Текст книги "22 июня. Анатомия катастрофы"

Автор книги: Марк Солонин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Приказ на вскрытие «красного пакета» был получен за 2 часа ДО того, как на границе прогремели первые орудийные залпы (стоит отметить, что то же самое время получения приказа о вскрытии «красного пакета» – 2 часа ночи 22 июня – содержится и во многих других воспоминаниях командиров Западного фронта). Таким образом, ни о каком «внезапном начале боевых действий» применительно к 6-му МК не приходится даже и говорить. Весьма примечательно и то, что уже утром 22 июня, не дожидаясь особых указаний из Москвы или Минска, командование 6-го МК провело разведку «по Варшавскому шоссе на запад» – факт, дающий дополнительное основание для предположения о том, что в «красном пакете» хранился не мифический «план отражения агрессии», а план первых операций вторжения на территорию оккупированной немцами Польши.

Весь первый день войны дивизия простояла в районе сосредоточения – и это совершенно правильно. Главная ударная сила Западного фронта должна была быть использована без судорожной поспешности, после тщательной разведки противника, на основании продуманного плана действий. Однако вместо всего этого, на основании ложных панических донесений, уже в конце первого дня войны (в 22.00 22 июня) 7-я тд была направлена командующим 10-й армией Голубевым на юг, к городу Вельску, для борьбы с несуществующей немецкой танковой дивизией. Поскольку никаких танковых частей противника в полосе 10-й армии просто не было, то и найти их Борзилов не смог.

Затем, в 14 часов 23 июня, дивизия получает задачу найти и уничтожить еще одну мифическую танковую дивизию противника, но на этот раз в прямо противоположной стороне. Многокилометровые колонны танков, тягачей и автомашин развернулись и от Вельска двинулись на север, в район Сокулка – Кузница (см. Карта № 2). Таким образом, первые два дня войны дивизия «боролась» с безрассудными приказами командования 10-й Армии и с беспорядочным отступлением тылов армии, загромоздивших все дороги Белостокского выступа.

В запланированном контрударе КМГ Болдина дивизия Борзилова участвовала в течение двух дней (24 и 25 июня). К этому моменту части 8-й пехотной дивизии вермахта переправлялись на восточный берег Немана и развивали наступление на Скидель. На линию Сокулка – Кузница вышли передовые подразделения 256-й пехотной дивизии. Таким образом, в районе контрудара 7-й и 4-й танковых дивизий 6-го мехкорпуса находились пехотные части противника обшей численностью не более одной пехотной дивизии, не имевшие ни одного дня для подготовки оборудованного рубежа противотанковой обороны.

О том, как развивался бой в районе Старое Дубно – Кузница (единственный, по сути дела, бой в короткой истории 7-й танковой дивизии), в докладе Борзилова не сказано практически ничего. Понять смысл фразы «после выполнения задачи части дивизии сосредоточились в районе Кузница и Старое Дубно» трудно (точнее говоря – невозможно). Ближайшей задачей был захват Гродно, последующей – прорыв к переправам на Немане у Меркине.

Ту же задачу выполняла и 4-я танковая дивизия, наступавшая на Гродно из района Индура. Если после боя 7-я тд оказалась не в Гродно, а в исходном районе Кузница – Старое Дубно, то ни о каком «выполнении задачи» не может быть и речи.

По здравой логике, встречный бой между немецкой пехотой и двумя танковыми дивизиями, имевшими на своем вооружении более 300 танков Т-34 и КВ, должен был закончиться полным истреблением обороняющихся (или их паническим бегством в Гродно и далее за Неман). Если же предположить, что командование Группы армий «Центр» исхитрилось молниеносно стянуть в район контрудара 6-го мехкорпуса несколько сотен 88-мм зениток и 105-мм дальнобойных пушек (предположение явно абсурдное), то у немцев чисто теоретически мог появиться шанс на то, чтобы уничтожить большую часть танков дивизии Борзилова. В реальности не произошло ни то, ни другое: за два дня боя 7-я танковая дивизия потеряла от огня противника и утопила в болотах 18 танков (т.е. не более 6% от их общего числа), после чего прекратила атаки и вернулась на исходный рубеж.

