355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Марк Солонин » Великая Отечественная. Хотели ли русские войны? » Текст книги (страница 1)
Великая Отечественная. Хотели ли русские войны?
  • Текст добавлен: 7 октября 2016, 19:01

Текст книги "Великая Отечественная. Хотели ли русские войны?"


Автор книги: Марк Солонин


Соавторы: Владимир Дайнес

Жанры:

   

История

,

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Владимир Оттович Дайнес, Марк Солонин

Великая Отечественная. Хотели ли русские войны?

Часть I. Что планировал и чего не планировал Сталин

М. Солонин. Три плана товарища Сталина

В начале Второй мировой войны Сталин помогал Гитлеру. Это, если выражаться политкорректно, щадя национальную гордость великороссов. А можно сказать и так: «Советский Союз помогал фашистской Германии».

Приказано все забыть

Не будем отвлекаться на бесконечную дискуссию о том, насколько значима была эта поддержка, могла бы Германия без этой поддержки начать и выиграть военную кампанию на Западе. Эта дискуссия будет бесконечной, так как не существует математической модели, формализующей русскую поговорку «Дорога ложка к обеду». Миллион тонн нефтепродуктов, который получила Германия из СССР, легко пересчитать в доллары, рейхсмарки, рубли и тугрики. Сумма получится – в масштабах мировой экономики – очень скромная (к слову сказать, совокупная стоимость муки, перевезенной по Дороге жизни в блокадный Ленинград зимой 1941–1942 годов, была еще меньше).

Однако для Германии, которая ввязалась в войну против коалиции двух мировых держав, каждая тонна советского бензина имела особую ценность, в простом денежном эквиваленте невыразимую. И сказанные с высокой трибуны слова главы правительства другой великой державы: «Идеологию гитлеризма, как и всякую другую идеологическую систему, можно признавать или отрицать, это дело политических взглядов… но не только бессмысленно, но и преступно вести такую войну, как война за уничтожение гитлеризма, прикрываемая фальшивым флагом борьбы за демократию» – тоже дорогого стоили. Не зря же немцы расходовали советский авиабензин для заправки самолетов люфтваффе, с которых текст этого выступления Молотова в виде листовки разбрасывали над Францией.

Нехорошо это все, нехорошо. «Нельзя молиться за царя Ирода – Богородица не велит». А тут не просто «молились за ирода окаянного», а еще и помогали ему вполне практическими делами. И до того допомогались, что проспали тот момент, когда Гитлер собрался с силами, напился живой кровушки да и нанес сокрушительный удар по своему недавнему союзнику…

Каких только слов не придумывай, какие изворотливые мысли на бумаге не записывай – а всем было понятно, что сели мы с этой «великой дружбой» в большую лужу. Нехорошо. А чтобы воспоминания об этой подлой глупости не омрачали светлый лик родной Коммунистической партии, решено было все забыть.

Ни в одном послевоенном учебнике, ни в одной научно-популярной книге нельзя было найти даже малейших упоминаний о Секретном протоколе к Пакту о ненападении (сам факт его существования с пеной у рта отрицали без малого полвека), о совместном Советско-германском заявлении от 28 сентября 1939 года, о поздравлениях, которые летели из Москвы в Берлин после каждого успешного акта гитлеровской агрессии. А в справочнике «Внешняя торговля СССР» (М., «Финансы и статистика», 1982 г.) были приведены данные по товарообороту внешней торговли СССР в 1940 году со ста государствами мира – кроме Германии, так что про миллион тонн нефтепродуктов прочитать-то было негде. Но и все эти усилия помогали мало – трудно вычеркнуть из народной памяти то, что происходило на глазах и с участием десятков миллионов.

А где документ с подписью?

Двадцать лет назад вышла в свет книга Виктора Суворова «Ледокол». «Братья и сестры, – сказал автор, – откройте глаза! Все было совсем не так!». Не Гитлер использовал нас – это Сталин использовал самовлюбленного ефрейтора в качестве тарана, «ледокола», пробивающего в европейских льдах дорогу для «советского корабля». Да, Сталин поддержал Гитлера, но именно и только так, как веревка поддерживает повешенного. Сталин не «проспал войну» – он к ней всесторонне готовился. Сталин вовсе не был наивным дурачком, который «поверил в подпись Риббентропа», он не был истеричным трусом, который «гнал прочь всякую мысль о войне» и «боялся дать Гитлеру повод для нападения». Сталин готовил свою страну и армию к тому, чтобы нанести уничтожающий удар по гитлеровской Германии. Да, не получилось, да, опоздали с началом стратегического развертывания армии, но по крайней мере старались, стремились к тому, чтобы врезать бесноватому фюреру обухом по затылку.

