Текст книги "Повод для знакомства"

Автор книги: Мария Воронова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Она гладила Яна по голове, по плечам, наслаждаясь ощущением крепкого мужского тела.

В какой-то момент она поняла, что его рука расстегивает ей брюки, и нашла в себе силы отстраниться.

– Ты что, Рыжик?

Катя тяжело дышала и мрачно смотрела на Колдунова. Она не знала, что ему сказать.

– Да ты что? – Он улыбнулся. – Думаешь, я обижу? – И снова привлек ее к себе. – Не бойся, маленькая…

Катя не заметила, когда свет в комнате погас, но теперь она видела только темный силуэт на фоне окна. Это не Ян Александрович надвигался на нее, нет, что-то новое… неведомое… страшное… сопротивляться этому было невозможно…

– Рыжик, я сделаю тебе хорошо, – шептал он, – тебе понравится.

Катя, будто под гипнозом, позволила снять с себя джемпер. Руки Колдунова скользили по ее голым плечам, по груди, но ей не было стыдно. Ее ласкал любимый, предназначенный ей мужчина.

Всякие увертки опошлили бы священный момент их соединения, и Катя сама сняла брюки.

– Подожди секунду, я разберу диван, – сказал Ян, целуя ее.

Катя зажмурилась. Как во сне она слышала стук диванной спинки, шелест простыней, шуршание и потрескивание снимаемой рубашки, короткий свист молнии…

– Ну, иди ко мне, – раздался веселый голос, и все ее последние сомнения исчезли.

Она прижалась к любимому, стараясь в этом объятии выразить всю силу своей любви и соединиться с ним навечно.

Ей не было больно. От переполнявшего ее счастья Катя плохо понимала, что же она чувствует на самом деле.

От восторга перед Колдуновым, от изумления перед внезапно сбывшейся мечтой она даже не осознала, как стала женщиной.

– Тебе хорошо, – то ли спросил, то ли сообщил Ян, едва отдышавшись.

– Очень.

Он перевернулся на спину, потянулся.

– Ты чего, Рыжик, такая зажатая? – Пошарив рукой возле дивана, он подцепил брюки и достал из кармана пачку сигарет. – Будешь?

Катя машинально закурила. Кажется, он не понял, что был у нее первым. Ну ничего, сейчас увидит кровь… Почему-то Катя думала, что Ян будет безумно счастлив, узнав, что она сохранила себя для него.

– Хорошо с тобой, – вздохнул он, обнимая ее свободной от сигареты рукой.

– Можно мне в душ?

– Само собой. Полотенце в шкафу на верхней полке. Халат в ванной. Погоди-ка, тебе же еще швы не сняли…

– Ничего, я аккуратно.

– Ну давай.

В душе Катя равнодушно взирала на розовые струйки, стекающие по ее ногам. Слишком долго она хранила свою девственность, чтобы теперь сожалеть о ее утрате. Счастье от соединения с Яном было таким полным, что ничто не могло бы его омрачить. Что девственность! Катя дала бы отрезать себе руку или ногу, лишь бы только быть рядом с ним.

Он вошел в ванную. Отвернул занавеску и с удовольствием посмотрел, как она моется.

– Что же ты, балда, не сказала, что у тебя месячные, когда кровь сдавала? – раздраженно спросил он. – Тот еще донор! После травмы, с месячными… Хоть препараты железа попей.

Катя растерянно улыбнулась. Что, заявить ему: «Я была девственницей»? Глупо. «Мыльная опера» какая-то!

– Ян, я чувствую себя превосходно, ты же видишь.

– Вижу. – Он помог ей вылезти из ванны, а заодно полюбовался на свои швы. – Давай поедим чего-нибудь, я с обеда не жравши.

Нормальной еды даже при тщательной ревизии холодильника не нашлось, поэтому они попили чаю с бутербродами.

Кате хотелось прочитать ему лекцию о правильном питании, слова так и рвались с языка, но она сдержалась. Дайте срок, и она тут все наладит. В уме она уже поставила в холодильник кастрюлю с супом и гусятницу с голубцами, а морозильник набила собственноручно слепленными пельменями. В буфете перед ее мысленным взором выстроились ряды банок с вареньем, а над плитой повисли призраки ниток с сушеными грибами… Конечно, Ян женится на ней, как же иначе? Он же видит, что она порядочная женщина. А он – благородный человек и не стал бы соблазнять ее просто так. Вот если бы она вела себя, как Светка, тогда другое дело…

– О чем задумалась, Рыжая? – Ян усадил ее к себе на колени. – Такая серьезная…

Он развязал пояс ее халата и двумя быстрыми движениями скинул его на пол.