Началом конца 7-й танковой дивизии стал приказ на отход за реку Свислочь, поступивший поздним вечером 25 июня. Этот приказ (вероятно, последний в своей жизни) командир 6-го МК генерал-майор Хацкилевич отдал, выполняя распоряжение командующего Западным фронтом Павлова, который 25 июня в 16 часов 45 минут на основании указаний Ставки и ее представителя в штабе Западного фронта маршала Шапошникова направил в войска директиву об общем отходе на линию реки Щара (80—90 км к востоку от р. Свислочь). Благие намерения – отвести войска за естественный оборонительный рубеж и там привести их в некоторый порядок – совершенно не соответствовали реальной ситуации и реальному состоянию войск фронта.

«Отход является одним из наиболее сложных видов маневра». Это уставное положение (п. 423 Полевого устава ПУ-39) было проигнорировано и забыто не только командованием Западного фронта, но и двумя поколениями советских историков. В отечественной историографии войны сложилась уже вполне устойчивая традиция противопоставления «безрассудных и самоубийственных контрударов» мудрому и «гуманному» отступлению. Не говоря уже о том, что абсурдность таких рассуждений была немедленно подтверждена на практике (директива об отходе на рубеж р. Щара не спасла войска Западного фронта, но лишь «узаконила» и ускорила повсеместно начавшееся к тому времени беспорядочное бегство), они и теоретически совершенно несостоятельны.

Отход требует строжайшей дисциплины, непрерывного и твердого управления войсками, устойчивой связи – то есть именно того, чего в войсках Западного фронта уже не было. Походная колонна (в отличие от рассредоточенных и зарывшихся в землю боевых порядков войск) представляет собой идеальную мишень для авиации противника, поэтому решиться на отход можно было только в условиях обеспечения хотя бы местного и временного превосходства советской авиации в воздухе – ничего подобного в июне 1941 года не было (да и не могло быть) достигнуто. Сам факт отхода неизбежно деморализует войска, превращая солдата из бойца на поле боя в беззащитный объект для нападения с воздуха и обстрела вражеской артиллерии, – именно это и произошло в реальности. Может быть, в начале XXI века наступило уже время для того, чтобы признать наконец очевидный факт: приказ об отходе «спас» бойцов и командиров Западного фронта от честной солдатской смерти в бою, но лишь для того, чтобы заменить ее мучительной гибелью от голода, побоев и дизентерии в немецком лагере для военнопленных...

Возвращаясь от этой бесхитростной (да и безрадостной) теории к истории 7-й танковой дивизии, мы обнаруживаем, что именно после получения приказа об отходе в докладе Борзилова появляются такие фразы:

«Части беспорядочно начали отход... сделал вторую попытку задержать отходящие части... начало общего беспорядочного отступления...»

Именно в ходе «беспорядочного отступления» лучшая по укомплектованности танковая дивизия Красной Армии и превратилась в отряд пехоты с тремя танками.

Впрочем, в докладе Борзилова указана и объективная (на первый взгляд) причина разгрома дивизии и потери без малого трехсот танков: «отсутствие ГСМ». Казалось бы, о чем тут еще спорить? Нет горючего – нет и боеспособной танковой дивизии. Увы, при всем уважении к памяти погибшего генерала, мы не будем спешить с выводами, а воспользуемся для начала калькулятором.

Одна заправка дизельного топлива была в дивизии до начала боевых действий. Еще одну получили уже в ходе боев. Итого – две заправки. Бензина было три заправки и более. Теперь переведем «заправки» в понятные всем километры. Самый устаревший из имевшихся в 7-й дивизии танк Т-26 имел запас хода на одной заправке в 170 км.

