Текст книги "Приключения Гекльберри Финна [Издание 1942 г.]"

Автор книги: Марк Твен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Пещера. – Пловучий дом. – Хорошая добыча.

Мне захотелось пойти взглянуть на одно местечко, Которое я облюбовал во время моей прогулки по острову. Мы пустились в путь и скоро добрели до середины острова, где возвышался довольно крутой холм, футов сорок высоты. Взбираться на него было очень трудно, так как весь он порос густым колючим кустарником. На вершине холма мы открыли в скале прекрасную пещеру. Пещера была просторная, как две или три комнаты, соединенные вместе, и Джим мог стоять в ней, вытянувшись во весь рост. И как прохладно там было! Джим сказал, что мы должны здесь устроить себе квартиру; эта мысль мне мало понравилась: изволь вечно карабкаться на такую высоту. Джим говорил, что если мы спрячем нашу лодку и перенесем все наши вещи сюда, то при первой же тревоге мы можем здесь великолепно спрятаться, и без собак нас не найдет никто. Притом же, настаивал он, птицы предвещают дождь, и неужели я хочу, чтобы, все наши вещи пропали? Итак, мы вернулись назад и, притянув лодку как можно ближе к скале, выгрузили все наши пожитки и спрятали их в пещере. Лодку мы скрыли в безопасном местечке под густыми вербами, потом осмотрели удочки, сняли несколько рыб, забросили удочки снова и принялись готовить обед.

Вместо ковров мы разостлали на земле одеяла. Остальные вещи мы унесли в глубь пещеры. Скоро небо покрылось серыми тяжелыми тучами, засверкала молния, загремел гром – птицы сказали правду. Подобной грозы я еще никогда в жизни не видывал. Дождь лил ручьями, небо было серо-черное, и ближайшие деревья казались окутанными паутиной. При каждом порыве ветра деревья почти касались вершинами земли; казалось, что вот-вот они все встанут корнями вверх; кругом все ревело и кружилось в каком-то безумии, и временами среди этого хаоса и тьмы сверкали ослепительные молнии, освещавшие на далекое пространство всю окрестность; а потом опять наступала глубокая ночь и слышался оглушающий раскат грома, точно с какой-то длинной-длинной лестницы скатывались с грохотом пустые бочки.

– Как хорошо здесь, Джим! – сказал я. – Я рад, что мы нашли такой приют. Передай-ка мне еще рыбы да горячую лепешку.

– То-то! Если б не старый Джим, не бывать бы тебе здесь! Сидел бы ты теперь мокрый и голодный в лесу. Птички всегда знают, когда быть дождю.

Уже десять дней вода все прибывала да прибывала в реке, и наконец река вышла из берегов. В нескольких местах остров очутился под водою. Днем мы разъезжали по острову в ялике. В лесу была чудесная прохлада, даже в то время, когда солнце жгло и палило. Проплывая между деревьями, мы иногда натыкались на такую массу дикого винограда, густо переплетавшего ветви и заграждавшего нам дорогу, что должны были поворачивать и выбирать другое направление. На каждом старом свалившемся пне сидели кролики, белки, змеи, черепахи и другие животные, и так как вода не спадала уже около трех дней, они от голода сделались такими ручными, что их можно было брать руками. Мы наловили кроликов и белок.

По реке опять плыли деревья. Раз мы выловили часть плота, состоявшего из великолепных толстых еловых бревен. Плот был почти двенадцати футов ширины и около пятнадцати футов длины – одним словом, это был хороший, солидный плот, и мы спрятали его под вербами: авось пригодится.

Днем мы боялись показываться на реке. Но в одну из ночей, перед самым рассветом, видим мы, плывет дом, настоящий деревянный дом. Разумеется, мы сейчас же подплыли к нему и заглянули в окно. Но было еще темно, и мы ничего не могли разглядеть. Поэтому мы привязали нашу лодку к пловучему дому и решили терпеливо ждать рассвета.

Пловучий дом.

