Текст книги "Таинственный всадник"

Автор книги: Марша Кэнхем

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 10

Прошел час. Непроглядная чернота ночи начала уступать розовому рассвету, а Рене все еще стояла у окна. Она так и осталась там, завернувшись в простыню, с тех пор как Тайрон ушел, и видела, как понемногу прибывает свет, обрисовывает деревья, поля, изгоняя тонкие слои тумана, поднявшегося от земли.

Он даже не поцеловал ее на прощание.

Она ничего и не ожидала от него, конечно. Он получил то, что хотел, и теперь возвращался к своим делам. Его работа – подкарауливать путешественников и грабить их; он жил за счет своего оружия и ловкости, он презирал опасность и бросал вызов судьбе и смерти.

Рене поспешила в гардеробную. Через несколько минут девушка оделась, а спутанные волосы собрала узлом на затылке.

Она чувствовала себя сейчас разбитой, помятой и, хотя тщательно вымылась с мылом и мочалкой, все еще ощущала на себе его запах.

Рене взяла свечу и пошла к двери, собираясь спуститься вниз и посмотреть, не проснулся ли кто-нибудь из слуг. Кроме того – и это показалось ей странным, – она захотела есть; остатки вина они допили вчера вечером, измученные жаждой, а также всю воду, оставшуюся в кувшине, не обращая внимания на привкус ржавчины.

Ручка, когда она покрутила ее, не открывалась, и ее бросило в жар – она вспомнила, что заперла дверь изнутри и вынула ключ.

Она зажала его в руке вчера вечером, но Тайрон поцеловал ее, и она забыла обо всем.

Рене встала на колени и стала шарить на полу в том месте, где он обнимал ее. Свеча, высоко поднятая над головой, освещала достаточно широкий круг, и она нашла ключ. Когда она подбирала с пола рубашку, платье и чулки, свет на секунду мигнул и внизу что-то блеснуло.

Это оказалась булавка для шейного платка. Тайрон не носил шейного платка, но он был одет как на прием и мог снять ее раньше, положить в карман или прицепить к отвороту, чтобы не потерять. Значит, она, должно быть, выпала или отстегнулась сама.

Рене подняла булавку и осмотрела ее в ярком пламени свечи. Это была дорогая вещь, и сделал ее настоящий мастер. Иголка золотая, а головка рельефная, с гребнем и щитом, который разделен на несколько ячеек четырьмя алмазами; одну из ячеек украшал сапфир.

Очевидно, Тайрон украл эту вещицу у очень богатого владельца.

Рене почувствовала, что ее кровь побежала по венам скорее, когда она приколола булавку к внутренней стороне ворота, и поспешила из комнаты. В холле было тихо как в могиле и было бы совсем темно, если бы не желтый круг света, отбрасываемый ее свечой. Она направилась к двери Антуана – это вышло само собой, – но потом передумала. Ему надо отдохнуть, очень скоро ему понадобятся силы.

Босиком через холл Рене пошла к Финну и, бросив осторожный взгляд в оба конца, тихо постучала в дверь.

Никакого ответа, нет ни света под дверью, ни единого звука изнутри. Она снова постучала и приложила ухо к полированному дереву двери.

– Финн? – позвала она.

Тишина.

Она снова огляделась и повернула дверную ручку, приот–крывая дверь, чтобы прошептать в щелку:

– Финн? Ты здесь?

Толкнув дверь ногой и открывая ее пошире, Рене подняла высоко над головой мерцающую свечу. Она увидела пустую, в полном беспорядке постель, и проскользнула в комнату. В четверть меньше ее собственной, по-спартански опрятная, комната была похожа на человека, который ее занимал. Обстановка простая, кровать узкая и жесткая, с запасным шерстяным одеялом, свернутым в ногах и уложенным поперек кровати. Узкое окно закрыто занавеской. Была и дверь, соединяющая комнату Финна через гардеробную со спальней Антуана.

– Вы что-то хотели, мадемуазель?

Голос Финна раздался у нее за спиной. Свеча едва не выпала из рук Рене, и она чуть не обожгла пальцы расплавленным салом.