Три заправки – полтысячи километров. Самый мощный и современный KB – те же самые 180 км (тяжело таскать 50 тонн стали). Две заправки для дизельного KB – это 360 км. Скоростные БТ и средние Т-34 имели запас хода на одной заправке в 300 и более километров. Фактически 7-я танковая дивизия, беспорядочно кружась по маршруту Белосток – Вельск – Сокулка – Волконыск – Слоним, прошла за все время с 22 по 29 июня никак не более 250 км. Бросить при этом всю технику «по причине отсутствия ГСМ» было совершенно невозможно.

Более того, территория Белостокского выступа была буквально забита складами с горючим и боеприпасами. Накануне войны на территории Западного ОБО были сосредоточены колоссальные запасы горючего – 264 тыс. тонн [68, стр. 351]. Непосредственно в зоне «блужданий» 6-го МК находилось 12 (двенадцать) стационарных складов горючего. А именно: 920 и 1040 (Белосток), 925 и 1038 (Бельск), 923 и 1019 (Моньки), 919 и 1020 (Гродно). 929 и 1033 (Мосты), 922 и 1044 (Волковыск). Расстояния между этими складами не превышали 60—80 км (не более двух часов езды по разбитой грунтовой дороге). Для транспортировки горючего в 6-м мехкорпусе было 220 автоцистерн на базе трехосного полноприводного грузовика ЗИС-6 (емкость цистерны 3200 литров).

Полностью укомплектованному мехкорпусу на 500 км марша требовалось 1,2 тыс. тонн горючего. Другими словами, на одной десятой тех запасов горючего, которые находились рядом с брошенными танками, 6-й МК мог дойти от Белостока до Владивостока. Горючего, которого частям 6-го мехкорпуса якобы не хватило для того, чтобы, по меньшей мере, организованно отступить на восток, в избытке хватило стремительно наступающему... противнику. Начальник Генерального штаба вермахта Ф. Гальдер в записи от 1 июля отмечает, что «около одной трети расхода горючего покрыто трофейными запасами». В абсолютных числах это означает, что в среднем каждый день немцы «получали» на теоретически неизвестных им и теоретически «уничтоженных при отступлении» советских складах по 2900 тонн горючего. Одного только этого количества должно было хватить всем танковым дивизиям Западного фронта для того, чтобы выйти из Белостокского «котла». Выйти вместе с танками, а не разрозненными группами разбрестись по лесам...

Наконец, даже выработавший последние капли горючего танк не перестает быть мощным оружием. Особенно если это тяжелый танк КВ. Особенно если боевые действия происходят в Западной Белоруссии. Немногие автомобильные дороги Белостокского выступа представляли собой некое подобие «ушелья в горах». В двух шагах от обочины дороги начинается или вековой, непроходимый лес, или гиблое болото. Объехать препятствие на таких «дорогах-ущельях» не удастся даже на мотоцикле – не говоря уже про автомобиль или конную повозку. А это значит, что 50 танков КВ из состава дивизии Борзилова, зарытые в землю на перекрестках дорог, могли надолго парализовать всякое движение немецких войск: объехать невозможно, могучую броню не пробивает ни одно имеющееся на вооружении немецкой пехотной дивизии орудие, вооружение самого танка (длинноствольная 76-мм пушка) способно гарантированно уничтожить любую цель (автомобиль, артиллерийский тягач, бронетранспортер, танк), какая только могла оказаться на дороге войны в июне 41-го...

Что касается истории 4-й танковой дивизии 6-го мех-корпуса, то она по сей день покрыта мраком неизвестности. Документы утеряны. Командир дивизии, генерал-майор Потатурчев, попал в плен и уже после окончания войны, в июле 1947 г., умер в тюрьме НКВД. Материалы следствия никогда не публиковались. Никто из переживших войну командиров 4-й тд мемуаров не оставил. Единственным известным автору описанием «боевых действий» этой дивизии является следующий фрагмент воспоминаний С.А. Афанасьева, рядового танкиста 8-го танкового полка 4-й тд:

