Текст книги "Люди и подвиги (Рассказы)"

Автор книги: Марк Колосов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

КАПИТАН РОМАНОВ

Немало лет прожил на свете капитан Романов. До войны он был директором треста ресторанов и кафе города Ленинграда.

На фронт пошел добровольно. Знал, что будет и для него случай доказать, на что он способен.

И такой случай представился.

Разведка донесла, что посредине мертвого пространства между нашим и фашистским передним краем, на так называемой "ничейной земле", обнаружен склад боеприпасов.

Ближе всех к складу стояла рота Романова. В это время командующий группой войск объезжал передовые позиции. Ему стало известно об этом складе.

– Если бы нашелся человек, – сказал он Романову, – кто бы мог проникнуть ночью в склад и притащить оттуда хотя бы один ящик, чтобы узнать, какие это снаряды, тогда можно было бы решить, что с ними делать, – спасать или взрывать…

– Есть такой человек, – застенчиво сказал Романов.

– Кто?

– Да хотя бы я…

И вот в одну из хмурых ночей капитан Романов, бывший директор треста ресторанов и кафе города Ленинграда, намотав на локоть вожжи, вышел из своей землянки и пополз в сторону противника.

– Он полз, соблюдая все меры предосторожности, отдавая себе отчет, с каким риском была сопряжена эта смелая вылазка. Романов понимал, что его легко" могут обнаружить немецкие наблюдатели. А залп по человеку в зоне, где закопаны снаряды, все равно что поджог порохового склада. Одно слепое попадание – и неизбежен взрыв такой силы, что человек должен неминуемо исчезнуть. Вот что угрожало Романову.

Какая же причина побудила его на этот риск? Какое чувство руководило им, когда он сказал: "Есть такие люди. Да хотя бы я".

Трудно допустить, что этот пожилой человек был движим чувством личного тщеславия.

"Из-за ордена, из-за названия, из угрозы, из забывчивости не могут принять люди эти ужасные условия, должна быть другая высокая побудительная причина", – писал Лев Толстой о защитниках Севастополя. И почти 90 лет спустя на том же Черноморском побережье та же побудительная причина вела на подвиг капитана Романова. Эта побудительная причина – любовь к Родине. Она сделала Романова готовым к смерти и бессмертной славе.

Капитан Романов скрытно подполз к складу, отыскал вход, проник внутрь и, не зажигая огня, зацепил вожжами один ящик. Затем он впрягся в вожжи и так же скрытно, в полной темноте, под проливным дождем, по-пластунски передвигаясь по размытой вязкой земле, потащил ящик в роту.

Когда отодрали верхние доски ящика, в нем оказалась авиабомба.

– Ну, как? – спросил командующий, – В нашем распоряжении одна ночь. Будем взрывать или спасать этот золотой груз?

– Спасать надо! – сказал Романов.

– А как?

– Как? – переспросил Романов. – Один способ-отогнать гитлеровцев на триста метров. Пока мы будем вести бой в глубине обороны противника, другие роты вывезут этот груз.

– Уверены ли вы, что силами одной вашей роты вы сумеете взломать оборону противника и отогнать его на триста метров? – спросил командующий.

Капитан Романов помолчал, взвесил все условия предстоящей операции и сказал:

– Отгоним…

В эту ночь дерзким броском рота Романова отогнала гитлеровцев на 500 метров. Тем временем другие роты на машинах вывозили бомбы и к утру вывезли все 200 бомб.

Когда фашисты догадались о смысле проводимой нашими частями ночной операции, они бросили на злополучное место несколько десятков самолетов. Но было уже поздно.

Капитан Романов, получив высокую награду-орден Ленина, остается тем же, кем он был. Его моральный облик уже давно сложился. Главное в нем идейность.

1942

ДНЕВНИК ПОЛИТРУКА

В двух километрах от города Керчи находятся каменоломни, в которых для строительных нужд добывают ракушечник. Темной декабрьской ночью 1941 года наши войска высадились на полуострове и овладели Керчью. Но спустя несколько месяцев вынуждены были снова оставить город. В каменоломнях, спасаясь от фашистов, укрылись жители селенья Аджимушкай и горожане, не успевшие эвакуироваться на Таманский берег. Сюда же, продолжая оказывать сопротивление врагу, спустились воины частей, отрезанных противником от переправ через пролив, создав в каменоломнях подземный гарнизон.