Что тут началось! Был ли в истории нашей «общественной мысли» другой подобный скандал? Информационное поле переполнилось диким шумом, криком, визгом, глумливым хохотом. Огромные площади карельских лесов изведены на издание десятков пасквильных книжонок: «Миф “Ледокола”», «АнтиСуворов», «Новый АнтиСуворов», «Главная ложь В. Суворова», «Неправда В. Суворова», «Как Суворов выдумывал историю». У некоторых персонажей отечественной исторической науки одно только упоминание имени Суворова вызывает неконтролируемое словоизвержение: «Подлец! Перебежчик! Иуда! Он врет на каждом слове! Нет, нет и еще раз нет! Мы были верными союзниками Гитлера! У товарища Сталина и в мыслях не было такого, чтобы обмануть партайгеноссе Гитлера! Мы были беспощадны к врагам рейха, и если бы не досадная неприятность, случившаяся на рассвете 22 июня, мы бы и дальше гнали в Германию эшелоны с нефтью и зерном – лишь бы наши фашистские друзья продолжали курочить ненавистных англосаксов.»

Надеюсь дожить до того времени, когда история этой незаурядной психической аномалии станет предметом серьезного изучения лучших специалистов. Пока же в рамках данной статьи я постараюсь собрать и проанализировать те документы и факты, которые выявлены за последние два десятилетия и на основе которых можно уже формулировать вполне аргументированные гипотезы о том, к какой войне готовился Сталин. Дабы не переводить обсуждение этих гипотез в область эмоций и крика, я твердо обещаю не использовать такие слова, как «вторжение», «агрессия», «порабощение», «экспансия» и пр. Для обсуждения проблемы в таких терминах есть другие площадки. На страницах «Военно-промышленного курьера» мы будем говорить о «наступлении», «стратегическом развертывании», «мобилизационном плане», «прикрытии сосредоточения» и прочих категориях военно-исторической науки.

Поскольку речь идет о науке (в противовес идеологии и демагогии), то абсолютно необходимо сказать хотя бы несколько слов о предмете исследования и его особенностях. Особенности эти непростые и, как я смог недавно убедиться, не всеми понятые.

В очередной раз мне об этом напомнил журналист «Голоса Америки» (да-да, того самого, финансируемого Госдепом США «подрывного антисоветского центра»). Накануне траурной даты (22 июня) радиостанция захотела узнать мое мнение о военно-политических планах Сталина. Минут сорок я зачитывал (благо, сидел дома за своим рабочим столом) отрывки из многочисленных особой важности, совершенно секретных документов. Меня внимательно слушали, задавали следующий вопрос, язачитывал следующий документ…

Наконец трубка в Вашингтоне произнесла свой вердикт: «Знаете, Марк Семенович, какая-то у вас конспирология получается. Ни одного документа, одни догадки да выдумки».

Признаюсь: несмотря на свой, казалось бы, богатый опыт общения с журналистами, я на мгновение лишился дара речи. «Что значит – нет документов? А о чем мы с вами битый час толкуем?». В «вашингтонском обкоме» дружелюбно засмеялись: «Да бросьте вы, какие же это “документы”? Планы Генштаба? Так военные всегда чего-то пишут и стрелочки на картах рисуют, работа у них такая. Для того чтобы начать войну, нужно Принципиальное Политическое Решение. У вас есть такой документ с подписью Сталина?».

Документа у меня не было. Ябыл настолько обескуражен железной логикой собеседника, что совсем уже растерялся и не задал ему наиочевиднейший вопрос: «А видел ли кто-нибудь подписанный лично Сталиным документ, в котором было бы сформулировано решение крепить мир во всем мире?».

