Текст книги "Антология гуманной педагогики"

Автор книги: Марк Цицерон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Марк Туллий Цицерон
Антология гуманной педагогики

Рецензенты:

Полякова Мария Александровна – кандидат педагогических наук, доцент кафедры истории Калужского филиала Федерального государственного бюджетного образовательного учреждения высшего профессионального образования «Московский государственный технический университет имени Н. Э. Баумана»;

Санженаков Александр Афанасьевич – кандидат философских наук, младший научный сотрудник Федерального государственного бюджетного учреждения науки «Институт философии и права Сибирского отделения РАН»

Научный редактор:

Безрогов Виталий Григорьевич – член-корреспондент РАО, доктор педагогических наук, главный научный сотрудник отдела истории педагогики и образования Федерального государственного научного учреждения «Институт стратегии развития образования»

© Коллектив авторов, 2016

© Издательский дом «Неолит», 2016

Педагогика Цицерона: воспитание достойных (вместо предисловия)[1]1
  Предисловие, заключение и введения к каждой из частей книги написаны при поддержке РГНФ (грант 16-06-00004а).


[Закрыть]

В. К. Пичугина

Марк Туллий Цицерон (106 до н. э. – 43 до н. э.) – одна из ключевых фигур древнеримской педагогики. Его имя известно даже тем, кто никогда не обращался к его сочинениям. Вошедшая в века фраза «О времена! О нравы!» («О tempora! О mores!») из его речей (Cic. Catil. 1.1; Cic. Ver. 2.4.56; Cic. Dom. 53.137) рассматривается как внеавторская и вневременная. Однако принадлежит она именно Цицерону – общественному деятелю, философу, оратору, политику, человеку, прижизненно получившему звание «Отец Отечества» за умение актуализировать значимость публичного слова для всех, кто претендует на статус образованного человека и неравнодушен к судьбе своего государства. Цицерон по праву мог претендовать и на звание «Наставник Отечества», поскольку являлся для своего времени и последующих эпох наставником не по должности, а по сути[2]2
  На современном этапе мы не располагаем значительным количеством источников, на основе которых можно было бы сформулировать то или иное представление о Цицероне как наставнике «по должности». В ряде сочинений и писем он косвенно указывает на то, что имел опыт педагогической деятельности и отличную от других позицию по вопросам обучения и воспитания молодежи. Однако лишь в одной из судебных речей он четко, но без конкретизации указал на то, что являлся не только другом, но и наставником римского аристократа и оратора Целия.


[Закрыть].

Многочисленные источники, отражающие жизненный и творческий пути Цицерона, позволяют говорить о том, что последствия его прихода на педагогическую арену были не менее значительны, чем последствия его прихода на историческую арену. В педагогике Цицерона римские законы, позволявшие реализовывать «право победителя» («ratio victoriae»)[3]3
  Здесь и далее все в скобках дано в форме Nom. Sg.


[Закрыть], сопрягались с законами души, которые побуждали к тому или иному действию или отказу от него по «праву человечности» («ratio humanitatis») (Cic. Ver. IV.120–121). Ежедневно сталкиваясь с жаждой денег ради денег, славы ради славы, слова ради слова, со всем тем, что обостряет и без того острое противоречие идеальной нормы и реальной практики, Цицерон как никто другой понимал, как важно найти пути, не потерять, а обрести самого себя через образование, адекватное природе человека, его humanitas. В борьбе за высокий образовательный уровень граждан своего государства Цицерон во многих отношениях был «образцом» и «конвейером образцов»[4]4
  Nicgorski W.J. Cicero on Education The Humanizing Arts // Arts of Liberty Journal, Summer 2013. – P. 3.


[Закрыть], которые легли в основу западной педагогической традиции и на многие века вперед оказались связанными со словосочетанием «гуманная педагогика».