Финн стоял в дверном проеме гардеробной в одной ночной рубашке и в колпаке. Бесформенная рубашка ниспадала до самых костлявых лодыжек, а ночной колпак сполз на ухо. В левой руке он нес свечу, а в правой – фарфоровый горшок.

– Вам что-то нужно, мадемуазель?

Она посмотрела на него через плечо.

– Как Антуан? Он хорошо спал? Он меньше кашляет?

Финн выгнул седую бровь.

– Он не кашлял сегодня, спал тихо, невинным сном младенца. Вы, смею предположить, не очень хорошо спали?

Ее сердце замерло: она подумала, что он пытается намекнуть на визит ночного гостя, но после следующих его слов поняла, что он слишком сонный для подобных тонкостей.

– Я неважно спала, – призналась Рене.

Финн приоткрыл рот, собираясь что-то сказать, но вспомнил про горшок в руке и наклонился, чтобы поставить его под кровать.

– Я не могу этого сделать, Финн. Это слишком опасно. Все может пойти не так, как надо, и Антуану придется расплачиваться за мою глупость.

Бровь Финна взметнулась вверх.

– Вы имеете в виду вашу договоренность с полковником Росом?

Она кивнула:

– Да. Я не могу пойти на это.

– Хорошо, благодарение Господу за это решение, мадемуазель! – Его плечи и все тело, казалось, обмякли от облегчения. – Я знаю, не мое это дело – вмешиваться, но, по правде сказать, я уж начинал опасаться, что придется предпринять кое-что решительное, чтобы привести вас в чувство.

Рене повернулась к окну и пальцем слегка отодвинула занавес. Она взглянула на холодный суровый пейзаж за окном и увидела далеко-далеко силуэт всадника, несущегося на лошади, и ей показалось даже, что она слышит его раскатистый смех.

Рене обернулась к Финну.

– Я намерена ехать в Лондон.

– В Лондон, мадемуазель?

– Оттуда суда отплывают в Америку, разве нет?

– В Америку?!

– В Америке нет гильотин, Финн. Папа часто рассказывал о Новом Орлеане. Он говорил, что это изысканный и элегантный город. Мы были бы там в полной безопасности.

– В такой же безопасности, как на земле, где живут краснокожие дикари и кровожадные пираты, – фыркнул Финн.

– Ты предпочел бы остаться здесь, где дикари белые, а пираты не менее кровожадные?

Не зная, что ответить, Финн поджал губы.

– Вопрос в том, как туда добраться. И дело не только в деньгах: плыть туда очень трудно, несколько недель, а то и месяцев, если судно собьется с курса.

Рене прикусила нижнюю губу. Когда они пересекали канал, Финн был совершенно зеленый. Кажется, он испытал гораздо большую радость от того, что ступил на твердую землю Британии, чем от благополучного побега из Франции.

– Мне жаль, Финн, но я думаю, что это единственное место, где мы можем спастись от моего дяди, от Роса и кошмаров революции. Антуану ничто не будет там угрожать.

Финн медленно кивал, нехотя соглашаясь:

– Конечно, вы абсолютно правы, мадемуазель. Мы должны позаботиться о благе молодого господина. Однако я все еще стою за то, чтобы малой кровью решить все наши серьезные проблемы. Но если желание ваше так сильно, поступим как скажете. Я уже, – добавил он, слегка откашлявшись, – проверил ящики лорда Пакстона, но, увы, они пусты. Если и есть тут что-то ценное, не сомневаюсь, что Пиджин держит все под замком.

Рене снова прикусила губу и, секунду поразмышляв, позвала Финна в свою комнату. Пока старый камердинер держал свечу, Рене встала на колени возле кровати и нашла на матрасе неровный шов, который был прежде распорот, а потом снова зашит. Она резко выдернула нитки, в лицо ей полетели перья: засунув руку внутрь, она достала маленький мешочек. Там бренчали две золотые монеты и скудная горстка серебряных ливров – все, что осталось от запасов, привезенных из Парижа зашитыми в подол нижней сорочки.

