Текст книги "Это мы"

Автор книги: Марсия Андес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

The Fray – Never Say Never

«Мой незнакомец»

Я открываю глаза и смотрю в потолок цвета ванили – на нём играют отблески алого рассвета, и мне начинает казаться, что моя комната превращается в ванильное морожено с вишнёвым сиропом. Возникает жгучее желание попробовать его на вкус, но я знаю, что это просто стены и просто потолок. Без вкуса. Хотя, наверное, они тоже имеют привкус какой-нибудь штукатурки или краски. Я не знаю. Не пробовала.

Окно распахнуто настежь, потому что ночи здесь жаркие и душные. Кондиционера в моей комнате нет и никогда не будет, поэтому у моей кровати постоянно стоит банка с водой. Если я просыпаюсь ночью и понимаю, что задыхаюсь от нехватки воздуха, то выливаю на себя полбанки моего спасения. От этого становится легче, и я могу продолжать спать дальше и тихо надеяться, что ничто не сможет больше потревожить мой сон. Вентилятор у нас в доме только один, поэтому мы пользуемся им по очереди, чтобы все мы были в одинаковых положениях. Сегодня мой черёд – работающий «Вини», как назвал его мой отец, был направлен на меня и создавал приятный ветерок, от которого за ночь онемела половина моего тела, которая не была спрятана под одеялом. Я не жалуюсь. Без него куда хуже.

Он вернётся ко мне только через три дня.

Приходится подтянуть к себе ткань и залезть под неё полностью, с головой. Я переворачиваюсь на другой бок и немного приподнимаю угол одеяла, чтобы было чем дышать. Вижу половину комода из светлого дерева. Верхний ящик немного выдвинут, а прямо с его края свисают мои красные трусики, которые я вчера небрежно попыталась туда засунуть. На краю в рамке стоит фото моей мамы.

Мама умерла, когда мне было четырнадцать. Три года назад.

Её убил рак.

У неё была красивая улыбка и голубые глаза цвета чистой реки. Как у меня. Папа всегда говорит, что я очень на неё похожа, вот только волосы у нас разные. Я в отца: брюнетка. Брат и сестра в мать: оба натуральные блондины.

Становится душно, и я откидываю одеяло в сторону, вдыхая воздух и шумно отпуская его обратно. Слышу, как за стенкой начинает оживать кофеварка, наверное, отец уже проснулся, потому что каждое его утро начинается с кофе. Он кофеман. Я не люблю кофеин.

Мама тоже не любила.

Я свешиваю с кровати конечности и босыми ногами шлёпаю до распахнутого окна. Упираясь руками о подоконник, я выглядываю на улицу и с наслаждением смотрю на океан. Сегодня штиль: ни одной волны. Солнце алой размазанной краской уже восстало из-за горизонта, пляж, который находится от нашего домика примерно в пятидесяти метрах, уже начинает заполняться людьми.

Сегодня выходной. Здесь днём будет полно туристов или ребят из нашей школы. Они как обычно будут либо кататься на досках (хотя сегодня штиль. Если, конечно, к вечеру не поднимется ветер), либо играть в пляжный волейбол, либо просто загорать. А вечером, может быть, устроят одну из своих вечеринок, которые так не любит мой отец из-за громкой музыки.

Мы переехали в Новую Гвинею месяц назад и поселились в небольшом домике на Северном побережье Папуа в Маданге. Папа сказал, что его перевели из Америки сюда по работе. Я никогда с ним не спорила, лишь сестра поначалу психовала из-за того, что ей придётся оставить друзей и университет, да брат ныл, что тут нет интернета.

В итоге интернет есть. Сестра нашла себе новых шестёрок, а мы с братом отправились в школу. Почти посреди семестра. Уже месяц я пытаюсь привыкнуть к новой обстановке, но никак не получается. Да, здесь кроме коренных жителей есть ещё и другие: американцы, немцы, французы, короче, все, кого забросила сюда судьба, но я не стремлюсь с ними сближаться. Мне лучше быть одной. В своём собственном мире, который я придумала, после того как умерла мама.

Закрываю глаза и вдыхаю запах океана. Пахнет солью и рыбой. Пахнет свободой.