Нет, в самом деле – где документ? Нам тысячу и один раз рассказывали про «неизменно миролюбивую внешнюю политику Советского Союза». В 1971 году выпустили сборник «СССР в борьбе за мир накануне Второй мировой войны», там сотни документов (правда, такую «мелочь и ерунду», как оперативные планы Генштаба РККА, составители сборника включить забыли), но главного-то там нет! Где собственноручно написанная Сталиным бумага: «Я, Иосиф Виссарионович Джугашвили (Сталин), приказываю бороться за мир и разоружение, ни в какую войну не ввязываться, терпеливо ждать, пока на нас кто-нибудь нападет первым, а также приказываю именно этот мой приказ считать Принципиальным Политическим Решением».

Нет такой бумаги. И политического решения о подписании Пакта о ненападении с Германией никто никогда не видел. Пакт есть (опубликован во всех центральных газетах), Риббентроп в Москве был (есть соответствующие фотографии), а где же письменно оформленное решение Сталина? В рассекреченных в начале XXI века так называемых Особых папках Политбюро ЦК ВКП(б) среди протоколов заседаний августа 1939 года Пакт и Риббентроп ни в одном падеже не упомянуты вовсе.

А где у нас подписанное Сталиным пресловутое Принципиальное Политическое Решение о начале Большого террора 1937 года? О войне против Финляндии? Об аннексии трех стран

Прибалтики в 40-м году? Почему эти документы никто не нашел? И даже искать не начинал?

Все решения принимал хозяин, единолично

Ответ на эти вопросы один, и все его прекрасно знают (точнее говоря – знали). Это только в последние годы, после выхода «Ледокола», статусные отечественные историки начали столь самозабвенно «косить под психов». До этого все и без лишних слов понимали, что в эпоху Сталина страна жила не по Конституции, а по определенным неписаным правилам. В рамках этих «правил» конституционные органы власти (в частности наделенный исключительным правом решения вопросов войны и мира Верховный Совет СССР) не были даже местом для политических дискуссий, напротив – важнейшие (принципиальные) политические решения принимал один человек, причем человек этот до мая 1941 года формально не занимал ни одной государственной должности. (Нашим новоявленным «законникам» следовало бы подумать: а с какой стати на директивах наркома обороны СССР могла появиться подпись одного из многих депутатов ВС СССР товарища Сталина? Кто его вообще мог по закону допустить к документам такого уровня секретности?) Свои решения Сталин доводил до исполнителей как в устной, так и в письменной форме – в любом случае они подлежали безоговорочному исполнению.

Рисовать «стрелочки» на секретных картах Генштаба без прямого, ясного и точного указания Сталина – куда и насколько эти «стрелочки» имеют право направиться – мог только самоубийца. Сложившаяся в высших эшелонах государственной власти обстановка абсолютно исключала возможность проявления какой-либо не санкционированной Хозяином «самодеятельности», в особенности в сфере военной и внешней политики. Более того, подчиненные Сталина – даже самого высокого ранга – сплошь и рядом уклонялись от действий в рамках предоставленных им полномочий, перекладывая на вождя бремя принятия решения. Одним из самых ярких – и имеющих прямое отношение к обсуждаемой теме – примеров этого может послужить история июня 1941 года с введением в действие Плана прикрытия.

В соответствующих документах прямо и однозначно, в форме, исключающей какие-либо разночтения, было сказано: «План прикрытия вводится в действие при получении шифрованной телеграммы за подписями Наркома обороны, члена Главного Военного совета, начальника Генерального штаба». Сталин не был ни наркомом обороны, ни начальником Генштаба, ни членом ГВС (эту должность исполняли два секретаря ЦК – Жданов и Маленков). Строго говоря, Сталину просто негде было расписаться на решении о введении в действие Плана прикрытия. Тем не менее вечером 21 июня, когда из приграничных округов уже потоком шли сообщения о том, что немцы снимают проволочные заграждения на границе, а в воздухе висит гул танковых моторов, нарком обороны Тимошенко и начальник Генштаба Жуков, как дети малые, пошли к Сталину – просить разрешения на исполнение своих прямых служебных обязанностей.