Когда рассвело, мы заглянули в комнату и увидали там кровать, стол, два старых продырявленных стула и много других разбросанных на полу вещей. В углу лежало что-то похожее на человеческую фигуру, но не шевелилось.

– Эй, кто там? – крикнул Джим.

Ответа не было. Джим сказал:

– Он не спит, он, верно, умер. Оставайся здесь, Гек. Я пойду и посмотрю.

Он вошел в дом, нагнулся над лежащим человеком и проговорил:

– Так и есть – мертвый. Ему прострелили спину. Он умер уже давно, должно быть дня четыре назад. Иди сюда, Гек, только не смотри на него: страшно.

Я и не думал смотреть на него. Джим прикрыл его какими-то лохмотьями, хотя мог этого и не делать, так как у меня не было охоты глядеть на покойника. По полу были разбросаны старые, засаленные карты. Между ними валялись бутылки из-под водки, две черные суконные маски; стены были расписаны глупыми надписями и рисунками. Один из них был замазан углем. Тут же висели грязные ситцевые женские платья, несколько юбок, женская соломенная шляпа и кое-какая мужская одежда. На полу валялась проломанная мужская шляпа рядом с разбитым рожком; тут же стоял чемодан с оборванными петлями, но в нем не было ничего ценного. По всему было видно, что жители этого дома покинули его впопыхах, не успев захватить всего.

Мы снесли вещи в нашу лодку, думая, что со временем нам все пригодится. Потом еще захватили старый жестяной фонарь, кухонный нож без черенка, совершенно новенький складной ножик, несколько пачек сальных свечей, жестяной подсвечник, флягу, жестяную чашку, старое, разорванное одеяло, мешочек с иголками, булавками, нитками, наперстками, воском и ножницами, потом еще молоток, несколько гвоздей, толстую лёсу с крепкими крючками, старую бычью шкуру, собачий ошейник, подкову и пару склянок с лекарствами, но без рецептов. Короче сказать, мы обчистили весь дом; подконец я еще нашел скребницу, старый, оборванный смычок и деревянную ногу, которая, однако, была слишком длинна для меня и коротка для Джима, а второй ноги, сколько ни искали, мы не нашли. Тяжело нагруженные богатой добычей, мы отправились домой.

Говоря по совести, нам посчастливилось. К этому времени рассвело окончательно; нас отнесло довольно далеко от острова. Я сказал Джиму, чтобы он лег на дно лодки, и покрыл его старым одеялом, чтобы его не увидели и не могли донести, что встретили беглого негра. Я усердно греб к нашему острову, и, никого не встретив, мы благополучно вернулись в пещеру.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Находка. – Переодевание.

После завтрака мне очень хотелось поговорить о наших приключениях, и я завел было речь о мертвеце, которого мы нашли в пловучем доме, но Джим не хотел вспоминать об этом, потому что «это приносит несчастье». «Непогребенный покойник, – говорил он, – чаще бродит по свету и является людям, чем покойник, мирно лежащий в могиле». Это рассуждение показалось мне разумным, и я не заговаривал больше об убитом, но все же не переставал ломать себе голову: кто убил этого человека и для чего?

Мы перебрали все старые лохмотья и платья, найденные нами в пловучем доме, и в разорванной подкладке одного старого пальто нашли восемь долларов серебром. Джим решил, что пальто это, вероятно, было краденое, так как если бы жители того дома знали об этих деньгах, то, разумеется, они захватили бы пальто с собою. Я сказал, что пальто принадлежало, вероятно, убитому, но Джим опять не захотел продолжать разговор.

– Вот, Джим, ты уверяешь, что говорить о мертвецах и трогать змеиную шкуру опасно, так как это приносит несчастье. Когда я взял в руки недавно змеиную шкуру, ты кричал, что это принесет нам большое несчастье, – и какое же с нами случилось несчастье? Мы нашли восемь долларов и весь этот хлам. Желал бы я, чтобы с нами случались каждый день такие несчастья.

– Это еще ничего не значит, милый Гек! Это ровно ничего не значит! Еще рано смеяться. Придет беда, вспомни Джима, придет беда!