Скольжу языком по пересохшим от жары губам и резко разворачиваюсь, направляясь в сторону шкафа. Попутно выключаю «Вини», от которого порядком начинает неметь всё, что только можно. Дверки с тихим скрипом открываются, и на меня падает несколько футболок с верхней полки – я успеваю их поймать и запихнуть обратно, прежде чем они оказываются на полу.

Я стою в одном купальнике, в котором спала, перед битком набитым гигантом и думаю, что же надеть. В итоге на мне оказываются джинсовые шорты и голубая майка. На шее видна салатовая верёвка от моей «ночнушки», а мне как-то всё равно, потому что я частенько так выхожу на улицу. Иногда после школы хочется заскочить на пляж, а идти домой переодеваться ужасно лень.

Как только умерла мама, я целыми днями проводила на пляже Лос-Анджелеса. Я брала её доску, и отплывала далеко от берега, хотя сама никогда не умела кататься на ней. Я просто сидела в полном одиночестве и смотрела на горизонт. В такие моменты мне казалось, что мама рядом, где-то сидит на воде и смотрит вместе со мной на заходящее солнце.

Здесь я тоже так делаю, особенно после неудачного дня, которые преследуют меня как полоски у зебры. Бедное животное эти полоски преследуют постоянно.

Закрываю противно скрипящий шкафчик и бросаю взгляд на своё отражение в зеркале. Растрёпанные каштановый волосы, ярко-голубые глаза, курносый нос, тонкая талия – всё это кажется каким-то помятым и некрасивым, словно использованный презерватив. Дожили! Я сравниваю себя с этой гадостью! Моя самооценка снизилась до критической отметки.

Лёгким движение отбрасываю назад свои длинные волосы и последний раз бросаю на себя быстрый взгляд, выскакивая в коридор. Меня встречает едкий запах крепкого кофе. Я морщусь и плетусь в сторону кухни, надеясь там увидеть папу с кружкой и горячими тостами. Сегодня он работает.

Он работает каждый день без выходных.

– Привет, детка, – отец отрывает глаза от газеты, когда я появляюсь в дверях.

Тостов нет. Стол абсолютно пуст, если не считать скучной утренней газеты. Окно распахнуто настежь, так же как и в моей комнате, а сама кухня маленькая и совсем даже обычная.

Что ещё ждать от простого домика на берегу океана?

– Доброе утро, па, – подхожу к нему и целую в щёку – наш привычный утренний ритуал.

– Ты чего так рано? Сегодня же выходной, – он перелистывает страницу и делает глоток. Я вижу, как от кружки поднимается пар.

Я смотрю на его тёмные зализанные назад волосы, на карие глаза и на родинку на щеке. Вид у него уставший.

– Хотела в город выбраться, – разворачиваюсь и подхожу к столу, на котором стоит моя любимая «вешалка» для кружек.

Беру свою с изображением большого сердца и с тихим стуком ставлю на столешницу.

– С друзьями? – он не отрывается от газеты, наверное, смотрит утренние новости как обычно.

Я медлю. У меня здесь нет друзей. Брат нашёл себе компанию. Сестра тоже. А я, наверное, единственная до сих пор страдаю из-за потери мамы.

– Да, – вру я. Не хочу огорчать его. – С девочкой из нашего класса.

Я подхожу к чайнику и наливаю в кружку кипяток – пар поднимается к потолку и обжигает мои тонкие пальцы. Я немного морщусь и отстраняю «слоника» в сторону.

– Замечательно, – я сомневаюсь, что папа меня слышал.

– Угу…

Бросаю пакетик зелёного чая в кружку и немного тормошу его, наблюдая, как вода темнеет и превращается в светло-зелёный напиток. Сахар я никогда не кладу.

Несколько минут мы молчим. Я думаю о том, что скоро я попаду в книжный магазин и куплю на сэкономленные деньги очередной волшебный мир, а папа, наверное, о том, что кого-то сегодня пристрелили где-нибудь на другом конце острова. В этой газете никогда нельзя найти что-нибудь интересное и полезное. Только бизнес, деньги, экономика и всякие подобные вещи, которые меня никогда не интересовали.

Вынимаю пакетик и кладу его на стол – вокруг него разливается маленькая лужица воды, на которую я не обращаю никакого внимания.