Педагогическое наследие Цицерона: между παιδεια и humanitas

Время жизни Цицерона пришлось на одну из самых сложных и противоречивых эпох, которой предшествовало падение Римской Империи. «Накал страстей», который выходил далеко за пределы политических и экономических сфер, во многом стал результатом включения греческих полисов в состав Римской империи. Перед римлянами был показательный пример эпохи македонского завоевания Греции, которая всегда являлась особой покоренной страной во многом в силу того, что была богата именно образованием. Однако каждая эпоха, как маленький ребенок, не хочет слушать родительских наставлений предыдущих эпох и предпочитает повторять их ошибки, а не учиться на них. Не исключением была и эпоха Цицерона, в которую победителям снова предстояло понять, что перед ними не совсем обычные побежденные. С юности любивший бывать «в обществе ученых греков» (Plut. Cic. 3), Цицерон как никто другой понимал, что эта вынужденная интеграция не может не затронуть сферу римского образования. Во многих сочинениях он стремился очертить контур пространства становления древнего римлянина – пространства, в котором существовали два языка (греческий и латинский), два вида законов (от греческих и римских богов), два понимания образования, культуры и образа жизни (греческая παιδεια и римская humanitas). Сопоставление «греческого» и «римского» позволило Цицерону заложить основы того типа гуманизма, «которому вскоре предстояло выйти далеко за пределы политико-социального контекста, его породившего»[5]5
  Грималь П. Цицерон / пер. с фр. Г. С. Кнабе, Р. Б. Сашиной. – М.: Молодая гвардия, 1991. – С. 24.


[Закрыть].

Упрекая тех, кто необразован («sine humanitate»), Цицерон подчеркивал, что необходимо стремиться к добродетели и справедливо гордиться, когда она достигается (Cic. Ver. IV.98). Для римлянина, как и для грека, превосходство в доблести должно было быть подкреплено превосходством в добродетели, но содержание понятия «добродетель» для них неодинаково. Древнегреческие образовательные идеалы были связаны с добродетелью как «άρετή», а древнеримские – с добродетелью как «virtus». Длительность и неоднородность античной эпохи способствовали тому, что представления о добродетели не оставались неизменными. Добродетель стала «virtus», когда оказалась в одном ряду с наградами, богатством, военными трофеями. Для римлянина, за спиной которого было достаточно побед, добродетель «добывалась» на полях сражения с необразованностью благодаря мужеству, храбрости, стойкости и способности к решительным действиям. Понятие «virtus», в отличие от понятия «άρετή», выступало как нечто большее, чем духовное богатство образованного человека. В «virtus» не только объединялись качества нравственно совершенного человека, но и стоящие за ними поступки.

Будучи представителем своей эпохи, Цицерон воспринимал разницу между «άρετή» и «virtus» в плоскости приемлемого или неприемлемого для того, кто претендует на статус образованного человека. С одной стороны, для грека и римлянина было одинаково важно достичь добродетели, которая характеризовала нравственно совершенного человека. С другой стороны, добродетель римлянина-победителя и добродетель грека-побежденного по определению не могли быть одним и тем же. М. Хайдеггер в «Письме о гуманизме» говорит о том, что humanitas оформилась тогда, когда появился римлянин, совершенствующий и облагораживающий римскую «добродетель», virtus, путем «усвоения» перенятой от греков «пайдейи»[6]6
  Хайдеггер М. Письмо о гуманизме // Время и бытие: статьи и выступления / пер. В. В. Бибихина. – М.: Республика, 1993. – С. 196.


[Закрыть]. Процесс «усвоения» не был простым, и Цицероном, насколько это было возможно, стремился облегчить его.

Перед Цицероном и его современниками, многие из которых, как и сам оратор, получили греческое образование, был пример исключительной прагматичности по отношению ко всему, что породило «άρετή». Древнеримский диктатор Сулла в 86 г. при осаде Афин приказал вырубить рощи Академии, где располагалась школа Платона, чтобы получить древесину для строительства осадных машин (Арр. ВС. XII.30)[7]7
  Аппиан Александрийский. Римская история / пер. С. П. Кондратьева (кн. I–XII). – М.: Наука, 1998. – С. 257.


