла этот проклятый переулок и дом номер сто двенадцать дробь два?

Однако мне стало немного легче. Помните, я говорила, что после комы научилась распознавать ложь в голосе собеседника, даже не глядя на него? Так вот, видимо на Серых это тоже распространялось, во всяком случае, сейчас я была совершенно уверена, что Аркадий Петрович мне не врал. То есть, он, конечно же, лукавил, смешно было надеяться, что Серые вот так возьмут и забудут о Тиме, но и делать что-либо, что могло ему навредить, они не собирались тоже. По крайней мере, пока. Пока они хотели только наблюдать.

У нас есть в запасе время. Немного, но есть.

******

Водитель, лица которого я никогда не видела, доставил меня как обычно к самым воротам. Оказавшись дома, я рухнула на диван и расплакалась. Часы показывали без четверти четыре, через полчаса надо было ехать забирать Сашку с танцев, а у меня просто не осталось сил. Казалось, Серый высосал из меня всё, что было возможно.

Чувство безысходности придавило меня к этому чёртовому дивану и размазало по нему. Куда идти, кого просить о помощи? Однажды я попыталась рассказать обо всём, что знаю, о тех, что живут среди нас, прикидываясь людьми, и о том, что они творят, и вот итог. Параноидальная шизофрения, синдром Капгра, синдром Кандинского-Клерамбо. Красиво звучит, да? Красиво и зловеще. Это мой официальный врачебный диагноз. Вы даже не представляете, сколько связей и нервов стоило моему отцу скрыть его от общественности. Папа не мог позволить себе иметь дочь-шизофреничку, его статус этого не допускал. А если б он узнал, что ещё и внучка…

Нет, одернула я себя. С Сашкой такого не произойдет. Никто никогда не узнает, я этого не допущу.

Но оставался ещё Тим. Тим, ворвавшийся в мою унылую реальность озорным весенним ветром, и выставивший навзничь все форточки. Тим, живущий здесь и сейчас, вдыхающий полной грудью каждую минуту и идущий по миру с душой нараспашку.

Прямо совсем, как я… когда-то. Лет сто тому назад, в прошлой жизни, которая будто и не моей была совсем.

Я не могла сказать Тиму правды. Он не поверит мне. А если поверит? Не факт, что от этого не станет только хуже. Ведь самого главного Серые так ещё и не знали. Тим тоже был особенный.

Они и не узнают, поклялась я себе. И тогда же, не вставая с дивана, приняла решение – мы должны расстаться. Как бы больно мне не было, я это переживу, ведь я уже переживала и не такое. А Тим? Ему не будет больно, во всяком случае, не очень. Я придумала, как всё устроить. Нужно всего лишь сделать так, чтобы он, как бы случайно, узнал о моём диагнозе. Тогда всё сложится прекрасно, он сам от меня откажется. В том, что это произойдёт, я не сомневалась. Кому нужна шизофреничка, да ещё и с "приданым" в виде дочери-школьницы, нормальных, что ли, мало? Не исключаю, что он исчезнет из моей жизни, даже не попрощавшись, ну что ж. Если так случится, я смогу это принять. Зато я буду знать, что он жив и здоров, и возможно даже счастлив… с какой-то другой девушкой.

А я пока подумаю, как разобраться с Серыми. Должен же существовать какой-то способ избавиться от Аркадия Петровича, чтоб ему провалиться в пекло. Должен! И я найду его, иначе никак. Потому что я могла, пусть с болью и кровью, вырвать из своей жизни Тима, но я не могла вырвать из неё Сашку и сама вырваться не могла. А это означало…

В этом месте мысль зависла, а потом и вовсе оборвалась. Стоило ли обманывать саму себя? Тим никогда не будет в безопасности, пока они рядом и знают о его существовании. Я вспомнила, как он махал мне рукой, и оранжевые блики отскакивали от его ладони. Оранжевый. Последний в линейке цветов К.О.У.Л., самый редкий тип. И самый опасный… для них. Тиму очень сильно повезло в том, что Серые не могли различать Светящихся по оттенкам. Это я, я была их глазами, они заставили меня, и дар превратился в проклятье.