История с опозданием введения в действие Плана прикрытия – это трагедия. Некоторые другие подобные истории имеют характер грубого трагифарса. Так, маршал артиллерии Н. Д. Яковлев (в начале войны он в звании генерал-лейтенанта возглавил Главное артиллерийское управление) в своих мемуарах рассказывает, как в сентябре 1941 года в одну из формирующихся кавалерийских дивизий поступили шашки дореволюционного производства, на клинках которых была выгравирована надпись «За веру, царя и отечество». Пробежав по ступенькам административной лестницы, решение этого великого вопроса было передано на рассмотрение Верховного главнокомандующего. Самое печальное во всей этой нелепой истории – это тот восторг, с которым уважаемый человек, заслуженный маршал на склоне своих лет рассказывает о проявленной товарищем Сталиным великой мудрости – он все-таки разрешил рубить немцев «за веру, царя и отечество». В рассказе нет даже тени сомнения в том, что в сентябре 41-го стоило тратить драгоценный ресурс – рабочее время Главковерха – на подобную ерунду…

Такая была страна, такая была в ней система власти. Говорить после этого про какой-то «план Жукова», разработку которого он якобы «начал на свой страх и риск» – значит расписаться в абсолютном непонимании предмета обсуждения. И это не «конспирология». Это история государства, организованного по образцу мафиозного клана. Хуже того – главные мафиози имели в своем распоряжении несколько десятков лет для уничтожения письменных свидетельств, а немногое уцелевшее и по сей день укрыто во тьме недоступных для историков «спецхранов». В такой ситуации не стоит изображать изумление (тем паче – возмущение) тем, что подписанная Сталиным бумага с Принципиальным Решением не найдена. Удивления достойно уже то, что некоторые документы и мемуарные свидетельства сохранились до наших дней и смогли стать объектом изучения.

Сомнений в достоверности нет

Первый, изначальный план Сталина был предельно прост и логичен. Да вы его и сами знаете, об этом писали во всех школьных учебниках: «Использовать в интересах СССР острые межимпериалистические противоречия». Именно так все и было, но с одним важным уточнением. Использовать противоречия можно по-разному, для достижения разных целей. Товарищ Сталин решил, что интерес СССР заключается вовсе не в борьбе за мир во всем мире, а в разжигании затяжной разрушительной войны в Европе. В том, что было принято именно такое решение, мы можем убедиться на основании аутентичных документов. Главные цели своей внешней политики Сталин вполне отчетливо выразил еще 2 сентября 1935 года в письме Молотову и Кагановичу: «Старой Антанты нет уже больше. Вместо нее складываются две: антанта Италии и Франции – с одной стороны и антанта Англии и Германии – с другой. Чем сильнее будет драка между ними, тем лучше для СССР. Мы можем продавать хлеб и тем, и другим, чтобы они могли драться. Нам вовсе не выгодно, чтобы одна из них теперь же разбила другую. Нам выгодно, чтобы драка у них была как можно более длительной, но без скорой победы одной над другой».

Интересный документ. Из него, в частности, следует, что на тот момент товарищ Сталин довольно слабо разбирался в международной обстановке – в реальности в Европе формировались совсем другие «антанты» (военно-политические союзы). Но ход мыслей великого провокатора предельно ясен.

В конце лета 1939 года общий замысел стал воплощаться в реальных действиях (договор с Германией, секретный протокол о разделе сфер влияния в Восточной Европе, совместная с вермахтом военная операция по разгрому Польши). Действия нам хорошо известны. В чем были их смысл и цель? Обратимся опять же к цитатам из документов:

1. «Война идет между двумя группами капиталистических стран. Мы не прочь, чтобы они подрались хорошенько и ослабили друг друга. Неплохо, если руками Гитлера будет расшатано положение богатейших капиталистических стран (в особенности Англии). Гитлер, сам того не понимая и не желая, расстраивает, подрывает капиталистическую систему. Мы можем маневрировать, подталкивать одну сторону против другой, чтобы лучше разодрались. Пакт о ненападении в некоторой степени помогает Германии. Следующий момент – подталкивать другую сторону.»

2. «Если мы заключим договор о взаимопомощи с Францией и Великобританией, Германия откажется от Польши и станет искать “модус вивенди” с западными державами.

Война будет предотвращена, но в дальнейшем события могут принять опасный характер для СССР. Если мы примем предложение Германии о заключении с ней пакта о ненападении, она, конечно, нападет на Польшу и вмешательство Франции и Англии в эту войну станет неизбежным. Западная Европа будет подвергнута серьезным волнениям и беспорядкам… Нужно сделать все, чтобы эта война длилась как можно дольше в целях изнурения двух сторон. Придерживаясь позиции нейтралитета и ожидая своего часа, СССР будет оказывать помощь нынешней Германии, снабжать ее сырьем и продовольственными товарами.»