– Брата возьми с собой, – безразлично предлагает он, но я резко отрезаю:

– Нет.

Отец и бровью не ведёт. Пьёт кофе и листает серую скучную бумагу.

Я беру кружку и делаю глоток обжигающего чая, оттопыривая мизинец, как это всегда делала мама.

Мама…

Мамочка…

– Твоя сестра скоро будет ходить с опухшим лицом из-за пляжных вечеринок, – он снова безразлично делает глоток.

Странно, но при мне отец никогда не называет их по имени. «Твой брат». «Твоя сестра». И никак по-другому. Это уже вошло у него в привычку.

– Ну и ладно, – я пожимаю плечом и прислоняюсь спиной к раковине.

Знать о похождениях этой блондинки мне хочется меньше всего на свете. Я с ней почти не общаюсь: она постоянно гуляет с парнями и пропадает по ночам где-то в городе. Как-то она сказала, что нашла работу. Вот только какую именно никому не говорит. Никто и не спрашивает. А вот её заработанных денег я ни разу не видела, хотя изредка в её гардеробе появляются новые побрякушки. Старые вещи она пытается усердно запихнуть в мой шкаф, однако я каждый раз возвращаю их обратно вместе с носками брата, которые таинственным образом оказываются в моих вещах.

– Сегодня жарко, – папа вдруг закрывает газету и ставит на стол кружку с кофе.

– Да. «Вини» мне был как раз кстати, – улыбаюсь. – Я бы точно задохнулась.

Он молчит и о чём-то думает, а я подозреваю, что его мысли заполнены чем угодно, но уж точно не погодой.

Я зеваю и выливаю в раковину половину своего чая, который никак не хочет отправляться в мой желудок.

– Ладно, па, я пойду, – я вырываю его из мыслей, отчего он вздрагивает и переводит на меня взгляд.

– Иди, – мне кажется, что папа понятия не имеет, куда я ухожу, хоть я и говорила, что собираюсь в город.

Я машу ему рукой и направляюсь к двери, но голос отца заставляет меня остановиться и, схватившись за косяк одной рукой, повернуться в его сторону.

– И, Лина…

– Да?

Он немного молчит, а затем весело продолжает, протяжно выделяя букву «о».

– Умойся!

Я непонимающе хмурюсь и только спустя несколько секунд понимаю, что даже не сходила в ванную, когда проснулась.

– Хорошо! – я улыбаюсь, выходя в коридор.

AVRIL LAVIGNE – Alone

***

Утро сегодня действительно душное и жаркое, одно из тех, которые я не люблю. В такие вот дни хочется залезть в холодильник или поселиться под водой, лишь бы солнце перестало так нещадно атаковать своими лучами. Кажется, что мозг плавится как плитка шоколада и вытекает из разных щелей в голове, скользит по коже и заползает за ворот майки. Хочется встать под холодный душ и простоять там целую вечность, чтобы обратно заморозить серое вещество.

Автобус трясётся и постоянно качается из стороны в сторону, особенно на поворотах. Я сижу почти в самом конце рядом с какой-то старухой, которая каждую минуту лезет в свою сумку и ужасно шуршит. Моя голова разрывается от лёгкой боли, наверное, от напряжения, а от жары и невыносимого запаха пота битком набитого транспорта меня тошнит. Ещё немного, и я выхвачу эту сумку из рук бабки и прочищу свой желудок. Пусть потом доест…

Форточка позади меня открыта, но даже так мне не хватает воздуха. Быстрее бы мы уже приехали…

Мы едем только пять минут, а я уже схожу с ума.

Надо было взять велосипед брата и поехать на нём, тем более не так уж и далеко.

Автобус резко останавливается, а я немного подаюсь вперёд и упираюсь руками о сидение впереди меня, чтобы не поцеловаться с ним или случайно не облизать. Я вскакиваю на ноги и начинаю пробираться через липкие от пота тела к выходу, зажимая рот и нос рукой, чтобы меня не вырвало.