Глава 1. 2009-й. Апрель. «Амадеус».

Из каратистов в рокеры. Роман Зуев убивает в себе мизогиниста, а я ломаю вековые традиции «Амадеуса». Валентино, глоссофобия и прочие наши с Тимбой маленькие секреты. 11
  Некоторые главы первой части по хронологии явно должны находиться во второй, которая носит название «…После», но так, как многое из этого было написано раньше, чем книга, наконец, начала приобретать «причесанный» вид, и мне жаль нарушать расстановку, то я решила оставить их здесь. Не судите строго (прим. Автора).


[Закрыть]

А ведь поначалу меня в группу даже брать не хотели. И причиной тому была… моя гендерная принадлежность. Смешно, но это правда. Так уж сложилось исторически, что солистами в «Амадеусе» всегда были мальчики. И гитаристами, и ударниками, и даже клавишниками – мальчики. Проще говоря, девочек в «Амадеусе» не водилось отродясь, это был чисто мужской коллектив – до тех самых пор, пока на глаза мне не попалось объявление, приклеенное в школьном коридоре, на стене между Доской Почёта и стендом «Лучшие выпускники нашей школы».

Обычно проходя мимо "Лучших выпускников…" я невольно цеплялась взглядом за фото, расположенное в левом верхнем углу. Мой старший брат Александр собственной персоной, точнее, его довольный, лыбящийся портрет. Саня был красавчиком, чего уж там – синеглазый, черноволосый, ростом под два метра, косая сажень в плечах. Девчонки за ним бегали табунами. Но он помимо этого был ещё и страшно умным, что порой меня дико бесило. Особенно когда учителя начинали тыкать носом: "Вот твой брат то, да твой брат се!.. А ты?.."

А что я? Я вроде никогда и не претендовала на учёную степень. Меня вполне устраивали мои тройки по физике и английскому, особенно те, которые удавалось получить "за красивые глаза", то есть "на халяву". То есть, за спортивные достижения, если уж быть до конца откровенной и чтобы вы не подумали, что халява давалась мне слишком легко. И почему бы, в конце концов, нет, если моя репутация работала, в том числе, и на благо родного учебного заведения? В итоге им ведь всё равно пришлось повесить мою физию на соседнюю от "выпускников" доску, потому что столько кубков и медалей не было больше ни у одного ребенка из школы. Обо мне даже приезжало снимать репортаж телевидение, да не какое-нибудь там местное, а самое настоящее московское. Так что все эти попреки братом были, на мой взгляд, как там, у Ильфа и Петрова? Крайне неуместны.

Естественно, это всё было в той, прошлой жизни. До того самого чудесного весеннего утра. До Комы.

******

Итак, я шла, рассеянно скользя глазами от Сашиного портрета к своему, и где-то как раз посередине между ними углядела прилепленный на скотч лист бумаги. Ничем не примечательный, обычного формата А4. Объявление гласило, что в рок-группу (гы) "Амадеус" срочно требуется солист, парень 14-18 лет, умеющий петь, учащийся или выпускник школы № 36 (так тоже сложилось исторически, чужим, знаете ли, здесь не место). В общем, я подходила по всем параметрам, кроме одного – ну, не парень я, что поделать? Дискриминация, само собой, но такова была традиция, а против традиций не попрешь. Кастинг для всех желающих претендентов был назначен на воскресенье, с 13 до 15 часов, место проведения – "база", оно же репетиционное помещение инв. № Б/Н22
  Без номера, стало быть


[Закрыть]. То есть вторая, пустая, половина школьного склада. Туда-то мы с Тимбой и приперлись накануне вечером, в субботу. Кастинги меня никогда особо не вдохновляли, зато я прекрасно знала распорядок репетиций «Амадеуса», поскольку мой дом находился неподалеку, и окна выходили на сторону школы, а слышимость в районе была отменная. На дворе стоял апрель месяц, самое начало, до моего шестнадцатого дня рождения оставалось чуть больше двух недель.

