Текст книги "Сиротки"

Автор книги: Мария Вой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

– Прости меня, мой король. – Златопыт перекатился на колени, подполз к ногам короля и низко склонился, почти целуя пол. – Это моя вина!

– Это ничья вина, мой славный генерал, – ответил король, склонился к нему и, подняв его подбородок, заглянул ему в глаза. – Ты не мог знать. О кольце догадался магистр Мархедор, но держал свои подозрения в секрете, опасаясь Свортека. Вы ведь знаете, как подозрителен тот был в последнее время… Судьба велела, чтобы Мархедор рассказал об этом в тот же самый день, когда Свортек был убит. Увы нам… Мы распорядились прошерстить место лагеря еще раз и осмотреть трупы, которые не успели сжечь. Однако поиски не принесли никаких результатов. Стало быть, кольцо все же исчезло в Тхоршице. И когда мы уже готовились отдать распоряжение прочесать этот город – благо это крошечный городишко, почти деревня, – нам принесли вести, которые изменили все…

Герцог Рейнар напрягся. Обрывки этих вестей доходили и до него, но ему было недосуг с ними разбираться. Король тем временем поднялся на ноги, чтобы видеть лицо каждого. Он поборол свою горечь и слабость. Истинный дух Редриха Самоотверженного вернулся в немолодое, но еще сильное тело, и в глазах заблестел беспокойный огонь.

– Спустя два дня после того, как Свортек был убит, в Тхоршице случилось что-то странное. Посреди бела дня на главной площади, где проходила ярмарка, появилась свора демонов, похожих на слепленных из мрака собак. Эта свора сопровождала простолюдинку с мальчиком – ведьму, как они говорят. Ее глаза светились белым…

Присутствующие поежились, Рейнар тоже с трудом сдержал дрожь. О да, такое не забыть!

– …Она бешено хохотала, – продолжал король, – и указывала своре, кого разорвать. Вскоре вся площадь была завалена трупами, а ведьма и демоны бесследно исчезли. В тот день центр города был сильно поврежден, дома вокруг площади разрушены, но самое страшное – погибло почти сто человек. Не только солдат и стражи – там были обычные люди: торговцы, зеваки, дети, женщины, старики… Она убивала всех без разбору, пока не расчистила себе путь. Понимаете, к чему я клоню?

Демоны, похожие на собак, слепленных из мрака, – здесь все было очевидно.

– Какая-то девка украла кольцо Свортека! – прорычала Морра в гробовой тишине.

Первый советник развернул два свитка. С первого на собравшихся смотрело нарисованное жирным углем лицо молодой девушки: длинное, веснушчатое, простолюдинское лицо в обрамлении густых светлых волос. Таких в любой деревне встретишь по меньшей мере десяток. Со второго глядел портрет веснушчатого кудрявого мальчишки лет восьми.

– Сейчас эти люди – главные враги Бракадии, – сказал Редрих.

Он все еще стоял, гордо выпрямившись. Рейнар почувствовал, что время расслабляться закончилось, и поднялся на ноги перед своим королем. За ним встали все остальные.

– Мы примерно знаем, куда они направились. Но этого мало… Я собрал вас здесь, чтобы отправить на миссию, от которой зависит судьба королевства. Ты, Златопыт, мой самый талантливый генерал. – Воин встал на одно колено и низко склонил голову. – Ты, Ураган, – лучший воитель из всех, кого я когда-либо встречал. – Тот тоже преклонил колено. – Ты, Морра, – лучшая ученица Свортека. Ты знала его близко, как никто, и была бы первой, кто получил бы разделенный Дар. – Морра опустилась на колени рядом с мужчинами. – И ты, Рейн. Ты и сам все знаешь.

Рейнар с готовностью пал на колено перед королем. «Не накуримся с Фубаром», – подумал он с легкой досадой. Множество других чувств бушевали в его душе, но он пока не мог их назвать. На это потребовалось бы время, которого, конечно, не было.

– Я не могу пожертвовать и минутой, – словно прочитал его мысли Редрих, – вы выдвигаетесь утром и полетите на грифонах. Следопыты, воины, снаряжение и лошади уже ждут вас в Тхоршице. Ваши оруженосцы могут выдвинуться на конях, потому что на всех у меня грифонов не хватит. Они догонят вас, пока вы разузнаете в Тхоршице об этой девчонке и о том, что там делал Свортек. Как только кольцо будет у вас в руках, пусть кто-нибудь прилетит обратно и вернет его мне.