Но Финн смотрел не на монеты, которые она держала. Синие глаза Финна не могли оторваться от постели, от скомканных одеял и мятых подушек; они валялись на кровати, на полу, хотя Рене обычно спала, словно бестелесная, почти не оставляя вмятин, – даже трудно было догадаться, где она лежала. Старый камердинер уставился на девушку.

– Мария и Иосиф! – прошептал он. – Он снова был здесь, не так ли?

Не было никакого смысла отрицать очевидное, тем более когда он поднял свечу и поднес ближе, чтобы получше ее рассмотреть. И что он увидел? Взлохмаченные волосы, порозовевшую кожу и свет вины в глазах.

– Милостивый Боже! – воскликнул он – Он… вынудил вас?

Рене трудно было заставить себя не лгать, очень трудно, горячая волна окрасила шею и щеки.

– Нет. Нет, он не принуждал меня, – сказала она спокойно. – Я сама захотела украсть у него то, что могла.

– Украсть, мадемуазель? Я не понимаю, что вы могли у него украсть.

– Частицу его храбрости, наверное. Его смелости. Бесстрашия. И вот это, – добавила она, вспомнив про алмазную булавку для шейного платка. Дрожащими пальцами Рене отцепила ее от нижней стороны воротника и показала. – Это, должно быть, упало, когда он… когда он уезжал.

Финн смотрел на блестящую вещицу, но не прикасался к ней. Он отступил на несколько шагов и тяжело опустился на стул.

– Я… никогда не думал, что такое возможно. Заставить себя продаться этому… этому дорожному ястребу. Когда я просмотрел главное в вашем воспитании?

– Я не продавала себя, – спокойно возразила Рене. – Так случилось. Я никогда бы не пошла на подобное, я бы предпочла умереть.

Финн пристально посмотрел на Рене.

– Что вы подразумеваете под своими словами? Объясните.

Рене покачала головой и опустилась перед стариком на колени.

– Я стояла там же, на площади, с тобой и Антуаном, когда на маму напали солдаты. Я не побежала, чтобы попытаться ей помочь, потому что я тоже испугалась. Я видела, как они били ее, пинали, смеялись над ней, и я хотела за–кричать так же громко, как Антуан, но… я испугалась. Я видела все, я слышала все, я знала, что надо что-то делать, помочь ей, но… я не могла двинуться с места. Потом мне хотелось умереть. Умереть, и больше ничего. Но ты не позволил мне сделать это. Ты руководил мной. Я виновата в своей слабости.

Финн поднял костлявую руку с дрожащими пальцами и погладил длинные волосы Рене.

– Вы? – переспросил он хмуро. – В чем вы виноваты?

– В том, что я не похожа на свою мать. Что я не обладаю ее силой характера и ее храбростью…

– О Господи, дитя. И это давило на вас столь тяжким грузом все прошедшие месяцы? И поэтому, – Финн наклонился и неожиданно схватил Рене за плечи, – и поэтому вы согласились помогать полковнику Росу? Поэтому вы согласились на отвратительный брак? Потому что вы не смогли пожертвовать собой в Париже? Потому что живы, а ваша мать мертва, и… – Ему пришлось остановиться – его переполняли те же чувства, которые испытывала Рене.

Тридцатью годами раньше он помог Селии Холстед бежать от семьи, из Лондона, тайно, с Себастьяном д’Антоном. Это требовало мужества и хорошей подготовки: старый граф держал дочь под замком, за ней следили днем и ночью слуги и члены семьи. Ее ведь собирались благополучно выдать замуж за скрюченного подагрой престарелого герцога Лестера. В день свадьбы Финн занял свое привычное место кучера, но вместо того, чтобы ехать в церковь, он помчал невесту к берегу, где Себастьян приготовил судно и готов был поднять парус тотчас же, как Селия ступит на борт. Финн не собирался покидать Англию, но слуги графа гнались за ними, обстреляли судно с берега, и он убедился, что его новым домом должна стать Франция.