[Закрыть]. Как сообщает Плутарх, через пять лет после этого события Цицерон вступил в конфронтацию с приближенными Суллы и был вынужден уехать из Рима. Во время путешествия по Азии и Родосу Цицерону удалось послушать древнегреческих ораторов и философов, среди которых были Ксенокл из Адрамиттия, Дионисий Магнесийский, Менипп, Аполлоний, Посидоний (Plut. Cic. 4). Впечатление от греческих школ и наставников было настолько сильным, что Цицерон даже мечтал оставить политику, переселиться в Афины и полностью посвятить себя наукам. В трактате «Оратор» он отдает дань вынужденному удалению в греческие «лекционные залы», одним из которых была та самая роща Академа: «…и все же я заявляю, что меня сделали оратором – если я действительно оратор, хотя бы в малой степени, – не риторские школы, но просторы Академии»[8]8
  Цицерон. Оратор // Марк Туллий Цицерон. Три трактата об ораторском искусстве / под ред. М. Л. Гаспарова. – М.: Наука, 1972. – С. 333.


[Закрыть].

В «Тускуланских беседах» Цицерон, отдавая дань «учебным поездкам» в Грецию, говорит о возможности появления в Риме новой рощи Академа, если многие римляне действительно захотят этого. «Цицерон приглашал всех желающих на первый в истории Древнего Рима философский факультет. Обращение к plures и orones eruditi свидетельствует о том, что римский автор рассчитывал на большое количество „студентов". Другими словами, Цицерон не хотел, чтобы его соотечественники занимались столь важными предметами тайком и каждый в своем „углу", и еще меньше – чтобы те немногие, кто уже может похвастаться определенными познаниями в этих областях, хранили бы полученное философское образование за печатью греческого языка»[9]9
  Батлук О. В. Философия образования в Древнем Риме: дисс… канд. филос. наук. – М., 2001. – С. 48.


[Закрыть]. Сады Академа, как казалось Цицерону, вполне могли зацвести в Риме, если философия наконец-то сможет в полном объеме реализовать свою просветительскую функцию. Отстаивая «непопулярную» идею о необходимости учиться у греков, Цицерон искал точки соприкосновения греческого и римского образования. Те самые наставники-греки виделись ему помощниками римлян, которые задали всему миру свои собственные культурные пределы.

В рамках западной педагогической традиции Цицерона достаточно часто сравнивают с Сократом, который в свое время также активно стремился влиять на воспитание подрастающего поколения, которое живет в условиях неопределенности, но будет вынуждено строить вполне определенное будущее. Многие из этих аналогий носят характер лишь формального сходства, однако Цицерон, как и Сократ, ориентировал всех внимающих его наставлениям на то, что образование – это не только знания, но и умения пользоваться ими в течение всей жизни во благо самому себе и другим. Ключевой для Сократа вопрос о том, какое поведение следует считать поведением, достойным грека, у Цицерона трансформировался в вопрос о поведении, достойном римлянина. Ответы на оба вопроса подразумевали, что «достойный» умеет устанавливать разумный баланс между взятыми на себя общественными и политическими обязанностями и обязанностями перед самим собой. Однако представления о том, каким образом это следовало сделать, для грека и римлянина не были одинаковыми.

Оценка, данная Цицероном древнегреческому наследию, не была однозначной. В трактате «Об обязанностях» Цицерон определяет свою деятельность по приобщению римлян ко всему греческому как педагогическую миссию: «Итак, среди величайших зол я все-таки, по-видимому, добился вот какого блага: я записывал все то, что не было достаточно известно соотечественникам и в то же время было вполне достойно того, чтобы они это знали» (Cic. Off. II.5)[10]10
  Цицерон. Об обязанностях // Цицерон. О старости. О дружбе. Об обязанностях / пер. В. О. Горенштейна. – М.: Наука, 1974. – С. 100.