Четверо избранных поклонились.

– Помните, – король раскинул руки – несмотря на усталость, жест вышел величественный, – вы спасаете не себя, не меня, не Дар. Вы спасаете наше единственное, возлюбленное королевство. И всех его детей.

Снаряженные и смирные под воздействием блазнивки, превращавшей их из свирепых, неукротимых монстров в покладистых летучих лошадей, грифоны ждали на вершине Небесных конюшен – высокой башни, с которой в былые времена начинался путь любого небесного всадника. То были трое последних грифонов не только Бракадии, но вообще Северного Мироздания. Когда-то эти животные были одной из причин бесконечных войн с соседями и даже странами более далекими. То, что король согласился снарядить их, показывало всю серьезность положения.

Морра, Златопыт, Ураган и еще двое наездников тоже были здесь. Морра и Златопыт заметно нервничали и держались поодаль от зверей, хотя те не проявляли к ним никакого интереса. Рейнар не колеблясь подошел к самому крупному и старому черному грифону и ласково погладил его по огромному клюву. Грифон посмотрел на него лениво и равнодушно, без радости узнавания; его оранжевые глаза были подернуты легкой пеленой. Старость и одурманенность ему не шли: перья и грива заметно поредели, когти затупились как на передних орлиных лапах, так и на задних львиных. Впрочем, лапы и крылья все еще были налиты мощными мускулами.

– Такеш, Такеш, – пробормотал Рейнар, – что с нами делает время…

Перед его мысленным взором пронеслись калейдоскопом обрывки счастливых воспоминаний из детства, когда он и молодой, прекрасный Такеш, гроза небес, носились над замком Митровиц – рода последних всадников грифонов. Его рода. Редрих настоял, чтобы маленький Рейнар и его братья обучались полету и поддерживали традицию, пока грифоны живы. Затем братья Рейнара умерли, а сам он был слишком занят придворными интригами, как и Редрих, которому тоже было не до грифонов. И вот он здесь…

– Рейн, – окликнули его из-за спины, и герцог, обернувшись, увидел короля.

– Ваше ве… – он попытался преклонить колено, но Редрих схватил его за предплечья – те немедленно заныли – и заставил выпрямиться.

– Мой добрый, верный Рейн, – очень тихо сказал он, вглядываясь, словно впервые, в глаза под угрюмыми бровями. – Я любил твоего отца, кто бы что ни говорил. Он с детства был моим лучшим другом. Разве я могу думать о тебе иначе, чем как о своем названом сыне?

– Ваше величество, – прошептал Рейнар и все же склонил голову перед королем, несмотря на его слабое сопротивление. – Я не знаю никого, кто был бы ко мне так великодушен и добр, как вы…

– С тобой мое благословение. Помни: ты единственный в королевстве, кому я доверяю, как себе. Я верю, что ты принесешь кольцо, и вместе мы защитим Бракадию и всех, кто нам дорог.

Король поцеловал его в лоб, несильно сжав виски руками. Больше никто из присутствовавших не удостоился подобной чести. Рейнар ощутил, как в глазах защипало – от ветра, должно быть.

– Один грифон – двое всадников, – обратился Редрих к остальным. – В каждой паре должен быть опытный наездник вроде Рейнара и этих двух грифоньих извозчиков, которые довезут вас до Тхоршицы в целости.

Златопыт уже сидел в седле золотого грифона; его наездник проверял сбрую. Рейнар не без удовольствия отметил, что лицо генерала приобрело зеленоватый оттенок при виде головокружительной высоты впереди. Ураган и второй наездник на белой грифонихе были готовы уже давно.

Возвышенное настроение Рейнара, вызванное словами короля, испарилось почти без следа. Рядом с Такешем неуверенно топталась бледная как смерть Морра.

– Кажется, вам придется полететь вместе. Проследи, чтобы девушка не испугалась, Рейн, – подмигнул ему король и отошел к своим стражам.