Беда и вправду пришла. Говорили мы об этом во вторник, а в пятницу после обеда мы лежали на вершине холма и покуривали наши трубочки. Вдруг у нас нехватило табаку. Я побежал в пещеру за новым запасом и у самого входа наткнулся на гремучую змею. Я тут же убил ее палкой, затем свернул ее, как живую, и положил в ногах Джимовой постели. Мне хотелось испугать его и вдоволь посмеяться над ним. Ладно. Потом я и думать позабыл о змее. А когда вечером мы пришли в пещеру и Джим растянулся на своем одеяле, его ужалила самка убитой змеи!

Джим с воплем вскочил, и первое, что мы увидели при свете зажженной свечи, была змея, готовая ужалить еще раз. Я сейчас же убил ее, а Джим схватил отцовскую бутыль и поспешно стал тянуть из нее водку.

Джим был босой, и змея укусила его прямо в пятку.

Во всем виноват был, конечно, один я. Всякий ребенок знает, что где оставишь мертвую змею, туда непременно приползет ее самка или самец, а я, глупая голова, забыл про это! Джим велел мне отрубить змее голову и бросить ее, а кожу со змеи снять и зажарить ему кусок змеиного мяса. Я исполнил его приказание, он съел зажаренную змею и сказал, что это ему поможет. Потом я должен был снять гремушки с змеиного хвоста и привязать их ему к кистям рук, так как, по его словам, это тоже помогает от укуса. Затем я потихоньку выбрался вон и бросил другую змею в кусты. Джим не должен был знать, что я причина несчастья.

Джим тянул да тянул из бутылки, точно ребенок из рожка. По временам он вскакивал и прыгал с воем, как бесноватый, на одной ноге, и когда приходил в себя, то опять прикладывался к бутыли. Ступня его страшно распухла, да и вся нога тоже. Наконец водка произвела свое действие, и я надеялся, что Джим спасен. Но если бы змея укусила меня, я предпочел бы погибнуть, чем напиться пьяным, как отец.

Четыре дня и четыре ночи пролежал Джим в постели. Затем опухоль стал понемногу спадать, и он встал здоровехонек. С тех пор я дал себе клятву никогда не дотрагиваться до змеиной шкуры – довольно уж натерпелся я страху.

Дни проходили за днями, и река вошла обратно в свои берега. Мы сняли шкуру с одного кролика, нацепили его на большой рыболовный крючок, найденный нами в пловучем доме, и забросили удочку. На крючок попался огромный сом, ростом с человека, шести футов длины, а весом больше двухсот фунтов. Конечно, мы не могли вытащить на берег такую громадину, так как она стащила бы нас в воду. Вот мы сидели и терпеливо ждали, пока сом не умаялся досмерти. В его желудке мы нашли медную пуговицу, какой-то круглый комок и множество всякой дряни. Когда мы разрубили комок топором, то нашли в нем катушку. Джим решил, что она долго пробыла в рыбе, так как успела затвердеть и превратиться в шар. Это была самая большая рыба, которую когда-либо вылавливали в Миссисипи. Сколько бы за нее дали в городе! Там эту рыбу продают по фунтам; мясо у нее белое, как снег, и очень вкусное, особенно в жареном виде.

На следующее утро я встал невеселый и, чтобы немного развлечься, решил поехать за реку и посмотреть, что там делается. Джим одобрил мой план, только посоветовал спокойно дождаться темноты, а главное, быть осторожным. Затем он сказал, что недурно было бы мне для этого путешествия одеться девочкой, воспользовавшись найденными нами в пловучем доме женскими платьями и шляпой. Мне эта идея тоже понравилась. Мы укоротили одно из платьев, я засучил по колена штаны и надел платье. Джим застегнул мне его сзади на спине, и вышло отлично. На голову я напялил старый капор с огромными сборками спереди и завязал его под подбородком. Лица моего из-под такого пышного убора почти совсем нельзя было разглядеть. Джим уверял, что никто в мире не мог бы меня узнать, даже и при дневном свете. Целый день я проходил в этом необычном для меня наряде, чтобы попривыкнуть к нему, и к вечеру уже довольно сносно освоился с ним, только Джим заметил мне, что походка у меня совсем не такая, как у девочки, да еще вот что: нельзя поднимать юбку, чтобы засовывать руки в карманы штанов. Я принял его слова к сведению, и вышло гораздо лучше.