Он остался в семействе д’Антон и с тех пор занимался хозяйством, но все же никто и никогда не догадывался о реальной причине, по которой он предпочел другой берег канала. Никто, кроме Рене, которая заметила, каким он стал опустошенным после смерти ее матери. Он любил ее так глубоко, так искренне, так благородно, как настоящий мужчина может любить женщину, и пронес это чувство в своем сердце с тихим достоинством в течение более двух десятилетий.

– Никогда, никогда больше не говорите мне ничего подобного, мадемуазель. Я не хочу слышать этого снова. Никогда не давайте мне повода даже подумать, что вы сожалеете о том, что живы, иначе ее смерть, смерть вашего отца были бы напрасными. Пока вы пребываете в этом мире, они живы в вашей памяти, и никакие гильотины не способны предать их забвению.

Из-под густых ресниц Рене хлынули слезы. Увидев, что она плачет, Финн снова откашлялся и встал.

– Я согласен: оставим рубины. Самое лучшее для нас – это бежать отсюда подальше. Охранники уже не такие строгие, как раньше, хотя, конечно, нам есть о чем подумать: мы не должны вызывать у них беспокойство и уж тем более тревогу. Смею сказать, полковник Рос не обрадуется, что его развлечение сорвалось.

Рене подперла щеку рукой.

– Я надеюсь, он умрет от расстройства.

– Да. Хорошо бы. Но мне интересно, – Финн сделал паузу и огляделся, – как он все-таки пробрался сюда?

– Я не знаю, как он вошел, – проговорила Рене. – Он был… уже здесь. Он сказал, что это для него обычное дело.

Она умолкла, а Финн фыркнул:

– Надеюсь, что этот человек окажется таким же находчивым, когда его запрут в тюремной камере. А мы между тем последуем его примеру и просто выйдем через главный вход. Чтобы избежать подозрений, не возьмем никакого багажа – только то, что войдет в саквояж. Ваша задача, мадемуазель, – найти предлог для поездки в город. Пиджин, конечно, захочет увязаться за нами, как всегда, но… – Он нахмурился. – У вас остались снотворные порошки, которые дал доктор в Лондоне?

Рене кивнула и пошла за маленькими пакетами, которые лежали в коробке из сандалового дерева в ее гардеробной. Когда она вернулась, Финн снова приободрился.

– Мы сначала остановимся в кондитерском магазине и предложим ей сладости. Она наверняка расцветет, увидев маленькие белые кексы, пропитанные портером и сливками. В то время как вы будете осматривать следующий магазин, я подслащу ее чай, – он потряс один из пакетиков, – и полагаю, она здесь надолго задержится. Как только она заснет, мы направим карету на тихую улочку и наймем другой экипаж. К тому времени, когда голова ее прояснится, мы будем уже на полпути к Манчестеру.

– К Манчестеру?

– В Лондоне скорее всего нас и начнут искать, поэтому нам незачем туда ехать. Надо приготовиться и к погоне: они пустятся за нами следом тотчас, как обнаружится, что зайцы сбежали; но я думаю, основные силы бросят на юг, а не на север. – Финн замолчал, видя, что Рене не сводит с него глаз, и попытался утешить ее быстрой улыбкой.

Финн взял у Рене булавку для шейного платка и поднес к свету.

– Действительно, исключительная вещь. Этих камней хватит, чтобы заплатить за троих.

– Он назвал мне имя человека, который мог бы помочь.

– Кто?

– Месье Тайрон. Так зовут Капитана Старлайта.

Ноздри Финна вздрогнули от легкого презрения.

– Ирландец? Неудивительно.

Рене внимательно посмотрела на старого дворецкого.

– А разве ты не имеешь ничего общего с ирландцами?

Финн выгнул бровь и одернул ночную рубашку.

– Это не то, чем я хотел бы похвастаться, мадемуазель. Ирландцы – безумная, непредсказуемая порода людей, у них нет никакой самодисциплины, у них совершенно дикие понятия о том, что такое независимость.

При упоминании о самодисциплине на скулах Рене появились красные пятна. Ее взгляд вернулся к постели, к смятым простыням и раскиданным подушкам, туда, где она чувствовала себя столь же смелой и свободной, как и мужчина, страстно обнимавший ее.