Гитлеровцы окружили каменоломни. Началась длительная осада, продолжавшаяся несколько месяцев.

Надписи на стенах катакомб запечатлели массовый героизм советских людей.

Сохранились также записки молодого коммуниста, подпись которого трудно было разобрать.

Блокнот чудом уцелел в планшете, предохранившем его листы от сырости и тлена, а человека, который заносил в этот блокнот свои мысли и чувства, уже нет в живых.

Но нетленная душа советского воина, до последней минуты верившего в победу, живет на страницах этих записок. Они запечатлели незабываемую картину героической борьбы, которую вели здесь, в этих каменоломнях, советские люди.

Трудно переоценить скупые, искренние и правдивые слова исповеди, идущей из глубины сердца простого советского человека.

В некоторых местах это последнее слово большевика подымается до трагического пафоса, звучит как гимн советскому духу, советскому мужеству, советскому патриотизму.

В той копии записок, которую я получил в прокуратуре Отдельной Приморской армии, отпечатанной и заверенной для Комиссии по расследованию злодеяний немецко-фашистских оккупантов в селе Аджимушкай под Керчью, подпись автора записок А. Сериков.

Дневник стал основой этой небольшой повести, в которой я стремился сохранить язык и стиль автора и в то же время придать запискам ту. композиционную стройность, какая требуется для произведения документально-художественного.

7 мая 1942 года.

Весна в полном разгаре, светит солнце, самая пора приступить к севу. Но нет, рано торжествовать победу: противник внезапно перешел в контрнаступление, у него огромное численное превос– | ходство. В штабе батальона меня несколько удивило спокойствие комбата. Он обычным голосом отдавал приказания. Увидев меня, улыбнулся.

– Ну, Александр, подойдите поближе. Расскажите, какое положение в роте.

Я коротко проинформировал его.

– Ложитесь отдыхать. Сейчас девять часов. В два часа ночи пойдете в разведку!

Я лег, но спать нельзя было – мешал шум снарядов, мин, бомб, винтовочной стрельбы. Я хорошо знал местность и расположение противника. Вот почему, видимо, комбат вызвал меня для разведки. Но какая цель поиска? Я долго думал об этом-и не заметил, как уснул. Вдруг-слышу-кто-то толкнул меня. Я приподнялся. На меня смотрел комбат.

– Время! – сказал он.

Я быстро стряхнул с себя остатки сна и через несколько минут вместе с лейтенантом Котенко, лейтенантом Филипповым и воентехником Трибуниным был готов выполнить задание.

Володя Котенко, переводчик разведывательного отдела, на войну пошел прямо с университетской скамьи. Филиппов, командир взвода, кадровый офицер, по возрасту одних лет с Володей, но выглядит гораздо старше-. Трибунин – сапер из запаса. До войны был производителем работ. На вид ему лет тридцать пять, шутник и балагур, с редкими, совсем выцветшими бровями и ресницами.

Ночь ветреная, холодная, темная, лишь изредка небо освещается ракетами. Задача состоит в том, чтобы разведать путь в каменоломни.

Ползем тихо, – по-пластунски. Незаметно прокрались к домику.

Слышим метрах в пяти разговор. Пытаемся обойти справа-нас заметили, открыли огонь. Забираем еще правее-опять огонь, ракеты. Дальше в этом направлении двигаться нельзя, ползем влево.

С трудом выяснили, что в каменоломнях и в примыкающем к ним селе Аджимушкай немцев нет.

Обратно ползем также по-пластунски. Но отчего отстает Володя? Оказывается, он ранен и ничего не сказал об этом. Мы перевязали его. Перевязочный пакет ему еще вчера дала Шура. Под конец он уже совсем не мог двигаться, и мы принесли его на себе.

На дворе светало. Утро предвещало хороший день. Володю отнесли в госпиталь. Доложили комбату о выполнении задания.

