Текст книги "Приключения Гекльберри Финна [Издание 1942 г.]"

Автор книги: Марк Твен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Тихое плавание. – Займы. – На разбитом корабле. – Заговорщики.

Было около часу ночи, когда мы наконец миновали остров. Плот подвигался ужасно медленно. Мы решили, что если нам встретится лодка, мы бросим наш плот, пересядем в челнок, привязанный сзади, и помчимся к берегу Иллинойса.

Если те люди действительно отправились на остров, то, разумеется, они прежде всего напали на мой костер и продежурили там всю ночь, поджидая Джима. Во всяком случае, они не погнались за нами, а если даже мой костер не обманул их, это не моя вина, я добросовестно старался их надуть.

Когда на востоке показалась заря, мы высадились на берегу Иллинойса в маленькой бухточке и скрыли наш плот в густом лозняке. Берег со стороны Миссури был пористый, на нашей же стороне покрыт дремучими лесами. Целый день мы тихо пролежали в укромном местечке и смотрели, как мимо нас плывут по течению суда, лодки, плоты и как борются с течением пароходы, направляющиеся вверх по реке.

Я рассказал Джиму про мою вчерашнюю болтовню с той женщиной. Джим сказал, что она, должно быть, хитрющая бестия и что если бы она сама взялась ловить нас, от нее мы не ускользнули бы так легко, как от мужчин. Онане стала бы сидеть на месте и караулить одинокий костер, нет, сэр, она захватила бы с собою собаку.

– Отчего же она не посоветовала мужу взять собаку? – спросил я.

Джим сказал, что, должно быть, ей пришло это в голову, когда мужчины собрались в путь, они, должно быть, оттого и замешкались, что доставали собаку, и упустили драгоценное время, иначе мы не сидели бы тут на песчаной отмели в шестнадцати милях от города.

Когда стемнело, мы осторожно высунули головы из чащи кустарника и огляделись крутом. Спереди, сзади, с боков – ни души. Джим взял несколько верхних досок с плота и построил славный шалаш, чтобы защитить нас и наше добро от непогоды. На самом плоту, под навесом он сделал из ила настилку почти в фут высотой, и таким образом наши вещи не заливало водой, когда мимо проходил пароход. Посреди шалаша мы устроили из глины нечто вроде очага, на котором могли разводить огонь, не боясь, что нас заметят. Затем мы заготовили еще запасные весла, на случай если старые сломаются. Всякий раз, когда вдали показывался пароход, мы зажигали фонарь, чтобы пароход не наскочил на нас и не потопил.

На вторую ночь мы плыли часов семь или восемь вниз по течению. Мы ловили рыбу, болтали, плавали возле плота, чтобы разогнать сон. Приятно было бесшумно скользить по большой тихой реке среди безмолвной ночи. Мы лежали на спине и смотрели на звезды, и нам даже не хотелось громко говорить. Стояла чудная погода, и с нами ничего не случилось.

Каждый вечер я сходил на берег часов около десяти и отправлялся в какое-нибудь маленькое селение, где покупал все для нас необходимое: сало, муку, табак, что случится. Иногда мне удавалось похитить курицу, не успевшую сесть на насест, и я уносил ее с собой. Мой отец бывало говорил: «Если представится случай цапнуть цыпленка, цапни; если он не нужен тебе, он пригодится твоему ближнему, а доброе дело без награды не останется». Впрочем, старик во всех случаях оставлял цыпленка себе, а говорилось это для красного словца.

Иногда мы убивали какую-нибудь зазевавшуюся водяную птицу, которая поднималась слишком рано или ложилась слишком поздно. Короче сказать, нам жилось привольно, хорошо и счастливо.

На пятую ночь, когда мы проезжали мимо города Сент-Луи, поднялась страшная буря с громом и молнией.

Дождь лил как из ведра. Мы спрятались под навес, оставив плот на волю волн. При блеске молнии видны были скалистые берега и торчащие из реки острые камни.

