Текст книги "Поиграй со мной в любовь"

Автор книги: Мария Жукова-Гладкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Я взяла куриных окорочков, макароны, которые оказались в два раза дешевле картошки, помидоры, огурцы, йогурт, молоко, манную и гречневую крупу. На кассе мне чуть не сделалось дурно. Интересно, здесь есть дешевые рынки и маленькие магазинчики, где продавцы знают всех покупателей? Или здесь только сетевая торговля?

Когда я вернулась в квартиру, там уже находилась Нина Петровна собственной персоной. Она, отдать ей должное, привезла нам еду.

– Ничего, все сгодится, – сказала Костина теща после того, как осмотрела мои покупки.

Оказалось, что моей маме придется возвращаться в эту квартиру ночевать, и тут завтракать и ужинать, так что еда в любом случае нужна. В Питере полно круглосуточных магазинов, но мама привыкла ложиться рано, да и уставать она будет сильно. Лучше, если я после операции еще закуплю круп и молока длительного хранения. У нас в городе такое вообще не продавали. У нас молоко покупали у тех, кто держал своих коров. Хотя оно предлагалось и в магазинах – но из ближайших фермерских хозяйств.

– Ничего, разберетесь, – махнула рукой Нина Петровна.

Она сообщила, что заедет за нами сама утром и отвезет в больницу, где нам с Настенькой нужно быть к девяти утра. Возможно, операцию сделают уже завтра, хотя вероятнее всего – послезавтра. Все уже оплачено. Мне она вручила целый пакет фотографий и распечатанный на принтере текст, потом нам с мамой были выданы мобильные телефоны, мне – Ларискин с выходом в Интернет, что меня очень обрадовало. Нина Петровна сама ввела нужные номера – свой, Аленин, Костин, мамин, а маме – мой, показала, как пользоваться, маме вручила инструкцию, так как для нее телефон купили сегодня. К моему инструкции не было.

– Может, найдешь где-то в квартире.

– А зарядное устройство откуда?

– Его отдельно можно купить.

Я не стала спрашивать, как у этой семейки оказался Ларисин телефон. Я не спрашивала, откуда у них на руках ее документы и даже ее рецепты, по которым мне предстояло учиться готовить.

Нина Петровна еще долго меня инструктировала (я в это время готовила ужин), Настеньку кормила мама, потом мы с мамой ели, Нина Петровна только пила кофе.

Женщины на фотографиях меня откровенно поразили. Забегая вперед, скажу, что окружение Ларисы еще больше поразило меня на видео. Все они явно уделяли немало времени своей внешности, регулярно посещали парикмахера и маникюршу, одевались стильно и носили невероятно дорогие (для меня) аксессуары. Но мне не хотелось так одеваться – я знала, что буду некомфортно чувствовать себя в подобных нарядах, мне не хотелось иметь длинные ногти – это неудобно, и мне не нравились блестящие волосы – не естественным блеском (естественный блеск мне, конечно, нравится), а после применения какого-то искусственного состава.

– Слава до сих пор в больнице? – уточнила я.

– Ну конечно. Правда, уже руководит делами. К нему подчиненные приезжают. Все безумно счастливы, что он выкарабкался. Хотя как знать… Непонятно, что он помнит, а что не помнит.

– А как я попаду в его квартиру? Ключи у кого? Или они остались при нем после аварии?

«Почему у вас-то ключей нет? И неужели при Ларисе было все то, что есть у вас?!»

Я готова была поверить в то, что при ней были документы. Но не полный же набор! И я очень сомневалась, что она возила с собой рецепты блюд, которые любила готовить.

Значит, кто-то сменил замки? После того как эта семейка успела побывать в квартире? Например, замки могли сменить по просьбе Славы. Какое-то его доверенное лицо. И теперь этой компании в квартиру не попасть.

Или ключей Ларисы у них не было, а имелся дубликат. Сделали слепок, пока Лариса, например, находилась в нирване, – потом по нему ключи.

– Насчет того, что при Славе осталось, я не знаю. Нет, документы вроде бы были. Машина не горела. Ключи точно есть у домработницы.

– У Ларисы была домработница?

– А что тебя так удивило? – странно посмотрела на меня Нина Петровна. – Ну не сама же она квартиру убирала? И я не сама убираю. Да, готовила Лариска сама, потому что любила это дело и ей требовалось себя чем-то занять. Но полы мыть? Маникюр портить?

Взгляд Нины Петровны невольно упал на мои руки, и она закатила глаза.

– Домработница может понять, что я не Лариса.

– А мы тебе за что платим, а? – заорала Нина Петровна.

Настенька аж подпрыгнула на руках у бабушки.

– Почему вы кричите на мою маму? – спросил ребенок.

Но Нина Петровна очень быстро взяла себя в руки, а мама унесла Настеньку в комнату, чтобы чем-то ее там занять. Игрушки мы, конечно, с собой взяли.

– Домработница Лариску почти не видела, – спокойно пояснила Нина Петровна. – Лариска предпочитала, чтобы она убиралась в ее отсутствие. Да и домработница, похоже, хозяйку не жаловала.

– Имела виды на Славу?

– Она ему в матери годится. Но он ей доверяет. Это какая-то подруга его матери, которая в новые времена может работать только в услужении, потому что ее кандидатская диссертация о каких-то тычинках и пестиках или чем-то подобном никому не нужна.

– Она биолог?

– Может, и зоолог. Не помню. Но точно не вирусами занималась.

– А вирусы тут при чем? – не поняла я.

– Вирусы – это перспективно. Только, конечно, смотря какие вирусы. На некоторых люди миллионы делают, и не рублей. Но тебе не нужно этим забивать голову. Насчет ключей не беспокойся. Тебе не об этом надо беспокоиться. Кстати, если в какой-то ситуации не знаешь, что делать, начинай орать. Лариска из всех щекотливых ситуаций всегда выпутывалась, потому что устраивала скандал, и все хотели, чтобы она побыстрее от них отстала, прекратила вопить, топать ногами. На каждую реплику оппонента она выдавала десять. Не слушала то, что ей говорят. Ее мнение было единственным верным. Всегда. Авторитетов для нее не существовало. Большинству было проще с ней согласиться. Другие просто разворачивались и уходили. Но перекричать Лариску было невозможно. И переспорить невозможно.

– Что делали вы?

– Уходила. А Алена моя пару раз горло срывала, лечилась потом, так как говорить могла только шепотом. А Лариске – хоть бы хны. Глотка у нее была луженая. Ей бы петь с такой глоткой, но слон на ухо наступил, причем капитально.

– А на митингах выступать не пробовала? – мне вспомнился отец Настеньки. Вот будет забавно, если я с ним в Питере встречусь!

– Политика ее не интересовала. Признаться, я вообще не знаю, что Лариску интересовало, кроме мужиков. То есть еда и мужики – и все. По крайней мере, в те годы, которые я ее знала.

– Но у нее есть какое-то образование?

– Она работать пошла сразу же после школы. В шестнадцать лет. Тебе Костя рассказал, что у нее отец погиб? С деньгами было туго. Матери нужно было помогать. Потом мать еще и заболела. Но тут она Славку встретила – в восемнадцать. Правда, тогда ему до миллионов было еще очень далеко. Да и женщинами он как-то не особо интересовался – в сравнении с моим зятьком. А Лариска его чем-то зацепила. Поженились, когда ей было девятнадцать, а ему двадцать восемь. Вместе стали бороться за существование. В общем, ей не до учебы было. Поэтому ты своими знаниями особо не светись. Лариска книг не читала.

– Так мне что, теперь не читать?

– Читай, не привлекая внимания. Ты же большую часть времени будешь дома одна. И вообще можешь сказать, что пристрастилась к чтению в клинике. Делать тебе там было нечего… Так, что у тебя с иностранными языками?

– В школе и институте изучала английский, но… А Лариса знала языки?

– Пыталась учить английский, чтобы изъясняться за границей. Они со Славкой часто ездили – когда стали мочь себе это позволить. Правда, Лариску, наверное, и без знания языка персонал отелей и ресторанов прекрасно понимал. С ее-то умениями! – Нина Петровна хмыкнула, потом стала серьезной. – Тот уровень, на котором говорила Лариска, и ты тоже сможешь освоить. Но клиника…

– Можно сказать, что был русский персонал.

– Отлично. Самоучитель я тебе привезу. Сама по нему азы осваивала. Как раз освежишь память. Потом диск дам. Тоже здорово помогает. Но первым делом тебе нужно научиться готовить хоть что-то из Ларискиного «репертуара» и водить машину. Вот ведь головная боль…

Глава 7

На следующий день Настеньке сделали операцию, а еще через день сделали мне, причем целых две – на лице и груди одновременно. Когда я отошла от наркоза, подумала, что лучше бы не просыпалась – так болела грудь. Лицо, отдать должное, меньше, но, конечно, тоже болело. Да и зажило лицо быстрее – мне же не ломали никакие кости, ничего не вводили под кожу. Было несколько крошечных шрамиков под волосами, синяки вокруг челюсти и глаз. Конечно, лицо все отекло, смотреть на себя в зеркало было страшно. И еще немело вокруг ушей, но мне сказали, что это быстро пройдет, и на самом деле прошло. То есть дискомфорт на лице прошел через неделю, что меня, признаться, удивило. Или все «перевешивала» грудь?

С грудью было сложнее. Хирург настоял на меньшем размере, чем требовала Нина Петровна, объяснив, что если заказчица хочет скорейшего восстановления, то увеличение должно быть минимальным – не больше, чем на два размера. Да и для меня главным было не увеличение (хотя и оно тоже), а так называемая мастопексия – подтяжка груди.

Наверное, для хирурга было странным то, что заказчицей выступает не та женщина, которую преображают. С другой стороны, он мог давно разучиться удивляться. Мало ли кому и по какой причине в нашей стране требуется изменить лицо… Это делалось, делается и будет делаться.

Нина Петровна со знанием дела обсуждала с хирургом мои основные линии строения лица и линии строения черепа. К счастью, как я уже говорила, не требовалось ничего ломать, чтобы превратить меня в Ларису. Вероятно, эти линии у нас в большей или меньшей степени совпадали.

Особенно сильно грудь болела в первые три дня. Я не могла обходиться без обезболивающего, но я думала о своей маленькой девочке. Ей-то, наверное, как больно! Я-то – взрослый человек, а ребенку каково?

Пришлось принимать антибиотики – чтобы исключить инфекционные осложнения. Я не знала заранее об обязательности курса антибиотиков. Но Нине Петровне не требовалось, чтобы я болела, и ей совсем не хотелось, чтобы мне в срочном порядке извлекли имплантаты. Ведь организм пытается отторгнуть инородное тело. А чтобы избежать дисбактериоза (побочного эффекта приема антибиотиков), пришлось принимать еще и другие препараты. Но расстройства желудка избежать не удалось. Несколько дней держалась температура выше тридцати семи, потом спала. Мне сказали, что это нормально. Беспокоиться нужно, если больше двух недель.

Больше всего я страдала от того, что первую неделю после операции нельзя было даже принимать душ! Ванны (и соответственно купание, но для меня вопрос купания был не актуален) запрещались на месяц. Никакой бани, вообще никакой жары и перегрева. Через неделю в душ разрешили, но с залепленными пластырем швами. Швы сняли на восьмой день, но эти места все равно приходилось и дальше залеплять на время водных процедур. И месяц носить компрессионное белье (его можно снимать, когда идешь в душ, но только в душ).

Я лежала в отдельной палате, но по вполне определенной причине: каждый день со мной приходили заниматься Нина Петровна, Алена и Костик. Зачем им были лишние глаза и уши? Поэтому и оплатили отдельную палату. В ней, в отличие от квартиры, был телевизор. Костик притащил видеомагнитофон со старыми кассетами, которые я смотрела в процессе «обучения». Я увидела живую Ларису, других людей, с которыми мне предстояло встречаться. Больше всего мне было интересно посмотреть на Славу. Да, я уже видела его на фотографиях, но запись движений, разговора – это все равно другое.

С Костиком на первый взгляд у них не было ничего общего. Вероятно, каждый был похож на свою мать, ну или кто-то один – на отца. Выглядел Слава на свои тридцать семь. Значит, Ларисе сейчас должно было быть двадцать восемь. Всего двадцать восемь… Выглядела она ухоженной, довольной жизнью, но какие устраивала скандалы… Я сомневалась, что способна на что-то подобное.

Вместе они смотрелись странно. Слава выглядел гораздо старше Ларисы. Он всегда был усталым, она всегда – цветущей. Он был каким-то блеклым, она – яркой. Его можно было не заметить среди других людей, Ларису не заметить было нельзя. Хотя у Нины Петровны и компании не было съемок Ларисы со Славой последних двух лет – после скандала, устроенного Аленой, приревновавшей мужа, они не общались. Возможно, в последние два года или даже год, когда Лариса плотно сидела на игле, она изменилась. Костя говорил, что она только стала чаще срываться, сделалась на самом деле истеричкой. Слава, по его словам, не менялся до аварии.

В больнице персонал называл меня Ларисой Павловной, Костя, Алена и Нина Петровна тоже обращались этим именем, чтобы привыкала. Только моя мама, когда звонила, называла Лидой. Мама просто физически не успевала заехать ко мне. Настенька шла на поправку, прогнозы были самые благоприятные. Мы с ней тоже каждый день разговаривали по мобильному телефону. По-моему, она с ним управлялась лучше бабушки. Костя купил маме карточку для поездок на транспорте – у нее же не было питерских льгот, пенсию обычной почтой должна была высылать Верка на Главпочтамт. Верке была оставлена доверенность на получение. Ну и я надеялась, что скоро смогу подкидывать им хоть что-то «с барского стола».

При выписке из больницы я не узнала сама себя. Вроде я, а вроде и нет. Лицо изменилось. Грудь… Наверное, девчонки в нашем городе полжизни отдали бы за такую грудь, но на душе было неспокойно. В клинике также поработали над моими руками. Девушка, которая ими занималась, хваталась за голову и повторяла: «Ну что же вы ими делали-то? Ну как же можно так себя запускать?» А что я могла ответить? Мне было велено молчать насчет того, что я делала руками в своей жизни. Их так окончательно и не удалось привести в норму. Но я считала, что мужчина не должен обращать внимание на ухоженность женских рук, хотя кто их знает, этих питерских мужчин. Нина Петровна с Аленой в случае возникновения вопросов советовали сразу же устраивать скандал, только думать перед тем, как что-нибудь орать. Про пересаживание клубники и копание картошки говорить не следовало.

– А в двигателе Лариса могла копаться?

– Отличная мысль, – похвалила Нина Петровна. – В машине Лариска разбиралась. Но руки у нее все равно оставались ухоженными. Хотя ведь и за матерью в свое время ухаживала… Ладно, скажешь, что количество в качество перешло.

После выхода из клиники я жила в квартире Нины Петровны, Алены и Костика. В выделенной нам с мамой мне появляться не следовало. Правда, к Настеньке меня возили где-то раз в три дня. Дочь сказала, что я стала очень красивая.

– Болит? – тихо спросила мама при нашей первой встрече.

– Уже нет, – ответила я, хотя боли все равно были. Но могло быть хуже… Я успела начитаться отзывов в Интернете.

– Ой, боюсь я за тебя, Лида…

– Выбора все равно нет, – ответила я, глядя на дочь.

Да и грудь мне моя, признаться, теперь нравилась, пусть она еще и не приняла требуемый вид. Окончательно форма и естественность, как мне сказали, должны установиться через полгода после операции. Хотя как естественность может «устанавливаться»? Но хирурги почему-то любили это слово. Лицо «установится» тогда-то… После круговой подтяжки на мышечном уровне тоже дается срок «установки» в полгода – когда ткани адаптируются к своему новому положению. Мне для лица давали месяц. Месяц заказывала Нина Петровна. Ну а грудь… Я должна была сказать Славе, что заодно сделала и пластику – подправила лицо и подтянула грудь, чтобы он ненароком не испортил…

Я долго мучила хирурга в клинике вопросами о возможной «порче приобретенного имущества». Он терпеливо ответил на все мои вопросы – я явно была не первой и не последней, кто их задавал. Я узнала, что долговечность имплантата зависит от качества материала, но сейчас, можно считать, некачественных нет, причем по банальной причине – кустарное производство нерентабельно, а у всех легальных производителей имплантатов производство стандартизовано как по химическим, так и по механическим свойствам. Если операция сделана плохо (то есть вина хирурга, а не производителя имплантатов), то проблемы возникают вскоре после операции. Но если операция сделана хорошо, даже через десять лет проблемы возникают только примерно в десяти процентах случаев. Имплантат просто изнашивается. Но эта статистика относится только к женщинам, которые за это время не рожали, не набирали и не теряли значительный вес, у которых не начался климакс. В общем, можно было рассчитывать на десять лет. Если же что-то пойдет не так, то будут боль, отек, температура.

Ради того, чтобы дочь нормально ходила, я была готова на многое. Но пока мы не знали, как она будет ходить. Прошло слишком мало времени после операции. Я очень надеялась, что все было не зря, что мой ребенок не просто так выдержал эти испытания. Ведь ее тоже не отпускала боль, но именно она утешала бабушку, говоря, что теперь она сможет ходить своими ножками и будет такой, как все остальные дети. Она сама этого очень хотела. Она понимала, ради чего мучилась. Только бы это случилось!

А я училась водить машину (пока за городом), штудировала правила дорожного движения (в квартире, в отсутствие хозяев), училась готовить, как Лариса (и вечером хозяева эти блюда дегустировали). У этой семейки оказалась только одна тетрадь с Ларисиными рецептами. Костя сказал, где в квартире Славы лежат другие.

– А почему вы не взяли остальные? – спросила я.

– Потому что возможности не было! – рявкнула Нина Петровна. – Эта-то попала случайно. Скажи спасибо, что она есть.

Я не стала спрашивать, откуда она. Но, значит, они не заходили в квартиру Славы после смерти Ларисы?

Костя, как и обещал, распечатал мне словарик, по нему я учила чисто питерские слова, но также слушала самого Костю, Нину Петровну, Алену, врачей и медсестер в клинике. Раньше мне никогда не приходило в голову отмечать, как говорят люди. Мне казалось, что все, с кем я сталкивалась до приезда в Петербург, говорили одинаково. Оказалось – нет. Я даже нашла разницу с моим родным городком. У нас все говорили «курица», а в Питере – «кура».

Каждый вечер я сдавала Нине Петровне и Алене экзамены на знание взаимоотношений с теми или иными людьми (откуда они-то знали, какие у Ларисы были отношения со всеми этими людьми?), Костик рассказал, что Лариса выделывала в постели (я была пунцовая, только слушая об этом), потом повторял рассказы Ларисы о Славе (почти импотенте).

Женщин, в особенности Алену, поразило, что я никогда не брила ноги. У нас в городке даже не слышали про те виды эпиляции, которые считались обычным делом в Питере.

– Вот поэтому ты и не замужем, – заявила Алена.

Я не стала спорить, но в нашем городке, услышав Алену, точно покрутили бы пальцем у виска. Без мужей у нас жили по какой угодно причине, но только не по этой. Да и мужики, наверное, удивились бы, застав жену за процедурой, а если бы узнали, что она потратила деньги из семейного бюджета на средства для эпиляции и теперь нечего давать им, то набили бы морду.

Тяжелее всего мне давались фирменные Ларисины скандалы – они были совсем не в моем характере, и я никак не могла войти во вкус. Посуду бить мне не дозволялось (это была посуда Нины Петровны), хозяйка сказала, что посуда пойдет без тренировок – как разобью, так и разобью, а свою собственную она портить не позволит.

Алена где-то вычитала, что увеличение груди приводит к изменению характера, и у меня это тоже может случиться. Но, по-моему, глупо было ожидать, что я после пластической операции в одночасье вдруг возьму и превращусь в Ларису во всем, а не только внешне.

Наконец для меня настал час Х.

– Славка завтра выходит из больницы, – объявил Костик, вернувшись вечером домой.

Я замерла на месте с открытым ртом.

– Больше тянуть нельзя, – сказала Нина Петровна и посмотрела на меня.

– Может, Лариса встретит его из больницы? – предложила Алена.

– Нет, она приедет домой… послезавтра. Сегодня там все уберет домработница, завтра его кто-то из друзей-приятелей доставит, ну а послезавтра с утречка… Как будто только что с самолета. У больницы можно встретиться с нежелательными свидетелями. Это нам совсем не нужно.

– А Слава не заподозрит, не удивится, что все так совпало? – спросила я. – Что меня выпустили из клиники как раз, когда и он вышел?

– Ты скажешь, что уже была готова к выписке, Костик позвонил в клинику с сообщением… То есть он уже давно позвонил, от тебя просто скрывали новость, потому что боялись твоей реакции, а тут муж выходит из больницы… И ты сразу же захотела к нему. В клинике решили, что это тебе пойдет только на пользу. Будешь ему помогать восстанавливаться, незачем тебе будет колоться. Ты ему нужна здоровая и полная сил.

– Перед моим братцем разыграешь сцену – как мы репетировали. Ты себя винишь во всем случившимся, каешься, но ты вылечилась и больше не будешь принимать всякую дрянь.

Я кивнула. Мы на самом деле многократно репетировали эту сцену.

– Ну а если там окажется сиделка – закатывай скандал и спускай с лестницы, – велела Алена. – Объявляй, что сама будешь выхаживать любимого мужа. Это ни у кого не должно вызвать вопросов. Главное – уверенность в себе. И наглость.