Джим застегнул мне платье.

Когда стемнело, я сел в лодку и поплыл по направлению к городу, миновал пристань и причалил к берегу недалеко от того места, где начинаются первые дома. В одной лачуге, в которой давно уже никто не жил, светился огонь. Мне было любопытно узнать, кто там поселился. Я подкрался к окну. Женщина лет сорока сидела перед сальной свечкой и вязала чулок. Лицо ее было мне незнакомо; очевидно, это была приезжая, так как на целую милю в окружности не было человека, которого бы я не знал. Что эта женщина была чужая, для меня было большим счастьем: у меня даже дух захватило при мысли, что меня могут узнать и схватить. Я уже раскаивался в своем предприятии. Незнакомки же бояться мне было нечего, и притом, если эта женщина пробыла в городе только два дня, то и в таком случае она уже знала все новости маленького городка и могла дать мне необходимые сведения. Я постучался в дверь, твердо решив не забывать, что я девочка.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Гек и женщина. – Допрос. – «За нами погоня!»

– Войди, – сказала женщина.

Я вошел.

– Сядь.

Я сел. Она оглядела меня с головы до ног маленькими блестящими глазками и спросила:

– Как тебя звать?

– Сара Вильямс.

– Где ты живешь? Здесь в городе?

– Нет, в Гукервилле, в семи милях отсюда. Я целый день шла пешком и теперь ужасно устала.

– И проголодалась, разумеется. Подожди, я дам тебе поесть.

– Нет, я не голодна. За две мили отсюда меня накормили на одной ферме, оттого я так и запоздала. Моя мама лежит больная. Денег у нас нет, и я пошла сказать об этом моему дяде, Абнеру Муру. Мама сказала, что он живет в верхнем конце города. Я еще никогда здесь не была. А вы знаете моего дядю?

– Нет, я живу здесь всего две недели и еще никого не знаю. До верхнего конца города путь не близкий. Лучше останься у меня ночевать.

– Нет, спасибо, – отвечал я, – мне только минутку отдохнуть, я пойду дальше. Я не боюсь темноты.

Я вошел.

Но она сказала, что ни за что не пустит меня одну, что скоро придет ее муж и проводит меня. Часа через полтора он будет здесь. Потом она стала рассказывать про своего мужа и про всю свою родню. Она сообщила, что раньше они были богатые люди и что, кажется, они сделали глупость, переехав сюда, – лучше бы им оставаться на старом месте… Она болтала безумолку, так что я начал уже подумывать, что тоже сделал глупость, зайдя к ней в надежде узнать какие-нибудь новости. Но вот постепенно речь ее потекла по верному руслу, и она заговорила о моем отце и об убийстве. Я предоставил ей болтать, сколько душе угодно. Она рассказала обо мне и о Томе Сойере, о том, как мы нашли шесть тысяч долларов, – в ее устах они превратились в десять, – о моем отце и о том, что это за сокровище, и какое сокровище я сам, и наконец дошла до моего убийства.

– Да кто же, собственно, убил Гека Финна? – спросил я. – Об этом убийстве говорили и в Гукервилле, но не знали, кто убийца.

– Это и здесь неизвестно. Многие дорого бы дали за то, чтобы узнать, кто убил. Подозревают, что старик Финн сам прикончил его.

– Да нет! Быть не может!

– Сначала почти все так думали. Этот плут и не знает, как он был близок к виселице. Да потом изменили мнение и решили, что это сделал один беглый негр Джим.