– Ты красивая. Как весенний денек.

– А ты как украинская ночь, – промурлыкала Катя, пряча лицо на его широкой, поросшей густыми черными волосами груди.

– Давай-ка устроим солнечное затмение.

Они не дошли до дивана. Ян делал с ней что-то немыслимое, Катя не предполагала никогда, что такое вообще может быть… На полу было холодно и немного больно, она то и дело ушибалась коленками о кухонный стол и плиту, но наступил миг, когда это перестало иметь значение. Своими прикосновениями, то нежными, а то и грубыми, Ян будто сорвал с нее телесную оболочку, и они почувствовали себя тем, чем были на самом деле, – двумя ревущими огненными потоками, сливающимися в огненный вихрь.

«Кто это так воет?» – подумала Катя пробуждающимся сознанием, и прошло порядочно времени, прежде чем она поняла, что это она и есть.

Колдунов лежал рядом с ней на полу кухни и смотрел бешеными синими глазами.

– Не знаю, как ты, а я облетел вселенную.

– На мне, как на помеле.

– Придется опять идти мыться, – вздохнул он, поднимаясь с пола и отряхиваясь. – Эх, Кать, если бы не так жестко, я бы от тебя до утра не оторвался.

Она проснулась около семи. Хотела разбудить Яна, но вспомнила, что сегодня суббота. Вчера, засыпая, Колдунов не оставил ей никаких инструкций, поэтому Катя аккуратно выползла из-под его руки и отправилась в ванную. Ей хотелось встретить его умытой и причесанной. Под душем она с ужасом подумала о том, что будет делать, если Ян проспит до полудня. Разбудить его у нее не хватило бы храбрости.

Однако, выйдя из ванной, она застала его вполне проснувшимся. Ян расхаживал по квартире в семейных трусах, зевал во весь рот и энергично потягивался. Возможно, это символизировало утреннюю гимнастику.

– Я не храпел? – галантно осведомился он.

– Нет, что ты.

– А ты спишь, как младенец. Тихо-тихо.

– Насколько я знакома с повадками младенцев, они не всегда спят тихо.

– У тебя есть дети, Рыжик?

– К сожалению, нет.

– Ну, это дело поправимое. – Ян потрепал ее по плечу и чмокнул в щеку.

Катя зарделась.

– Ты сейчас в больницу?

– Ну да. Нужно срочно сменить Елену Станиславовну, пока она всем не устроила педсовет! Ты со мной?

– Нет, сегодня очередь Цырлина дежурить. Если приду, он подумает, что я ему не доверяю, и до смерти обидится. А раз ты говоришь, что эта Елена Станиславовна всем пистоны вставляет… Позволь мне уклониться от столь приятной встречи. Но я, конечно, провожу тебя. Хочешь, Рыжик, я поймаю тебе такси?

– Не волнуйся, я превосходно доеду на автобусе.

– Брось! Хоть подремлешь в машине лишние десять минут. Пусть это прозвучит нескромно, но я же не дал тебе ночью выспаться как следует. Ты не сердишься на меня? Я тебя ничем не обидел?

– Господи, конечно, нет!

Он нежно привлек ее к себе и легко поцеловал в лоб:

– Спасибо тебе, Рыжик… Ну, пошли.

Именно эти слова благодарности вдруг грубым диссонансом вторглись в волшебную мелодию Катиной души. «3а что он благодарит меня? – думала она холодея. – Будто я ему девочка по вызову. Почему спасибо?! И почему он идет рядом со мной так отстраненно? Почему не обнимает за талию? Почему молчит? Почему не договаривается о следующей встрече?! Ладно, он знает, что я все время напролет занята с Маргаритой Матвеевной, но почему он не сказал что-нибудь типа «я загляну к тебе вечерком». Или хотя бы «до завтра». Почему не попросил номер мобильного, он же не знает, что у меня его нет!» Она ждала предложения руки и сердца, а не дождалась даже предложения сходить в кино.