– Эй, Джим! – вдруг закричал я. – Посмотри-ка, что это там такое?

Это был пароход, который наскочил на скалу и разбился. Нас несло прямо на него, и при свете молнии мы могли ясно разглядеть его корпус. Часть верхней палубы высовывалась из воды, и при новой вспышке молнии был ясно виден даже стул, стоявший возле большого корабельного колокола, даже висевшая на спинке стула старая войлочная шляпа.

Черная ночь, буря, гроза и это одинокое печальное судно на реке произвели на меня сильное впечатление. Мне страстно захотелось влезть на пароход и посмотреть, что там делается.

– Джим, причалим к судну! – попросил я.

Но Джим ни за что не соглашался. Он говорил:

– Зачем Джиму итти на разбитое судно? Джиму это нисколько не любопытно. Что тебя тянет туда? Джим не хочет иметь дело с полицией!

– С полицией? Да что ей там делать? Сторожить палубу? Неужели ты думаешь, кто-нибудь станет рисковать своей шкурой в такую ночь ради двух старых досок, готовых каждую минуту разъехаться врозь?

Джим не нашелся ничего возразить и молчал.

– А между тем, – горячо продолжал я, – в капитанской каюте мы можем что-нибудь «взять взаймы». Держу пари, Джим, мы там найдем сигары по пяти центов за штуку, превосходные сигары, Джим! Капитаны пароходов – богатые люди. Они получают по шестидесяти долларов в месяц, они не постоят за ценой, раз им что по вкусу. Пойдем, Джим! Захвати свечку. Я все равно не успокоюсь, пока не побываем на судне. Том Сойер не пропустил бы такого удобного случая. Никогда! Он назвал бы это «геройским приключением» и взобрался бы на судно даже с опасностью для жизни. И уж как потом хвастался бы! Он считал бы себя не ниже Христофора Колумба, открывшего Новый Свет! Как бы я желал, чтобы Том был здесь!

Джим еще проворчал себе что-то под нос и наконец согласился, заметив при этом, что мы не должны разговаривать, нужно произносить только самые необходимые слова и то как можно тише. Молнией опять осветило разбитое судно. Мы осторожно причалили и привязали к кораблю наш плот.

Палуба в этом месте высоко выдавалась над водой. Мы поползли в темноте по наклонившейся палубе к капитанской каюте, осторожно передвигая ноги и протянув вперед руки, чтобы не удариться обо что-нибудь. Вскоре мы добрались до люка, спустились в него и очутились перед открытой дверью капитанской каюты. Как вдруг – о, ужас! – в задней каюте мы заметили свет и услышали тихие голоса.

Джим чуть не умер со страху и шепнул мне умоляющим голосом, чтобы я скорей шел за ним. Я отвечал: «Хорошо, идем», как вдруг услыхал чей-то отчаянный вопль:

– Оставьте меня, братцы, клянусь, что не выдам!

Другой голос отвечал довольно громко:

– Лжешь, Джим Тернер! Мы знаем твои штуки! Ты всегда забираешь при дележке двойную долю и еще грозишь выдать нас, если мы тебе не уступаем! На этот раз ты в наших руках, подлая собака!

Джим исчез и, вероятно, уже был на плоту, а меня разбирало любопытство. «Том Сойер ни за что не оставил бы этого так, – говорил я себе. – И я тоже должен взглянуть на то, что там происходит». Я пополз вперед на четвереньках узким коридором и заглянул в каюту. Там на полу лежал связанный по рукам и ногам человек, двое других стояли над ним, один с маленьким фонарем в руках, другой с пистолетом, которым целился прямо в голову связанного.

– Я тебя сейчас пристрелю, как бешеную собаку, предатель! – говорил человек с пистолетом.

Тот корчился на земле и вопил:

– Не трогай меня, Билл! Ради бога, не трогай! Клянусь, я никому не скажу!