Состав группы на тот момент насчитывал четверых парней – двух Максов, Романа и Дениса. Дэн и один из Максов в этом году оканчивали школу, остальные двое уже выпустились, но продолжали оставаться членами бэнда (на сей счёт традиции были более лояльны). Впрочем, это уже подробности, которые меня волновали мало – гораздо важнее был тот факт, что все парни жили в нашем районе и знали моего брата, отчего вероятность того, что меня не выпрут за дверь в первые же пять минут, сильно повышалась. Хотя Тимба всё равно до последнего сомневался, и своим нытьем едва не довел меня до белого каления. Уже почти перед самым входом я вскипела и велела ему валить домой к маме. Тимба заткнулся, наконец, но, слава богу, не послушался.

– Чё надо? – участливо спросил Ромка Зуев, едва наша парочка объявилась на пороге. Я ответила, что мы гуляли и зашли погреться. Ромка хмыкнул, пожал плечами, но протестовать не стал. В принципе, Зуев всегда был неплохим парнем, вот только ему катастрофически не везло с женщинами. Первый раз он женился в августе того же года, но спустя пару лет любимая супружница нашла другого, и ушла, прихватив с собой грудного Ромкиного сына, а заодно и всю бытовую технику из квартиры. Рома горевал сильно, но недолго, и вскоре вновь поспешил связать себя узами Гименея. Вторая жена оказалась большой любительницей винишка и, простите за подробности, интима по пьяной лавочке, причем далеко не всегда с мужем. Её Ромыч выгнал сам, после чего едва не спился тоже, и предки определили его в какую-то крутую израильскую клинику – поправить здоровье. Но все эти беды свалились позднее, а той весной Зуев ещё не стал алкоголиком и женоненавистником, и всё у него было хорошо. Если не считать отсутствия в группе солиста, конечно же.

– Дверь плотнее закрывайте, тепло выходит, – добавил Роман и склонился над своей гитарой, которую как раз настраивал. Остальные парни приветственно покивали нам, я это расценила, как добрый знак и, не откладывая в долгий ящик, взяла быка за рога.

– Ребят… Рома… там, в школе, объявление, – сказала я, для достоверности потыкав большим пальцем правой руки себе за плечо. – Да, я помню, там написано, что кастинг в воскресенье, просто… в воскресенье очень неудобно. Никак.

Все сразу уставились на меня, точнее на нас. Тимба закашлялся, и я легонько ткнула его в бок локтем. Нашел время давиться.

– Я правильно прочитала, вам нужен солист? – спрашивала я у всех, но обращалась при этом к Ромычу. Потому что, вроде как, именно он был здесь за старшего. Директора, администратора и уж тем более продюсера школьному коллективу взять было негде, да и незачем. – Кстати, а что случилось с Костей?

Костя был предыдущим солистом "Амадеуса". Мне он никогда не нравился – в смысле, как певец, гундосый и писклявый. А внешне-то он был ничего, даже симпатичный, девчонки на школьных концертах млели и писали, по выражению моего брата, кипятком.

– Да что случилось? – буркнул Зуев. – Мы его съели.

Пацаны захмыкали. Я улыбнулась и кивнула, продемонстрировав, что тоже не лишена чувства юмора. Только Тимба обреченно вздохнул. Ромка посмотрел на него и поскреб подбородок. На лице его читалось сомнение.

– Миронов, – сказал он. – А ты че, запел у нас что ли? И давно?

Тимбины глаза, и без того не маленькие, стали в два раза больше.

– Я? Запел?

Он испуганно покосился в мою сторону. Боже, Тимба, мой бедный Тимба. Ромка подумал, что это он хочет стать солистом группы. Я чуть не расхохоталась в голос. Тимба -певец – это был бы тот ещё анекдот.

– Тима с мамочкой пришел, – сострил Макс Ломов, тот, который учился в одиннадцатом. "База" ответила ему одобрительным ржачем. Уши Тимбы запылали, и я поспешила на выручку своему другу, который, по-моему, уже находился на тот момент в предынфарктном состоянии. Но предварительно записала Ломова на подкорку головного мозга, в свой личный блокнот в графу "Обсудим позже". Это я-то "мамочка"? Погоди, Максюша, я тебе припомню.