«...Утром 23 июня нас обстреляла немецкая авиация. Танки у нас были новейшие, все до единого Т-34 и КВ. Мы прятались по лесам. В это время нашим батальоном еще командовал капитан Рассаднев, но с полудня 23 июня я его уже не видел, потому что несколько раз в этот день мы разбегались кто куда... Отступали лесами, болотами, по бездорожью, так как все хорошие дороги были у немцев. Мы оставили Волковыск, Сланим, Барановичи... В соприкосновение с врагом даже не вступали. Мне кажется, что панику создавали сами офицеры. На глазах у бойцов они срывали офицерские нашивки... Так дошли почти до Смоленска, там тоже оставили столько техники! Все бежали, а технику и вооружение (танки, пушки) бросали. Я не могу сообщить, где проходили бои, так как их почти не было. На нашем направлении мы только одну ночь прорывались через немецкий десант, это было под Слонимом или Столбцами...» [165, стр. 260]

Вот так, совершенно безрезультатно и необъяснимо закончился, так и не начавшись, контрудар самого мощного мехкорпуса Красной Армии. Тысячи танков, среди них – четыре сотни новейших, лучших в мире КВ и Т-34, не смогли пробить оборону передовых подразделений двух (8-й и 256-й) пехотных дивизий вермахта и бесславно пропали в чаще дремучих лесов Западной Белоруссии.

«ПО ДОРОГАМ ЗНАКОМЫМ...»

Слабейшим звеном в составе КМГ Болдина был, разумеется, 6-й кавалерийский корпус (6-я и 36-я кавалерийские дивизии). Тем не менее именно он доставил немцам беспокойство настолько заметное, что оно нашло свое отражение даже в дневнике начальника Генерального штаба сухопутных войск Германии.

Слово «элитный» было в те времена не в ходу, но именно оно как нельзя лучше подходит для описания 6-го кавкорпуса. Старейшее (созданное еще в годы Гражданской войны) соединение Красной Армии стало подлинной «кузницей кадров» для ее высшего командного состава. Осенью 1919 г. командиром 6-й кавдивизии стал С.К. Тимошенко – будущий маршал, нарком обороны СССР, дважды Герой Советского Союза. В следующем, 1920 г. помощником начальника штаба 6-й кд становится К.А. Мерецков – будущий маршал, Герой Советского Союза, начальник Генерального штаба и заместитель наркома обороны. В середине 30-х годов 6-м кавкорпусом командует Г.К. Жуков – будущий маршал, начальник Генерального штаба (после Мерецкова), первый заместитель Верховного главнокомандующего (т.е. самого товарища Сталина) в годы войны, единственный в истории четырежды Герой Советского Союза. Осенью 1939 г. 6-й кавкор-нус ведет в бой против «белополяков» еще один будущий маршал – А.И. Еременко. Начальником штаба артиллерийского полка в той же 6-й кавдивизии служил и будущий маршал К.С. Москаленко.

В сентябре 1939 г. 6-я кавдивизия входила в состав конно-механизированной группы, которая под командованием комкора Болдина 22 сентября «освободила» Белосток (т.е. приняла из рук немцев захваченный ими польский город). Участвовала в советско-польской войне 1939 г. и вторая дивизия корпуса (36-я кавалерийская), причем в rex же самых местах: 19 сентября 36-я кавдивизия вместе с другими частями 3-й и 11-й армий штурмом взяла г. Вильно (Вильнюс). Остается только добавить, что к началу войны с Германией это совершенно незаурядное кавалерийское соединение находилось в старинном польском городе Ломжа – в 20 км от границы. Для какой надобности кавалерийский корпус оказался рядом с пограничным столбами – об этом еще можно спорить, но не вызывает сомнений тот факт, что район реальных боевых действий 6-го КК (Ломжа, Белосток, Гродно) был давно известен бойцам и командирам корпуса. Так что все начиналось, как в знаменитой песне 30-х годов: «Но дорогам знакомым за любимым наркомом мы коней боевых поведем...»

