Текст книги "Дневник простака. Случай в гостинице на 44-й улице"

Автор книги: Марк Гиршин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)

Он кричал на меня так, как будто я обманул его надежды. Даже его жена заглянула в кабинет, что случилось. Но он и на нее гаркнул, у нас серьезный разговор, закрой дверь! Я спросил, почему он принял такое горячее участие во мне, раз он связан с «Новой Речью», а отношение редактора ко мне известно. А мне какое дело до его отношения к вам, он взорвался. Вы что, не понимаете, я считаюсь только со своим желанием. А они вас печатать перестанут, я сказал нарочно. Они? Он с деланным удивлением уставился на меня. Да они меня умоляют дать им что-нибудь, вы никак не можете уразуметь, о чем вам толкуют. Не проходит дня, чтоб редактор мне телефон не обрывал, бросил он взгляд на телефон на столе.

Не успел я вернуться домой и войти в номер, как он неожиданно позвонил, и мы, наверное, еще целый час разговаривали. Я не такой уж наивный, чтобы не понимать, его интерес ко мне чем-то вызван, что-то ему от меня надо. Но ларчик может открываться и проще: сатирик что-то читал мое, и ему понравилось. Я уверен, что в редакции эмигрантской газеты он так же мало церемонится, как в ОМО, и вполне мог взять с письменного стола редактора и мои рассказы, когда они там лежали. По поводу своих рассказов он сказал, он получает от известных американцев восторженные письма. Они сами перевели их на английский, чтобы познакомить культурную Америку с его творчеством. А когда я был последний раз в ОМО, мне секретарша приемной жаловалась, что помимо основной работы, начальство заставляет ее переводить рассказы одного эмигранта, вы его знаете. Я тогда не подумал, кто это, а теперь ясно, что сатирик. Эта секретарша когда-то с сочувствием отнеслась ко мне, когда сатирик в полной приемной стал кричать на меня.

А сатирик продолжал, жаль, что вы не понимаете по-английски, я бы вам показал эти письма, мне просто неудобно передавать их содержание, настолько они хвалебны. Когда я сказал, что письма я пойму, это его обрадовало, а, ну, тогда все в порядке, я вас завтра заберу к себе, и вы сами прочитаете. Врет, конечно, никаких писем у него нет. Но с ним не соскучишься. В конце разговора он повторил, что я должен землю носом рыть, но добиться, чтобы меня напечатали. Я ответил, что заниматься такой неприятной работой, как ходить по редакциям, обязан только гений, это его долг перед человечеством. А вы, что, себя гением не считаете, он меня перебил. Я сказал, что нет. А, тогда и разговаривать нам не о чем. И положил трубку.

Я спустился вниз и сел в свое кресло. Толстый дежурный что-то читал за стеклянной перегородкой, а больше в холле никого не было. Этот председатель жюри еще спросил меня, хорошо ли я помню, что произошло в день случая с Вовой, и лечился ли я когда-либо от алкоголизма. Представляю, что Люся написала обо мне. Может быть, даже приложила фото из газеты, где я с бутылкой.

Я вышел на улицу. Людей мало. А машин у обочин больше, чем днем. И в окнах темно. Только в небоскребах вразброс на разных этажах освещенные окна. Перфорационная карта. А внизу, несмотря на ночь, бьют фонтаны.