Рейнар подхватил легкую Морру и быстро, даже брезгливо усадил ее на заднее седло, закрепил ремни на поясе и ногах, затем ловко запрыгнул на место первого всадника, затянул свои ремни и выдохнул. Это старое забытое чувство падения и тут же – резкий рывок вверх, сквозь облака… Он даже не подозревал, как сильно скучал все это время по высоте.

Золотой грифон Златопыта ухнул вниз.

Сзади раздалось судорожное сопение. Седло под Рейнаром дернулось.

– Ты в порядке? – буркнул он. Морра не ответила, и он раздраженно обернулся. Ученица Свортека вцепилась в седло; с ее лица сошла привычная высокомерная усмешка.

Второй грифон, немного разогнавшись, прыгнул в пропасть.

– Обхвати меня за талию, – прорычал Рейнар и размял в руках широкие крепкие поводья. – Я не буду повторять дваж…

Морра вцепилась в него так крепко, что он почувствовал на своей коже ее ногти.

Черный грифон с громким клекотом бросился в воздух.

V. Дворняги

Шарка потеряла счет времени. День прошел, два или неделя – она не сказала бы наверняка. Город они покинули уже в сумерках, всю ночь провели в пути, а наутро с востока пришли тучи, такие плотные и темные, что, казалось, ночь и не думала отступать. Тучи принесли дождь.

Она долго приходила в себя. Еще немало времени после побега в теле бушевали ярость и ужас, а перед глазами стояли образы той беды, что она, простая безграмотная девка, устроила, сама не поняв как. Лошадь капитана несла их из последних сил, Шарка безжалостно гнала ее дальше от города, дальше от главной дороги. Сначала по полям, затем – в лес, чтобы скрыться от чужих глаз, раствориться в мокрой тьме, исчезнуть…

Холод проникал в каждую клеточку их тел. Промокший Дэйн лип к сестре, которая и сама сотрясалась от крупной дрожи в своем изорванном, окровавленном платье прислуги. Словно мало было усталости и дождя, животы беглецов мучительно скручивал голод.

Но все это не пугало Шарку так сильно, как полное непонимание, что делать дальше.

У нее с Дэйном не осталось никаких друзей или родственников. По правде говоря, она с трудом представляла себе карту родной страны и кроме Тхоршицы знала всего несколько близлежащих деревень и крепостей да название столицы. На счастье, в седельной сумке нашелся кошель – там было прилично, хватило бы и на новую одежду, и на продовольствие, и, может быть, на новое седло: капитанское точно вызвало бы ненужные вопросы. Но все же для того, чтобы все это купить, требовалось убраться как можно дальше от Тхоршицы – а Шарка совершенно не представляла, как это сделать.

И все же, подбадривала себя девушка, она не так слаба, как думала. Всякий раз, как казалось, что вот теперь уж точно конец, или когда сводило от боли мышцы, где-то внутри открывался очередной источник сил и согревал окоченевшие руки и ноги. Тогда она брала под уздцы лошадь, пока Дэйн спал в седле, и вела ее сквозь чащу; в тенях светились глаза демонов, отгонявших от хозяйки диких зверей.

Она все пыталась воззвать к демонам, мысленно или вслух: приказывала им разжечь костер, найти какой-нибудь еды, указать путь или разведать окрестности. Но черные морды, сотканные из плотного дыма, как из множества темных лент, лишь растерянно смотрели на нее и скалили клыки, как бы говоря: «Мы защитим тебя во что бы то ни стало от всего живого, но не понимаем, чего ты хочешь». От бессилия к горлу Шарки подступали рыдания, но она сдерживалась из последних сил, чтобы не тревожить Дэйна, который и без того был напуган до смерти. Лишь когда он проваливался в сон, она позволяла себе тихо поплакать, зажав рот ладонью.

Нужно было что-то придумать, иначе они так и будут скитаться по окрестным лесам, пока не умрут. Шарке ничего не приходило в голову, как только ехать в Лососевые Верховья, куда звал бедный Душан, погибший по ее, только по ее вине… При этой мысли Шарку снова накрывало волной скорби и вины, а за ней всегда приходили они: перекошенные от ужаса лица, растерзанные, разорванные на части люди Пригожи и сам Пригожа с его издевками, а затем то, что от него осталось. Видения долго истязали ее, удивительно четкие, как живые; отогнать их было невозможно, и Шарке оставалось лишь ждать, пока они уйдут сами. В руке она до крови сжимала кольцо Свортека.

«Смотри», – Дэйн потрепал ее по плечу и указал пальцем вперед. Он впервые обратился к ней с начала побега. Шарка не без труда вынырнула из своих мыслей и посмотрела туда, куда указывал брат.

Они вышли на поляну у скалы. Казалось, огромный камень заблудился и прилег отдохнуть прямо посреди леса, а возмущенные такой наглостью деревья отпрянули от него во все стороны. У подножия скалы Шарка рассмотрела грот, поросший диким можжевельником.

Тени, совсем как любопытные псы, спущенные с поводка, помчались исследовать грот. Никаких звуков за этим не последовало.

– Молодец, Дэйн, – устало улыбнулась Шарка и похлопала брата по ноге. – Здесь и заночуем.

Но мальчик сердито покачал головой и снова задергался в седле, нетерпеливо указывая на скалу над гротом. Шарка подошла ближе и присмотрелась внимательнее: в камне был грубо вырезан огромный жук с ветвистыми оленьими рогами. Под ним, искаженный и переломанный, лежал грифон – явно, по задумке художника, мертвый: из его клюва выпал язык, лапы были бессильно поджаты под тело, крылья обмякли, как у дохлой курицы.

Шарка пожала плечами и не стала говорить Дэйну, что таких жуков вместе с непонятными надписями она уже раз пять видела на стволах деревьев с тех пор, как они оказались в лесу. Кроме жуков ей часто попадались на глаза связанные вместе ветки и палки в форме квадратов и треугольников – некие охотничьи языческие знаки, которые, насколько она знала, уже много лет были запрещены в Бракадии… Но за этим тихим старым лесом явно присматривали люди, которым слово короля было не указ. Вот почему, впервые увидев знаки, Шарка ничего не сказала Дэйну – не хотела пугать его еще больше.

«Что это?»

– Жук – символ Хроуста, – небрежно ответила она и потянулась к брату. – Слезай, мы здесь остановимся.

Дэйн, возражая, снова замахал руками на жука и грифона, но тут его сотряс сильный лающий кашель. Шарка стащила брата с седла и прижала к себе. Мальчик трясся, кашлял и горел одновременно, на щеках у него расцвели алые пятна.

На счастье, грот оказался действительно глубоким и почти сухим. Его пол покрывал толстый слой можжевеловой хвои, в которой роились проснувшиеся по весне насекомые, черви и мошки. Кое-как привязав усталую, оголодавшую, но покорную в присутствии демонов лошадь, Шарка забилась в дальний угол грота, прижала к себе дрожащее тельце Дэйна, укутала его ноги в то, что осталось от юбок, и уставилась на рваный краешек неба.

«Почему я?» – раздалось вдруг в ее голове. Говорил не тот голос, который не разрешил отдать Дивочаку кольцо и заставил бороться, а ее собственный, едва слышный, слабый.

«Почему я?»

Дэйн!

Шарка вскочила как ошпаренная и бросилась к брату. За можжевеловыми кустами уже светлело багровое небо – дожди ушли. Мальчик спал. Шарка начала припоминать: ее сон был тревожен и чуток, она то и дело выныривала из дремы, чтобы проверить Дэйна. Его била лихорадка: он дрожал, то раскидывая во сне ноги и руки, то снова сжимаясь в клубок, скрипя зубами и жуя сухие губы. Только под утро он немного успокоился, и Шарка тоже на пару часов растворилась со всеми своими страхами в тяжелом сне.

Тени-демоны рассеялись. Поддерживать своих новых псов Шарка могла только бодрствуя – без ее сознания они не существовали. Как бы ни хотелось ей думать о них, как о своей стае, все же плотью, кровью и волей демоны похвастаться не могли.

Шарка осторожно вылезла из-за кустов. По поляне медленно разливался тусклый, но уже теплый багрянец утра; лес оживал, треща сотнями птичьих голосов и стрекотом насекомых. На один крошечный миг она позволила себе помечтать, что теперь, без этого черного дождя, в их с Дэйном жизни забрезжила надежда.

А затем она поняла, что лошадь исчезла.