В ответ на эти мольбы человек с фонарем злобно рассмеялся:

– Не выдашь? В первый раз ты сказал истинную правду: клянусь, ты нас действительно не выдашь. Ишь как хнычет, а ведь, если бы он был сильнее, он укокошил бы нас обоих! А за что? Просто так, здор о во живешь! Только за то, что мы хотели получить принадлежащее нам по праву. Только за это! Держу пари, ты больше никому не будешь грозить, Джим Тернер!

– Погоди стрелять, Билл! – сказал человек с фонарем.

– Чего нам еще с ним возиться, Джек? Я хочу заставить эту собаку замолчать навеки. Разве он этого не заслужил? Разве он сам не застрелил точно так же старика Гатфильда?

– Но я не желаю его убивать, и у меня есть на то свои причины.

– Да благословит тебя бог за такие слова, Джек Пакард! Век их не забуду, пока жив, – хныкал лежавший на полу.

Не обращая внимания на его слова, Джек Пакард повесил фонарь на гвоздь и, кликнув за собой Билла, пошел в потемках прямо к тому месту, где я спрятался. Я поспешно отполз в сторону и юркнул в первую попавшуюся каюту, чтобы не попасться им на глаза.

У входа в каюту, куда я забрался, Джек остановился и сказал Биллу:

– Войдем сюда!

Оба негодяя вошли. Я едва успел вскарабкаться на верхнюю койку.

Я не мог видеть их, но чувствовал их присутствие по сильному запаху водки. Хорошо, что я не пью водки, хотя, я думаю, они все равно не заметили бы, потому что от страха у меня захватило дыхание. Да и всякому стало бы жутко слушать такой разговор. Негодяи беседовали тихо, но горячо и серьезно. Билл хотел во что бы то ни стало убить Тернера.

– Он грозился выдать нас, и он непременно выдаст, если мы отпустим его. Ты так же хорошо это знаешь, Джек, как и я… так чего же медлить? По-моему, его непременно надо прикончить.

– Я и сам того же мнения, – спокойно заметил Джек.

– Чорт возьми, к чему же канителиться? Пойдем и расправимся с ним.

– Подожди минутку, Билл, и выслушай меня, я еще не договорил. Пристрелить его, конечно, хорошо, но можно устроить все дело гораздо спокойнее, без всякого риска! Зачем рисковать, когда это же самоеможно сделать, и не подвергаясь опасности? Разве я не прав?

– О, конечно! Только как же ты это сделаешь?

– Слушай. Мы осмотрим еще раз все судно, чтобы чего не забыть, потом отправимся на берег и спрячем там нашу добычу. Затем будем спокойно ждать. Не пройдет и двух часов, как эта старая лохань пойдет ко дну. И если наш молодец утонет, кто в этом – виноват? Он сам! И больше никто. Зачем он пошел на разбитое судно? Подумай-ка! Я всегда против того, чтобы убивать человека, когда этого можно избегнуть, – это глупо и неблагородно. Именно неблагородно.

– Ты прав! А если пароход не потонет так скоро?

– Ну, два часа мы можем подождать. Идем!

Они отправились, я тоже поспешно выбрался из каюты, обливаясь холодным п о том, и пополз к тому месту, где мы причалили. Было темно, как в могиле. Я едва слышно шепнул: «Джим!» Он отозвался у самого моего локтя слабым стоном.

– Скорей, Джим, нам некогда хныкать! Там шайка убийц и разбойников; если мы не отыщем их лодку и не пустим ее по течению, то одному из тех молодцов придется плохо. А я хочу, чтобы они все трое попали в тюрьму. Скорей, скорей! Я поищу лодку по этой стороне парохода, ты – по другой. Потом садись скорей на плот и…

–  Плот?О, господи! Плота нет. Плот оторвало и унесло, а мы тут…

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Спаслись с разбитого судна. – Сторож. – Заснули как мертвые.

У меня захватило дыхание от ужаса, я чуть не упал без чувств. Оставаться на разбитом судне, да еще в обществе разбойников, это не шутка! Теперь во что бы то ни стало нам нужно было найти их лодку для спасения собственной шкуры.