На перекрестке автомат. Мне вдруг захотелось позвонить кому-нибудь, но некому. Только Рите. Я думал, она уже спит, но она тут же взяла трубку. Я ей все рассказал о суде. Она была довольна и поздравила меня. Даже когда предупредили, что истекает время, она попросила дать ей номер автомата и не уходить, она мне сейчас сама позвонит. Я повесил трубку и стал ждать. Вдруг автомат зазвонил. Это было так необычно! Пустая улица, кое-где снег, сияют под фонарем холодные автоматы, и вдруг один из них звонит. У меня даже ноги замерзли, так долго мы говорили. Она спросила, не растратил ли я ее деньги, она на днях приедет, чтобы положить еще. Когда я спросил, что она делала, когда я позвонил, Рита ответила, смотрела телевизор, опять тот знаменитый актер выступал, что играл сыщика. Это такой артист, она сказала, что если бы я его увидел в этом фильме, я бы упал. Я ответил, что уже видел его, когда Рита пришла со своими друзьями ко мне в номер смотреть телевизор. Ну, так что, она возмутилась, может быть, ты скажешь, что это плохой актер! Она мне объяснила, американцы любят, чтобы о них говорили только хорошее. Когда она работала в салоне красоты, все клиентки поздравляли ее, что она уехала в Америку из такой ужасной страны. Здесь вы не будете голодать, и у вас будет, что надеть на себя. Они уверены, что у нас там до сих пор керосиновые лампы и извозчики. Я им говорила, да, конечно, мне очень повезло. А если бы я призналась, что никогда не видела в глаза даже живого извозчика, меня бы хозяйка ругала, что я не могу удержать клиента. Так что ты еще попал на хорошего судью.

После этого Рита опять стала распрашивать меня о Ноле, почему мы больше не встречаемся. Я ответил. Но Рита сказала, что Нола будет скорее своему фабриканту ноги мыть и воду пить, чем уйдет от него. А посмотреть на нее на улице, такая независимая американка, что хоть куда! Вдруг Рита сказала, что я мог бы сейчас прийти к ней, посмотреть, как она живет. Возьми такси, я тебе верну деньги. Я спросил, почему она не спит. Рита призналась, что выпила три порошка, не может уснуть. Приезжай! Мне было интересно посмотреть, как она живет, но я подумал, что не такие у нас отношении, чтоб бегать друг к другу по ночам, и ответил, что лучше в другой раз. Она сказала, я, наверное, сильно люблю деньги. Я ответил, что нет, зачем они мне? Но она сказала, что сама это знает, она пошутила. Она сейчас примет еще один порошок и попробует уснуть. И положила трубку.

Когда я отошел от автомата, он снова зазвонил. Прошло не мало времени, прежде, чем я сообразил, что это Рита. И пока я возвращался к автомату, он все тоненько звонил, взывая к пустой улице, по которой одни желтые такси, и то очень редко, проезжали. Когда я снял трубку, какой-то мужчина заговорил со мной по-английски. Конечно, я ничего не понял, хотя он говорил очень медленно, как бы с трудом соображая, что ему от меня нужно. Я решил, что он звонит от Риты, потому что опять был слышен телевизор.

Новый день

Утром меня разбудил сатирик. Он звонил снизу, что за дурацкие порядки в моей гостинице, его наверх не пускают. Я был рад, что он приехал, и спустился за ним. Хотелось подискутировать, все равно, о чем, так изголодался в Америке по серьезному собеседнику. Но сатирик был настроен миролюбиво, даже вызвался нажать на ОМО, чтобы они меня продолжали содержать. Он уверен, что я допустил ошибку, не может быть, чтобы ОМО прекратила помощь, а работы не дала. Ведь вы совсем недавно приехали. Я признался, что отказался от их помощи, потому что в ОМО неприятная обстановка. Тогда он опять стал на меня кричать, а мне плевать на обстановку, мне нужны чеки, а не улыбки! Я спросил, а почему Америка должна нас кормить. Он ответил, что Америка всех кормит, кому предоставляет убежище. Я сказал, что убежал потому, что не поладил с директором. При чем тут Америка? Он объяснил, я не поладил не с директором, а с советскими порядками, и мне не оставалось другого выхода. Куда бы ни пошел, всюду встретил бы тоже, потому что я еврей. Я ответил, что у нас в издательстве работали евреи, которые получали все блага, квартиры, премии, потому что они поддакивали директору. Когда суд меня восстановил на работе, директор мне объявил несколько выговоров подряд за то, что я будто бы не справляюсь с работой, после чего было созвано профсоюзное собрание, на котором все меня ругали, а директор сидел, как будто бы он совсем ни при чем, и даже ни разу не выступил, не было необходимости. Собрание приняло решение просить директора освободить меня от работы, и евреи вместе со всеми голосовали за. Только один Маслов, не еврей, против. Так эти евреи лгали, сатирик перебил меня, потому что их заставляла обстановка. А если бы не лгали, с ними поступили бы, как с вами. Вы что, не понимаете! А кто их здесь заставляет лгать, тоже обстановка, я спросил. Где здесь? Вот в этом городе, я показал в окно на мой колодец, где мы сейчас живем. Ну, кто, кто лжет, он стал подступать ко мне, назовите! Мне хотелось сказать, вы, но я сказал только о фото в «Новой Речи», будто я за бутылку готов на любое преступление. Ну, он сейчас без работы, туманно объяснил сатирик, нужно было заручиться поддержкой газеты. Я понял, он имеет в виду того кандидата наук.