– Разбуди Антуана, – спокойно сказала Рене.

Глава 11

Финн оделся быстро. Не прошло и получаса, как Дженни стояла в дверях с двумя ведрами воды, от которых шел пар. Бадью вытащили из гардеробной и поставили перед очагом, и пока девушка занималась водой, Рене упаковала гобеленовый саквояж.

Маленький мешочек с монетами Рене уложила первым, а чтобы они не звенели, она закутала их в чулки. Булавку с бриллиантами она спрятала в более безопасное место – приколола на нижнюю сорочку. Кроме маленькой коробки с лекарствами, щетками и гребешками, не было ничего такого, что ей хотелось бы взять с собой из этого негостеприимного дома.

По такому важному случаю, как отъезд, Рене решила надеть строгий наряд – юбка в английском стиле и облегающий верх. Корсет на китовом усе перехватил ее в талии и поднял грудь повыше, но платье, надетое поверх, спрятало ее от посторонних глаз. Юбка из синего бархата ниспадала от талии поверх нижних юбок, а стало быть, Рене обеспечено тепло во время путешествия. Кроме того, поверх платья девушка надела простой редингот с застежкой под подбородком, чтобы не привлекать любопытствующих взглядов в пути.

Дженни принесла еще воды и чашку густого шоколада, который должен утолить голод до самого завтрака. Это был горький напиток, почти невыносимо горький и плохо размешанный. Но Рене проглотила его, повинуясь распоряжению Финна съесть как можно больше, потому что никто не знает, когда им удастся поесть в следующий раз. Возможно, это произойдет не сегодня.

Рене думала не только о еде, когда очень осторожно вступала в бадью с горячей водой. В большинстве гостиниц на постояльцев, которые требовали ванну, смотрели так, будто у них три уха, и Рене была почти уверена, что о такой роскоши на борту океанских судов не слышали. Бадья была небольшая, в ней можно было только сидеть, подтянув ноги к самому подбородку, однако вода горячая и мыло пахло свежестью. Рене надеялась смыть с себя воспоминания о прошедшей ночи.

Но напоминанием была кровать. Рене поправила простыни и одеяла, вернула подушки на место, но стоило ей опять взглянуть на постель, как в памяти возникали два переплетенных нагих тела в бешеном ритме страсти. Рене снова чувствовала руки Тайрона на бедрах, его губы на своей груди. Она закрыла глаза.

– Мэм?

Дженни стояла рядом с полотенцем в руках, ожидая, когда Рене закончит омовение. Вода остывала быстро. Рене вздрогнула, вставая; ее тело блестело от солнечного луча и огня.

– Вы хотите надеть синее? – спросила служанка, указывая на платье Рене, лежащее поперек кровати.

– Да, пожалуй. Я собираюсь в Ковентри.

– О-о, там ярмарка. Все торговцы лентами слетятся туда показать свой товар. – Девушка вздохнула, расчесывая спутанные влажные волосы Рене. – Хотела бы и я поехать, но госпожа Пиджин говорит, что у нас нет на это времени. Она говорит, что там всякие шлюхи запасаются лентами. Шлюхам и француженкам надо ловить себе богатых му… – Она не договорила и замерла, открыв рот, потом крепко сжала губы. – Простите, мадам, – пробормотала Дженни через несколько секунд. – Вы же племянница лорда Пакстона – значит, не целиком француженка, да?

Рене искоса взглянула в зеркало, которое висело позади бадьи. Ее волосы были уже почти сухие и развевались, потрескивая, когда Дженни расчесывала их перед очагом. Да, с такими волосами трудно остаться незамеченной.

Сейчас она приказала Дженни уложить волосы в толстую косу короной вокруг головы. А короткие локоны у висков и на лбу можно было завить нагретыми щипцами.

В то время как Дженни занималась бадьей, воду из которой надо было вылить в окно, Рене отнесла поднос со щетками и гребешками в гардеробную и смахнула их в саквояж, прежде чем поставить его незаметно в угол. Булавку она переместила на сорочке так, что она оказалась в ложбинке между грудями.