Мне удаётся выскочить на улицу – я шумно вдыхаю кислород и облегчённо выдыхаю его обратно. Сплёвываю желчь на асфальт, чувствуя, как тошнота отступает. На меня никто не обращает внимания, а я бросаю последний взгляд на уезжающий автобус и разворачиваюсь, направляясь в сторону книжного магазина, который находится прямо на другой стороне улицы.

Я была здесь несколько раз. Всегда, когда накапливается нужная сумма от школьного обеда, я бегу в этот магазин и покупаю очередную книгу. Просить деньги у отца я не хочу, потому что это напомнит ему маму. Она любила читать.

Я тоже люблю читать. Это успокаивает и позволяет забыть все проблемы. Гораздо интереснее жить в чьём-то выдуманном мире, чем существовать в скучной реальности.

Перебегаю улицу, быстро бросая взгляды по сторонам, и останавливаюсь у дверей книжного магазина «Лотос». Я не медлю ни секунды и хватаюсь за ручку, чтобы, наконец, ворваться в мир книг.

Внутри прохладно – работает кондиционер и несколько вентиляторов. Просто рай для таких, как я. Кидаю быстрый взгляд в сторону женщины, что сидит за прилавком и лениво листает какой-то журнал, и прохожу вдоль стеллажей с книгами. Моё любимое место – это самый дальний угол с любовными романами. Мне нравится читать про обычных подростков, которые теряют голову из-за такого простого слова: «Любовь».

«Я люблю тебя».

Фраза, которая заставляет стучать моё сердце в сто раз быстрее, когда я её читаю. Хотя иногда после прочтения книги становится грустно, потому что я никогда не любила. Я не пользуюсь популярностью у парней. Все они смотрят на шикарных блондинок со стервозным характером, а я всего лишь серая странная девчонка из Америки, которая даже не смогла найти тут друзей. Меня даже не спасала смуглая кожа с шикарным загаром.

Шанс произвести хорошее первое впечатление потерян, и я навсегда останусь для своих одноклассников девчонкой с другой планеты, на которую не посмотрит ни один парень. Я всегда останусь для них странной.

Я выше этого, но порой одиночество по-настоящему съедает мою душу, и это действительно неприятно и больно.

Я шагаю вдоль стеллажа и внимательно смотрю на обложки книг, никого не замечая и не обращая внимания на других посетителей. Перед глазами мелькают разные названия, но ничто меня пока не может зацепить. Большинство из этих книг я уже прочитала, когда жила ещё в Лос-Анджелесе.

«Химия Чувств».

«Как стать девушкой вампира».

«Спеши любить».

«Сумерки».

«Апельсиновая девушка».

«Империя ангелов».

«Мечтай осторожнее».

«Волшебный дневник».

«Не верю. Не надеюсь. Люблю».

«Здравствуй, грусть».

«Прежде чем я упаду».

«Пандемониум».

Стоп, стоп, стоп!

Я резко возвращаюсь на пару шагов назад и хватаю книгу под названием «Пандемониум», радостно прижимая её к груди. Я даже не смотрю на автора, потому что точно знаю, что это Лорен Оливер. Это вторая часть книги «Делириум», которую я прочитала в прошлом году и которая мне жутко понравилась. Почти взвизгиваю от счастья и бегом направляюсь к кассе, продолжая игнорировать всех посетителей. Рот расплывается в улыбке до ушей, когда я кладу её на прилавок и с нетерпением жду, когда мне скажут цену. Глаза сверкают, а щёки горят, словно я только что совершила что-то запретное и ужасно неприличное.

Женщина лениво отстраняет в сторону журнал и притягивает книгу.

– Пять долларов и двадцать пять центов, – сонно зевает она и кладёт книгу обратно на прилавок.

Я достаю кошелёк из небольшой потрёпанной сумочки и начинаю нетерпеливо высыпать деньги на стол. Сердце тяжёлым камнем падает вниз: мне не хватает двадцать пять центов. Целый четвертак. Целый стакан сока в школе.

Я хмурюсь и жалостливо смотрю на кассиршу, на бейджике которой написано «Саманта». На вид ей примерно двадцать девять.

– Мне двадцать пять центов не хватает, – стыдливо кривлюсь я, а она лишь пожимает плечом мол, не её проблемы. – Можно я потом занесу?

Саманта снова зевает и тычет пальцем в табличку, на которой написано: «В долг книги не отдаём». Я вздыхаю и прикрываю глаза.