Похоже, не так уж она счастлива, как казалось ночью!

Она пристально всматривалась в приветливое, но равнодушное лицо Колдунова, пытаясь прочесть там свой приговор. Но ясные синие глаза так ничего ей и не сказали.

И теперь кто-то неведомый сжимал ее сердце в каменном кулаке… Катя еле сдерживалась, чтобы не закричать, чтобы не схватить Колдунова за лацканы пальто и не трясти его, пока он не согласится жениться на ней…

С чувствами человека, уже положившего голову на плаху и наблюдающего, как палач плюет на ладони, прежде чем взять топор, Катя смотрела, как Ян отбросил сигарету, встал на обочине дороги и замахал рукой.

Откуда-то выскочила и, обдавая их грязными брызгами, на полном ходу затормозила потрепанная «восьмерка». Из окошка – о ужас! – высунулась Светкина физиономия.

– Салют, граждане! – сказала она. – А чего это вы делаете?

– Ловим такси.

– Отлично! К вашим услугам.

– Света!

– Что – Света? Я по выходным всегда бомблю. Куда ехать-то? Вам, Ян Саныч, скидочку сделаю.

– Света, я уже тебе сказал, что ни за какие бабки к тебе не сяду.

– А я, – сказала Катя мрачно, – сяду. Сколько будет стоить до больницы?

– Полтинничек устроит?

– Вполне.

Колдунов достал бумажник и дал Свете требуемую купюру. Катя хотела проявить самостоятельность, но решила в присутствии Светы не устраивать сцен. И так вся больница завтра будет знать о том, что она согрешила с заведующим.

Катя уселась на переднее сиденье.

Светка любовно разгладила полтинник и убрала его в кошелек, а потом тронулась с такой скоростью, будто за ней мчались все черти ада. «Ну и хорошо. Если мы разобьемся, это будет просто здорово», – подумала Катя.

– Сигаретку? Да бери, это входит в стоимость поездки. – Докторша щелкнула по пачке сигарет, лежавшей возле рычага переключения скоростей, и нажала на прикуриватель. – Музычку какую предпочитаешь? Вот приемник, настраивай, на борту нашего авиалайнера желание клиента – закон.

Катя пошарила по эфиру в поисках классики, но ничего не обнаружила и оставила первую звучащую без помех станцию.

Закурила, не чувствуя вкуса и аромата дыма.

– Ты действительно частным извозом занимаешься? – спросила, лишь бы не молчать.

– Ага, уже восемь лет. От мужа этот тазик остался.

– Ты была замужем? – удивилась Катя.

– А откуда у меня дети, как считаешь? Ай-ай, Катя, как плохо ты обо мне подумала. Я как осталась одна с полугодовалыми близнецами, так и села за руль. Знаешь, очень удобная работа, я даже не знаю, что мне больше нравится, бомбить или лечить. Поначалу, конечно, я офигела. Представь: дети мелкие, живем в коммуналке, и я с пособием. Ну, блин, думаю, звездец подкрался. Сначала хотела машину продать, а потом подумала: какого хрена, если я с нее кормиться могу? Ну и пошло. Вечером уложу детей – и вперед, пьяных развозить. Утром вернусь, посплю, детьми позанимаюсь, потом днем еще покатаюсь пару часиков… Ничего, на молоко набегало.

– Неужели не страшно было? – удивилась Катя. Она, боявшаяся возвращаться домой после десяти, не могла представить себе, как можно целую ночь проболтаться на улице.

– Не-а. Я тогда была в таком состоянии, что если бы меня кто пристукнул, я бы только спасибо сказала. Даже не думала, что дети совсем одни останутся. Я, Катя, тогда очень хотела умереть, так хотела, что каждое утро встречала с разочарованием. И веришь ли, никто меня не то что пальцем не тронул, даже ни копейки не отобрал! Вечно так: пока чего-то очень хочешь, фиг получишь. А когда перегорит все и уже чего-то другого захочется, тут тебе и нате, пожалуйста. Самый верный способ получить – перестать этого хотеть, я давно уже поняла. Сейчас, конечно, я работаю и по ночам не езжу. А по вечерам и в выходные – как штык!