Кстати, о конях. Об использовании кавалерии, да еще и среди белорусских болот, наши партийные «историки» рассуждали всегда с горестным покачиванием головы, приводя это как пример вопиющей отсталости Красной Армии и ее полнейшей неготовности к ведению современной войны. Да вот ведь «беда»: в составе самой мощной, 2-й танковой группы вермахта, руководимой знаменитым Гудерианом (фактическим создателем танковых войск Германии), тоже была кавалерийская дивизия! Причем поставил ее Гудериан почему-то на свой правый (южный) фланг, в самую трясину болот Полесья.

Уж как только ни «боролись» с этой дивизией советские историки и мемуаристы! Болдин в своих воспоминаниях дошел до того, что «поменял седла на парашюты», и сообщил доверчивым читателям о наличии в составе немецкой Группы армий «Центр» не кавалерийской, а... «десантной» дивизии!

А ведь загадка эта разгадывается очень просто.

Ни Гудериан, ни Павлов не собирались атаковать конной лавой по болоту. Лошадь в кавдивизиях Второй мировой войны выполняла роль транспортного средства, повышающего подвижность соединения (в сравнении с обычной пехотой) во много раз. Летом 1941 г. ни у нас, ни у немцев еще не было достаточного количества автомашин повышенной проходимости, способных перемещать стрелковые подразделения по извилистым лесным дорогам, и поэтому наличие крупных сил кавалерии было одним из значимых преимуществ Красной Армии. Двигаясь с темпом 50—60 км в день (что для конницы вполне доступно), кавалерийские дивизии могли не отставать от танковых частей даже в условиях самого успешного, стремительного наступления. А непосредственно в бой и немецкие, и советские кавалеристы шли, как правило, в пешем строю.

На практике эта простая и очевидная теория выглядела так:

«...Моторизованным соединениям предстояло в этот день продвигаться по холмистой песчаной местности, покрытой густым девственным лесом. Движение по ней (особенно автомашин французского производства) было почти невозможно... Машины все время застревали и останавливали всю следующую за ними колонну, так как возможность объезда на лесных дорогах полностью исключалась... Пехотинцы и артиллеристы вынуждены были все время вытаскивать застрявшие машины... Для командования было настоящим мучением видеть, как задыхаются его «подвижные» войска...»

Так командующий 3-й танковой группой вермахта Г. Гот описывает в своих мемуарах события 23 июня 1941 г. За весь этот день, практически не вступая в бой, его моторизованные дивизии прошли не более 50—60 км.

А вот отрывок из воспоминаний В.А. Гречаниченко (начальника штаба 94-го кавполка 6-й кавдивизии):

«...В 23 часа 30 минут 22 июня части дивизии двумя колоннами форсированным маршем направились к Белостоку. Расстояние в 75 километров мы прошли без привалов. В порядок маршевые колонны приводили себя на ходу. Было не до отдыха. Уже к 17 часам 23 июня дивизия сконцентрировалась в лесном массиве в 2 км севернее Белостока... День кпонился уже к вечеру, когда мы получили приказ двигаться далее в направлении Сокулки. Марш-бросок на 35 километров совершили быстро...» [83].

Как видим, в лесной глухомани Западной Белоруссии советская кавалерия по своей подвижности как минимум не уступала немецкой мотопехоте. Конечно, никакая лошадь не может соревноваться с мотором в выносливости, в способности к непрерывному, многочасовому и многодневному движению. Поэтому, после того как друг Рузвельт подарил товарищу Сталину 435 тыс. автомобилей (в том числе более ста тысяч грузовиков «Студебеккер» с их фантастической надежностью и проходимостью), эра кавалерии в Красной Армии закончилась. Хотя не вдруг и не сразу. Конница провоевала всю войну, и даже в освобождении Праги в мае 1945 г. приняли участие девять (!) кавалерийских дивизий...