Дрожа всем телом, мы пробирались ощупью по правому борту судна, и нам показалось, что прошла целая вечность, пока мы добрались до кормовой части. Но лодки решительно нигде не было. Джим едва держался на ногах от страха. Со мной было не лучше, но в этом я не признался бы ни за что в мире. Я потащил Джима вперед, уверяя его, что, оставаясь на разбитом судне среди этих негодяев, мы все равно погибнем. Мы поползли еще дальше. Наконец мы достигли той части палубы, которая была уже залита водой, и вдруг – о, радость! – я увидел во мраке что-то черное на воде – это была лодка! Мы свободно вздохнули. Но только что я захотел вскочить в нее, как возле меня вдруг открылась дверь каюты и появилась голова одного из разбойников. Как он меня не заметил, это было просто чудо какое-то! Он повернул голову назад и шепнул:

– Убери ты этот проклятый фонарь, Билл! Он может нас выдать!

Негодяй бросил в лодку какой-то мешок и вскочил в нее сам. Это был Джек. Затем вылез Билл и тоже спустился вниз.

– Отчаливай! – прошептал Джек.

Я уже не мог держаться за борт, я почти терял сознание. Вдруг Билл сказал:

– Подожди немного. Ты хорошо обыскал каналью?

– Нет. А ты?

– И не подумал! Значит, у молодца вся его доля в кармане!

– Так пойдем назад! Нет никакого расчета оставлять деньги здесь. Идем скорей!

– А не догадается он, что у нас на уме?

– Может быть. Все равно! Идем!

Разбойники выбрались из лодки и побежали в каюту.

С быстротой молнии мы бросились в лодку. Мне казалось, что мы подхвачены каким-то вихрем. Вытащить нож, перерезать канат было делом одной секунды – и мы поплыли!

Мы не тронули весел, не проронили ни слова, мы даже не дышали. Беззвучно скользили мы среди мертвой тишины вдоль разбитого судна и через две минуты были уже далеко. Судно исчезло во мраке. Мы были спасены!

Отплыв на двести или триста ярдов от судна, мы заметили блеснувшую над водой звездочку в том месте, где была привязана лодка. Это был свет фонаря. Разбойники, очевидно, искали исчезнувшую лодку. Теперь они очутились в таком же отчаянном положении, какое готовили Джиму Тернеру.

Мы усиленно налегли на весла и поплыли в погоню за нашим плотом. Вдруг мне стало жалко разбойников. Я подумал, что хоть они и убийцы, а все-таки я не вправе так жестоко расправляться с ними.

– Джим, – сказал я, – как только завидим на берегу огонек, мы причалим и спрячем лодку, а я пойду к людям, выдумаю какую-нибудь басню и направлю их к разбитому судну, чтобы те негодяи не потонули, как крысы. Пусть уж лучше их спасут из воды, чтобы повесить как следует.

Но привести нашу мысль в исполнение нам не удалось. Буря снова разбушевалась и даже сильнее, чем раньше. Дождь лил ручьями; нигде ни огонька: все спало. Мы плыли все дальше и дальше и зорко смотрели вдаль в надежде наткнуться на плот. Через некоторое время дождь стал тише, хотя небо все еще было покрыто тучами и изредка сверкала молния. Вдруг при одной вспышке молнии мы увидели впереди что-то черное. Это был он, наш плот. Как же мы обрадовались нашему старому милому другу! Вскоре мы заметили на правом берегу огонек; я хотел непременно высадиться на берег: участь трех разбойников свинцом лежала на моей совести. Но так как лодка была доверху нагружена добычей, награбленной ворами, мы свалили все в одну кучу на плоту, и я просил Джима ехать дальше, но через час зажечь огонь, чтобы по этому знаку я мог найти его.