Пока мы спорили, прошло много времени, и в моем номере стало так светло, как только может быть, если на дворе ясный день. Мы вышли на улицу. По пути сатирик вдруг вспомнил, что было бы интересно посмотреть место, где все это с Вовой случилось. Я повел его по лестнице наверх, показал вовин номер. Сатирик сказал, что Вове просто не повезло, это, конечно, случайность. Я с самого начала это утверждал, и мы больше не спорили. Ходили по улицам, наконец, он попрощался.

Был уже конец дня, искать где-то работу уже поздно. Я только позвонил по вчерашнему талончику, а вдруг это работа в Центральном парке, где я заполнил анкету. Не знаю, кто со мной говорил, мне показалось, что литературная агентша. Я пожалел, что у меня не было с собой ее адреса, я бы тут же пошел к ней, чтобы проверить, она ли звонила. Потом я решил, надо не полениться, пойти за адресом. Вернулся в гостиницу, а потом к ней. Захватил еще «Дело» с рассказами, на всякий случай. Но дверь ее приемной на тридцатом с небольшим этаже была закрыта. Я стучал много раз, никто не отвечал. Наверное, звонила не она. В коридоре никого не было. И двери других офисов, на которых были написаны номера и названия, были неподвижны как стены. Видно, люди давно ушли. Коридор был длинный, а в конце его нарисованы стрелки, значит, он еще заворачивал. Я уселся на ковре, которым застлан был коридор, и прочел все свои рассказы. Больше всего мне понравился последний, о треугольной комнате, из окна которой видна реклама курильщика с красным ртом, большим, как автомобильное колесо, откуда все время валил настоящий дым.

Вдруг мне пришло в голову написать еще один рассказ, как телефонный автомат звонит ночью на пустой улице. Наконец прохожий берет трубку и выясняется, что кто-то хочет уличить женщину и с пьяным упрямством без конце набирает номер, который написан на клочке бумаги, на ее столике. У меня не было с собой ручки, а то бы я начал писать рассказ у дверей агентши, так я все ясно себе представлял.

Вернулся в гостиницу, сварил концентрат. Я из-за сатирика весь день ничего не ел. Он сказал, что специально приехал вытащить меня к себе. Я подумал, сэкономлю на завтраке. Но когда мы поспорили, он забыл. Что-то буркнул и ушел.

Спустя три дня

Ходил к Гану насчет работы. Он был занят, дал мне сегодняшнюю «Новую Речь», чтоб я не скучал, пока он освободится. Там было сказано, что сатирик приступил к работе над романом, в основу которого положен действительный случай убийства советчиками молодого ученого-эмигранта, еще памятный нашим читателям. Впервые в литературе будут представлены и те, кто воспользовался гостеприимством Америки ей во вред. Это обо мне. И что сатирику согласилась помогать в работе вдова ученого, профессор русской литературы колледжа. Я успел двадцать раз прочитать эту заметку, а Ган все еще уговаривал покупателя. Наконец покупатель ушел, но появились два других. И я просидел битый час, пока Ган не улучил минутку сказать мне, что мне все равно некуда спешить, а он меня не выгоняет. И я остался.