Необходимо принять во внимание и то, что к лету 1941 г. сабли и пики давно уже перестали быть главным вооружением кавалерийских частей. В структуре кавалерийской дивизии Красной Армии было четыре кавалерийских полка, танковый полк, артиллерийский и зенитный дивизионы. В армиях других стран такое соединение обычно называлось «бронекавалерийской бригадой». Штатная численность кавдивизии включала в себя 8968 человек, 7625 лошадей, 64 танка и 18 бронемашин, 62 автомобиля разного назначения (включая 10 автоцистерн), 24 пушки калибра 76 мм, 8 гаубиц калибра 122 мм, 16 противотанковых 45-мм пушек. Учитывая высокую в принципе уязвимость кавалерии от ударов с воздуха, в состав кавалерийской дивизии были включены многочисленные зенитные средства: 8 зенитных пушек калибра 76 мм, 12 зениток калибра 37 мм, 18 зенитных пулеметов. В состав кавалерийского корпуса входило две кавдивизии и ряд отдельных подразделений, включая отдельный дивизион связи и звено самолетов (!!!) связи (в этом качестве использовались легкие самолеты У-2, способные взлететь и сесть на любую лесную поляну).

В целом кавалерийский корпус примерно соответствовал одной моторизованной дивизии, значительно превосходя ее в численности личного состава и количестве артиллерийских стволов. Единственным «недостатком» (правильнее сказать – особенностью) кавалерийских соединений было отсутствие на их вооружении гаубиц крупного (152-мм) калибра. Впрочем, кавкорпус и не создавался для прорыва укрепленных оборонительных позиций противника, для разрушения которых потребовалась бы тяжелая артиллерия. Во встречном же бою с немецкой пехотной дивизией (а именно так и предстояло действовать 6-му кавкорпусу) отсутствие тяжелых гаубиц с лихвой компенсировалось наличием танкового «тарана» (уже в ноябре 1940 г. на вооружении 6-й кавдивизии числилось 48 танков БТ и 9 бронемашин, на вооружении 36-й кавдивизии – 52 танка БТ и 17 бронемашин).

Пройдя за двое суток более 120 км по лесным дорогам Белостокского выступа, 6-я кавдивизии вышла к реке Бебжа в районе местечка Сидра (см. Карта № 2). К этому времени там могли находиться части второго эшелона 256-й пехотной дивизии вермахта (передовые части этой дивизии были уже в районе Кузницы, где вели бой с танками 6-го мехкорпуса). Заслуживает внимания и сам порядковый номер немецкой дивизии. Германия вступила во Вторую мировую войну, имея в составе вермахта 86 пехотных дивизий, из которых только 3% так называемых «дивизий первой волны» являлись кадровыми дивизиями армии мирного времени. 256-я пехотная – это дивизия «четвертой волны» формирования, укомплектованная резервистами 2-го разряда и военнообязанными ландвера (т.е. территориального ополчения). В Польской кампании эта дивизия не участвовала вовсе. После разгрома Франции 256-я пд была переброшена на Восток, где она и простояла в бездействии до 22 июня 1941 г.

Никакого «двухлетнего опыта ведения современной войны» у бывших «резервистов 2-го разряда» не было и в помине. Тем не менее встречный бой 256-й пехотной дивизии вермахта и лучшей кавалерийской дивизии Красной Армии в описании Гречаниченко выглядит как избиение – если и не «младенцев», то совершенно необученных и беспомощных новобранцев:

«...Нашему полку, усиленному одной батареей артиллерийского дивизиона, приказывалось в 16 часов 24 июня выступить передовым отрядом дивизии по маршруту Верхоле-сье, Жуки, Сидра и последовательным захватом указанных рубежей обеспечить продвижение дивизии в направлении Гродно. Главные ее силы должны были следовать нашим маршрутом... Примерно в 21 час 24 июня головной эскадрон вошел в соприкосновение с противником в долине реки Бебжа южнее Сидры. Командир полка для поддержки головного отряда ввел в бой артиллерию. Противник не выдержал натиска и отошел за реку. Одновременно открыла огонь его артиллерия. Наступила ночь. Полк спешился и принял боевой порядок...

Начиная с рассвета 25 июня немецкая артиллерия открыла массированный огонь на всю глубину боевого порядка полка. В воздухе на небольшой высоте непрерывно барражировала вражеская авиация... Уже в первые часы все наше тяжелое вооружение было выведено из строя, радиостанция разбита, связь полностью парализована. Полк нес тяжелые потери, был плотно прижат к земле, лишен возможности вести какие-либо активные действия. Погиб подполковник Н.Г. Петросянц. Я принял на себя командование полком, а точнее – его остатками.