– А можно её отложить для меня? Я даже деньги все отдам. Прямо сейчас до дома сбегаю и принесу эти двадцать пять центов, ну, пожалуйста! – я строю жалостливую гримасу, но на неё, по-моему, ничего не действует. – Я ждала эту книгу больше года, мне она очень нужна!

– Это последняя осталась, – как бы просто так бросает она, словно хочет ещё больше меня расстроить.

Я сдаюсь. Придётся вернуться домой, откопать где-то двадцать пять центов и вернуться в надежде, что эту книгу не купят за время моего отсутствия. Папа на работе. У брата денег, наверное, нет. Сестра никогда не одолжит мне даже цент…

Моей спины неожиданно касается чья-то рука, плотно прижимая к ней ладонь, сбоку появляется силуэт человека, который протягивает мимо меня вторую руку и кладёт на столешницу рядом с кучкой моих денег четвертак. Я смотрю на его профиль. Да, именно на ЕГО, потому что рядом со мной в опасной близости стоит парень примерно моего возраста. У него тёмные каштановые волосы, прямой нос и немного загорелая кожа, почти как у меня, только светлее. Он не смотрит на меня, лишь легко улыбается уголками красивых губ и кладёт на край прилавка книгу, наверное, которую собирался только что купить. Краем глаза я замечаю белую гавайскую рубашку с красными цветами. От его ладони меня бросает в жар, потому что ещё ни один парень так усердно не нарушал моё личное пространство.

Я рассеянно перевожу взгляд на Саманту, которая поджимает губы и принимает деньги, начиная выбивать мне чек. Чувствую, как рука плавно исчезает с моей спины. Я пару секунд медлю, а потом резко поворачиваюсь на сто восемьдесят градусов, но понимаю, что парень уже скрылся на улице, так и не купив свою книгу. Я не вижу названия: она лежит лицом вниз. Может, потому что он отдал мне часть своих денег, и теперь ему не хватало для покупки?

Как-то совестно…

Я снова смотрю на кассиршу, но она лишь лениво кладёт чек поверх «Пандемониума» и притягивает к себе свой журнал. Я медлю, но потом всё же беру книгу и рассеянно бреду в сторону выхода, оказываясь снова на улице. Духота накрывает меня с головой, и мне снова становится нечем дышать. Я оглядываюсь, ища взглядом среди прохожих гавайскую рубашку, но её нигде нет. Этот парень исчез, словно никогда и не появлялся.

Ну, вот. Я должна двадцать пять центов парню, которого совсем даже и не знаю. И четвертака у меня нет. У меня вообще теперь денег нет.

Я нелепо улыбаюсь и прижимаю книгу к груди, мне кажется, я ещё чувствую его ладонь на своей спине. Это такое странное ощущение, словно я попала в одну из своих любимых книг.

Я качаю головой, отгоняя в сторону глупые мысли, и шагаю вдоль по тротуару, продолжая думать о том незнакомце, который пожалел меня.

Пожалел…

Сердце немного колет от досадной обиды, и теперь уже не так приятно, что какой-то там парень за тебя заплатил. Наверное, я действительно так жалко выгляжу, что всякие сомнительные личности решают потратить на меня свои последние деньги.

Я фыркаю и немного поджимаю губы, заставляя себя думать не о незнакомце, а о книге, которую я сегодня же начну читать. Не успокоюсь, пока не узнаю, что случилось с полюбившимся мне парнем главной героини, потому что мне ужасно не хочется верить, что он действительно умер. Такие не умирают.

Такие будут жить вечно.

Я замечаю недалеко кафе и шагаю прямо к нему, быстро присаживаюсь за свободный столик на улице под большим красным зонтом и кладу книгу на стол. Через минуту официантка приносит меню, но я прошу просто стакан воды. Денег у меня нет.

Я оглядываюсь, немного щурясь, потому что солнце продолжает слепить глаза, не замечаю никаких знакомых фигур, и прикусываю губу.

Книга отчаянно манит меня открыть её и начать читать. Трудно устоять, поэтому я притягиваю её к себе и с лёгкой дрожью в пальцах начинаю листать. Подношу бумажный мир к лицу и вдыхаю сладкий сводящий меня с ума запах. Кажется, что кружится голова.