15 мая.

Наши солдаты с боем захватили каменоломни. Но фашисты окружили нас. В церкви у них огневая точка. Селение почти полностью занято противником. Почти в каждом доме автоматчики, трудно пробираться за водой, но жизнь идет своим чередом.

В катакомбах говор сливается в сплошной шум. Кажется, что под землей настоящий город. Я решил пройти вглубь и лучше рассмотреть расположение ходов.

В ходах и штольнях укрылись мирные жители. Я завязал разговор с одной семьей. Спрашиваю:

– Откуда?

Женщина лет тридцати пяти, светловолосая, в ватном пиджаке, ответила, что она служила на заводе Войкова, муж в Красной Армии. У нее трое ребятишек, старшему одиннадцатый год. В запасе ничего нет. Есть, правда, немного кукурузы, но нет воды, поэтому сидят голодные.

Девочка четырех лет протянула ручку к матери и попросила воды.

– Нету, детка! Скоро принесут.

Я достал кусок хлеба из кармана и разделил между детьми.

Возвращался к себе взволнованный. На обратном пути меня встретил комбат. По лицу его пробегал румянец. Было странно, что этот всегда спокойный коренастый человек не мог справиться со своим волнением.

– Я не могу видеть страданий детей! – вздохнул он и рассказал о своем детстве.

До революции его семья жила в крайней бедности. С самого раннего возраста приходилось работать у кустаря. Но времена изменились, жизнь потекла по-иному. Семнадцатилетним юношей Панов поступил на завод "Красный пролетарий", стал чувствовать себя хозяином огромного производства. Женился, обзавелся семьей. В последнее время он был директором МТС.

– Я очень люблю своих дочурок. Как они там живут? – задумчиво сказал он.

18 мая.

Всю ночь вели усиленную перестрелку: Воду брали с трудом.

Метрах в двухстах от колодца находится минометная батарея противника. Фашисты ведут огонь по колодцу. Положение гражданкого населения тяжелое. Хлеба нет, воды нет, дети плачут. Бедйые матери с трудом успокаивают детишек.

Надо пойти в госпиталь проведать Володю. Отправился к нему.

На третьей кровати от выхода лежит Володя. Увидев меня, он слегка приподнялся на локте.

– Сашенька, жив, дружок?

Первый вопрос был о Шуре. Я ответил, что она здесь, живег в катакомбах с гражданским населением, лечит больных. Он благодарил за внимание.

– А как с питанием? – спросил он, и на лбу его, у переносья, показались знакомые морщинки.

– Пока неплохо. Правда, воды не хватает, но это все временно.

Я скрыл от него, чего стоила нам вода.

Время приближалось к полудню. Нужно было спешить. Мне предстояло вести в бой людей, чтобы отбить колодец. К атаке уже все было подготовлено. Простившись с Володей, иду в подразделение. План атаки давно продуман. В ожидании сигнала вылезаю во двор, просматриваю местность.

В ста метрах от колодца стоят два фашистских танка. Приказываю противотанковому расчету их уничтожить. Грянули выстрелы – один танк загорелся, другой повернул вспять. Слышу голос комбата: сигнал к общей атаке. Крепче сжимаю автомат, встаю во весь рост, кричу:

– За мной, товарищи! За Родину, в атаку!

Еще сильнее загремели выстрелы. Все кругом покрылось дьи мом. Из-за памятника два вражеских автоматчика ведут огонь по нашим бойцам. Падаю на землю, даю две очереди. Свалились.

А Филиппов на правом фланге уже пробрался вперед. Кричит что-то своим бойцам, Слева в лощине снова показался фашистский танк. С испугу, видно, забыл, что у него пулемет, – режет прямой наводкой по одиночным целям. Приказываю уничтожить очумелый танк. Он, видимо, разгадал мой замысел, удрал за церковь.

Оставив боевое охранение в захваченных домиках, велел остальным бойцам вернуться в катакомбы. Убито около пятидесяти фашистов. Несколько десятков ранено.

У входа в катакомбы меня встретил комбат, крепко пожал руку.

– Спасибо, Александр! Я видел, как от твоей очереди вверх ногами летели фашисты. Рад за тебя, что ты жив.

Мне было неудобно перед своими товарищами, и я слегка покраснел. Ведь они не хуже меня били бандитов, особенно лейтенант Филиппов.

Итак, сегодня вода есть. Все в порядке! В катакомбах играет патефон, поют бойцы. На радостях решили даже показать кинокартину "Свинарка и пастух".

19 мая.

Боевое охранение всю ночь не давало покоя противнику. На помощь бойцам вышло еще несколько групп. Удерживаем колодец.

24 мая.

Противник потеснил наше боевое охранение. Пришлось вернуться в катакомбы. Вражеское кольцо сжимается вокруг нас.

День и ночь перестрелка. Фашисты, видимо, решили взорвать катакомбы. Слышно, как на поверхности идет подготовка к взрыву.

Стучат, сверлят, копают.

25 мая.

Со мною завтракал лейтенант Филиппов. Поели, а воды нет. Он взглянул на меня, сказал порывисто,

– Саша, воды хочешь?

Я говорю!

– Ну, еще бы! Не меньше двух стаканов выпил бы. Но об этом давай не думать,

Он взглянул на часы.

– Да. Мы, брат, с тобой сегодня немножко рано позавтракали. Еще четырех нет. Всегда темно. Не знаешь, день или ночь. А за водой сходить следовало бы. Пойдем, что ли?

Я согласился, как вдруг послышались крики. Мы побежали на шум. Катакомбы полны отравляющим дымом. Бедные детишки кричат, зовут на помощь матерей. Матери лежат с разорванными на груди рубахами. Кровь льется изо рта.

За дымом ничего нельзя разобрать. Мы с Филипповым тоже без противогазов. Вытаскиваю двоих детишек к выходу, но поздно – дети умерли на моих руках. Чувствую, что задыхаюсь, теряю сознание, падаю. Кто-то поднял и потащил к выходу. Пришел в себя. Подали противогаз. Надо помогать женщинам, старикам, детям.

Белокурая женщина лет двадцати четырех лежала вверх лицом на полу. Я приподнял ее и чуть было не вскрикнул. Это была Шура. Она, не приходя в сознание, скончалась на моих руках. До последнего своего дыхания она оказывала помощь гражданскому населению.

Сейчас особенно требуется вода, чтобы намочить марлю и через нее дышать, но воды нет. Нескольких человек вытащили поближе к выходу, но и тут тоже полно газа. Пробираюсь к центральному выходу. Думаю, там меньше газа, но это только предположение. Наоборот, здесь более крупные отверстия и потому газа больше.

25 мая.

Прошло шесть часов, а нас все душат и душат. По всем ходам много трупов. Смерть так близка, что ее чувствует каждый. Но что это? Я слышу поют «Интернационал». Вижу – стоят четыре девушки. Обнявшись, поют пролетарский гимн, затем все четверо падают.

Фашистская мразь! Посмотри на умирающих: они не просят пощады, не становятся на колени, предпочитая смерть рабству.

26 мая.

Эту ночь запомнят все оставшиеся в живых. Там и тут группы людей на все лады обсуждают газовую атаку. Комбат сохраняет, как всегда, спокойствие. Это настоящий большевик. И в самом деде – жизнь должна идти своим чередом, никто не имеет права хныкать. Аркадий Павлович, как мы зачастую называем своего комбата, никогда не унывает и такой порядок завел во всем батальоне.

Надо учесть живых, похоронить погибших. В восемь часов утра противник снова начал пускать газ, очевидно более слабой концентрации. На этот раз меньше смертельных случаев.

Наперекор врагу стараемся преодолеть трудности. По мере углубления в катакомбы воздух делается холоднее и влажнее.

Можно сосать влажный камень. Из камней делаем подставки, чтобы достать до потолка, где влаги больше. Придумываем различные способы утоления жажды. Пробиваем далеко в глубь камня дырочку и с силой втягиваем в себя воздух. Вместе с воздухом в распыленном состоянии попадаются капли воды. В двадцать – тридцать минут можно таким способом утолить жажду. Вряд ли приходилось так добывать воду первобытному человеку! Но в наших условиях и это хорошо.