Вдруг он с сияющим выражением обратился ко мне по-английски: «Ну, берите эту метлу и подметайте». Это было так неожиданно, что я не поверил. Неужели он принял меня на работу? А Ган, как ни в чем не бывало, показывает мне на метелочку, прислоненную к ящикам с машинками. Тут же лежал совок. Когда я спросил, что убирать, он опять по-английски ответил, эту комнату. Я невольно ответил тоже по-английски «О’кэй!» и с легкой душой взял его игрушечную метелочку. Подмел и спросил, что дальше. Ган прервал разговор с покупателем, показал ему на меня и сказал, что вот, это тоже эмигрант, как он, но он уже успел приобрести здесь известность, о нем пишут газеты. Выходило, торговля старыми машинками Гана такое процветающее дело, что у него даже подметальщик знаменитость. После этого Ган дал мне тяжелую коробку, счет и адрес и велел отнести. Я был рад выйти на воздух. Адрес я нашел легко. Возвращался не спеша и пришел к концу работы, когда в магазине уже никого не было, кроме Гана. Первые его слова были, я упустил возможность, которая может выпасть человеку один раз в жизни. Я испугался, неужели он решил не брать меня на работу. Но Ган схватил со стола газету. Как вы не понимаете, что после шума, который поднялся вокруг этого дела, любое американское издательство напечатает что бы вы не написали. А вы знаете, сколько они платят! Что правда, то правда, я тоже слышал, что много. Но я был уверен, роман сатирика будет не лучше его рассказов о советских эмигрантах, которые страдали в Союзе потому, что не было синагог ходить молиться, все наврет. А где сам не догадается, Люся поможет. Но, конечно, мне было обидно, что интерес сатирика объяснился так просто, выведать у меня все подробности, как это случилось с Вовой. Как приходил ко мне инспектор с переводчиком, я ему тоже рассказал. Но больше всего жаль, что я потерял оппонента, с которым интересно спорить.

Ган по-английски велел мне следовать за ним. Мы прошли в помещение за магазином, а потом по узкой винтовой лестнице поднялись наверх. Даже на этой лестнице стояли ящики с машинками, и я несколько раз цеплялся плащом, наверное, за гвозди. Ган открыл дверь, и я понял, что это мое будущее жилье. Одна комната, полукруглое окно до самого пола. В коридоре, Ган сказал, есть уборная. Вполне можно жить, если освободить комнату от старья, которое Ган сюда понатаскал. Я спросил, куда мы это денем. Ган сказал, отодвинем к стенке, и как раз освободится место, чтобы поставить кровать. А где роскошная квартира для холостяка, я хотел спросить. Но если честно, эта не хуже моей комнаты в коммуналке, и плюс нет очередей по утрам в уборную, когда переживаешь, что опоздаешь на работу.

Ган присел на ящик, обвел взглядом помещение и неожиданно вспомнил, что когда он приехал в Америку, то хозяин магазина тоже разрешил ему жить в этой комнате. Здесь он провел несколько лет. И постепенно к нему перешел весь бизнес. После этого Ган выжидающе на меня посмотрел. У меня никого нет, он сказал, мы с женой одни. Он мне сам когда-то говорил, что у него сын. Но я не стал ему напоминать, а спросил, что я должен делать. Ган ответил, все. Так вы будете знакомиться с делом. У меня вдруг испортилось настроение, как будто я наяву увидел, как и я состарился на этом складе. Но я все же спросил, сколько буду получать. Ган мне что-то стал объяснять по-английски. Я попросил ответить по-русски. Но Ган возразил, а с клиентами вы тоже будете договариваться по-русски? Привыкайте. Я понял, я от него ничего не добьюсь, и спросил, можно, я буду у него только уборщиком. Только скажите мне ясно, сколько я буду получать. Я так и знал, что из вас ничего не выйдет, раздраженно сказал Ган, я к вам присматривался с первого дня знакомства. Нет, он вдруг закричал, вы мне не подходите! Мне нужен совсем другой человек. И распахнул передо мной дверь на лестницу. Я никогда еще не видел его в таком состоянии. У человека ни цента за душой, ему предлагают войти в бизнес на сотни тысяч, а он отказывается, не мог Ган успокоиться. Да вы знаете, что если бы я поместил объявление в газете с таким предложением, то перед моим магазином выстроилась бы огромная очередь. Вот вам за ваши сегодняшние труды, и до свиданья, мне еще нужно работать. Я не успел опомниться, как оказался на улице. Видно, я до глубины души обидел Гана, если он настолько потерял голову, что дал мне эти несколько долларов. Но спасибо и на этом.