3. «Если бы СССР заключил договор с западными державами, Германия никогда бы не развязала войну, из которой разовьется мировая революция, к которой мы долго готовились. Заключив договор с нами, Гитлер закрыл себе путь в другие страны. С точки зрения экономики он зависим только от нас, и мы направим его экономику так, чтобы привести воюющие страны к революции. Длительная война приведет к революции в Германии и во Франции. Наши поставки немцам будут такими, что они будут оставаться голодными. В результате экономических договоров он открыл нам дорогу в рейх. Его война обессилит Европу, которая станет нашей легкой добычей. Народы примут любой режим, который придет после войны.»

4. «Там, на западе, три самых больших державы вцепились друг другу в горло, когда же решать вопрос о Ленинграде, если не в таких условиях, когда [у них] руки заняты и нам представляется благоприятная обстановка для того, чтобы их в этот момент ударить. Воевать-то они там воюют, но война какая-то слабая, то ли воюют, то ли в карты играют. Вдруг они возьмут и помирятся, что не исключено.»

Достоверность текстов № 1–4 ни малейшего сомнения не вызывает. Это соответственно составленная Георгием Димитровым (и хранящаяся ныне в РГАСПИ) запись выступления Сталина на состоявшейся 7 сентября 1939 года (ровно через неделю после начала войны) встрече с руководством исполкома Коминтерна и его речь на заключительном заседании совещания высшего командного состава Красной армии 17 апреля 1940 года. В сентябре Сталин высказывает оптимистические ожидания («Мы можем маневрировать, подталкивать одну сторону против другой, чтобы лучше разодрались»), в апреле появляются нотки тревоги («Вдруг они возьмут и помирятся, что не исключено»), но общая идея остается неизменной.

Гораздо сложнее обстоит дело с оценкой достоверности текстов № 2 и 3. Номер два – это так называемая речь Сталина на заседании Политбюро ЦК 19 августа 1939 года. Впервые ее обнародовало 28 ноября 1939 года французское агентство «Гавас». Процитированный мной вариант был опубликован в 1994 году российским историком Т. Бушуевой.

Этот текст является «трижды трофейным» документом – Бушуева обнаружила его в Центре хранения историко-документальных коллекций (бывший «Особый архив»). Там он значился как захваченный Красной армией у немцев и был в свою очередь найден ими во французском Генштабе, куда ему якобы довелось попасть после изъятия у французских коммунистов.

Есть основания верить

Подлинной стенограммы «речи Сталина от 19 августа» никто никогда не видел, нет даже твердых оснований утверждать, что такая речь была произнесена. В «особых папках» Политбюро (правильнее сказать – в том, что предложили публике под этим названием) к дате 19 августа относится только одно решение, причем по крайне малозначимому вопросу (о предоставлении отсрочки от призыва рабочим строительства железной дороги Акмолинск – Карталы). Смотрится это довольно странно. В 1939 году Политбюро принимало в среднем (включая выходные и праздничные дни) 8 решений в день. Август 1939-го был очень горячим – рассматривали ежедневно по два десятка вопросов (при этом надо иметь в виду, что заседаний как таковых было очень мало – решения, принятые Сталиным в узком кругу отобранных им «товарищей», просто оформлялись как «решения Политбюро»). С чего бы это 19 августа партийный ареопаг ограничился лишь одним третьестепенным вопросом?

Едва ли приходится спорить о том, что «французский документ» (назовем его так) – это не стенограмма, а искаженный многократным переводом пересказ чего-то. Чего именно – предстоит выяснить, но явное смысловое сходство с записью Георгия Димитрова, как говорится, бросается в глаза.

Гораздо интереснее и достовернее, на мой взгляд, документ № 3 («чешский документ»). Это отчет группы чешских антифашистов о встрече, которую они имели в октябре 1939 года с заведующим Центрально-Европейским отделом НКИД СССР А. М. Александровым. Документ был передан в Генконсульство США в Праге и затем благополучно пролежал в архиве Госдепа аж до 1978 года, когда его впервые опубликовал американский историк чешского происхождения Й. Калвода. Главным достоинством «чешского документа» являются четко зафиксированные даты: текст был получен генконсулом в Праге 17 ноября 1939 года, переведен на английский язык 20 ноября. Это очень важный момент – документ, почти дословно повторяющий формулировки «речи Сталина», составлен ДО публикации агентства «Тавас» (28 ноября).