Шарка ясно помнила, что привязывала ее к дереву рядом со скалой, но не могла ручаться, что сделала это правильно и достаточно крепко затянула поводья. Видно, с исчезновением демонов лошадь осмелела и решилась на побег. Следы ее копыт пересекали грязь на поляне и терялись в чаще, примерно в той стороне, откуда они пришли.

Шарка долго пялилась на следы, не шевелясь. Тени сгустились вокруг, безмолвные, растерянные, не способные ничего предложить, кроме своей жажды крови.

– Суки! – завопила Шарка и бросилась на теней, размахивая руками, как если бы разгоняла дворняг. – Это все ваша вина!

Они отпрянули, сверля ее белыми светящимися глазами, – пустые куски мрака, верные, но такие бесполезные, грозное оружие без разумной руки.

– И ради всего этого… Ты… – Шарка сама не понимала, что она хочет сказать. – Убирайтесь! Не хочу вас видеть!

К ее удивлению, глаза теней тут же потухли. Мрак развеялся по ветру и затаился под корнями деревьев и в глубине чащи. Она громко выругалась себе под нос и залезла обратно в грот. Дэйн проснулся – наверное, она разбудила его руганью – и сидел, привалившись спиной к скале.

– Как ты? – спросила она.

Брат пожал плечами, и его снова сотряс кашель.

– Я понесу тебя, – прошептала она, гладя его по мокрым кудрям. – Хрен с ними со всеми, давай просто найдем людей…

«Понесешь? Почему? Что с лошадью?»

Шарка закусила губу: плач снова поднялся откуда-то из жалобно урчащего, сжавшегося желудка и подкатил к горлу. Дэйн, кажется, понял все по ее лицу.

«Нас поймают. Давай просто подождем, и мне станет лучше».

– Нет! Не станет лучше! Ты не умрешь здесь из-за меня!

Она взяла его за руку и вывела из грота, а затем взвалила себе на спину. Дэйн был легкий. Солнце, уже поднявшееся над краем неба и разгоравшееся все ярче, снова придало Шарке бодрости, хотя усталое, голодное, ноющее от ран и надругательств тело дрожало от каждого ветерка. «Мы это сделаем, – сказала она себе, – мы уже пережили такое, что…»

– Ни с места, или я буду стрелять, – просипел вдруг незнакомый мужской голос.

Шарка замерла. Она не видела говорившего: в утренней мгле лишь ближайшие деревья и скала не теряли своих очертаний, но пространство между ними и лесная чаща были залиты белесой дымкой. Против невидимого врага демоны бесполезны – им нужно было знать, на кого нападать.

– Кто вы такие? – спросил незнакомец. – Что делаете в этом лесу? Лазутчики?

– Разве мы похожи на лазутчиков? – тонко спросила Шарка, обшаривая взглядом поляну и пытаясь незаметно повернуться: ей казалось, что голос исходит от скалы. Дэйн на ее спине задрожал сильнее. Он весь горел и взмок от пота.

– Я тут задаю вопросы, – продолжал голос. – Еще раз спрашиваю, что вы здесь делаете?

– Мы потерялись, наша лошадь ускакала, а мой брат болен, – лепетала Шарка. Ей уже почти удалось обернуться к скале. – Мы сбежали из города, там случилась какая-то беда… Я работала в трактире, со мной там плохо обращались, вот мы и решили уйти…

– Из города, значит? – В голосе прозвучал лед. Послышался шорох тетивы – арбалет? Натянутый лук? – Тогда понятно, на чьей вы стороне!

Она уже видела скалу краем глаза, но не решалась поднять голову – лук в руках незнакомца заскрипел громче, стрела могла сорваться с тетивы в любое мгновение. Тени собрались, почернели, набухли, но толку от этого не было, пока Шарка не видела нападавшего…

Внезапно ее взгляд поймал вырезанного в скале жука, нависшего над мертвым грифоном, – и проснулся Голос. Коротко, но твердо он рявкнул:

«Это оно. Говори».

– Нет, мой пан! – закричала Шарка. – Наш отец погиб за Яна Хроуста несколько лет назад. С тех пор мы были вынуждены жить в Тхоршице, у нас никого не осталось. Но умоляю вас, поверьте: я ненавижу город не меньше вашего!

Незнакомец помолчал. Его лук снова скрипнул – на сей раз расслабленно. Шарка вытянула шею, но, чтобы посмотреть на скалу прямо, ей понадобилось бы рискнуть и сделать шаг. Все же она чувствовала: ложь попала точно в цель.