Оглядевшись по сторонам в последний раз, Рене пошла через холл к комнате Антуана. Дверь холла открылась прежде, чем она успела постучать, и они с Финном подпрыгнули от неожиданности.

– Прощу прощения, – быстро проговорил камердинер. Он смотрел поверх ее плеча и нахмурился, когда увидел через открытую дверь Дженни – горничная стояла в комнате Рене. – Их милость не с вами?

– Нет. Я пришла посмотреть, достаточно ли хорошо чувствует себя Антуан, чтобы спуститься к завтраку. – Она облизала губы и умолкла, отлично зная, что служанка все слышит. – Я надеюсь, он вполне может сопровождать меня в город.

Финн видел, как Дженни вышла из комнаты с пустыми ведрами и влажными полотенцами.

– Я уверен, он скоро спустится, мадемуазель. Подготовить карету?

– Пожалуйста. К одиннадцати часам.

Финн слегка поклонился.

– Как угодно, мадемуазель.

Комната для завтраков находилась в дальнем конце западного крыла, над кухнями. Стены ее были окрашены в сочный желтый цвет. Эффект от солнечного света и ярких стен был ошеломляющим, на миг Рене показалось, что она совершенно ослепла; но, увидев Антуана в конце длинного обеденного стола из вишневого дерева, она облегченно вздохнула. Правда, радость ее длилась недолго.

В комнате, кроме Антуана, оказалось четверо мужчин, один из которых, увидев Рене на пороге, немедленно вскочил и покраснел так сильно, что его щеки стали напоминать помидоры. Девушка почувствовала, что сердце ее оборвалось: она узнала капрала Чейза Мальборо, волонтера из Ковентри, молодого и очень серьезного офицера, адъютанта полковника Бертрана Роса.

Рос сидел спиной к яркому свету, лившемуся из окна, но ошибиться было невозможно: это он. Он был в форме, казавшейся ярко-красной на свету, рыжие волосы спрятаны под белым париком, и его улыбка, когда он обнажил два ряда неровных зубов, сверкала уже знакомым восхищением.

– Ах, мадемуазель д’Антон. Истинное удовольствие видеть вас в столь ранний час. Мы только что обсуждали празд–ные привычки молоденьких красивых женщин, которые не думают ни о чем и спят до полудня. Что скажете вы, Эдгар?

Потрясенная Рене медленно повернулась к третьему мужчине, который только теперь, с опозданием, следуя примеру Роса, встал. Эдгар Винсент был высокий, широкоплечий, сильный. Черты лица его были грубые, выражение тупое, брови срослись в одну черную линию, а карие глаза казались просто унылыми. Он не урод, но его не назовешь приятным мужчиной. Его манеры натянуты, речь вульгарна.

Рене почувствовала холодный взгляд. Лицо Винсента выражало явное разочарование – наверняка ему не понравился ее наряд. В их первую встречу он осматривал ее, будто покупал лошадь; казалось, вот-вот он проверит зубы и твердость икр на ногах. Сейчас губы кривились, а взгляд впился сначала в прическу, потом переместился на скромный вырез платья, которое, вероятно, показалось ему жеманным.

– Присоединяйтесь, дорогая, – сказал Рос, указывая на свободное место напротив. – Мы только что одержали незначительную победу над скупостью госпожи Пиджин, потребовав чего-то более существенного, чем каша и ветчина.

Краска, еще недавно заливавшая щеки Рене, исчезла так быстро, словно ей вскрыли вены. Она не видела Роса и не получала от него никаких известий после встречи в гостинице. Она была благодарна за отсрочку, но ясно видела по хищному свету янтарных глаз, что он не забыл тот инцидент.

– Да, присоединяйтесь к нам, – повторил за Росом Винсент, нетерпеливо помахав рукой.

Она посмотрела в тусклые карие глаза и внутренне вздрогнула от отвращения, но голос не должен был ее выдать:

– Я… спустилась лишь за Антуаном. Финн готовит коляску, чтобы отвезти нас в город. У меня есть дела…

– Они могут подождать, я уверен, – прервал ее Рос, нахмурившись. – У нас тоже есть дела, которые заслуживают гораздо большего внимания, чем ваши – разъезжать по городу и делать покупки. Мальборо, ради всего святого, если ты собираешься упасть в обморок, то по крайней мере прояви галантность, прежде чем упадешь.

Капрал действительно остолбенел при виде Рене и, торопясь выдвинуть для нее стул с высокой спинкой, нечаянно задел ее. Он казался почти мальчишкой, слишком юным, чтобы носить военную форму, – восемнадцать или девятнадцать лет, не больше; у него были круглые щенячьи глаза и гладкие щеки без всякого намека на щетину. Он был, возможно, на дюйм выше Рене, но смотрел так, как будто с радостью опустился бы на колени, если бы она потребовала.

– Мадемуазель, – произнес он почтительным шепотом.

Рене подошла к стулу, когда четвертый, наиболее прожорливый джентльмен фыркнул и чертыхнулся, а потом принялся оттирать пятнышко жира, брызнувшего на манжету.

– Разрази меня гром! Кто оставил ложку под таким углом! Смотрите, рукав испорчен, а еще нет десяти утра!

Рос бросил насмешливый взгляд в его сторону:

– И вы уже в третьем костюме за нынешнее утро.

– Серый я выбрал, доложу я вам, из-за погоды. К тому же коричневый нехорош с этими ботинками, а черный – просто пародия. Повсюду болтаются нитки. Морщит в швах. Если бы меня заранее предупредили о вашем приезде… – Фраза повисла в воздухе, а он огляделся и энергично поднял голову, чтобы впервые обратить внимание на Рене. – Мамзель, вы должны простить нашу невоспитанность. Меня подняли ни свет ни заря и посадили в карету. Я даже не успел испытать удовольствия от бисквита и чая, а мне было просто необходимо подкрепиться, чтобы сразиться с бессонницей. Чертов зуб, чтоб вы знали. Он мучил меня, даже когда я попытался жевать гвоздику. Разрази меня гром, если я не пошлю сейчас же человека поймать в реке лягушку и не привяжу ее к своей голове!

Все молчали, но любопытство возобладало над Винсентом, и он спросил:

– Ради Бога, зачем вашей голове лягушка?

– Ну, говорят, она помогает от зубной боли или от мигрени, и очень быстро.

Рене почувствовала, что ее сердце замирает в груди. К счастью, не одна она следила пораженным взглядом за джентльменом, когда он нес тарелку к дальнему концу стола, продолжая разъяснять лекарственные свойства лягушек и жаб.

Она была даже благодарна ему за длинную тираду, потому что его безумная речь давала ей время хотя бы отчасти оправиться от удара.

Нет, ничего знакомого в его облике не было. Если бы она встретила его на улице, то никогда бы не посмотрела на него дважды. И никогда бы не узнала в этом чопорном типе мрачно-красивого, опасного мужчину, который явился к ней через окно ее спальни.

От манеры, в которой он произнес слово «мадемуазель», ее руки покрылись гусиной кожей. Произношение было такое, что никто не мог бы его скопировать: он сказал «мамзель». Капитан Старлайт, ее призрак, полуночный любовник, оставивший ее в незабываемом восторге от великолепных мускулов, первородной силы и неоспоримой мужественности.

Что он здесь делает? Почему Тайрон оказался рядом с Росом и Винсентом? В одной компании?

В панике Рене оглядела стол.

– Вы, конечно, не можете ничего сказать, – промолвил Рос. – Все эти глупости о достоинствах лягушек стали уже привычными, правда, несколько утомительными, но ради гармонии в нашей работе можно и потерпеть. Но, я полагаю, вы должны познакомиться с этим джентльменом. Мадемуазель Рене д’Антон, я имею честь представить вам господина… Тайрона Харта, эсквайра.

Позже она поклялась бы, что Тайрон семенил ногами, когда шел к ней, чтобы отвесить низкий поклон и прикоснуться к ее руке.