Затем я поплыл к тому месту, где виднелся свет, – очевидно, это была деревушка. Я направил свою лодку прямо к береговому огоньку, стараясь разглядеть, что было впереди. Оказалось, это был свет фонаря, висевшего на переднем шесте парового катера. Я бросился искать сторожа и наконец нашел его: он крепко спал на шканцах. [3]3
  Шканцы– задняя часть верхней палубы.


[Закрыть]Я легонько толкнул его несколько раз и начал громко плакать.

Он вскочил на ноги и с испугом озирался кругом, но, заметив меня, зевнул, потянулся и мирно проворчал:

– Ну что там такое? Не реви, мальчуган! Что случилось?

– Что там такое?

Я, всхлипывая, говорил:

– Папа… мама… сестра… и…

Я не мог продолжать: рыдания прервали мою речь.

– Да не реви же, мальчуган, у каждого есть свое горе, и твоему, вероятно, можно помочь! Что случилось с отцом, матерью и сестрой?

– Они… С ними… Да вы здешний караульный, что ли?

– Да, – самодовольно подтвердил он. – Я капитан, судовладелец, матрос, лоцман, штурман и караульный – все вместе. Часто я представляю собой единственного пассажира и единственный груз. Я не так богат, как Горнбек, и не могу швырять деньги, как он, но все-таки я тысячу раз говорил ему, что я доволен моим положением и не хотел бы поменяться с ним. Потому что, говорю я, я признаю только жизнь моряка; да я лучше дам повесить себя, чем соглашусь жить в захолустье, где не знаешь, что делается на свете, – нет, нет, хотя обсыпьте меня золотом, говорю, я…

Тут я перебил его:

– Они не знают, что делать и…

– Да кто они?

– Папа… мама и сестра, и мисс Гукер. Ах, если бы вы были так добры, взяли бы лодку и поплыли туда…

– Куда? Где они?

– На разбитом судне.

– Как! На «Вальтер Скотте»?

– Да, да!..

– Боже милостивый! Как же они туда попали?

– Они не по своей воле попали туда.

– Еще бы, я думаю! Боже ты мой, да ведь им несдобровать, если они сейчас же не уберутся оттуда. Да как же все-таки они попали туда?

– Очень просто! Мисс Гукер была там в гостях в городе…

– В Бус-Лэндинге?

– Да, так она была в гостях в Бус-Лэндинге и под вечер хотела посетить одну подругу и там переночевать… ах, я забыл ее имя. И вот вместе со старой негритянкой они сели в плоскодонку, да на реке потеряли весло, их понесло вниз по волнам, завертело и кинуло, на разбитый пароход… Плоскодонка пошла ко дну. Спаслась только мисс Гукер, которая ухватилась за разбитое судно и вскарабкалась на палубу. А через полчаса после этого проезжали мы на нашей лодке с рынка; была такая темень, что мы не заметили разбитого парохода, пока тоже не наткнулись на него, – и, разумеется, наша лодка пошла ко дну. Хотя мы все спаслись на разбитом судне, но Билли Випл не спасся – он утонул! Ах, это такое горе, такой хороший был мальчик, лучше бы я сам утонул!..

– Чорт возьми! Вот удивительное происшествие! Ну и что же потом? Что же вы потом делали?

– Ну, мы кричали, кричали сперва, как сумасшедшие, но до берега далеко, и никто нас не слышал. Тогда папа сказал: «Нечего кричать напрасно; кто-нибудь из нас должен отправиться на берег и просить там помощи». Ну вот! Я один только умею плавать и потому должен был попробовать счастья. Медлить было нечего! Я бросился в воду. Мисс Гукер крикнула мне вслед, что если я не найду помощи на берегу, то должен отыскать ее дядю и посоветоваться с ним, что делать. Я поплыл прямо к той деревушке, но где я ни стучался, где ни просил помощи, все отказывались. «Как, – говорили они, – в такую ужасную ночь? Нет, мальчуган, это было бы безумием, ступай на паровой катер, – если уж там тебе не помогут, то никто не поможет!» Вот я и пришел. Ах, если бы вы захотели поехать взглянуть и…