– Так просто в этот лес не забредают, – сказал человек. – Вы ушли слишком далеко от дороги. Тут очень опасно.

– Говорю же, – нетерпеливо ответила Шарка, стараясь не запутаться в своей выдумке, – мы убежали оттуда, как только смогли. Больше не хотели оставаться с этими людьми. Решили найти тех, кого знал наш отец…

– Как звали отца?

– Он… Его имя…

От напряжения она совсем забыла о Дэйне – и вспомнила, только почувствовав, как руки соскальзывают с ее плеч. Тело мальчика мягко шлепнулось в траву и мох. Шарка, забыв о незнакомце, рухнула на колени рядом с братом. Его рот судорожно втягивал воздух и выталкивал страшный мокрый хрип. Веки трепетали в бреду.

– Нет! – заорала Шарка, тряся Дэйна онемевшими руками.

Незнакомец спрыгнул со скалы и кинулся к ним. Оказалось, это был бородатый мужчина средних лет, охотник, судя по оружию и одежде. Взгляд с подозрением метнулся к Шарке из-под густых бровей, затем чужак отложил лук, достал флягу и поднес ко рту Дэйна. Захлебываясь и давясь, Дэйн сумел сделать пару глотков и обмяк в траве.

– Плохо, – проворчал охотник, ощупав лоб мальчика. – Конечно… В таких лохмотьях… В такое время…

Шарка вцепилась в руку охотника и заставила его посмотреть на себя. Ее не волновало, как дико она выглядит со своим заплывшим глазом, израненная, изможденная. Она даже забыла, что теперь может натравить на него своих теней. Точнее, об этом она все же помнила – но какой был в этом смысл?

Работа в трактире кое-чему Шарку все-таки научила. Уже по лицу человека она могла понять, с кем можно поторговаться, а на чью милость не стоит рассчитывать. Лицо охотника, обветренное, покрытое щербинами и шрамами, не было лицом изверга или ублюдка. В его диковатых глазах горело что-то другое…

– Пожалуйста, – взмолилась она и припала к его руке, – помогите ему.

Мужчина выдернул ладонь из ее хватки, немного подумал, поводив челюстью взад-вперед, и шумно вздохнул:

– Унести его сможешь?

Охотник по имени Хоболь считал себя хранителем этого леса – границы, которая разделяла «потонувшую в городской грязи» Бракадию и пустынные земли загадочного горного Галласа. Всю свою молодость он провел, сражаясь за Яна Хроуста, а когда тот пал, ушел в лес своих предков, чтобы «ни одна мразь не смела явиться сюда со своими вонючими топорами и пилами». Хоболь нашел заброшенный дом лесничего, привел в порядок и даже расширил, превратив в приют для путников, но открывал свои двери лишь тем, кто разделял его мнение о проклятой свинье Редрихе Первом.

Приют Хоболя и впрямь было бы трудно найти случайно: он находился в расселине меж двух огромных скал, к которым вела единственная хитрая тропинка. Путь казался бесконечным: то в гору, то с горы, то через горную речку. Один раз пришлось пройти под водопадом – оказалось, что за завесой воды скрывается проход сквозь скалу… Шарка, впрочем, даже не пыталась запомнить дорогу. Ее волновал лишь пожираемый жаром Дэйн, которого она несла на спине. «Только не умирай, только не умирай, только не умирай», – шептала она себе под нос, пока Хоболь молчал. А когда охотник заговаривал, она жадно ловила каждое его слово, лишь бы не дать страху поглотить себя целиком.

Приют как раз пустовал. Это была грубоватая, но крепкая пристройка к аккуратному домику лесничего с небольшим двориком. Оба строения были так щедро украшены рогами оленей, серн и козлов, что издалека напоминали огромных ежей. Зато резных жуков Шарка нигде не заметила: наверное, на случай незваных гостей-горожан Хоболь не очень-то выставлял напоказ, кому хранит верность.

Они занесли Дэйна внутрь. Хоболь, не тратя лишних слов, раздел мальчика, хорошенько растер его водкой и закутал в шерстяное одеяло, затем принес какой-то похлебки. Есть Дэйну не хотелось: из вежливости заставив себя проглотить пару ложек, он зарылся в одеяла и снова забылся глубоким сном.