Девушка приносит мне стакан воды, а я благодарю её и делаю один глоток. Затем склоняюсь над новенькой книгой и с замиранием сердца жадно начинаю читать.

«Алекс и я, мы вместе лежим на одеяле на заднем дворе дома тридцать семь на Брукс-стрит. Деревья кажутся больше и темнее, чем обычно, – листья почти чёрные и такие густые, что сквозь них не разглядеть небо.

– Наверное, это был не самый лучший день для пикника, – говорит Алекс.

И только тогда я понимаю, что да, конечно, мы не съели ничего из того, что принесли с собой. У нас в ногах стоит корзина с полусгнившими фруктами, на фруктах кишмя кишат маленькие чёрные муравьи.

– Почему? – спрашиваю я.

Мы лежим на спине и смотрим на полог из густой листвы у нас над головами.

– Потому что идёт снег, – со смехом отвечает Алекс.

И снова я понимаю, что он прав – действительно идёт снег, вокруг нас кружат крупные снежинки цвета пепла. И ещё очень холодно. Дыхание облачками вырывается у меня изо рта. Чтобы не замёрзнуть, я прижимаюсь к Алексу.

– Дай мне руку, – прошу я, но Алекс не отвечает.

Я пытаюсь пристроиться у него под мышкой, но его тело неподатливое, оно словно закоченело.

– Алекс, ну, пожалуйста, мне холодно.

– «Мне холодно», – механическим голосом повторяет Алекс.

У него синие потрескавшиеся губы, он, не мигая, смотрит на листья.

– Посмотри на меня, – прошу я, но Алекс не поворачивает голову, не мигает, вообще не двигается.

Внутри меня нарастает паника, истеричный голос всё повторяет, что так быть не должно. Тогда я сажусь и кладу ладонь на грудь Алекса. Он холодный как лёд.

– Алекс, – говорю я, потом уже кричу: – Алекс!»

Я вздрагиваю от мелодии, которая доносится из моей сумки, и перестаю читать. Сердце бьётся часто и сильно отдаёт вибрацией в виски. Я только через пару секунд понимаю, что мне кто-то звонит, приходится шумно вздохнуть и на пару секунд прикрыть веки, только после этого я тянусь к сумке и достаю телефон.

На дисплее: «Папа».

– Да, па, – я оглядываюсь, словно боюсь, что кто-то за мной наблюдает.

– Лина? – его голос звучит ещё более уставшим, чем сегодня утром. – Ты сейчас где?

– Я в городе, – я беру стакан и делаю ещё один глоток холодной воды, потому что горло жутко пересохло, а губы немного потрескались от жары. – А что?

– Вернись домой. С твоим братом что-то там случилось. Проверь его, – он лениво выдаёт каждый звук, словно готов вот-вот заснуть.

– И что с ним? – неохотно ставлю стакан на стол.

– Я не знаю. Соседи говорят, что из нашего дома какой-то вопль доносится. Я звонил твоей сестре, но она не берёт трубку, а сам я не могу приехать, – папа устало вздыхает, словно хочет сказать нам, как мы его все достали, но не решается.

– Хорошо, я проверю. Пока.

Я отключаю телефон и прячу обратно в сумку. Допиваю одним залпом воду и встаю, не забыв прихватить с собой книгу с красивым названием: «Пандемониум». Придётся пешком идти до пляжа и проверять, что там за вопли издаёт мой брат. Это скучно и неинтересно, потому что получится как всегда: я приду, а с ним всё в порядке.

HOT CHELLE RAE – Tonight Tonight

Я прижимаю локтём к боку книгу, открываю дверь нашего дома и устало вздыхаю. Идти по жаре от города до пляжа оказывается куда тяжелее, чем я рассчитывала, но это не имеет уже никакого значения. Главное, что я пришла и теперь могу спокойно переодеться и принять душ. А потом пойду на пляж и продолжу читать.

– Макс! – я зову брата, но тот не отвечает. – Максимус! – ещё громче. Снимаю сандалии и бросаю их в угол. Сумку ставлю на тумбочку, но продолжаю держать в руках книжку, словно это нечто ценное и дорогое моему сердцу.