– Клянусь честью, я бы с удовольствием, но кто же мне заплатит за труды? Твой отец…

– Ах, об этом не беспокойтесь. Мисс Гукер сказала, что ее дядя, Горнбек…

– Как! Это ее дядя? Так слушай же, мальчуган, видишь там огонек? Хорошо… иди прямо туда и, когда придешь, спроси там в кабачке Горнбека. Тебе сейчас его покажут. Только поспеши и не останавливайся по дороге… Ему надо все рассказать поскорее. Да скажи, что я доставлю ему его племянницу в целости, пусть он не беспокоится и… Ну, проваливай, бездельник, беги что есть мочи! А я сейчас буду отчаливать!

Я сделал вид, что отправился по указанному направлению к огоньку, но скоро повернул, прокрался осторожно назад к моему спрятанному ялику, сдвинул его с мели, тихонько поплыл вдоль берега и притаился между дровяными барками, откуда мог видеть, поедет ли тот человек спасать погибающих. Я был очень доволен собой, потому что, думал я, не многие стали бы так стараться о спасении разбойничьей шайки. Я хотел бы рассказать об этом вдове Дуглас, она, наверно, похвалила бы меня за мое великодушное отношение к мошенникам.

Удивительно, право, какое участие принимают все добрые души в мошенниках!

Но вот катер тронулся в путь. Я тоже выбрался из моего убежища и поплыл к месту действия. Таинственно и мрачно вздымались среди волн обломки разбитого корабля. Вероятно, судно уже было доверху залито водой, так как оно быстро опускалось в воду. Остаться в живых на этих обломках не было никакой возможности, это было ясно. Я подплыл поближе, тихо окликнул тех молодцов, но ответа не было, да я и не жалел об этом.

Подошел на всех парах и катер. Я осторожно отплыл на середину реки и, подняв весла, стал наблюдать. Я видел, как пароходик сновал вокруг разбитого судна, отыскивая бренные останки мисс Гукер в утешение бедного лишившегося любимой племянницы дяди Горнбека. Но, очевидно, владелец пароходика ничего не мог найти, а разбитое судно грозило каждую минуту опуститься на дно, увлекая за собою все окружающее. Катер поэтому прекратил поиски и направился к берегу. А я налег на весла и быстро поплыл вниз по течению.

Страшно долгим показалось мне время, пока я не увидел огонек Джима. А когда наконец увидел, мне почудилось, что меня отделяет от него несколько миль. Наконец, когда я благополучно добрался до Джима, на востоке уже занималась заря. Мы причалили к одному маленькому островку, спрятали наш плот, затопили захваченный с разбитого парохода ялик, улеглись под навес и заснули как мертвые.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Приятное препровождение времени. – Французский язык.

Проснувшись, мы стали разбирать добычу, захваченную нами у разбойников с разбитого судна, и нашли бездну прекрасных вещей: сапоги, одеяла, платья, кипу книг, подзорную трубу и целых три ящика сигар. Таких прекрасных вещей и в таком количестве у нас еще никогда в жизни не было! Особенно хороши были сигары «Гарванна», [4]4
  Гаванна.


[Закрыть]или как они там называются. Весь день мы лежали в тени деревьев и дымили. Я почитывал книги. Одним словом, мы проводили время превосходно! Я рассказал также Джиму, что со мной было на разбитом судне и на катере.

– Вот так интересные приключения! – сказал я.

Но Джим ни о каких приключениях больше слышать не хотел; он говорил, что сыт ими по горло, что он чуть не умер со страху, когда не нашел плота и решил, что все пропало: или он потонет вместе с обломками судна, или будет спасен, отправлен домой и сейчас же продан, что было для него не лучше смерти. В сущности, он был прав; он почти всегда был прав: удивительно смышленая у этого негра была голова.