– Мамзель, – сказал он, прикоснувшись губами к ее ладони, – ручаюсь вам своей честью, что во всем происходящем сейчас виноваты эти два господина. Они вытащили меня из постели в безбожно ранний час. Но с этим я уже смирился. Для вас же обнаружить банду бродяг, явившихся без всякого предупреждения, тяжело, не правда ли? Прошу вас принять мои самые искренние извинения, мамзель. Я никогда бы не одобрил подобное вторжение, если бы узнал об их намерениях заранее.

Когда Рене улучила момент и заглянула Тайрону в глаза, ей показалось, что она видит в ясных серых глубинах поддержку, а она ей сейчас так нужна, чтобы вернуть на место словно с цепи сорвавшееся сердце.

– Не стоит извиняться, месье, – сказала спокойно Рене. – Я уверена, ничего нельзя было изменить.

Он отвесил еще один поклон и возвратился на свое место. Рене заметила некоторую натянутость в его поведении и поняла, что он не был уверен в ее первой реакции.

Зная, что теперь она не одинока, чувствуя, как замешательство и паника понемногу отступают, Рене положила дрожащие руки на колени и изобразила вежливую улыбку, обращаясь к Винсенту:

– Вы должны простить мне мое удивление, месье, поскольку мы не ожидали вас до конца недели.

– У меня были дела в Уорике. Пришлось уехать из Лондона скорее, чем я предполагал.

– Понимаю. – Она облизнула губы. – А мой дядя?

– Я слышал, подагра снова скрутила лорда Пакстона, – объяснил Рос, – и это служит ему оправданием, чтобы устраниться от чрезвычайных дебатов в палате лордов, и потому вам не стоит удивляться, если вы увидите его только завтра или послезавтра.

– Это правда, – спросил Харт, прикладывая салфетку к губам, – что там ничего существенного, кроме ссор и препираний политиков, в эти дни не происходит? Я слышал, будто Фокс требует, чтобы наша армия вернулась домой из Франции, в то время как господин Уильям Питт настаивает совсем на другом: он утверждает, что мы должны послать наш флот в Средиземноморье до того, как этот выскочка Наполеон приберет к рукам всю Италию и станет серьезной угрозой на наших торговых путях.

– Я не политик, сэр, – заявил Винсент. – Но я за то, чтобы дать коленом под зад кому надо, а наша армия это и делает.

– Я хочу, чтобы вы знали, сэр: я действительно очень беспокоюсь, и я полностью согласен с господином Питтом.

Даже Рос, казалось, удивился:

– Вы за то, чтобы война развернулась на двух фронтах? Вы за то, чтобы оставить наши берега абсолютно открытыми для нападения, отослав флот защищать полоску земли за тысячу миль отсюда?

– Не только землю, дорогой друг. Тот, кто командует Италией, командует Средиземноморьем, а мы не можем себе позволить долгое время не торговать с нашей Индией. Ну, самое малое, чего мы можем лишиться из-за дьявольской француз–ской блокады, так это модных шелков. Клянусь, смешно сказать, но мы уступаем итальянцам и испанцам даже в качестве кружев и серебра. Стоит только взглянуть на это. – Харт вытащил кружевную манжету из рукава камзола. – Сделано не более чем в десяти милях отсюда, а какой непрезентабельный вид! – Он презрительно цокнул, на сей раз в абсолютной тишине, повисшей в комнате.

Винсент взглянул на Роса, незаметно кивнув в сторону эсквайра.

– Это абсолютно необходимо?

– Боюсь, что да, особенно если мы надеемся на успех нашей операции – захватить Капитана Старлайта. До сих пор нам не хватало добровольцев в этом деле, и глупо отказываться даже от самой малой возможности, если она подворачивается.

Рене не могла удержаться от изумленного взгляда: Tайрон снова обращался к Росу, указывая вилкой, что его рот набит пастернаком и он не может говорить.

– Кажется, я снова виноват: я сделал одно упущение, – вздохнул Рос. – Я забыл упомянуть, что господин Харт – наш уважаемый дорожный инспектор, и потому, кроме, может быть, Капитана Старлайта, нет другого человека в этих пяти округах, который знает каждый холм, каждую рытвину на всех дорогах отсюда до Лондона.