Все, что только может придумать деятельный человеческий ум, придумываем. Борьба за жизнь не прекращается ни на минуту.

Нас пронизывает дух борьбы, уверенность в своих силах и надежда, что мы выйдем на поверхность для расплаты с врагом.

28 мая.

Целый день хоронили боевых товарищей. За кровь наших золотых людей фашисты жестоко поплатятся, В кармане гимнастерки рядового бойца Чебаненко Степана Титовича нашел записку:

"Большевикам и ко всем народам СССР. Я небольшой важности человек. Я только коммунист-большевик и гражданин СССР.

И если я умер, так пусть помнят и никогда не забывают наши дети, братья, сестры и родные, что эта смерть была борьбой за коммунизм, за дело рабочих и крестьян… Война жестока и еще не кончилась. А все-таки мы победим!"

29 мая.

Сегодня снова газ с одиннадцати часов утра. У нас теперь имеется газоубежище. Главная трудность в том, чтобы приготовить кушанье. Готовить без воды нельзя, К колодцу совсем нет доступа, закрыты почти все амбразуры. Однако сложа руки умирать не приходится. Ведем организованную борьбу за воду. Более здоровые сосут влажные камни. Сегодня разведчики нашли одно место, где капает вода. Это большое дело. Это означает, что больные и раненые могут получать в сутки по сто граммов воды.

31 мая.

На камне в раздумье заснул. Проспал три часа. Замерз. Решил поспешить в газоубежище. Тут немного теплее. Как хочется пить!

В кармане оказалось немножко сахару. Можно полакомиться и затем ждать до завтрашнего обеда. Вчера наш повар Василий Петрович расчувствовался и положил мне лишний кусочек мяса. Я рассердился на него.

Он оправдывался.

1 июня

Положение с водой тяжелое. Сегодня радостное событие. Разведчики с боем достали сорок ведер воды, она разошлась по госпиталю, но часть все-таки пошла на кухню, и сегодня ждем каши.

Роем подземный коридор к колодцу. Работа идет день и ночь.

Уже прорыт ход – метров десять.

10 июня.

Фашисты узнали, что мы роем подземный коридор к колодцу.

Забросали колодец крупными камнями и песком, взорвали наш подземный ход. Убито несколько саперов, контужен воентехник Трибунин.

11 июня.

Итак, первая надежда получить воду подземным способом окончилась неудачей. И все же коммунисты не хнычут. Жизнь свою так просто не отдают. Коммунисты могут отдать жизнь только на поле битвы, да и то очень дорогой ценой. Мы здесь тоже должны высоко ценить свою жизнь и быть готовыми в любую минуту по приказу выйти на поверхность.

1 июля.

Вот и лето в разгаре. На дворе, наверное, тепло. Светит солнце. Хочется взглянуть хоть одним глазом на летнее утро и подышать чистым воздухом.

3 июля.

Чувствуется упадок сил. Стал сильно кашлять. Температура до сорока. Противник продолжает применять газы. Воды нет. Уснул на камне. Приснилась жена. Стоит поодаль, улыбается, глядит на меня затуманенным взглядом… Проснулся. Эх, мать честная! Попрежнему мрак, хо-лод, сырость. Но это только первое ощущение предательски ослабевшего тела. Тотчас рождается мысль. Она, как электрический ток, напрягает меня всего: "Выстоять!" Вспомнил слова Островского: "Болезнь научила меня искусству сопротивления. Ничто не может сломить волю большевика. Я не могу и^ не имею права сдаваться. Мое поведение-не мое личное дело!"

Так, кажется, говорил он. Моя жизнь тоже не принадлежит мне.

Она нужна Родине, партии. Стараюсь больше ходить, чтобы не слечь в госпиталь. Глубокая вера в победу не оставляет меня. Она придает силы. Извлек из внутреннего кармана ватной телогрейки записку Чебаненко. При свете керосинового фонаря с усилием прочел золотые слова: "А все-таки мы победим!" Так умирают коммунисты!