– Как! Джим? Но ведь он…

Я во-время спохватился, сообразив, что мне лучше молчать. Но она ничего не заметила и спокойно продолжала:

– Да, этот негр убежал в ту самую ночь, когда убили Гека Финна. За поимку его обещана награда – триста долларов. За старика Финна тоже назначена награда – двести долларов. Он ведь сам пришел утром после убийства в город и все рассказал про это, а потом как ни в чем не бывало ездил на пароходе вместе со всеми искать тело убитого сына, но вслед за тем сейчас же исчез из города, и когда вечером хватились его, чтобы вздернуть на виселицу, его уж и след простыл. А на другой день стало известно, что сбежал негр и что в последний раз видели его в десять часов вечера в ночь убийства. Тогда подозрение пало на негра, и в тот же день опять появляется в городе старик Финн и со скандалом требует у судьи Тэчера денег на поимку убежавшего негра. Судья дал ему два доллара, и в тот же вечер старик напился пьян и буянил по улицам с каким-то двумя шалопаями. С ними же он скрылся из города. С тех пор его никто нигде не видел, да никто по нем и не скучает. Все опять почему-то уверены, что он сам укокошил мальчишку, а говорил о каком-то убийце, только чтобы отвести глаза. Он думал, что, убив своего сына, он получит его денежки без всякой тяжбы. Вот уж негодяй, так негодяй! Если раньше года не явится сюда, все обойдется. Ведь улик никаких нет, и он преспокойно заберет денежки Гека.

– Каков негодяй! Значит, негра перестали подозревать?

– О нет, не все. Да его скоро поймают, и тогда все узнается.

– Как! Разве за ним послана погоня?

– Ах ты, глупая девочка! Триста долларов на полу не валяются. Далеко он убежать не мог. Это многие говорят, да и я то же думаю. Дня два тому назад я разговорилась с двумя старичками: муж и жена… живут неподалеку. Они, между прочим, рассказывали мне, что Джексонов остров на реке необитаемый остров. А я голову дам на отсечение, что на-днях видела там дымок от костра, и, кто знает, может быть, там-то и скрывается бежавший негр. С тех пор, впрочем, я больше не видела дыма, – может быть, негр уже ушел оттуда; но я все-таки никому об этом не сказала ни слова и решила подождать возвращения моего мужа. Он уехал на два дня по делам с одним приятелем и только сегодня вернулся. Я ему все рассказала, и он хочет пойти сегодня же с одним человеком и обыскать весь остров.

Я сидел точно на горячих углях и в смущении не знал, что делать с моими руками; наконец я взял иголку, лежавшую на столе, и начал вдевать в нее нитку. Но руки мои сильно дрожали, и я никак не мог попасть ниткой в ушко иголки. Вдруг женщина перестала говорить; я взглянул на нее и увидел, что она пристально смотрит на меня и чуть-чуть улыбается. Я отложил в сторону иголку и нитку и сделал вид, что страшно заинтересован ее рассказами. Да и как было не заинтересоваться!

– Триста долларов, – сказал я. – Этакая куча денег! Вот бы моей маме!.. А что, ваш муж сегодня собирается пойти на поиски?.

– Разумеется, это надо сделать сейчас или совсем не делать… Пока он пошел в город, чтобы раздобыть лодку и ружье. Я думаю, в полночь они отправятся на остров.

– Не лучше ли им ехать днем? Виднее.

– Ах ты, глупая! Но ведь и негру днем виднее. Нет, именно ночью удобнее всего пробраться в лес и застигнуть негра врасплох у костра, когда он спокойно спит.

– Да, конечно. Я об этом не подумала.

Женщина с любопытством взглянула на меня, и мне стало не по себе. Немного погодя она спросила опять:

– Как тебя зовут? Я забыла…

– М… Мэри… Вильямс.

Мне вдруг вспомнилось, что сначала я называл себя Сарой или как-то иначе, и в смущении я не смел поднять глаза. К довершению моего отчаяния, женщина молчала и продолжала пристально смотреть на меня, очевидно, охваченная каким-то сомнением. Наконец она проговорила:

– Как же это, душечка, раньше ты как будто назвалась Сарой?