Когда я вернулся домой, кто-то позвонил. Я обрадовался, может быть, Ган передумал, но это была владелица пляжа. Она сказала, что знает обо мне все из газеты. Я решил, сейчас начнет ругать. Но оказалось, у нее ко мне просьба. Если я увижу редактора «Новой Речи», передать от нее привет. Он меня должен помнить, нас познакомили в одном доме. Передайте, я не пропускаю ни одной строчки в его газете, очень интересно. Мне стало смешно. Если эта постоянная читательница газеты решила дать мне поручение к редактору, то можно себе представить, какая у нее каша в голове.

План у меня такой, уложу чемодан, а потом спущусь в вестибюль посидеть напоследок в своем кресле. А потом уйду. Переночую хотя бы в той гостинице, где был с Ритой, а утром буду думать, что и как. Когда тебя прижмет, то обязательно что-нибудь найдешь. Вынул из тумбочки папку «Дело» с рассказами, чтоб не забыть.

Сделал открытие. Я всегда был уверен, что в том кресле в дальнем углу вестибюля, где я люблю сидеть, дежурный меня не видит, и чувствовал себя здесь, как дома. А сегодня оказалось, что я разыгрывал для начальства бесплатный спектакль, потому что над дежурным установлено в потолке зеркало, и в нем отражается вестибюль со всем его содержимым. А я увидел это зеркало, когда надо уходить из гостиницы. Едва я уселся, толстый дежурный позвал меня.

Дежурный сказал, мне звонят, и протянул в окошко трубку. Это была Рита. Она обрадовалась, что я еще в гостинице и сказала, чтоб я никуда не уходил, ждал ее. Я сел ждать.

Наконец она появилась. Я еле ее дождался, пора было уходить, скоро вечер. Рита удивилась, что такое, Алик, ты уже меня выгоняешь? Пойдем поговорим. Пока мы ждали лифта, она мне все рассказала. Она открыла салон красоты. Пока это будет не люкс, но потом она развернется. Там же при салоне можно жить, мне будет выгодно и ей. Мне стало смешно. Я же не парикмахер, что я буду там делать? Что ты говоришь, она возмутилась, а мыть полы, а драить зеркала и фены. А передвинуть хотя бы одно кресло, ты знаешь, сколько оно весит? Что такое, Алик, с заметным кокетством сказала Рита, ты уже хочешь, чтоб я надорвалась, и у меня никогда не было ребенка! Я сказал, уборщиком пожалуйста, с этой работой я справлюсь. Она спросила, есть ли у меня бананы, закурила и стала есть.

– Алик, – вдруг сказала Рита, – ты бы не мог попросить у своей миллионерши немного денег на салон, моих может не хватить. Я ответил, она не даст, и я не буду просить. Этот ответ неожиданно развеселил Риту. Не даст? Что ты говоришь, я ей покажу одну вещь, так она даст столько, что тебе не снилось! Я удивился, какую вещь. Рита объяснила, пленка Нолы почему-то оказалась у нее, она сама не знает, как это случилось. Ах, вот что, я сказал, так слушай. Если ты сейчас же не положишь на стол эту пленку, которую взяла из конверта с фото, когда ночевала у меня, то я ни минуты больше здесь с тобой не останусь. Ей стало неловко. А что такое, Алик, с каких это пор она стала для тебе такая хорошая? Я сказал, не в этом дело, но ее уже раз ограбил родной дядя, довольно мучить женщину.

Рита неохотно согласилась, ладно, раз ты ее так жалеешь. В крайнем случае я открою салон на два кресла, тех денег, что я положила в банк на твое имя, на подержанное оборудование хватит. На мой вопрос, кто будет работать на втором кресле, она ответила, что я. Она меня научит. Что ты смеешься, она стала меня убеждать, я же тоже сначала работала уборщицей в салоне и присматривалась, как они причесывают. А потом они меня даже не хотели отпускать. Но ты, кажется, закончила институт красоты в Москве, я напомнил. Алик, Рита сказала, не будь злопамятный.