Между тем я прочел вслух Джиму несколько страниц из одной книги, где много говорилось про королей, герцогов, графов и тому подобных знатных лиц, о том, как они роскошно одеваются и как они величают друг друга: величеством, светлостью, сиятельством, а не просто – гражданин или мистер. От удивления у Джима чуть глава не вылезли на лоб: это его страшно заинтересовало. Он говорил:

– Джим не знал, что их так много! Джим никогда ничего подобного не слыхал. Джим знал только про одного короля Саллормона [5]5
  Царь Соломон.


[Закрыть]да еще про карточных королей. Сколько же получают короли жалованья?

– Сколько жалованья получают? – повторил я. – Да тысячу долларов в месяц или больше… Сколько хотят: ведь им все принадлежит!

– Вот-то хорошо! А что они делают, Гек?

– Что делают? Да ничего! Короли ничего не делают, Джим, они только сидят.

– Ну что ты!

– Разумеется, Джим! Правда-правда, они только сидят. Разве случится война; ну, тогда они должны встать и пойти на войну, а то все время слоняются из угла в угол или валяются по диванам… Ты ничего не слышишь?

Мы вскочили на ноги и стали прислушиваться: это был шум пароходного колеса. Какой-то пароход мелькнул и исчез за поворотом реки, оставив позади себя полосу дыма. Мы вернулись на наше место.

– Да, – продолжал я, – а если им надоест так сидеть, они прикажут отрубить пару голов.

Потом я рассказал Джиму про французского короля Людовика Шестнадцатого, которому, как я читал, сами французы отрубили голову, и про его маленького сына, дофина, который должен был бы тоже стать королем, но французы бросили его в тюрьму, где он и умер, – по крайней мере, так рассказывают.

– Бедный мальчуган!

– Но подумай, Джим, многие говорят, что он совсем не умер, а убежал к нам, в Америку.

– Это ловко! Но, Гек, бедный мальчуган будет чувствовать себя совсем одиноким: ведь у нас нет королей, ему не с кем будет водить компанию.

– Да, королей здесь он не найдет, это правда!

– Здесь ему нечего делать, бедному мальчугану! Чем он будет здесь жить?

– Да, этого я тоже не знаю. Иные из них поступают на службу в полицию, а другие дают уроки французского языка.

– Как, Гек, разве французы говорят не по-нашему? Не так, как мы с тобой?

– Нет, Джим, что ты! Нельзя понять ни одного слова, когда они говорят.

– Ах ты, боже мой! Отчего это, Гек?

– Не знаю, но это так. Да вот, подожди, Джим, я вычитал в одной книге, как они говорят. Что ты скажешь, если к тебе кто-нибудь подойдет и скажет: «Паллевуфрансе»? [6]6
  Парле ву франсе?


[Закрыть]

– Что сделает Джим? Да просто намнет ему шею, вот и все! Чтобы он не смел ругаться!

– Глупый! Да это совсем не брань! Это просто значит: «Говорите вы по-французски?»

– Так зачем же он не спросит этого просто, по-человечески?

– Да он это и говорит, только по-французски.

– Глупости! Джим и слушать этого не хочет. Это насмех только можно говорить.

– Слушай, Джим, кошка говорит по-нашему?

– Нет, не говорит, но…

– А корова?

– Нет, не говорит, но…

– Говорит кошка по-коровьи или корова по-кошачьи?

– Нет, не говорит, но…

– И тебя не удивляет, что каждое животное говорит на своем языке?

– Конечно… но…

– Подожди, подожди! Тебя не удивляет, что животные говорят иначе, чем мы?

– Зачем ты спрашиваешь такие глупости, Гек?

– Так почему же француз не может говорить иначе, чем мы?

– Разве кошка – человек, Гек?

– Нет.

– Значит, кошке не к чему говорить по-человечески. Разве корова или кошка – человек?

– Нет, корова – просто корова.

– Хорошо, так ей нечего и говорить по-кошачьи или по-человечески. А француз – человек?

– Еще бы!

– Так зачем же он не говорит по-человечески? Желал бы я это знать, Гек!

Продолжать в таком духе разговор я больше не мог. Спорить с негром – пропащее дело. Я бросил.