4 июля.

Большая радость. Вечером пришел в штаб воентехник Трибунин. Он долго говорил с комбатом, и мне было слышно, как он сказал:

– Та ей-богу, будет вода!

Какая вода, откуда, я не расслышал.

5 июля.

Оказывается, Трибунин, слегка оправившись после контузии, взялся дорыть заброшенный ход к наружному колодцу и достать воду. Вновь застучали кирки, заработали лопаты, хотя уже нет надежды, что будет вода.

7 июля.

Что получилось с колодцем! Фашисты его сначала забросали досками, колесами от повозок, большими камнями и песком, но в глубине он был свободен. Трибунин на этом построил свой расчет.

Дойдя до колодца подземным ходом, он сегодня пробил дырку в стенке колодца и убедился, что воду брать можно. Тихонько набрал он ведро воды и впервые пил сам со своими саперами без всякой нормы. А потом Трибунин принес полное ведро в штаб отряда. Вода! Вода! Стучат кружки. Чокаются, пьют. Комбат подал мне кружку холодной, чистой воды и шепотом сказал:

– Пей, Саша, это уже наша вода!

Не знаю, как я ее пил, но мне казалось, будто никогда еще такого напитка не пил в жизни. К утру вода была в госпитале. Выдавали по двести граммов. Сколько радости! Застучали, зазвенели котлы. Сегодня уже в запасе сто тридцать ведер. Это неслыханная ценность!.."

На этом обрывается дневник.

Погиб автор дневника, но слово молодого коммуниста продолжает жить как памятник бессмертия советским людям, -

1944

ШКОЛА МУЖЕСТВА

Добирался я на Мысхако морем. Другого сообщения тогда не было.

От пристани катер отвалил вечером. Весь путь к Малой земле лежал через минированные воды и под артиллерийским огнем.

В полночь показались очертания высокого скалистого берега.

Катер не подошел к нему вплотную. Тут не было причала. Мы прыгнули в воду и по камням взобрались на узкую полоску суши.

В это время начала бить неприятельская артиллерия. Все знали, что этот налет продлится несколько минут, затем будет передышка. Люди затаились.

Кончился артиллерийский обстрел, и все снова ожило. Луна осветила подножие горы и вырытые в ней землянки, в которых были размещены временные "портовые учреждения".

Я нашел себе попутчика на командный пункт 176-й дивизии. Им оказался связист штаба боец Ищенко. Мы пошли – и сразу начался сильный дождь и артиллерийский обстрел. Пришлось несколько раз ложиться в грязь.

– Вот попал, – сказал я.

– Ничего, – ответил красноармеец. – Это не то, что было в апреле. Тогда на этом клочке земли не было такого места, куда бы не угодил осколок вражеской бомбы или снаряда…

Попутчик довел меня до землянки начальника штаба дивизии полковника В. Гладкова.

Землянка, в которую я вошел, была тесна, темна. Слабый свет чадящей гильзы, заменявшей лампу, вырывал из мрака дощатый стол и за ним фигуру полковника с правильными резкими чертами смуглого лица. Густые темные брови нахмурены, губы сжаты. Оказывается, перед моим приходом он читал письмо жены увитого бойца охраны штаба и, видимо, еще весь был во власти этого трагического случая, хотя смерть подстерегала здесь на каждом шагу и можно бы душевно очерстветь. Но под суровой внешностью полковника, в чем я вскоре убедился, скрывалось сердце, тяжело воспринимавшее каждую утрату, горе близких и родных погибшего воина.

Полковник поднял на меня тяжелый взгляд. Я представился. Но подойти к нему было нелегко. Подпочвенные воды затопили земляной пол. Ординарец поправил доску над водой. Я подошел и предъявил свое командировочное предписание. Полковник прочел вслух: "Предъявитель сего майор М. Б. Колосов командирован Военным Советом СКФ е 176-ю стрелковую дивизию для писания истории дивизии". Полковник посмотрел на меня и на предписании сделал надпись: "Майор М. Б. Колосов прибыл 14. 7. 43 года".