– Совершенно верно. У меня два имени: Сара-Мэри Вильямс. Сара – первое. Кто зовет меня Сарой, кто – Мэри.

– Ах так!

– Да.

Она засмеялась.

Я немного успокоился, но все-таки желал поскорее убраться отсюда подобру-поздорову.

А хозяйка моя опять принялась жаловаться на плохие времена и тужить о том, что раньше было лучше. Она пожаловалась, что в лачуге у нее множество крыс, которые дерзко хозяйничают здесь, – одним словом, опять принялась болтать безудержу, так что я совсем было успокоился. А крысы действительно то и дело высовывали мордочки из щелей. Хозяйка сказала, что у нее всегда под рукой что-нибудь тяжелое, чтобы, бросать в этих проклятых тварей, иначе они не дают ей покоя. Она показала мне кусок свинца, который она выучилась бросать довольно ловко, но, к несчастью, по ее словам, на-днях повредила себе руку и теперь не может бросать. Впрочем, она все-таки попыталась бросить свинцом в одну крысу при первом удобном случае, но сильно промахнулась и вскрикнула от боли в руке. Тогда она попросила меня попытаться в следующий раз. Мне прежде всего хотелось убраться отсюда до возвращения ее мужа, но, конечно, я не показал виду, а взял свинец и так хватил первую высунувшуюся крысу, что та еле унесла ноги. Хозяйка похвалила мой меткий удар и сказала, что следующая крыса, вероятно, распростится с жизнью. Она подняла с полу свинец и принесла моток шерсти, который я должен был помочь ей разматывать. Я растопырил руки, она надела на них шерсть и продолжала россказни о муже.

– Не прозевай крысы! – сказала она вдруг. – Держи свинец на коленях, чтобы иметь его у себя под рукой.

Она бросила кусок свинца мне прямо на колени, которые я быстро сдвинул, чтобы он не выпал. Она поговорила еще с минуту, потом вдруг остановилась и, глядя в упор на меня, сказала отнюдь не враждебно:

– Ну-ка, признайся, как твое настоящее имя.

– Что т… такое?

– Как тебя зовут в самом деле? – продолжала она и положила мне руку на плечо. – Ну, говори: Билл, или Том, или, может, Боб?

Я затрясся, как лист, и не знал, что сказать. Наконец я запинаясь прошептал:

– Нехорошо смеяться над бедной девочкой. Если я вам в тягость, я…

– Ничего, ничего, сиди спокойно! Я не сделаю тебе ничего дурного и не донесу на тебя. Скажи мне только правду, кто ты и что с тобой случилось… Я не разболтаю и еще помогу тебе, и мой муж тоже поможет тебе, если хочешь. Ты, вероятно, сбежавший подмастерье, – ведь так, я угадала? Но это не беда, дитятко. С тобой, верно, жестоко обращался хозяин, и ты не выдержал. Верно? Рассказывай, рассказывай. Я не выдам тебя, только будь умница и говори правду.

Я сконфузился и заявил, что нечего больше играть комедию и лучше во всем сознаться, если она сдержит свое обещание и не выдаст меня. Затем я рассказал, что мать и отец мои умерли, что меня взял к себе мой опекун, старый фермер, живший в тридцати милях отсюда. Он морил меня голодом и так дурно обращался со мной, что я решил бежать. Воспользовавшись его трехдневной отлучкой, я стянул платье его дочери и пустился в путь. Шел я уже три ночи, а днем прятался и спал. Хлеба и мяса я взял с собой вдоволь, и еды хватило на всю дорогу. Абнер Мур, мой дядя, разумеется, возьмет меня на свое попечение и защитит меня от старого фермера, поэтому я и пришел сюда, в Г о шен.

– Г о шен, дитятко? Да это совсем не Г о шен, это Санкт-Петербург. Г о шен за десять миль отсюда, вверх по реке. Кто тебе сказал, что это Г о шен?