Брат не отвечает, словно его и вовсе нет дома, однако я обещала папе его проверить, так что будет как-то совестно, если я этого не сделаю. Я решаю быстро обойти все комнаты, а потом с чистой совестью скинуть с себя потную одежду и встать под прохладные струи воды, уже ожидающие меня в ванной. В помещении немного прохладнее, чем под прямыми лучами обжигающего солнца, хочется задержаться здесь подольше или хотя бы немного «остыть» и только потом выходить обратно на улицу.

В такие дни жутко хочется оказаться на Северном полюсе, нырнуть в снег и никогда оттуда не вылезать. Замёрзнуть до посинения кожи, чтобы губы трескались от мороза, чтобы тело закоченело. Чтобы сердце перестало биться и, наконец, оставило меня в покое.

Я качаю головой, отгоняя в сторону глупые мысли, и, продолжая прижимать к груди «Пандемониум», иду в сторону комнаты Максимуса. Решительно открываю дверь и замираю, с широкими глазами наблюдая не очень приятную картину.

Не знаю почему, но я не могу даже пошевелиться, с каким-то ужасом и страшным смущением следя за интимной частью жизни младшего брата, свидетелем которой мне никогда не хотелось бы стать, но я стала!

Парень трахает какую-то незнакомую мне девушку, которая, обхватив его талию ногами, выразительно стонет в такт его движениям, а я в ступоре стою, прижимая книгу к груди двумя руками, и смотрю на них.

Не знаю, сколько проходит времени с того момента, как я открываю дверь, но мне кажется, что целая вечность!

Макс вдруг замечает меня и на пару секунд останавливается, кидая в мою сторону яркий сияющий взгляд.

– Свали, Лина! – выдыхает он своим сбившимся голосом и хватает одну из своих подушек, кидая в мою сторону.

Я вспыхиваю ещё больше и быстро захлопываю дверь, слыша, как подушка ударяется об обратную сторону преграды, что разделяет меня и эту пару, а затем падает на пол. Стоны становятся громче.

Теперь я понимаю, какие «вопли» слышали соседи. Держу пари, что эти самые «вопли» принадлежат той девчонке, что сейчас лежит под моим братом. Я, конечно, рада за них и всё такое, но чтобы я ещё раз попала в такую дурацкую ситуацию!

Максимус младше меня на два года. Ему почти шестнадцать. Хотя с его растрёпанными светлыми волосами, не по-детски серьёзными карими глазами, как у отца, высоким ростом и широкими плечами он выглядит куда старше. Он выше меня почти на голову – я самая маленькая в семье, и это меня порой пугает. Неприятно быть незаметной и совсем ещё мелкой, хотя мне, между прочим, скоро уже восемнадцать!

Я люблю Макса по-своему, не так, как отца или сестру. Или маму. Он для меня всегда останется моим младшим братиком, которого мне нужно будет защищать и оберегать. Даже если мы с ним совсем перестанем общаться.

Я никогда не спала с парнем. Да, конечно, я знаю, как это всё происходит и при каких обстоятельствах, один раз я даже разговаривала об этом с мамой. У меня тогда появился мой первый мальчик. Мы жили тогда в Сан-Диего, мне было четырнадцать, и его звали Джулиан Кроун. Он был милым блондином с вечно растрёпанными волосами, которые никогда его не слушались. А ещё он носил всегда кепки с прямым козырьком. Он учился в параллельном классе моей первой школы, тогда у нас был «Весенний бал», и он меня туда пригласил. Джулиан поцеловал меня во время медленного танца. Мне кажется, я до сих пор помню вкус этого первого поцелуя, помню его прикосновения и жар его пальцев.

Мы встречались с ним больше трёх месяцев. Он классно целовался. Я помню это лучше всех – поцелуи. Это мне казалось таким запретным и прекрасным, что я сходила с ума от его губ.

А потом умерла мама, и мы всей семьёй переехали в Лос-Анджелес.

Иногда мне кажется, что меня наказал Бог за эти «запретные» поцелуи. В такие моменты я ненавижу себя и Джулиана. Я ненавижу весь мир.

Следующие три года я прожила в какой-то депрессии, и мне было не до отношений. Никто и не предлагал. Никто мне и не нравился.