С волнением гляжу теперь на этот потемневший от времени документ и часто вспоминаю Василия Федоровича. Ему я обязан тем, что месяц, проведенный вместе, был насыщен незабываемыми впечатлениями, знакомством с замечательными людьми, участием в боях.

В моих записях, беседах с десантниками, есть рассказы о том, как в самые тяжелые дни боев с ними находился человек, которого все называли душой «малоземельцев» – начальник политотдела 18-й армии Леонид Ильич Брежнев.

И так случилось, что, возвращаясь в Геленджик с того же необорудованного причала, где то и дело рвались неприятельские снаряды, я увидел, как спокойно разговаривал с «портовиками» начальник политотдела армии.

Вдали виднелся небольшой катер. Мы по камням в воде добрались до него. Едва катер отчалил, как от разрывов стали вздыматься каскады вспененной воды. Но Леонид Ильич спокойным голосом заговорил со мной о Малой земле, называя ее ласково "наша маленькая земля". И в тоне его голоса чувствовалась гордость за мужество десантников.

Не думалось тогда, что всего лишь три недели отделяли этот рейс от штурма Новороссийска, когда комбинированным ударом с суши и с моря воины Большой и Малой земли блестяще завершили свой бессмертный подвиг. Девятый километр Новороссийского шоссе стал центром этого события. Там находился наблюдательный пункт командующего 18-й армией генерала К. Н. Леселидзе.

И снова мне довелось видеть начальника политотдела армии, озабоченного ходом боевой операции.

Леонид Ильич сказал, что 393-й батальон морской пехоты под командованием сподвижника Куникова Василия Ботылева захватил Лесную пристань, а рота Райкунова ворвалась в клуб имени Маркова.

Полк Каданчика овладел цементным заводом «Пролетарий».

А на восточной окраине города главная полоса еще не прорвана.

Сумеют ли удержать плацдарм до подхода главных сил?

Внешне он был спокоен, ни одним жестом не выражал своего волнения.

Наконец, главная полоса обороны прорвана. Я сразу же вместе с поэтом Ильёй Сельвинским отправился в батальон Ботылева.

Ботылев оказался москвичом, учился в Рублевской средней школе.

А Райкунов, сын комиссара полка чапаевской дивизии, занимался в драматической студии, хотел быть артистом, но стал храбрым командиром. Его sf" ora решительной атакой захватила клуб.

Вскоре гитлеровцы большими силами перешли в контратаку, моряки отступили. Райкунов узнал, что в клубе остались убитые и раненые. Он сам возглавил атаку и вновь-вышиб из здания противника. И когда начали убирать тела убитых, вдруг раздался голос: "Братишки, я живой". Это был старшина 1-й статьи Пискунов.

Отражая атаку противника, он уничтожил больше десятка гитлеровцев"

16 сентября войска Малой земли соединились с главными силами 18-й армии, и вновь я увидел знакомые лица героев Малой земли. Сколько было радости!

В этот день я вернулся на НП армии и увидел свежий номер «Правды», доставляемой сюда самолетом. На первой полосе – сообщение Совинформбюро о славной победе советских войск. Обнародованы имена героев штурма и освобождения Новороссийска.

Названы командиры соединений и частей, особо отличившихся в боях. А на третьей полосе мой очерк, озаглавленный «Мысхако».

Конечно, я отдавал себе отчет в том, что «Правда» отвела ему три больших столбца, признавая важность темы.

Вот что я писал в том очерке:

"…Есть Малая земля на самом правом фланге советских войск, где-то у Баренцева моря, и только что великолепно завершила свою славную историю другая Малая земля – на самом левом фланге советско-германского фронта около Новороссийска – пространство меньше тридцати квадратных километров".

Вообразите двух крайнефланговых часовых, разделенных расстоянием в несколько тысяч километров. В то время как один еще одет в зимнюю форму, другой уже шагает в летней. Это не мешало им вести оживленную переписку. Пройдет несколько лет, и посетитель будущего музея обороны Черноморья с волнением прочитает письма малоземельцев. Он найдет в них описание трудностей ведения войны в исключительно тяжелых условиях и трогательные заверения в том, что, несмотря на все трудности, обе земли будут стоять до конца, пока не произойдет их слияние с Большой землей.