– С ним все будет нормально, – хмуро сказал Хоболь. – Пора тебе тоже привести себя в порядок.

Он нагрел ей немного воды в котле и даже раздобыл где-то в своих закромах походную одежду с мужского плеча. Впервые за два дня оказавшись наедине с собой и нагишом, Шарка осмотрела свои раны – и не поверила глазам. Там, куда еще накануне было больно нажать, теперь желтые синяки выглядели так, словно им не меньше недели. Раны и царапины затянулись, покрывшись тонкой бледной кожицей. Даже синяк под глазом почти сошел. Как же мало она еще знала о своем непрошеном Даре! Вот о чем думала Шарка, перекладывая кольцо Свортека в нагрудный карман куртки. И нет никого, кто мог бы подсказать…

Тени зашевелились в углах ничем не освещенной комнаты, подобострастно улыбаясь широкими пастями. Следом в ушах загремел крик Пригожи: «Убери это! Убери демонов!» – а затем перед глазами встало его лицо, превратившееся в кровавую кашу… Шарка вцепилась в волосы, которые только что заплела в косу, словно пытаясь вырвать их вместе с воспоминаниями.

«Убери! Убери! Убери!»

Неужели это навсегда?

За перегородкой Хоболь уже приготовил для нее миску похлебки. Шарка набросилась на немудреную еду и расправилась с ней за мгновение.

– Глупые дети, – проворчал Хоболь. – Чем вы думали? Одни, без еды, без карты, в лохмотьях…

– Это вышло случайно, – сказала Шарка.

Охотник тем временем вытащил откуда-то две деревянные стопки, разлил по ним водку, одну оставил себе, другую протянул Шарке.

– Простите, я не…

– Это гостеприимство, а не прихоть, – отрезал Хоболь.

Она покорно проглотила, и глотку обожгло; оттуда жар пошел дальше, разлил тепло по груди, заставил закашляться. Хоболь коротко рассмеялся:

– Неженки городские! Жизни не знаете. Так откуда вы убежали?

– Из Тхоршицы, – прохрипела Шарка. Она знала, что он задаст этот вопрос, и размышляла над ним всю дорогу до приюта. Решила, что лучше сказать полуправду, чем попасться на глупой лжи, назвав незнакомый город и невпопад отвечая на вопросы о нем, если Хоболь вдруг оттуда. – Бывали там?

– Езжу, но давно уже не был. Пару недель никуда не выбирался. Все некогда. В весеннем лесу забот хватает. Давно не видел людей, зимой по этим краям никто не ходит. Хоть скрасите мое одиночество.

Хоболь как-то странно хрюкнул, налил себе еще водки и выпил. Значит, новостей он тоже никаких не слышал.

– Вам повезло, что встретили меня: этот лес кишит волками, рысями, медведи уже проснулись. Еще денек, и, поди, собирал бы я ваши косточки!

– Мы так вам благодарны, – сказала Шарка и выложила на стол перед охотником стопку монет – явно больше, чем Хоболь рассчитывал, судя по его подпрыгнувшим бровям.

Стопка монет на столе, только собирает ее не Хоболь, а Дивочак… Чертова память снова решила подкинуть непрошеных картинок. Лицо Дивочака всплыло перед Шаркой отчетливо, до последней морщины на недовольно нахмуренном лбу. Что с ним сейчас? Наверняка его арестовали… Опрашивали… О трактире, о кьенгаре, о шлюхах…

– Эй, – окликнул ее охотник. Шарка дернулась. – Ты в порядке, птичка?

«Птичка?»

– Да. – Шарка, как ни в чем не бывало, улыбнулась, подалась вперед, навалилась грудью на столешницу и кивнула на бутылку: – Можно мне еще?

– Дэйн! Эй, Дэйн! Ты спишь?

Шарка ввалилась в комнату, едва не уронила свечу, неловко поставила ее на столик у кровати и растормошила мальчика. Хотя была уже глубокая ночь, он не спал.

– Как ты, братец? – спросила Шарка. Она чувствовала, как разит от нее водкой, но лицо словно само собой расплылось в улыбке.

«Лучше, – ответил Дэйн. – Ты что, пьяная?»