Катя хмыкнула и затянулась. Ее собственный жизненный опыт подсказывал, что хоти не хоти, а все равно ничего тебе не перепадет.

– Перепихнулась с нашим боссом? – круто сменила Светка тему.

Отрицать очевидный факт было бессмысленно, и Катя промолчала.

– Ну и славно, – продолжала Светка. – Мы с Верой Ивановной как раз его собрались женить, а ты у нас девушка душевная, такую нашему долбодятлу и надо. А то он совсем озверел. Заедем на заправку, ты не возражаешь?

Катя не возражала. Хоть на Луну.

Светка, кажется, принадлежала к племени водителей, убежденных в том, что их святая обязанность не только доставить пассажира на место, но еще и прочесть ему лекцию на вольную тему.

– Если посмотреть со стороны, он вроде бы добрый и вообще нормальный, – рассуждала она, подъезжая к бензоколонке, – но реально там крышу перекосило конкретно. Когда его опустили по полной программе, то панамку ему сдуло, это я тебе как врач говорю. Так что ты с ним поласковее будь. Прости ему, если что. Короче, я пошла платить, а ты слушай и, если мобильник позвонит, ответь, а то мне неохота его из гнезда вынимать. Мне в это время только дети могут сигналить. Послушаешь, скажешь, что с мамашей все тип-топ, хорошо?

Катя кивнула. Подумав, взяла из пачки еще сигарету. Может, все образуется? Она будет нежной и ласковой, и Колдунов потянется к ней. Она поможет ему поправить, как Светка выражается, перекошенную крышу, и он поймет, что жить без Кати не сможет…

Размышления прервал звонок мобильника. Катя была не очень в ладах с техникой, но мысль о том, что звонят дети, которые, не услышав свою мать, могут испугаться, придала ей сил: она нажала на нужную кнопочку.

– Але, Света, – в трубке раздался голос Колдунова.

– Это я… – начала Катя, но ее грубо перебили:

– Ты отвезла Катю в больницу?

– Это…

– Короче, Светка, если ты кому-нибудь хоть слово скажешь! Хоть взглядом намекнешь!

– Но это…

– И не торгуйся со мной. Или ты молчишь как рыба, или узнаешь, на что способен твой начальник. Вплоть до увольнения, поняла? Язык отрежу! Без наркоза! – В трубке немного помолчали. – Свет, прошу тебя как человека, не рассказывай никому.

– Хорошо, – пискнула Катя и отключилась. Ясное дело, если бы Ян планировал продолжить с ней отношения, то не стал бы в таком ажиотаже звонить свидетелю и затыкать ему рот!

– Тебе звонил Колдунов, – проинформировала она Светку. – Сказал, что отрежет тебе язык, если ты растреплешь о том, что видела.

– Да уж, тогда будет поздняк метаться. Сейчас надо отрезать. Да ты что, Катюха! Не реви!

– Ох, Света! Я же… – Катя всхлипнула. – А он, значит… Мама мне говорила! Что он поиграет со мной и бросит! – выкрикивала Катя, не в силах прекратить истерику. Инстинкт самосохранения подсказывал ей, что если она не изольет душу Светке, то пойдет и повесится. – А я, идиотка, не верила. Главное, если бы он хоть не на одну ночь меня снял, Света! Если бы хоть поухаживал, а потом понял, что не любит, и бросил! А у него не было никаких намерений, никаких чувств. Он просто хотел со мной переспать одну ночь.

– Ну хватит, хватит. Что ты в таком нерве?

– А я согласилась! Как проститутка! А я люблю его!

– Любишь?! Не гони! Ты ревешь, как ребенок, у которого отобрали игрушку, а это не любовь.

Катя замолчала – скорее от удивления, что Светка так сурово разговаривает с ней, чем от обиды.

– Это оскорбленное самолюбие, досада, что все происходит не так, как ты хочешь, желание получить власть над Колдуновым, но никак не любовь.

– Много ты понимаешь, – огрызнулась Катя.

– Много, – спокойно сказала Светка. – Ну признайся сама себе, если бы сейчас Колдунов предложил тебе руку и сердце, а через пять минут после этого откинул коньки, ты не дергалась бы так? Правда, Кать!

Катя в изумлении уставилась на нее, одновременно пытаясь понять, права она или нет.