Она позвонила дежурному, что выгонять меня ночью на улицу это дискриминэйшен, и я уйду утром. Я сказал, ей все равно нельзя оставаться в этой гостинице, опять ее будут искать. Рита ответила, что если этот подонок посмеет появиться, она ему глаза выцарапает. Он у нее украл деньги, которые она опять собрала и хотела добавить к тем, что уже лежат на моей банковской книжке, и уже два дня, как исчез. И сегодня выяснилось, что он не заплатил за квартиру еще за прошлый месяц. Ее пришли выселять.

Теперь я заканчиваю эту запись, а Рита приняла таблетки от головной боли, высыпала на ладонь из флакона целую кучу, забросила в рот и легла. Когда-то я описывал семейную сцену: я сижу за столом пишу дневник, а за моей спиной лежит Нола. Никогда бы не пришло в голову, что это будет Рита.

Вдруг зазвонил телефон. У меня сразу упало настроение. Это был дежурный, но нетрудно было догадаться, что он звонит насчет Риты. Она тут же проснулась и взяла трубку. Она мне объяснила, что ей нужно на пару минут спуститься вниз, она сейчас вернется. Ее не было час или полтора, но я даже не пошел узнать в чем дело, был уверен, опять этот в кожаной курточке пришел за ней. Так оно и было. Рита вернулась и сказала, что ей надо еще пожить на той квартире, ее знакомый обещал заплатить за прошлый месяц, А с деньгами, которые он у нее украл, он, мол, оказался не виноват и обещал ей все вернуть. Алик, ты сам видишь, Рита сказала, того, что я насобирала, хватит только на сарай, а не на салон красоты. Надо еще подсобрать. Она очень спешила и тут же убежала. После ее ухода я спохватился, что Рита не отдала фотопленки.

Потушил электричество, но красный свет из противоположного окна освещает бумагу и стол. Но теперь я знаю, что это пожарный фонарь над запасным входом, я не поленился вчера добраться до него по лабиринтам гостиницы. При этом свете написал Маслову несколько слов.

Уже утро. Рита сказала, что через час она будет дома, чтоб я ей позвонил. Она мне даст адрес, куда подать заявление, что не на что жить, у нее записан. Там мне назначат пособие по бедности. И я даже буду получать больше, чем у себя в издательстве. За счет налогов литагентши. А когда Рита откроет салон, я перейду к ней. Рита даже призналась, Алик, я тебя только одного имею за человека во всей Америке. Не потеряй только мою банковскую книжку. Через месяц-два я сниму помещение под салон, и все полопаются от зависти, как мы будем жить.

Я уже решил, я соглашусь. Рита мне даже больше подходит, чем Нола. Потому что не такой уж я завидный мужчина, Нола откровенно намекала. Для меня важна моральная сторона.

А с Ритой мы сходимся во мнении о таких, как сатирик, Рита говорит, они не хотят работать, а на трудягах, как она, они выезжают.

И она хозяйственная. Увидела, у меня на полу валяется бумажка на пять долларов, что мне дала черная в лифе, тут же велела спрятать, не потеряй, это кредит, тебе вернут деньги.

Заберу. Зачем он мне, раз мы с Ритой договорились.

ОКОНЧАНИЕ

А насчет пособия по бедности, то не очень я Рите верю. Какой я бедный? И даже если подать на пособие, то когда еще получишь. А где завтра спать? И вообще, бедность – это когда полки в магазинах пустые, а здесь они гнутся от товаров.

Надо пока поработать у Гана. Черт с ним, притерплюсь. Буду делать, что скажет, не только уборку. Даст же он мне какие-то деньги, не голодать же в его мансарде.

А она у него, если подумать, не хуже моей коммуналки. Огромное зеркальное окно до самого пола. Плюс нет очередей в уборную по утрам, когда переживаешь, что опоздаешь на работу.

Что тут думать, Александр Батькович? Будешь независимым человеком, почти как американец.

Сейчас заплачу дежурному за последние сутки и получу расписку, что билл оплачен полностью.

И через полчаса я у Гана.

«Бай-бай», «Делавары»!