– Рома, ну нет же! – выпалила я, – Это не он. Это я! Я запела. И хочу петь в "Амадеусе".

Смех сразу стих, и теперь парни пялились только на меня, Тимба перестал представлять для них интерес и выпал из поля зрения (чему, по-моему, несказанно обрадовался).

– Ты? – недоверчиво переспросил Зуев. – Ты хочешь петь в "Амадеусе"? В нашей группе?

То ли он не поверил своим ушам, то ли решил, что я прикалываюсь. И я, наверное, уже сейчас должна была с разбегу вылетать за дверь, если бы не тень старшего брата, незримо маячившая за моей спиной. Это был весомый аргумент. Тимба беспрестанно дергал меня за рукав, чем капец, как раздражал.

– Да хватит! – я вырвала у него руку и достаточно бесцеремонно пихнула в плечо. – Хватит меня трясти! Чего ты вообще за мной потащился, сидел бы дома! Да, я хочу петь в группе. Что в этом криминального, в конце концов? Я имею право!..

– Арина, хорош! – не выдержал второй Макс, Одинцов. Наш славный ударник, которого за глаза (конечно же, любя) мы часто звали "убийцей барабанных перепонок". – Что с тобой, ты с какого дуба вообще упала? Чё за концерт по заявкам радиослушателей? Нам нужен солист, понимаешь? Солист! Маль-чик.

Последнее слово Макс произнес по слогам, и в подтверждение своей правоты ткнул указательным пальцем в Тимбу. Тот вжался спиной в дверь с выражением лица, которое обычно я называла "Что я здесь делаю, где моя норка?", и я на всякий случай загородила его собой.

– Мальчик, девочка, – я пожала плечами. – Какая разница? Чем я вам не мальчик, …то есть, чем я хуже мальчика? Что за дурацкие предрассудки?

Ребята переглянулись между собой. Как пишут в старых дамских романах, вечер переставал быть томным.

– Издеваешься? – спросил Роман почти ласково. Я поняла, что таки сейчас выйду прогуляться на свежий воздух (и даже Саниного авторитета не хватит мне помочь), и в опережение конкретных боевых действий, завопила во всю глотку:

– Это дискриминация по половому признаку! Вы не имеете никакого права отказывать мне только из-за того, что я – не пацан!

Зуев замахал руками.

– Арина, не кипешуй. Какая дискриминация? В "Амадеусе" никогда в жизни не было девчонок. С чего вдруг именно сейчас мы должны менять устои? Какая муха тебя вообще укусила? Возомнила себя великой певицей… сходи в караоке, что ли, и успокойся. Всё, хватит! Согрелись? Тогда валите отсюда, нам надо репетировать.

Тимба без долгих уговоров начал просачиваться в дверь, и даже попытался утянуть меня за собой, но не тут-то было.

– Конечно, дискриминация, – отступать я не собиралась, вот уж фиг вам. – Значит, как на заводе вкалывать или в офисе, так женщины должны наравне с мужчинами, ещё и детей между делом роди и воспитай. А как петь в группе, так извините, "У нас только мальчики!" – передразнила я Романа. – А ты ведь даже послушать не захотел, может, я очень хорошо пою. Знаешь, кто ты, Зуев? Ты… ты самый настоящий… мизогинист!

В репетиционной вновь повисла тишина. Я слышала, как Тимба дышит над моим ухом, и пыталась угадать, о чем он сейчас думает. Гадать тут особо было и нечего – наверняка друг размышлял над тем, когда я успела окончательно сбрендить, хотя каждый раз казалось, что "окончательнее" дальше уже и некуда. Парни продолжали переглядываться, словно пытаясь понять, оскорбила я Ромку совсем неприличным словом, или же ничего, сойдет. У Зуева меж тем от подобной борзости просто отпала челюсть.

– Чё? – переспросил он тихо. – Кто? Кто я?

– Мизогинист, – повторила я, злорадно чеканя каждый слог.

– Человек, страдающий мизогинией, – отмер Тимба за моей спиной. – То есть ненавистью, неприязненными ощущениями либо просто предубеждениями по отношению к женщине.