[Закрыть]. Эта дружелюбность при популяризации древнегреческого наследия позволила Цицерону подобрать для древнегреческого понятия «παιδεια», которое позволяло классифицировать образ жизни конкретного человека как достойный или недостойный образованного человека, адекватный латинский эквивалент – «humanitas»[11]11
  Понятия «παιδεια» и «humanitas» не являлись аналогами современного понятия «образование». Для античной личности они были напрямую связаны с вопросами политической, экономической и интеллектуальной жизни полиса, а затем империи.


[Закрыть]. Этот термин употреблялся Цицероном в нескольких значениях, отражающих специфику государственного и общественного устройства, представлений о человеке как наставнике (в том числе и самому себе) и ученике. Обозначение «истинно человечного» обучения и воспитания термином «humanitas» стало педагогическим открытием Цицерона, которое в дальнейшем переоткрывалось в других эпохах, культурах и языках.

В трудах Цицерона философские вопросы неотделимы от политических и педагогических вопросов и рассмотрены не только как значимые для всех, но и как значимые для самого себя, глубоко личные, связанные с переживаниями и проецируемые на отношения с близкими людьми. Вне зависимости от того, к кому осуществлялось непосредственное обращение (к другу, собеседнику, представителю той или иной философской школы, сенату, суду или римскому народу), аргументация часто облекалась Цицероном в форму наставления. Выполненные в разных жанрах (письма, речи, трактаты и т. д.), наставления Цицерона находили отклик в сердцах предельно широкой аудитории. Стремление обратиться к читателю, которым мог быть и сенатор, и молодой человек, только что окончивший школу, как к ученику, достаточно отчетливо просматривается во многих трудах Цицерона и достигает максимума в его поздних работах-обращениях к древнеримской молодежи.

Сочинения Цицерона стали своеобразной «границей», отделяющей древнегреческую παιδεια от древнеримской humanitas, которая акцентировала внимание на исключительной важности тождества сказанного слова и совершенного поступка. В его наследии нам видится пять граней, по-разному преломляющих гуманность его педагогических представлений. В данном томе читатель найдет фрагменты наиболее важных сочинений Цицерона, сгруппированных в пять разделов: «Воспитание оратора», «Воспитание гражданина», «Воспитание семьянина», «Воспитание себя», «Воспитание культурой». Сравнивая разные версии одного сочинения, мы стремились включить в том только те переводы, в которых по сравнению с оригиналом минимальны потери или приобретения дополнительных смысловых акцентов латинского источника, конкретизирующего педагогические представления Цицерона.

Воспитание оратора

Не претендуя на статус наставника в классическом понимании этого слова, Цицерону удалось обозначить ориентиры, позволяющие всем стремящимся стать оратором отличить красноречие «несносных и надоедливых крикунов» от подлинного красноречия, которому можно и нужно учиться. Уроженец италийского захолустья, ставший одним из самых влиятельных людей Древнего Рима, убеждал, что его рецепт успеха достаточно прост: каждый может «сделать себя сам» благодаря ораторскому искусству, если имеет способности и желание их развивать. Для Цицерона стремление стать оратором означало выбрать одно из самых почетных дел, в котором можно было добиться успеха только при условии полной самоотдачи.

Главным в воспитании оратора, по мнению Цицерона, является порядок в мыслях и речах. Для достижения порядка в мыслях нужна философия, а для достижения порядка в речи – риторика. Пройдя долгий и тернистый путь оратора и повстречав на своем жизненном пути множество людей разных профессий, Цицерон приходит к выводу, что те люди, чья жизнь была посвящена познанию, обучению и заботе о пользе других людей, смогли стать по-настоящему достойными гражданами своего государства. И особое место среди них занимают ораторы.