Связи со штабом дивизии не было, и где-то в конце дня я на свой страх и риск решил отвести остатки подразделений за линию железной дороги Сокулка – Белосток. При отходе я получил осколочное ранение. Отход ненамного улучшил наше положение. Обстановка продолжала ухудшаться, связь с высшим штабом по-прежнему отсутствовала... В полночь собралось около 300 человек – нашего и 48-го кавалерийского полков (т.е. 9/10 личного состава двух полков уже отсутствовало. – М.С.). Группу бойцов и командиров 48-го полка возглавлял старший лейтенант (оцените воинское звание командира, принявшего на себя командование полком! – М.С.) Я. Говронский, которого я знал лично. Были среди собравшихся и другие командиры. Посоветовавшись, приняли коллективное решение отходить к местечку Крынки...»

Стоит отметить, что есть и другие, более краткие и жесткие описания этих событий:

«...6-я кавалерийская дивизия с утра 25 июня в исходном районе для наступления подверглась сильной бомбардировке с воздуха, продолжавшаяся до 12 часов дня. Кавалеристы были рассеяны и в беспорядке начали отходить в леса...»

Начавшийся отход незамедлительно превратился в беспорядочное паническое бегство:

«...Мимо сплошным потоком двигались автомашины, трактора, повозки, переполненные народом. Мы пытались останавливать военных, ехавших и шедших вместе с беженцами. Но никто ничего не желал слушать. Иногда в ответ на наши требования раздавались выстрелы (т.е. и боеприпасы еще оставались – для стрельбы по своим. – СМ). Все уже утверждали, что занят Слоним, что впереди высадились немецкие десанты, заслоны прорвавшихся танков, что обороняться здесь не имеет никакого смысла.

28 июня, как только взошло солнце, вражеская авиация начала повальную обработку берегов Росси и района Волко-выска. По существу, в этот день окончательно перестали существовать как воинские формирования соединения и части 10-й армии. Все перемешалось и валом катилось на «осток... Когда наша небольшая группа во второй половине дин 30 июня вышла к старой границе (т.е. к советско-польской границе 1939 г. – М.С), здесь царил такой же хаос, как и на берегах Росси. Все перелески были забиты машинами, повозками, госпиталями, беженцами, разрозненными подразделениями и группами наших войск...» [83].

Из рассказа Гречаниченко совершенно непонятно – появились ли на поле боя «главные силы дивизии», которые «должны были следовать нашим маршрутом»? Где была главная ударная сила дивизии – ее танковый полк?

Некоторые ответы на эти вопросы можно найти в воспоминаниях рядового B.C. Финогенова, башенного стрелка бронемашины БА-10 из состава 35-го танкового полка 6-й кавдивизии:

«...Вечером 22 июня поступил приказ двигаться к Белостоку и совместно с 6-м мехкорпусом принять участие в контрударе в направлении Гродно. 23 июня полк сосредоточился в лесу северо-восточнее Белостока. Здесь находились и другие танковые части. Лес систематически бомбила вражеская авиация, нанося большой урон нашим частям.

Вечером того же дня эскадрону было дано задание произвести разведку в районе Сокулки, куда предстояло выдвигаться полку и где, по полученным сведениям, уже появились немецкие танки. Однако противника мы там не обнаружили. После нашего возвращения из разведывательного рейда полк начал движение в направлении Сокулки. Уже ощущалась нехватка горючего (от Ломжи до Сокулки не более 100 км; запас хода бронеавтомобиля БА-10 составлял 260—300 км в зависимости от качества дорог. – М.С.) и боеприпасов (если противник не был обнаружен и полк еще не вступал в бой, то куда же исчезли боеприпасы? – М.С.) Тыловое обеспечение было дезорганизовано... Нам так и не удалось найти какой-нибудь уцелевший склад боеприпасов.