Со взятием нашими войсками Новороссийска такое слияние произошло, и теперь можно рассказать о героях Мысхако. Гитлеровцы никак не могли понять характер и природу его защитников.

"Заговоренные! – твердили о них фашисты. – Их не берут ни пули, ни снаряды, ни авиабомбы!"

Фашисты на каждого бойца Малой земли истратили по 1250 килограммов смертоносного металла. А всего на Малую землю враг израсходовал одиннадцать эшелонов металла.

Во время самых ожесточенных бомбардировок, когда все вокруг – и воздух, и земля, и горы – "содрогалось от страшного гула, серые клубы дыма застилали все видимое пространство.

Откуда взялась эта земля и как она выглядела? Если вам когдалибо приходилось ехать – по шоссе из Сочи в Новороссийск, вы, очевидно, замечали, как, по мере приближения к городу, небо, земля, море и особенно воздух утрачивают постепенно свою субтропическую прелесть, растительность становится все непригляднее и беднее.

В Кабардинке открывается вид на продолговатую гору с львиной головой, по самый крестец погруженную в море. Она тянется суровым мысом до самого Новороссийска, ограждая порт и город от капризов моря, принимая на себя всю ярость здешних штормов.

Сюда, на этот неприступный с моря мыс, высадился отряд морской пехоты во главе с Героем Советского Союза майором Цезарем Куниковым. Моряки высадились там, где немцы меньше всего этого ожидали, высадились с доставивших их катеров и двинулись добьТвать свое военное счастье. Когда они спустились в балку, начинался мутный и сырой рассвет. Моряки сняли вражеских часовых и, с трудом вытаскивая сапоги из жидкой грязи, взяли направление на домики винсовхоза и городского предместья Станички на берегу Цемесской бухты.

Рабочие винсовхоза, главным образом женщины, и жители Станички радостно встретили своих освободителей. Фашистское командование стало спешно перебрасывать к месту высадки десанта войска, стянуло артиллерию, пробуя вернуть утраченные позиции. Атаки оказались безуспешными, моряки прочно укрепились на мысу. Тогда противник перешел к другой тактике. Пользуясь тем, что в его руках были господствующие над совхозом и Станичкой высоты, он начал беспощадно обстреливать местность, намереваясь артиллерийским огнем уничтожить отважных моряков.

Герои выдержали и это испытание, открыв дорогу новой плеяде русских героев, которые продолжали высаживаться на мыс.

Вскоре тут была создана десантная группа войск. По склонам балок саперы отрыли блиндажи и создали целую систему ходов сообщения. Минеры тщательно заминировали подступы к переднему краю, сделали их непроходимыми на случай контратак противника.

Когда тут стали размещать какое-то подразделение, люди^ в недоумении разводили руками: как здесь воевать?

Кто-то сказал:

– Что же вы хотите? Это вам не Большая земля, это земля Малая. Ясно?

С той поры стали называть вновь отвоеванную землю Малой землей.

Прошла моя первая ночь на Малой земле.

Утром я увидел, как гнездятся десятки блиндажей, вырытых по склону балки, образующих собой как бы улицу. На противоположной стороже была такая же улица. Перпендикулярно балке тянулась дорога от моря к Новороссийску. За дорогой была видна гора, изрытая землянками в четыре яруса. Она напоминала многоэтажный дом. Вдали слева виден кусок моря. Время на Малой земле – определяли по часам и по артиллерийским налетам противника.

На границе нашей балки и разрушенного дома – колодец.

Здесь когда-то брали воду для поливки винограда. Колодец обстреливается немцами. Возле него лопаются мины, рвутся снаряды. Воду тут, как правило, берут ночью.

Командир дивизии полковник Бушев выходит из блиндажа, отправляется с адъютантом на наблюдательный пункт. Начальник штаба Гладков спускается в глубину балки и приступает к работе.

Приходят из частей и подразделений. Время от времени тишину нарушают артиллерийские налеты. Воздух сотрясается от орудийной пальбы.