Наиболее значимыми из цикла риторических сочинений Цицерона, в которых сосредоточены представления о том, каким образом следует воспитать оратора, являются «De inventione (рус. «О нахождении материала») (91–80 гг.) и «Об ораторе» (55 г.). Согласно распространенной в то время схеме возрастного деления, первое сочинение написано юношей, который еще только мечтает стать хорошим оратором, а второе – пожилым мужчиной, консулом и одним из самых авторитетных римских ораторов. Несколько десятилетий, разделяющих эти сочинения, позволяют проследить динамику развития представлений Цицерона о путях и способах воспитания хорошего оратора. Переходя на язык современной педагогики, можно сказать, что в трактате «О нахождении материала» пятнадцатилетний Цицерон определил компетенции оратора (разбираться в науках, не забывая о долге, чести и совести), а в диалоге «Об ораторе» указал, каким образом их лучше всего сформировать. Мысль о том, что воспитание оратора приносит огромную пользу государству, раскрывалась Цицероном через два взаимосвязанных понятия. Он неоднократно подчеркивал, что ученость («doctrina» – искушенность в науках) и образование («humanitas» – некий особый плод учености, позволяющий по-новому взглянуть на себя и круг своих обязанностей) являются двумя совершенно разными вещами.

Ключевым для обоих сочинений является вопрос, каким образом основы ораторского воспитания, заложенные древнегреческими наставниками, могут быть использованы в новых реалиях. Цицерон, глубоко понимавший суть афинского красноречия и регулярно ссылающийся на его идеологов, не всегда однозначно оценивал тот пласт древнегреческой культуры, который сам же и стремился интегрировать в формирующуюся римскую культуру без потери специфики обоих. Как с иронией заметил Г. С. Кнабе, несмотря на все усилия, Цицерону так и не удалось «по-настоящему свести концы с концами в своей проповеди греко-римского синтеза»[12]12
  Кнабе Г. С. Цицерон, античная классика и рождение классицизма // Цицерон. Эстетика. Трактаты, речи, письма / сост., вст. статья Г. С. Кнабе. – М.: Искусство, 1994. – С. 22.


[Закрыть]. Однако в реальной жизни Цицерона, в отличие от его творческой жизни, как нам кажется, то самое тождество сказанного слова и совершенного поступка в оценке древнегреческой традиции воспитания оратора проявилось более четко. К «сказанному слову» мы относим многочисленные утверждения Цицерона о том, что он ученик именно греческих наставников красноречия. К «совершенному поступку» относится решение Цицерона не обращаться в бегство, а с достоинством принять смерть от руки наемника, подобно тому, как принял смерть Сократ, который, по сообщению его ученика Платона, считал неприемлемым не только бежать от несправедливого суда, но и ставить под сомнение его законность.

Во многих утверждениях, раскрывающих сущность воспитания оратора, Цицерон не оригинален. Он трансформирует исходный тезис Сократа о том, что знание есть добродетель, и поэтому к нему следует стремиться. Для подкрепления своих выводов Цицерон обращается к образовательному пути Перикла, который был первым оратором, возвысившимся благодаря своим интеллектуальным способностям и привычке их развивать: «…[он] был и отличным оратором, и сведущим правоведом, из этого не следует, что в ораторской способности заключено и знание права. Просто дело в том, что когда человек, хорошо знающий и владеющий одной наукой, овладеет также и другой наукой, то будет казаться, что вторая его наука – лишь частица первой, которую он лучше знает» (Cic. De Orat. 1.50.216–217)[13]13
  Марк Туллий Цицерон. Три трактата об ораторском искусстве / пер. Ф.А. Петровского. – М.: Наука, 1972// [Эл. ресурс] http://ancientrome.ru/antlitr/t.htm?a= 1423777001


[Закрыть]. Пускаясь далее в рассуждения о науках и особенностях их изучения, Цицерон ссылается на Платона, оспаривая необходимость изучения для оратора музыки и геометрии. И все же, хорошему оратору, заключает Цицерон, следует многое знать и пропускать это знание через себя. Это утверждение снимает напряжение и отчасти примиряет позицию Цицерона с позицией древнегреческих наставников, имеющих иной взгляд на «учебные планы» для «гуманитариев». Важно отметить, что Цицерон не утверждает humanitas как учебную цель[14]14
  Wellman R. R. Cicero: Education for Humanitas // Cicero: Harvard Educational Review, 1965. – Vol. 35. – № 3. – P. 362.


[Закрыть], а подталкивает оратора к моральному обязательству быть хорошим учеником.