– Во-во, – поддакнула я. – Предубеждениями. Типа баба на корабле – к несчастью. Зуев, ты в двадцать первом веке живешь, а всё ещё мыслишь доисторическими категориями. Завязывай, по-хорошему прошу!

– Чи-во?

Кажется, я всё же перегнула палку. Роман не выдержал и приподнял свой зад со стула. До апокалипсиса оставалось секунд пятнадцать, примерно столько же и у нас с Тимбой на то, чтобы успеть сбежать.

– Это кто тут у нас страдающий? Это чем я там мыслю? Ребятки, вы совсем берега попутали? Да я вас сейчас…

Зуев сделал шаг в нашу сторону. Я его не боялась, конечно, ну, разве что чуть-чуть. Ромка здоровый лось, но ведь на самом деле он же не станет со мной драться?

И тем более, с Тимбой. Его бить – это вообще кощунство.

Хотя на то, чтобы вытолкать непрошенных гостей взашей из помещения Зуева хватило бы вполне. Но тут, как обычно, откуда не ждали, подоспела помощь – в лице хилого и тощего, как Смерть, клавишника Дэна Петрова.

– А я думал, те, ну, то есть эти, которые женщин не любят, называются геи, – сказал он задумчиво, вроде как не кому-то, а самому себе. И "база" взорвалась.

Каким чудом от этого взрыва потолок не рухнул на наши же головы, я до сих пор удивляюсь. Ржали все, как в последний раз – оба Макса, сам Денис, даже Тимба заулыбался. И только мы с Зуевым не смеялись, а буравили друг друга взглядами. Ромыч не выдержал первым.

– Хватит меня гипнотизировать, Арина! Думаешь, если Саня мой друг, так и тебе всё можно? Я не возьму тебя, и это окончательный ответ. Миронов! – сходу переключился он на Тимбу. – Ты чё зенки вылупил? Похоже, что на мне выросли розы? Купи своей девушке микрофон на батарейках и диск с караоке, пусть напоётся, и отвянет от меня, наконец. Заодно расскажешь ей, чем мальчик отличается от девочки, раз она до сих пор не в курсе.

Тимба вздрогнул и весь напрягся, как натянутая гитарная струна. На его бледных скулах заиграли алые пятна румянца. Бедный Тимба вечно огребал из-за меня от парней, но никогда не жаловался и всё сносил со стоическим смирением. Хотя я достаточно рано поняла, что чаще всего ребята подкалывали его из банальной зависти. Ну, конечно, ведь дружить со мной мечтали все мальчишки, а я дружила с Тимбой, и никто не понимал, какого, собственно, фига.

Возможно, кто-то и подумает: "Глядите-ка, какая фря!". А кто-то решит, что я слишком самонадеянна, но честное слово, всё именно так и было. В один прекрасный момент я вдруг осознала, что стала "звездой" нашего района, а потом и всего города. И может – кто знает? – была бы уже сейчас "звездой" в масштабах страны, если бы однажды жизнь не дала сильный крен.

А Тимба… Тимба всегда был со мной. Мой верный оруженосец, мой паж при королеве, моя безмолвная (впрочем, последнее далеко не всегда) и неотступная тень. Нет, всё не так.

Моя самая первая, такая наивная, полудетская и чистая до хрустального звона в своей искренности, любовь.

Прости меня, Тимба. Если слышишь, если сможешь, прости…

******

– Всё! Валите отсюда оба, вы меня достали! Клоуны, блин! – продолжал орать Зуев. Остальные ребята больше не смеялись, напряженно помалкивали. Ситуация и правда складывалась неловкая. Тимба наклонился к моему уху, очевидно собираясь вразумить неразумное дитя, но я жестом оборвала его, так и не начавшуюся, речь. Достаточно прелюдий, пришла пора, идти ва-банк.

На "базе" становилось жарко. Я медленно расстегнула молнию на куртке, закинула волосы на плечо. И сразу заметила забрезживший в глазах членов группы (во всяком случае, тех, которые не брызгали сейчас в исступлении слюной) интерес.