После двух дней боев в районе Сокулки (с кем? – М.С.) остатки полка (почему уже «остатки»? – М.С.) начали отходить на Волковыск. Из-за отсутствия горючего часть боевых машин пришлось уничтожить... Утром на лесной дороге, не доходя Волковыска, попали под сильнейшую бомбардировку. В итоге на ходу в полку остались только три танка БТ-5 и две бронемашины БА-10, в том числе наша...»

Постоянно встречающиеся в документах и мемуарах сетования на отсутствие боеприпасов (причем «отсутствие» это проявилось уже на 2—3-й день войны) не может не вызвать крайнего удивления. В западные военные округа было завезено астрономическое количество боеприпасов. Не отвлекаясь ни на секунду на дискуссию о том, зачем, для решения каких задач военное руководство «неизменно миролюбивой страны» накапливало у западных границ колоссальные горы снарядов, определимся с самым простым – с арифметикой.

Более сорока лет назад «Военно-исторический журнал» (№ 8/1966 г.) имел неосторожность сообщить читателям, что накануне войны «на окружных складах Западного Особого военного округа было накоплено 6700 вагонов боеприпасов различных видов». Много ли это? Все познается в сравнении. В разгар войны, с марта 1943 г. по март 1944 г., Западный фронт израсходовал 16 661 вагон боеприпасов. 1-й Украинский фронт за сопоставимый период времени израсходовал 10 945 вагонов боеприпасов [165, стр. 333]. Другими словами, в среднем за один месяц боевых действий фронт расходовал 1000—1400 вагонов боеприпасов. Как же 6700 вагонов могло не хватить на одну неделю?

По самым скромным оценкам, половина запасов была оставлена на занятой противником территории, т.е. именно там, где и вела (точнее говоря – должна была вести) боевые действия конно-механизированная группа Болди-на. По далеко не полным и не точным данным, за первые две недели войны в полосе Западного фронта было «уничтожено, оставлено противнику и взорвано противником» [68, стр. 86—87]:

– 14,3 млн винтовочных патронов;

– 510 тыс. снарядов к 45-мм пушке;

– 251 тыс. снарядов к 76-мм пушке;

– 155 тыс. снарядов к 122-мм гаубице;

– 130 тыс. снарядов к 152-мм гаубице.

Боекомплект танка БТ-7 составляет 132 снаряда калибра 45 мм, боекомплект танка Т-34 – 77 снарядов калибра 76 мм. Нетрудно убедиться в том, что даже половины указанного выше количества боеприпасов хватило бы на то, чтобы обеспечить все танки и бронемашины КМГ Болдина двумя-тремя боекомплектами снарядов. С другой стороны, еще до начала боевых действий непосредственно в частях, в боевых машинах и зарядных ящиках артиллерии уже находилось от одного до полутора боекомплекта (см. выше доклад Борзилова). Операции первых дней войны могли быть обеспечены наличным запасом боеприпасов, безо всякого обращения к окружным складам. Совокупный боекомплект танков, 6-го мехкорпуса составлял порядка 105 тысяч снарядов калибра 45 мм и 76 мм. И это только в танках. А еще в корпусе было 135 пушечных бронеавтомобилей и 335 «стволов» пушек, гаубиц и минометов различных калибров [8, 78]. Если бы весь этот смертоносный металл на самом деле обрушился на 256-ю пехотную дивизию вермахта, то от нее бы «остался только номер...».

У читателя с поэтическим складом ума вся эта траги-фарсовая история с отсутствием боеприпасов в частях, которые, не сделав ни одного выстрела по противнику, метались на местности, переполненной складами с боеприпасами, вызовет в памяти знаменитое стихотворение Франсуа Вийона «От жажды умираю над ручьем». Но у военного трибунала (или парламентской комиссии по расследованию причин и обстоятельств разгрома Западного фронта, каковая комиссия по сей день так и не была создана) должны были возникнуть совсем другие мысли и вопросы: «Где же было в это время командование конно-механизированной группы? Что оно сделало для наведения порядка во вверенных ему войсках?»