Я закрываю глаза и трясу головой, надеясь, что навязчивые стоны оставят мою голову в покое, чувствую, как по виску к подбородку стекает капля пота: ещё больше хочется под холодный душ. Я сильнее сжимаю руками «Пандемониум» и плетусь в сторону своей комнаты. Я захожу внутрь и открываю шкаф, начиная вглядываться в груду своей одежды, половину из которой я даже не ношу. Достаю из глубины сарафан и прикрываю дверцу.

Стоны за стенкой не прекращаются, и мне кажется, что их кровать начинает биться о стену. Они в этом доме тонкие, поэтому всё прекрасно слышно. Я даже иногда по ночам могу разобрать слова моей сестры, когда она болтает по телефону. Почему-то становится смешно, и я, убивая в себе эту улыбку, спешу в сторону ванной. В руках всё ещё обитает «Пандемониум» и лёгкий сарафан цвета бирюзы.

Кладу книгу на стиральную машину и включаю воду, которая сразу заглушает возню в комнате Макса.

Несколько холодных капель попадает мне на руку, пока я снимаю с себя потную одежду и бросаю её в корзину для грязного белья. Накрываю «Пандемониум» полотенцем, чтобы на него не попали случайные брызги, стягиваю купальник и становлюсь под ледяной душ, от которого на моей коже тут же вскакивают мурашки, а волосы на руках встают дыбом. Это ещё ничего, зато на жаре будет просто потрясающее самочувствие, по крайней мере, в течение следующего часа.

Я закрываю глаза и подставляю потоку своё лицо, волосы быстро намокают, а губы немеют. Кажется, будто мозг навсегда отказывается работать и превращается во что-то неприятное и противное, постепенно начиная болеть. Я ловким движением поворачиваю кран и делаю поток воды немного теплее – теперь не так холодно.

Я думаю о книге, которая лежит под полотенцем на стиральной машине и ждёт, когда я снова её раскрою и продолжу читать, о полюбившемся мне парне из этой книги, который погиб ради своей любимой, хотя я в это не хочу верить; о главной героине, которая потеряла свою любовь; о брате, который ни разу не читал этот роман и который прямо сейчас за стенкой занимается сексом; о папе, что пропадает каждый день на работе; о сестре, которую я не видела уже три дня. О маме…

И о том парне, которому я должна четвертак.

Хотя я не хочу о нём думать. Совсем-совсем.

Или хочу?

Я фыркаю, когда вода попадает в нос, и наклоняю голову – капли стекают по лицу и растворяются в потоке общего водоворота. Прислоняюсь рукой к плитке – пальцы быстро скользят по ней, оставляя красивый отпечаток своей жизни.

Я снова вспоминаю маму. Она всегда проводила в душе целую вечность, помню, как мы с братом ждали часами, когда она освободит ванную, а когда она, наконец, выходила, появлялась сестра и без очереди лезла вперёд. Макс вечно возмущался, что ему приходится принимать душ последним.

Папа всегда молчал.

Последний раз подставляю лицо под струю воды и поворачиваю кран. Немного медлю, а потом осторожно ступаю мокрыми ногами на пол, быстро хватаю полотенце, которое прячет «Пандемониум», и начинаю вытирать свою кожу. С волос продолжает стекать настырные капли и скатываться по спине, поэтому я подсушиваю волосы этим же полотенцем и бросаю его в сторону корзины – оно приземляется на мои грязные вещи.

Я надеваю купальник и поверх него сарафан, хватаю книгу и с мокрыми волосами выхожу в коридор. Стонов больше не слышно, наверное, я слишком долго пробыла в ванной, раз они успели закончить. Положив роман на тумбочку, я подхожу к зеркалу, замечая, как из своей комнаты выползает брат.

– О, Максимус, – я лукаво улыбаюсь, продолжая поправлять мокрые волосы.

– Заткнись, Лина! – я поворачиваюсь к нему: его глаза сияют странным блеском, лицо раскрасневшееся от бурных событий последнего часа. Он стоит в одних шортах и светит передо мной своим идеальным торсом. – Сколько раз я просил тебя не называть меня полным именем? Оно ужасно!