В «Об ораторе» Цицерон определяет сущность гуманитарного образования – это не «наполнение человека наставлениями и информацией по предметам, а истинное и полное понимание этих предметов»[15]15
  Ibid. P. 362.


[Закрыть]. Для Цицерона образование только тогда можно считать таковым, если оно делает нас человечнее. Это ключевое для сочинения «Об ораторе» утверждение является началом многовековой дискуссии о том, что представляет собой гуманитарный учебный план. Для того, чтобы пояснить это, Цицерон обращается к терминам «философ» и «оратор» и поясняет, что они не являются вполне адекватными для описания того, что есть образовательный идеал: «Только одно слово дает полное выражение к этому идеалу – humanitas или его соответствующий эпитет humanus. Это слово… идет золотой нитью через все дискуссии и отступления „Об ораторе“, принимая бесчисленное множество оттенков значений по ходу игры мысли Цицерона, но всегда напоминая при этом о фундаментальном идеале человеческого совершенства»[16]16
  Aubrey Gwynn S.J. Roman Education from Cicero to Quintillian, Oxford. – 1926. – PP. 119–120.


[Закрыть]. Стремление быть философом или оратором – при всем уважении к этим выборам жизненного пути – кажется Цицерону более узким в сравнении со стремлением быть человеком в самом широком понимании этого слова. В «Об ораторе» Цицерон определяет миссию образования и намечает контуры образовательной программы, которая опирается на идею человеческого совершенства: с одной стороны, она должна включать в себя весь массив человеческого и божественного знания, а с другой – быть обозримой для того, чтобы быть осуществимой[17]17
  Wellman R.R. Cicero: Education for Humanitas // Cicero: Harvard Educational Review, 1965. – Vol. 35. – № 3. – P. 349.


[Закрыть]. Цицерон включает в эту программу гуманитарные науки и, в особенности, литературу, риторику, философию, юриспруденцию, историю культуры и то, что мы бы назвали историей традиции.

Выстраивая новую теорию образования, Цицерон постулирует, что все эти предметы делают будущего оратора и философа совершенным, но уходит от ответа на вопрос, почему именно они ведут к достижению идеала humanitas. Цицерон просто предлагает набор предметов, изучение которых требует знания греческого, но не противоречит «кодексу римлянина». Гуманитарное образование в «Об ораторе» – это не столько однажды полученное образование, результат ограниченного во времени взращивания себя как гражданина своей страны, сколько образование через всю жизнь во имя укрепления своей гражданской позиции.

Позиция Цицерона по многим вопросам, касающимся истины, познания и справедливости, очень прагматична. В частности, когда римский политический деятель и консул Красс, от имени которого Цицерон говорит в «Об ораторе», рассуждает об ораторском искусстве (Cic. De Orat. 1.31–42), он считает философию как поиск и созерцание истины вторичной по отношению к жизненному успеху. Несмотря на это противоречащее сократической логике утверждение, на протяжении всей работы Цицерон старается продемонстрировать некое согласие с Сократом. Образование как на уровне государства, так и на уровне конкретного человека должно исходить из необходимости и полезности: «Цицерон с энтузиазмом подхватывает то, что Сократ настаивает на приоритете "человеческих" вопросов над всеми прочими вопросами познания. Тот же принцип полезности, однако, приводит Цицерона к частичному разрыву с Сократом, поскольку он протестует против презрения к искусству риторики, которое он видит у Сократа»[18]18
  Nicgorski W. Cicero's Paradoxes and His Idea of Utility // Political Theory, 1984. – Vol. 12. – № 4. – P. 567.


[Закрыть]. Конфликт между философским и риторическим образовательным идеалом, разгоревшийся в Риме, видится Цицерону продолжением греческого спора между последователями Сократа и софистами. Его герой Красс обозначает, что риторика принадлежит Риму, а философия – Греции. Однако напряжение между греческой и римской культурой и образованием только усиливается, когда выдвигается примирительный аргумент, который «запутался в римском патриотизме»[19]19
  Ibid. P. 567.


[Закрыть].