– Да один человек, который повстречался мне рано утром в лесу. Он сказал: «Когда дойдешь до перекрестка, поверни направо и через час будешь в Г о шене».

– Верно, он был пьян. Он послал тебя в обратную сторону.

– Да, кажется, он был под хмельком, но теперь уж ничего не поделаешь. Я сейчас пущусь в путь и к утру буду в Г о шене. Там я ничего не боюсь.

– Подожди минутку, я приготовлю тебе чего-нибудь поесть на дорогу.

Она приготовила мне закуску, а потом спросила:

– Скажи мне, мальчуган, как поднимается лежащая на земле корова – задом или передом? Только отвечай не задумываясь!

– Задом!

– А лошадь?

– Передними ногами.

– С какой стороны дерево больше всего обрастает мхом?

– С северной!

– А когда пятнадцать коров пасутся вместе на одном пригорке, то сколько из них едят траву, обратившись головами в одну сторону?

– Все пятнадцать!

– Хорошо! Теперь я верю тебе, что ты жил в деревне, а то я думала, что ты опять меня морочишь. Ну, а как же зовут тебя на самом деле?

– Джордж Питерс!

– Ну, хорошо, помни свое имя, Джордж, и не называй себя Александром, а потом Джорджем-Александром, когда тебя поймают. И не показывайся женщинам в этом наряде! Мужчин еще, впрочем, ты можешь надуть, а женщин – никогда. И помни, дитятко, когда вдеваешь нитку в иголку, то держи иголку крепко и нитку продевай в ушко, а не натыкай ушко на нитку. Так делают только мужчины, и каждая маленькая девочка поймет, что ты мальчик, видя, как ты обращаешься с иголкой. И если опять будешь бросать чем-нибудь в крысу или во что-нибудь другое, то становись на цыпочки и руку поднимай как можно выше над плечом да старайся промахнуться футов на шесть или на семь, как девочка, но никогда не бросай от кисти и локтя, как мальчик. И запомни еще: когда девочки ловят что-нибудь в колени, то они раздвигают их, а не сжимают, как это делал ты, когда ловил свинец. Я сейчас же догадалась, что ты мальчишка, когда ты хотел вдеть нитку в иголку, а уж остальные приметы окончательно убедили меня. Ну, теперь беги к твоему дяде, Сара-Мэри Вильямс Джордж-Александр Питерс, и если тебе понадобится чья-нибудь помощь, то пошли за миссис Юдифь Лофтус – так меня зовут, – я сделаю для тебя все, что могу. Держись все время береговой дороги, а если тебе понадобится проходить здесь еще раз, то захвати с собой чулки и башмаки. Дорога здесь каменистая, и ты изранишь себе ноги, пока доберешься до Г о шена.

Пройдя берегом около пятнадцати метров, я повернул к тому укромному месту, где была спрятана моя лодка, вскочил в нее и был таков. Проплыв вдоль берега до того места, против которого, по моему расчету, лежал остров, я переправился на другую сторону. Капор я бросил – шоры были мне совсем не нужны. Вдруг я услышал бой часов, стал считать – уже одиннадцать! Причалив к берегу, я даже не остановился, чтобы перевести дух, хотя страшно устал, а поскорее бросился к месту моего прежнего старого бивуака и развел там большой костер.

Потом опять бросился к лодке и что было сил поплыл к нашему убежищу на скале. Высадившись на берег, я помчался к пещере и нашел там Джима, спавшего сном праведника. Я крикнул ему:

– Джим, вставай, вставай, за нами погоня!

Джим не сказал ни слова и ничего не спросил, но страшно испугался и судорожно принялся за работу. В одно мгновенье мы перетащили все наше добро на плот, запрятанный в ивняке. Костер у пещеры мы потушили сейчас же, не оставив ни одной искры.

Я в своем челноке отъехал немного от берега, чтобы убедиться, нет ли какой лодки поблизости, но если бы она и была, то разглядеть что-нибудь в темноте не было никакой возможности. Мы оттолкнули плот от берега и тихо поплыли в тени берегов мимо острова, не проронив ни одного слова.