– Если любишь, то никаких обидок нет, даже на себя. Когда любишь, тебя ничто не может заколебать. Ты просто говоришь: «Спасибо тебе, мир!»

Всю субботу Катя посвятила решению сложнейшей проблемы: звонить ли Петру Петровичу и просить ли замену?

Надежд на благополучный исход ее романа почти не осталось. «Вообще не осталось», – каждый раз поправляла она себя. Дура, как она могла возомнить, что ее мечты могут стать реальностью? Почему она решила, что идиотские мысли о прекрасном принце, который оценит ее тонкую душевную натуру и уведет за собой в безграничное счастье, могут воплотиться в жизнь? За столько лет можно было уже понять, что провидение сбоев в своей работе не допускает, и если оно постановило Кате быть несчастной, то она и будет. Попыталась дернуться – вот и получи по голове.

И теперь, вместо того чтобы предаваться бесплодному отчаянию, нужно придумать, как выйти из этой ужасной истории с наименьшими потерями.

Главное, Маргарита Матвеевна привыкла к Кате, и еще неизвестно, как отнесется к своим обязанностям новая сиделка. А старушка не должна страдать оттого, что Кате вздумалось погулять с красивым доктором.

Если она малодушно свалит, как выражается Света, со своего поста, Колдунов поймет, что для нее эта ночь имела большое значение. Катя же предпочитала, чтобы он думал о ней как о раскрепощенной свободной женщине, а не как о свихнувшейся от любви к нему экзальтированной дурочке.

Ничего, досидит с Маргаритой до выписки, не развалится! Может быть, и Колдунова разлюбить удастся.

Наверное, мама опять права. Если она не ошиблась в том, что Колдунов – похотливый мачо, и в том, что он подействует на Катю, как валерьянка на кота, то скорее всего верна и вторая часть ее оценки.

Он действительно беспринципный, нечистый на руку тип. И только ее влюбленность помешала ей это увидеть.

Беспринципный тип объявился на службе только в понедельник. Катя уже извелась, так ей хотелось поскорее укрепиться в своих подозрениях о колдуновской черной душе.

Он зашел в палату как ни в чем не бывало, поздоровался с Катей, посмотрел живот Маргариты Матвеевны и сообщил, что после контрольных анализов можно будет выписываться. «Рассчитывайте на пятницу», – сказал он спокойно и перешел к другим больным.

Контингент палаты за последние дни поменялся. Вместо благообразной старушки соседкой Маргариты стала любительница алкоголя средних лет, избитая мужем. Вела она себя не всегда адекватно, то кричала, то плакала. «Для кунсткамеры себя уже замариновала, – отзывалась о ней Светка. – Кать, ты вполглаза присматривай, чтобы она в окно не вышла».

Еще в палате появились две работяги-лимитчицы, примерно Катиного возраста. Мама всегда предостерегала ее от общения с такими. «С ними не о чем говорить, эти люди не понимают очень многих вещей, не умны и по большей части распущенны, – часто повторяла она. – Нужно быть с ними вежливой, но сохранять дистанцию».

Однако Кате общество Вали и Амины даже нравилось. Почему-то она успокаивалась, слушая их пересыпанные сочными словечками рассказы о любовниках и пережитых абортах. У Вали был аппендицит, у Амины – почечная колика, обе чувствовали себя сносно и не нуждались в Катиной заботе. Наоборот, сами активно предлагали помощь: «Ехай домой, Кать, а мы тут за твоей бабуськой приглядим!»

Катя была благодарна девушкам и думала, что вещей, которых они не понимают, может быть, и понимать не надо…

Ян Александрович душевно пообщался с лимитчицами и перешел к проклятию палаты – алкоголичке. «Вот сейчас он пройдет мимо, – злорадно думала Катя. – Она почти бомжиха, с нее никакой поживы не предвидится, зачем ему ее смотреть?»

Но нет, Колдунов самым тщательным образом выслушал у пьяницы легкие и стал проверять симптомы сотрясения мозга.

– Что ж, все у вас прилично, – сказал он таким же доброжелательным тоном, каким говорил с Маргаритой Матвеевной. – Можно готовиться к выписке.

– А можно еще полежать?