В детстве я была мелкой и тощей угловатой пацанкой, и фигура моя до определённого времени не отличалась даже намёком на будущую соблазнительность. Лет с одиннадцати девчонки в школе уже вовсю хвастались и сравнивали, где у кого и что выросло, а мне и похвастаться было нечем. Шкедла и шкедла, правда, жилистая (ну, это из-за спорта). И так было вплоть до прошлого года, когда вдруг начало меняться всё, и кое-что ещё. Как будто это Кома каким-то нежданным – негаданным образом заодно и посодействовала превращению гадкого утенка в прекрасного лебедя. Всего лишь за осень и зиму я успела приятно округлиться во всех нужных местах (причем именно в нужных, ничего лишнего). Моя грудь, которой раньше просто не было, за это же время выросла до третьего размера, и вот уже знакомые ребята, ранее не стеснявшиеся в моём присутствии высморкаться пальцем и вытереть о штанину руку, начинали при встрече бледнеть, краснеть, заикаться и нести околесицу. Одноклассницы, до последнего времени обращавшие на меня внимания не больше, чем на швабру в углу, теперь улыбались в глаза, а за спиной шушукались и брызгали от зависти слюной. А бедолага Тимба, у которого все эти метаморфозы происходили буквально на глазах!.. Он и вовсе погибал день за днем, но об этом позже.

Сейчас на эту самую грудь восторженно таращился весь состав "Амадеуса", (разве что, кроме Романа, медленно, но верно возвращающегося с планеты "Псих-одиночка"). Я мысленно похвалила себя за предусмотрительность, потому, что под ветровкой на мне была лишь черная майка на тонких бретельках. Тимба недовольно сопел над ухом, но я решила, что он переживёт. Отелло, подумаешь тоже мне. Цель была важнее, и ради её достижения годились любые средства. И да, Зуев сильно ошибался, я прекрасно знала, чем мальчики отличаются от девочек.

Вторые определённо были умнее. И обладали умением вовремя вытащить козырь из рукава.

Мой главный козырь заключался отнюдь не во внешнем виде, просто я ещё раздумывала, доставать ли его. Хотя, чего здесь думать? Сиськи у меня теперь были что надо, и "на лицо" я очень даже себе ничего, однако чтобы пробить стену многолетнего предубеждения, всего этого, пожалуй, недостаточно.

– Значит, нет? – сказала я и, выдержав паузу, принялась засовывать пластмассовый кончик молнии в застежку. Полюбовались, и хватит. – Ну что ж, нет, так нет. Спасибо, что выслушали. Жаль, конечно, очень жаль. Я рассчитывала, что в конце этого месяца мы уже сможем выступить в "Пеликане". Видно не судьба.

Я со злостью дернула "собачку" вверх. Вззжжжиии. Рядом со мной Тимба проглотил слюну. Тишина повисла такая, что я слышала, как тикают часы на Ромкиной руке, а Макс Одинцов едва слышно отбивает кроссовкой такт по полу. Тук. Пауза. Тук. Пауза. Тук. Ваш выход, господа. Я подожду.

На четвёртом или пятом "туке" к Зуеву вернулся дар речи.

– Что? Что ты сказала? В "Пеликане"?

– Что я сказала? Я сказала "в "Пеликане""? – я повернулась к Тимбе, поймала его укоризненный взгляд. Ну да, я поделилась с ним не всеми планами, но он, в конце концов, сам в этом виноват. Нечего было меня так неусыпно контролировать, – Да, я сказала, что мы могли бы играть в "Пеликане", есть возможность договориться. Но это в том случае, конечно же, если в группе буду я. А если нет, то какой вообще смысл мне напрягаться?

У Зуева аж желваки заходили на скулах от возбуждения, однако излишняя подозрительность всё мешала поверить в возможное счастье.

– Не ври мне, Арина! Ты? Как? Как ты можешь договориться? Ты вообще кто?

"Дед Пихто", – чуть не ответила я, но решила не накалять атмосферу. Всё-таки я рассчитывала на Ромку, в смысле, на то, что он ещё пригодится.

– Тю… как? Да очень просто, – Тимба продолжал обиженно коситься, и я показала ему язык. – Ты забыл, Ромочка, кто мой отец?