– Дэйн, я придумала, куда мы поедем, – жарко зашептала Шарка, пропустив вопрос. Она схватила его в охапку, прижала к себе, как куклу. – Поедем в Высокий Янвервольт, братец! Помнишь, мама рассказывала? Помнишь?

Он высвободился из хватки и показал: «Мама говорила, что там жили ее родители».

– Так может, до сих пор живут? – Глаза Шарки расширились. – А если и нет, то кто-нибудь должен их знать и помнить! Мы доберемся туда – охотник мне рассказал, дорога не очень сложная, просто длинная… Но он обещал дать нам карту, еду, может, даже ослика…

«Обещал? – лицо Дэйна осунулось, что придало ему взрослости. Он жестикулировал так быстро, что в глазах Шарки мир норовил перевернуться с ног на голову. – А что он хочет взамен?»

– Это не важно, это не твое дело, Дэйн, – сердито отозвалась Шарка и обиженно нахохлилась; от ее радости словно оторвали большой кусок. Немного остыв, она продолжила: – Главное – нам есть куда идти! Хоболь разрешил остаться здесь еще пару дней, чтобы ты окреп, а потом мы сразу двинемся в путь. Посмотри на меня!

Он и так смотрел на нее, но Шарке этого было мало: она взяла его лицо в ладони и притянула к себе, чтобы лбы соприкоснулись:

– Я все исправлю, Дэйн. Скоро все закончится!

Стражи не соврали: зрелище и впрямь было душераздирающее. Рейнар немало повидал на войне с Сиротками, с аллурийцами, с галласцами; на его руках умирали враги, солдаты, друзья. Он сам не раз перевязывал и зашивал раны, добивал умирающих, отправлял на тот свет здоровых и сильных – но такого ему еще не приходилось видеть.

Сын богатейшего купца Тхоршицы очень слабо напоминал человека. Это был просто кусок мяса, где-то еще кровоточащего, где-то уже гниющего. Рейнар беззастенчиво спрятал нос в надушенном платке: без платка его бы уже давно вырвало у постели умирающего. Лицо было порвано, плоть свисала лохмотьями с рук и ног. Гениталии, говорят, тоже оторвали… Оставалось лишь гадать, за что в этом теле еще цеплялась жизнь. Впрочем, порой даже самые ужасные ранения были бессильны перед теми, кто хранил в сердце надежду.

– Никто не знает, сколько он еще протянет, – бормотал Пригожа-старший. Он держал руку своего сына, перебинтованную так, что та больше походила на окровавленную подушку; по его лицу непрерывно стекали слезы. – Наш единственный сын, долгожданный; моя жена Белия умерла, рожая его. Всего лишь девятнадцать лет, пан герцог… Я собирался женить его в этом году…

– Мне очень жаль, – в который раз пробубнил Рейнар.

Юноша вдруг открыл глаза и уставился на него неподвижным мутным взглядом человека, стоящего между двумя мирами. Рейнар хорошо знал такой взгляд.

– До чего усердный, талантливый, добрый парень, настоящий бракадиец. Он мог принести столько пользы его величеству, – продолжал отец словно в забытьи. – Я уже думал, что не могу иметь детей, как пришла ко мне как-то утром Белия и объявила: «Южин! Угадай!» О, какое счастливое было утро…

– Послушайте, – нетерпеливо перебил его Рейнар. Попытался было отнять от лица платок, но завтрак немедленно подскочил к горлу, и попытка была провалена. – Вашему сыну удалось хоть что-нибудь рассказать о случившемся?

Пригожа поднял голову – осторожно, словно без его надзора сын мог немедленно умереть, – и теперь две пары мутных зеленых глаз смотрели на Рейнара, а тому хотелось провалиться сквозь землю. «Ох и мягкий ты стал, Рейн, за эти пять лет!»

– Он пытался, мой герцог, – ответил купец. – Видят боги, мой сын собирал все силы и пытался что-то сказать, но эта тварь порвала ему губы, язык… – Он споткнулся на полуслове, мужественно сдерживая рыдания. Глаза Пригожи-младшего тускло сверкнули, и Рейнар отчетливо понял: не надежда, а ненависть поддерживала жизнь в этом убогом теле. Ненависть такая упрямая, что, возможно, парень не умрет, а оправится, чтобы кормить эту ненависть тем, что от него останется.