Разумеется, это может быть теоретически объяснено тем, что оба текста составлены одним фальсификатором. Но в таком случае осведомленность и изворотливость этого человека не могут не вызывать крайнего изумления. Он знает, что именно 19 августа 1939 года (ни днем раньше и ни днем позже) в процессе заключения советско-германского соглашения произошли ключевые события, описанные в телеграмме посла Германии в Москве графа Шуленбурга так:

«Он [Молотов] настаивает на своем мнении, что в данный момент невозможно даже приблизительно определить время поездки [Риббентропа], так как она требует тщательных приготовлений… Молотова, очевидно, не трогали мои возражения, и первая беседа закончилась заявлением Молотова о том, что он высказал мне взгляды советского правительства и не может более ничего к ним добавить. Едва ли не через полчаса после завершения беседы Молотов передал мне, что просит разыскать его снова в Кремле в 16.30.

Он извинился, что поставил меня в затруднительное положение, и объяснил, что сделал доклад советскому правительству и уполномочен вручить мне проект Пакта о ненападении. Молотов не объяснил мне причины резкого изменения своей позиции. Ядопускаю, что вмешался Сталин.»

До публикации в 1948 году германской дипломатической переписки Госдепом США в известном сборнике трофейных документов германского МИДа (Nazi – Soviet Relations) на всем белом свете не более десятка человек знали о том, что именно 19 августа 1939 года Сталин принял «Принципиальное Политическое Решение» заключить договор с Гитлером (и, что весьма вероятно, сообщил о нем узкому кругу своих приближенных).

В «чешском документе» присутствуют слова А. М. Александрова: «.мы не можем позволить себе, чтобы Германия проиграла». Эта фраза имеет долгую и вполне достоверную историю. Произнес ее сам Сталин поздним вечером 23 августа 1939 года в ходе беседы с Риббентропом. 18 октября 1939 года Риббентроп решил использовать эту фразу в своем публичном выступлении и, как лояльный партнер Сталина, заранее прислал текст в Москву для согласования. В версии Риббентропа слова Сталина звучали так: «Советский Союз заинтересован в том, чтобы Германия, являющаяся его соседом, была сильной, и в случае пробы сил между Германией и западными демократиями интересы СССР и Германии будут, конечно же, совпадать. Советский Союз никогда не захочет видеть Германию попавшей в сложную ситуацию».

Товарищ Сталин с пониманием отнесся к желанию министра иностранных дел Третьего рейха публично припугнуть англо-французских плутократов и лишь попросил слегка смягчить формулировки. В согласованном варианте слова Сталина прозвучали так: «Советский Союз заинтересован в существовании сильной Германии. Советский Союз поэтому не может одобрить действия западных держав, создающих условия для ослабления Германии и ставящих ее в тяжелое положение».

До публикации 1948 года об этой переписке никто не знал, как же удалось «фальсификатору» столь близко к тексту передать мысли Сталина?

Коварный «фальсификатор» действует очень хитро: с одним текстом он знакомит мировую общественность с помощью ведущего французского информационного агентства «Гавас», при этом ссылается ни много ни мало на выступление самого Сталина. Другой текст, со ссылкой на высказывания советского чиновника среднего звена, он прессе не показывает, а передает в Генконсульство далекой (не только географически, но на тот момент и политически) от Европы страны.

Все это очень странно. Гораздо более логичным представляется мне гипотеза о том, что «чешский документ» вполне достоверен и аутентичен, да и «французский» – так называемая речь Сталина – также возник не на пустом месте, а представляет собой пересказ инструкций, которые руководители Коминтерна получили в Москве на весьма высоком уровне.

Если заменить ритуальное слово «революция», неизбежное для разговоров в Коминтерне, на гораздо более адекватные ситуации слова «разруха, хаос и анархия», то простой, как и все гениальное, план Сталина предстанет перед нами во всей своей красе. Осенью 1939 года именно Германия представлялась Сталину наиболее слабой стороной конфликта, именно ей он решил оказать разнообразную политическую, психологическую, экономическую помощь с тем, чтобы вожделенная общеевропейская война не прекратилась в самом своем начале по причине быстрого разгрома Германии.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю