Текст книги "Русалочка и хромой (СИ)"

Автор книги: Мария Заболотская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

–Все-таки старая Рутко ошиблась – с женой мне повезло, – сказал он тихо, а затем прибавил. – Обещаю, что не обижу тебя.

И она несмело улыбнулась в ответ, но в улыбке этой любой заметил бы принужденность и тоску.

Семейное дело

Однако и Бекко, и Ленне понимали, что таких, как они, судьба  награждает по своему разумению, а не по их хотениям. Русалочка в ту пору думала, что ее уже никогда не полюбит принц, а Ленне считал, что его вряд ли кто-то вообще способен полюбить. Оттого эта ночь не принесла им особого счастья, но и горем не стала.

На следующий день к жилищу Рутко пожаловал сам Леф Желтобородый, которому до королевского трона, по его собственным словам, оставалось всего ничего – только руку протяни. Вся столица пировала во хмелю его победу, за одну ночь сменив свой недавний изящный облик, милый сердцу юного принца Эрика, в пользу куда менее изысканных народных обычаев, которым отдавали предпочтение повстанцы.

Для старой вдовы то была великая честь, и все обитатели дома вышли на улицу – поклониться будущему королю.

–Ленне! – Леф говорил оглушительно громко, будучи мужчиной крепким и высоким, словно две бочки с добрым элем, поставленные одна на другую. – Поговаривают, ты женился!

–Да, ваша светлость, – вежливо, но безо всякого страха отвечал хромой. – Так уж сложилось, и я наконец-то стал семейным человеком. Прошу прощения, что не испросил на то вашего благословения, однако отнимать у вас время из-за столь мелкого личного дела  – дерзость и непочтительность, по моему разумению.

Леф испепелил хромого взглядом, давая понять, что считает дерзостью и непочтительностью совсем иное, а затем, безо всякого предупреждения, обратился к Бекко, стоявшей тут же.

–Девушка! – вновь загрохотал он. – До меня дошли слухи, что тебя увезли из дворца насильно. Так ли это? Подай знак, что ты хочешь вернуться, и я заберу тебя из этой лачуги.

Разумеется, Желтая Борода не отличался особой добротой, и на судьбу девицы из покоев принца ему было наплевать, покудова он не узнал, что хромой Ленне забрал ее себе, не спросив на то ничьего дозволения.  Сплетни тут же приумножили красоту таинственной девушки, и выходило так, что ничего ценнее у Эрика-беглеца не имелось.

Хромой не знал, достанет ли ума у русалки понять, что дворец для нее сейчас куда опаснее, чем маленький домик вдовы Рутко. Но та внезапно выказав присутствие духа, поклонилась Лефу, а затем покачала головой, показывая, что не желает идти во дворец. Так как Леф продолжал сверлить ее тяжелым взглядом, она взяла Ленне за руку, а затем указала на свое медное обручальное кольцо – как это было накануне ночью.

–А колечко-то у тебя дрянь, – заметил Леф. – Смотри, у меня полно колец куда лучше!

И он растопырил громадную пятерню, показывая, что на каждом пальце у него красуется золотой перстень – люди, жившие среди ледников, всегда любили золото.

И вновь Бекко покачала головой, а ярко-синие глаза ее сверкнули – тут стало понятно, что русалка вовсе не так робка и нерешительна, как показалось вначале Ленне. И то ведь верно – не каждому достанет храбрости заключить сделку с морской ведьмой.

Жизнь без любви

Леф ушел, не скрывая своего гнева, и старая Рутко принялась плакаться:

–Попал ты, Ленне, в немилость к будущему королю! И из-за кого? Из-за безродной порченой девки, от которой никакого проку в хозяйстве...

Бекко, правду сказать, была удивительно неловка: иные ее движения казались плавными и ловкими, на зависть любой танцовщице, но по большей части она запиналась и роняла все, что брала в руки. Не умела она и стряпать. И только Ленне знал, отчего так нерасторопна немая красавица, привыкшая совсем к иной жизни под водой. А вот вдова раз за разом удивлялась, вполголоса повторяя: «Неумеха... Ох и беспутная же!».

Вот и сейчас, не успели обитатели вдовьего домика до порога дойти, как Бекко споткнулась, едва не упав, а затем пошла, скривившись на один бок, и поводила при том руками, словно земля под ее ногами раскачивалась.

–Что это с ней? – прошептала вдова, осеняя себя крестным знамением. – Никак она еще и припадочная, вдобавок ко всему!

Ленне внимательно смотрел за тем, как девушка вошла в дом. Не упустил он из виду и то, как схватилась она за косяк, а затем запнулась перед тем, как подняться на последнюю ступеньку.

–Бекко! – окликнул он жену. – Погоди-ка!

Она замерла, настороженно глядя на него.

–У тебя болят ноги, ведь так? – спросил Ленне, наблюдая за тем, как русалка переминается с ноги на ногу.

Бекко, помедлив, кивнула, и глаза ее наполнились давно сдерживаемыми слезами.

–Так иди в спальню и приляг, – хромой говорил почти сурово. – Я не принц, передо мной не нужно изображать что-то эдакое! Мне ли не знать, каково это – терпеть боль при каждом шаге. Давай-ка, я помогу тебе подняться...

И он подал руку Бекко.

–Ох, не стоит она того... – проворчала вдова Рутко, посмотрев на то, как прихрамывает сам Ленне, поднимаясь по ступенькам.

Вечером русалка стала совсем плоха: глаза ее потускнели, и даже яркие волосы, казалось, выцвели. Неподвижно лежала она на кровати, вздрагивая каждый раз, как до ее ушей доносился шум тяжелой волны. Во всей ее позе чувствовалась покорность перед наступающей бедой. «Ах, почему я боюсь смерти? – беззвучно шептала она. – Следовало пойти за морской ведьмой еще вчера. Разве нужна мне такая жизнь? Вот я прожила еще один день, но что в нем было? Стоит ли жить без любви, без счастья?».

Да, Бекко безумно любила своего принца, и сердце русалочки было сожжено дотла обрушившимся на нее горем. Но иногда смертельно раненые люди успевают пробежать несколько шагов перед тем, как понять, что для них все кончено. Крошечная искорка любви к жизни все еще теплилась в ней, однако этого было недостаточно, чтобы согреть холодеющие тонкие руки. Да и стоило ли? Ведьма все равно потребует плату на рассвете...

Все это Ленне видел и понимал, хоть и не мог прочесть слова по слабым движениям побледневших губ.  Русалочка корила себя за то, что накануне малодушно просила помощи и защиты, забыв от страха о том, что главное в ее жизни – любовь к принцу.

–Пошли, Бекко, – сказал он, зайдя в комнату, когда совсем стемнело. Здесь не были зажжены свечи и девушка могла разобрать лишь то, что на его плечи – одно из которых из-за хромоты было заметно выше другого – наброшен плащ. Им предстояло выйти из дому этой ночью, и, ясное дело, путь их лежал к морю.

Гарпун

Русалка покорно поднялась и пошла за ним. Когда Ленне подал ей шерстяную накидку – она отшатнулась, не поняв, чего он хочет от нее. Разве сейчас было то время, когда стоило волноваться о холоде или о сырости?

Она робко дотронулась до плеча Ленне, желая показать, что понимает, куда они сейчас идут, и не будет противиться, но он даже не оглянулся. Если бы русалочка могла сейчас говорить, то поблагодарила бы его за то, что он спас ее от резни во дворце. Смерть от зубов морской ведьмы была неизбежной, но благодаря хромому она избежала мучений, куда более худших и долгих. Бекко вздрогнула, вспомнив грубые прикосновения того человека, который нашел ее в маленькой комнатке рядом со спальней принца. От страха она почти ничего не понимала, кроме того, что с телом ее происходит что-то отвратительное и унизительное...  А ведь она в ту ночь мечтала, что к ней придет Эрик, и его любовь победит заклятия ведьмы.

Но теперь принц стал еще более недосягаем, чем тогда, когда она была русалкой, а он – тонущим человеком, прекрасным, как никто другой. До самого утра в ту штормовую ночь  она лежала на берегу рядом со спасенным Эриком, касаясь его лица и плача от мысли, что им не быть вместе. А затем – надежда, безумная мечта, обещание ведьмы, которое страшило и манило, но возможное счастье стоило любых жертв...  Теперь и эта хрупкая надежда была потеряна, а жить без веры в то, что принц когда-то полюбит ее, русалочка не желала – да, теперь она вспомнила об этом, хоть и с опозданием.

Ленне был добр к ней, а ей после пережитого было противно даже прикасаться к самой себе – так зачем же беречь то, что было уже испорчено, негодно?.. Пусть идет на корм ведьме, раз уж в памяти никогда не сотрется то, как его осквернили, а до того – послужит знаком благодарности, ведь ничего другого у нее нет. Так размышляла Бекко, глядя в спину хромому, который закутался в свой плащ, словно чуял наступление зимы.

Они шли молча, между песчаных дюн, к небольшой бухте, где догнивали остатки нескольких кораблей.  Дно здесь обмелело несколько десятилетий назад . Пара-тройка старых калош так и не вышли больше в море, став прибежищем для бродяг и чаек – их оголившиеся местами остовы в свете луны напоминали  скелеты китов.

–Пожалуй, эта вонючая лужа нам подойдет, – произнес Ленне, неловко спустившись почти к самой воде.  – Что ж, позовем ведьму. У нее, верно, повсюду уши, и этой ночью она не спит.

Бекко кивнула, но руки у нее затряслись, и она поспешила их спрятать под накидку.

–Эй, ведьма! – крикнул хромой, повернувшись к неспокойному морю. – Слышишь меня? Я привел твою русалку. Она решила, что не хочет оставаться среди людей, и жизнь в моем доме ей немила. Забирай ее,  раз между вами уговор!

Море, казалось, только и ждало этих слов – волны принялись бить о берег с двойной силой, а откуда-то из-под воды донесся зловещий рокот. Ведьма вынырнула у самого берега, фыркая и хохоча, хотя смех ее больше напоминал бульканье стоячей воды, превратившейся в сплошную слизь из-за медуз и водорослей.

–Да, мир людей – не для нас, милая, – отсмеявшись, сказала она. – Уродливые создания, суета и шум повсюду, а тебе достался, я вижу, в итоге отнюдь не принц.  То-то печальная судьба, к чему продлять эти мучения?..  Вот и славно, что мне не пришлось напоминать о долге, растрачивая попусту магию. Иди сюда, сладкая крошка, и мы с тобой славно повеселимся сегодня ночью. Я буду откусывать понемногу, люблю долгие трапезы...

И черные щупальца потянулись к Бекко, замершей у берега.  Как ни старалась бедная русалочка внушить себе, что жить она более не хочет, вид черных жирных конечностей, извивающихся в воде, словно змеи, привел ее в ужас, и она невольно сделала несколько шагов  назад.

–Ну же, – вновь издала ведьма довольное бульканье, наслаждаясь этой игрой. – Тебе все равно от меня не уйти. От этого человека ты отказалась, как и он от тебя, а иных защитников ни на земле, ни в воде тебе не сыскать...

Эти слова отрезвили Бекко, и она остановилась, глубоко вдохнув и зажмурившись. Лицо ее исказилось, но тут же на смену страданию пришло решительное выражение, и она шагнула вперед, возвращаясь на прежнее место.

Ведьма, теперь хохотавшая визгливо, подалась ей навстречу, и в этот миг острый гарпун пробил ее жирное черное брюхо. Ленне, сбросивший плащ, держал в руках толстую веревку, больше походящую на канат – с такими обычно уходят на промысел китобои.

Морское чудовище взвыло, забилось, и попыталось освободиться, но железные крюки крепко вцепились в ребра. Ленне тянул за веревку, упираясь изо всех сил ногами в песок, однако сил у него не хватало. Рывок за рывком ведьма подтаскивала его все ближе к воде, где ее щупальца все еще были смертоносны и ловки.

–Я разорву тебя на клочки, человек! – ревела она, извиваясь на мелководье. – Тебе не жить, как и твоей русалке!

Дернувшись особенно сильно, ведьма все-таки свалила Ленне с ног, и его накрыло ледяной  мутной волной.

Бекко, до этого стоявшая в оцепенении, бросилась за ним, и успела схватиться за конец веревки, которую Ленне так и не выпустил из рук. Вместе они с удвоенной силой потянули гарпун к себе,  одновременно с тем выползая на берег, промокшие и нахлебавшиеся горько-соленой воды.

–Тащи ее туда! – отплевавшись, прокричал Ленне, кивком головы указывая на остов корабля, вросший намертво в здешний песок.  Бекко поняла, что он задумал, и, не жалея своих нежных рук, вцепилась в грубый пеньковый канат. Вдвоем им удалось подтащить беснующуюся ведьму ближе к берегу, и перекинуть веревку через остатки бимса. Тяжести их двух тел едва хватило для того, чтобы морское чудовище оказалось на суше.

Но морская ведьма едва ли была менее опасна на берегу: толстые щупальца обладали разрушительной силой. Поняв, что ей уже не вернуться в море, она принялась вслепую крушить все, до чего дотягивалась. Один из ударов пришелся по Ленне, не успевшему увернуться. Он отлетел в сторону, и веревка тут же пошла обратно – силы одной лишь Бекко недоставало для того, чтобы удержать раненую ведьму.

–Ох и живучая же тварь, – проворчал Ленне, с трудом поднимаясь на ноги. – Все кишки наружу, а никак не успокоится!

И впрямь, рваная рана в брюхе ведьмы становилась все обширнее из-за ее попыток освободиться. Черная зловонная кровь хлестала, как вино из разбитой бочки, а метания ее казались все бессмысленнее, словно разум морского создания слабел вместе с телом.

С неожиданной быстротой хромой подскочил к содрогающейся туше, на ходу оголяя легкий меч, и в следующий миг уродливая голова, размером в три человеческих, уже катилась по песку. В агонии одно из щупалец обхватило ногу Ленне, и тут же отпустило. Однако и этого хватило для того, чтобы хромой упал – уже мертвое чудовище сломало кость, словно прутик.

Кинжал

-Это ничего, ничего, – прошептал он, когда Бекко бросилась к нему, поскальзываясь на песке, залитом кровью ведьмы. – Бывало и хуже...

Русалке пришлось тащить его на себе – Ленне постоянно терял сознание от боли в сломанной ноге, да и первый удар, похоже, повредил, по меньшей мере, пару ребер. Силы в Бекко, по виду хрупкой, словно птичка, оказалось достаточно для того, чтобы к рассвету они, едва дышащие от усталости, очутились у дверей вдовьего домика. Солнце встало над морем, а Бекко осталась человеком, но не заметила этого, измученная и измазанная черной кровью с ног до головы.

Мертвую морскую ведьму нашли на следующий день рыбаки, и происшествие это наделало много шуму в столице, которая и без того была взбудоражена недавней сменой власти. Кое-кто поговаривал, что это – недобрый знак, предвещающий плохой конец затее Лефа Желтобородого. Но сколько сплетни не ходили от рыночной площади к портовым докам и обратно, никто так и не угадал, что же приключилось в ту ночь на берегу,  и кто убил чудовище. Голову ведьмы забрали к себе ученые мужи из столичного университета и заспиртовали, чтобы сохранить для потомков эдакую диковину, однако, забегая вперед, надо сказать, что уже через несколько лет их обвинили в мистификации и подлоге.

За этими оживленными пересудами никому не было дела до горя, пришедшего в домик старой Рутко – Ленне серьезно захворал после ночного происшествия, о котором ни он сам, ни, разумеется, русалка никому не рассказали. Вдова с истинно старушачьей проницательностью угадывала в произошедшем косвенную вину немой, но молчала, ведь в первое время Бекко не отходила от постели супруга ни днем, ни ночью, показывая себя женой заботливой и верной.

Врач, осматривавший Ленне, с огорчением сообщил, что хромого угораздило сломать здоровую ногу. По мнению почтенного костоправа, если Ленне суждено было оправиться от жесточайшей простуды, хромать ему предстояло куда сильнее, чем прежде. «Никак бедного малого кто-то проклял! – с сочувствием сказал этот славный добросердечный медикус. – Обе ноги теперь ни к черту. И хоть теперь я буду иметь с господина Рауда двойной доход, я этому ничуть не рад, клянусь  своим лекарским саквояжем!».

Слов этих Ленне не слышал – его терзал сильный жар. В бреду он вскрикивал, бранился, звал кого-то, но не проронил ни слова о тайне своей жены, даже в беспамятстве заботясь о ее безопасности. Однажды он пришел в себя на недолгий срок и увидел, что она смотрит на него, напряженно кривя губы. По их движениям легко было угадать, что повторяет Бекко один вопрос: «Зачем?».

–Было бы о чем говорить, – с трудом ответил на это Ленне. – Приходилось выполнять работенку и погаже. А ты, я смотрю, пережила рассвет. Так и знал, что  в любом колдовском деле самое главное – прикончить ведьму...

И ни одного слова сверх того он впоследствии не прибавил, видимо, и впрямь считая, что обсуждать тут нечего.

На третью ночь, когда дыхание Ленне стало тише и спокойнее, русалка встала со своего места у изголовья кровати, словно опомнившись, и тихо вышла из дому.  В темноте она видела куда лучше, чем обычный человек – подводные жители привыкли к недостатку света, и свойство это частично сохранилось у Бекко-немой  –  потому не брала с собой ни фонаря, ни лучины, уверенно ступая по тропинке, ведущей к морю. У воды она остановилась и ждала, пока из глубины не донеслось грустное пение.

–Сестра! – промолвил тонкий, серебристый голосок, и другие, невидимые в темноте существа принялись повторять это слово. Над водой словно звенели хрустальные колокольчики, но мелодия их была скорбна.

–Ох, что же ты наделала, сестрица... Что же ты наделала...

Светящиеся глаза смотрели на Бекко, то появляясь, то пропадая из-за движения волн. Она различала длинные волосы, красивые молочно-белые лица, не знавшие солнца, и невольно шагнула вперед, протягивая руки к сестрам, но тут же отпрянула, когда холодная вода тронула ее босые ноги: став человеком, она  полюбила тепло.

–Зачем ты ушла к людям? Зачем позволила ведьме себя заколдовать? – плакали русалки, покачиваясь среди волн.

Бекко  молчала, склонив голову и опустив руки.

–Слушай же! Мы просили за тебя отца! Мы горько плакали ночами напролет, пока тебя не было с нами. Его сердце смягчилось, и теперь, когда ведьма мертва, он согласился принять тебя обратно. Ты снова станешь русалкой, как прежде. Будешь жить без горя и слез под водой, с нами. Но ты связана нерушимыми узами с теми мужчинами, которые обладали твоим телом... Одного из них уже нет в живых – мы подкараулили его, когда он пришел к морю, и отомстили за тебя, наша бедная сестра. Он утонул, и вскоре волны вынесут его тело в порту... или в старую бухту, где гниют кости ведьмы... Но остался другой – тот, что убил ведьму. Зачем ты согласилась отдаться ему, сестра?  Он ничуть не красив, даже по меркам людей! – тут сестры заливисто рассмеялись, как это всегда бывает, когда девушки обсуждают достоинства мужчин. – Славно, что он расправился с ведьмой, но больше он ни на что не годен! Пока он жив, русалкой тебе не бывать. Однако все можно исправить!..

И волны вынесли к ногам Бекко кинжал, светившийся в темноте, как  луч лунного света.

Она подняла его, хоть и не сразу.

–Убей своего некрасивого гадкого мужа, сестрица, и приходи к морю! – запел хор нежных голосков. – Возвращайся к нам, стань той, кем должна!

Еще долго Бекко стояла на берегу, покачиваясь в такт песням, которые пели для нее сестры, а затем отправилась по узкой тропинке ко вдовьему домику, не оступаясь ни на шаг.

Исцеление

На рассвете старая Рутко нашла русалку там, где ей полагалось быть – у постели ее мужа. Она спала на голом холодном полу, а Ленне был так тих, что поначалу вдове показалось, будто бедняга преставился. Охнув, она поковыляла к кровати, на ходу начав причитать, но оказалось, что больной просто-напросто спит, дыша мирно и спокойно – впервые за несколько дней.

Горестная безысходность, все эти дни и ночи обитавшая здесь, нехотя ушла из-под крова вдовьего домика – теперь врач с уверенностью говорил, что жизни Ленне ничего не грозит, ну а хромота...  семейному человеку зрелых лет, окончательно отказавшемуся от рискованного заработка, легкость походки не столь уж важна, если рассудить без лишних слез.

 Хромой был все еще очень слаб, да и Бекко исхудала до прозрачности, выхаживая его. Ленне гнал ее от себя, видя, какими тоскливым и безжизненным стало ее юное лицо, но она упрямо качала головой, и жестами показывала, что ей некуда идти.

–Славную жизнь я тебе обеспечил, – вздыхал Ленне. – Не видеть белого света, днями напролет обхаживая калеку. Скорее бы мне встать на ноги и освободить тебя от этой повинности...

Ему было невдомек, отчего Бекко при этих словах хмурилась и темнела лицом, ведь хромому в голову не приходило, что освободить русалку он мог только одним способом – и он был, говоря без обиняков, прямо противоположен выздоровлению. Иногда он замечал, как Бекко рассматривает что-то, склонив голову, но ни разу не сумел понять, что же она вертит в руках, а на расспросы у него не хватало сил. Русалка же, отвернувшись, подолгу смотрела на кинжал, с которым никогда не расставалась, и иногда на ее милом полудетском личике проступала жестокость, страшной своей холодной силой выдававшая истинную нечеловеческую природу Бекко-немой.

Слухи о болезни Ленне мало-помалу добрались и до Лефа Желтобородого, уже наметившего славный денек для коронации – в канун осеннего солнцестояния. Хитрость хромого запомнилась будущему королю крепче, чем она того заслуживала, и он не пожалел нескольких минут для того, чтобы кликнуть пару доверенных людей с тем, чтобы отправить их к дому вдовы Рутко.

–Заберите ту девчонку во дворец, – сказал он, почесывая бороду. – Будет хромому урок, если, конечно, он еще не подох. Хотя, если разобраться – что бедолаге мучиться? Прирежьте его, да и дело с концом.

...Вдова впустила гостей, опасаясь слово молвить поперек тем, кто пришел от Желтобородого. «Все беды из-за красноволосой девки. Пусть заберут ее, и горю конец, а парень потоскует, да и найдет себе другую», – рассудила она, с опаской наблюдая за тем, как поднимаются двое крепких мужчин по лестнице, ведущей к комнатам, которые занимал Ленне и его немая жена. О том, что Леф безо всякого сожаления отдал приказ убить непокорного слугу, она не подозревала, оттого вдовья совесть осталась чиста, как накрахмаленные салфетки на комодах и столиках в ее домике.

Бекко услышала шаги задолго до того, как дверь спальни отворилась.  Ленне крепко спал, выпив положенные ему снадобья, и не шевельнулся, когда половицы заскрипели под подошвами тяжелых сапог.

–Пойдешь с нами, – коротко сказал русалке один из посланцев Лефа и потянулся к оружию.

Впоследствии ни он, ни его приятель так и не смогли объяснить, что заставило их уйти из спальни хромого с пустыми руками. «Девка та, кажись, сумасшедшая», – коротко отвечали они на расспросы. Вспоминать о том, как светились мертвым морским фосфором глаза Бекко, как рычала она, сжимая в руках кинжал и потихоньку подступаясь к незваным гостям, им лишний раз не хотелось, и даже между собой они историю эту более не обсуждали.  Господский гнев в ту минуту показался им предпочтительнее, чем странное существо, и на человека-то не вполне походившее. Не сговариваясь, они поспешно покинули вдовий домик, даже не попрощавшись со старой Рутко.

К счастью, у будущего короля хватало забот поважнее, и к вечеру он забыл о том, что посылал за Бекко. А следующим утром, услышав новость о том, что жена хромого, по всей видимости, повредилась рассудком, Леф лишь махнул рукой, скривившись.

–В самом деле, что я привязался к убогим? – фыркнул он. – Пусть доживают свой век: хромой и немая, много им все равно судьба не отмерит. Лучше ройте носом землю – куда подевался принц Эрик? Пока он жив – мне истинным королем не стать, народ волнуется...

Прогулка в дюнах

Каждой птичке – своя веточка, каждому человеку – свое счастье, и везение Ленне и Бекко заключалось в том, что о них позабыли, лишив как милости, так и немилости. Чета Раудов-Кривых оказалась предоставлена самой себе, а большего в их положении и просить не стоило. Скромных сбережений Ленне хватило на то, чтобы оплатить лечение, а вдова Рутко, будучи женщиной добродушной, не подымала цену на свои комнатки, хоть дальние соседки и твердили ей, что дела свои она ведет себе же в убыток.

Ленне потихоньку начал подниматься с кровати, пусть даже в лице его при этом не было ни кровинки, и вскоре его увидели медленно прогуливающимся у прибрежных дюн. Бекко поддерживала его под руку,  и спустя некоторое время все в округе так привыкли к тому, что хромой повсюду ходит со своей женой, что удивлялись, не заметив ее поблизости от Ленне. Как тень она ступала след-в-след за ним, готовая в любое мгновение прийти на помощь, и даже Рутко теперь говорила, вздыхая, что жена у Ленне – на зависть любому. К тому времени русалка похорошела несказанно, несмотря на извечную тоску в глазах: огненные волосы блестели, как лучший шелк, огромные зеленоватые глаза светились, словно прозрачная морская вода в солнечный день, а такой нежной белой кожи не было ни у одной девушки в столице.

Ну а то, что немая – так в том даже польза есть: не пилит, лишних вопросов не задает и до сплетен не жадна – так говорили окрестные мужчины, завидев красавицу издали. Жены их на то отвечали, что если бы все мужья заботились о своих женщинах так, как Ленне о Бекко, то о ссорах и ругани в Далии давно бы позабыли. Возразить на это было нечего – хромой и вправду ловил каждый взгляд своей немой жены, угадывая любое ее желание.

И чем лучше у него это получалось, тем горше становилась его улыбка – ведь узнавал он, прежде всего, глубину той печали, в которой жила Бекко.

–Я знаю, что ты тоскуешь о том, чего вернуть не можешь, – говорил он, замечая, что русалка смотрит в сторону моря. – Бывает так, когда точно знаешь, что лучшее в твоей жизни осталось позади и счастья больше не будет, но продолжаешь жить.  Не только морские жители знают толк в такой печали, поверь, Бекко...

И русалка грустно улыбалась ему в ответ, ведь хромой действительно понимал ее лучше, чем кто бы то ни было, хоть ничего не знал о кинжале, который теперь лежал в тайнике под половицей в комнате Бекко. В тот час, когда она поняла, что ни сама не может отнять жизнь у своего мужа, ни другим не позволит этого сделать – подарок сестер стал бесполезен. Теперь она не выходила ночью к морю слушать их песни, довольствуясь однообразными прогулками с мужем, которому с превеликим трудом давался каждый шаг.

Во время такой прогулки и случилось происшествие, изменившее спокойное течение их нынешнее жизни. В тот день Ленне чувствовал себя чуть лучше обычного, и они ушли далеко вдоль берега – туда, где дюны были безлюдны. С собой они захватили немного еды, чтобы пообедать   на свежем воздухе, вдали от душноватой темной кухоньки Рутко, и не торопились обратно.

–Верховая лошадь, – сказал Ленне, заметив, что Бекко прислушивается к далеким звукам. – Шаг неровный,  идет тяжело... Плохо дело...

Перестук копыт становился все громче, и вот взмыленная гнедая кобыла, тонконогая, в хорошей сбруе, показалась из-за пригорка, поросшего высокой сухой травой. Всадника она сбросила, но нога его застряла в стремени, и лошадь волочила его за собой.

Ленне, помимо прочих своих скромных достоинств, умел найти подход почти к любой животине, исключая разве что бодливых коров, с которыми и сам черт не сладит. Поэтому он, отбросив тяжелую трость, неловко заковылял наперерез кобыле, что-то говоря громко, но не зло, и, как ни странно, лошадь, всхрапнув, остановилась.

–Посмотри, что там с ним, Бекко, – обратился к жене хромой, указывая на бесчувственного всадника. Сам он почесывал холку уставшей кобылы, приговаривая что-то успокаивающее, от чего лошадь фыркала и мотала головой.

Немая послушно приблизилась и попыталась высвободить ногу всадника. Кость, казалось, не была сломана. Она наклонилась ниже, чтобы посмотреть на его лицо, и вдруг резко выпрямилась, отскочив назад так, словно ей в лицо пахнуло жаром от костра.

Перед ней лежал принц Эрик, бледный и измученный – такой же, каким он был тем утром, после шторма.

Верные подданные

По ее испуганному лицу Ленне понял, что дело неладно.

Принца он толком никогда не видал, однако догадался, кто перед ним – по большей части из-за того, как переполошилась Бекко.  Русалка переводила взгляд с принца, лежащего на земле, на своего мужа, и в глазах ее было столько страха и муки, что разгадать ее мысли было совсем нетрудно.

–Я не выдам его Желтобородому, – коротко сказал Ленне, но больше на нее не смотрел: то, что он читал на лице жены, было неприятно – куда неприятнее боли в искалеченных ногах!..

Кое-как им удалось привести Эрика в чувство. Он сильно ушибся, но смог подняться, и, мало-помалу, взгляд его прояснился.

–Да ведь ты же немая девочка из моря! – промолвил он, присмотревшись к Бекко. – Я думал, тебя убили в ту ночь. Хорошо, что тебе повезло выбраться живой!

Девушка вспыхнула: изо всего этого она услышала только то, что принц ее помнил, а вот Ленне нахмурился еще больше: его ухо уловило горькую правду – Эрик сознательно оставил Бекко  в беде.

–Я щедро вознагражу вас за помощь, – говорил тем временем  Эрик. – Сейчас у меня при себе есть немного золота – вот тебе три монеты, хромой, а больше дать не могу. Я едва спасся – мы угодили в засаду, когда выезжали из столицы. Но я запомню твою доброту и отплачу за нее добром. Вскоре я верну свой трон, клянусь. И уж тогда-то я вспомню верных людей! Вот только мне нужно успеть сегодня к...

Тут он запнулся, ведь даже из того, что он успел выболтать, сметливый человек узнал бы многое: Эрик тайно возвращался в столицу,  и наверняка вел переговоры с теми, кто в глубине души сомневался, стоит ли присягать Лефу Желтобородому – королю решительному, но жестокому и диковатому.  Ленне был сметлив, и даже более, чем опасался принц:  в его памяти еще хранились обрывки разговоров, подслушанных в те времена, когда он служил Лефу, а нынче, будучи человеком негордым, хромой не упускал ни единой сплетни -из тех что ходят  по рынку и в порту, ибо приносят их слуги и служанки, которые о жизни своих господ знают больше всех.

Череда имен промелькнула в его памяти, и доли мгновения хватило хромому, чтобы понять, с кем мог говорить принц, и к кому он может обратиться в дальнейшем.

–Ваше высочество, – сказал он негромко. – Позвольте дать вам один небольшой совет.  Если вы попали в засаду после того, как договорились о встрече с каким-то человеком – отмените эту встречу. А если, к тому же, человек этот относится к дому Крепкого Зуба или Орлицы-Холо... или, того хуже  – из рода Лежачего камня – не пытайтесь встречаться с ним больше.

Принц побледнел, хотя до того казалось, что белее его юное лицо быть не может. Ленне угадал, по меньшей мере, одно из имен, а этого иногда достаточно для того, чтобы у одного человека кровь отхлынула от лица, а у другого – хлынула из перерезанной глотки. Пальцы принца сомкнулись на рукояти меча, а зубы скрежетнули. Но Бекко, поняв, что происходит, бросилась к Эрику и принялась целовать его руки так жарко, так ласково, что его глаза потеплели и он оставил оружие.

–Верные мои подданные, – промолвил он, погладив огненную голову русалочки. – Простите меня за подозрительность, но моя жизнь в опасности каждый миг, и я за последние несколько недель привык защищать ее любой ценой.