Катя была уверена, что он откажет. Она уже знала, что родина не приветствует лежание своих граждан на больничной койке. Чем меньше койко-дней, тем меньше затраты на лечение, поэтому доктора всеми силами стремились выпихнуть пациента под наблюдение поликлиники. За перележивание больных Колдунов мог получить серьезный втык, поэтому иногда процесс выписки напоминал выпихивание новобранца-десантника из самолета для парашютного прыжка.

– Очень нужно? – спросил Колдунов.

– Да, муж из запоя выйдет… Сейчас он ничего не соображает, снова рожу начистить может.

– Ладно, на недельку оставим еще, – вздохнул Ян, – а то рецидив заболевания наступит. Только, дорогая, другим пациентам не мешайте, иначе сразу домой пойдете.

Та поклялась, что будет вести себя как мышь.

Нет, не получалось у Кати сделать из Колдунова бездушного человека… Пока не получалось…

– В рот компот, – сказала Светка, входя в ординаторскую с пакетом в руках, – орехов вот наварила. Сейчас затырю по углам, как белка! Глядишь, до весны продержимся.

– Какие орехи? – Вера, проверявшая по историям наличие у больных страхового полиса, поднялась и сунула нос в пакет: – Миндаль, отлично. Хочешь, отдай мне, сделаю печенье.

Светка энергично кивнула и сунула пакет Вере в руки.

– Вы, Светлана Эдуардовна, как деревенский доктор, натурой берете… – вступил в беседу Эрнст Михайлович.

– Слушайте, вы, Хемингуэй, – рявкнула Светка, – я бы с радостью как городской доктор работала! И вообще не сегодня!

– А что такое?

– Да за школу мне сегодня платить. Вы же знаете, что Катя рыжая, которая с бабкой сидит, устроила моих девок в музыкальную школу, там полупансион. В принципе не так уж и зарядно, но на двоих ведь! А они даже скидки за опт не сделали!

– Но мы, Светлана Эдуардовна, не обязаны нести на своих плечах груз ваших проблем. В служебное время извольте заниматься работой и вести себя соответственно.

– Что-о? – взревела Светка, которая любые замечания Цырлина воспринимала как желание сесть ей на голову.

Кровопролитие было предотвращено появлением Колдунова.

– Тихо, всем стоять смирно! Буду знакомить личный состав с приказом по больнице. Свежие новости от главврача. Короче, теперь мы имеем право только на один рентген-снимок и два УЗИ в день. Остальные исследования через кассу больницы.

– А там, случайно, нет пункта, что я имею право бесплатно осмотреть только двух больных в день? – спросила Светка.

– Я бы вас вообще к больным не подпускал. На месте больного я сам бы любые деньги в кассу заплатил, только бы вы ко мне не подходили, – буркнул Цырлин.

– А что, это мысль. Давайте, я сделаю макияжик поярче, татушку там, пирсинг, юбку надену покороче… Прикинусь дурой и пойду больных смотреть. Напугаю их как следует, а потом вы явитесь, как герои-избавители. Классный бизнес?

– Во-первых, в укорачивании юбок ты уже достигла абсолютного нуля, дальше двигаться некуда. А потом, наших аликов ничем не испугаешь. Все, хватит ругаться. Вы поняли, что это значит для нас? Девяносто процентов больных нашего отделения не могут позволить себе такую роскошь – исследоваться через кассу. А остальные десять, потратив все бабки на рентген и УЗИ, фиг нам что дадут. Теперь будем каждый день обсуждать кандидатуру на исследование, все вместе. Но главное, что вы должны запомнить, – этот лимит не оправдывает вас в случае врачебной ошибки. Если вы поставили неправильный диагноз, то на ЛКК аргумент об отсутствии денег у больного в расчет не берется. Поняли? Прошу говорить по существу, восторги в адрес нашего правительства можете оставить при себе.

Светка поправила свою пышную прическу.

– Но как же можно без рентгена? – спросил Эрнст Михайлович. – Как же ставить показания к операции? Как проводить дифференциальный диагноз между печеночной и почечной коликой?

– Вот так! Возьмите учебник пропедевтики и изучите его от корки до корки, – сказала Светка. – Пирогов как-то обходился без рентгена, а мы что, лохи? Глаза вам пока еще не выкололи и пальцы не отрубили, вот и работайте.

– Нет, главное, на рентген у них лимит есть, а на мою работу нет! – пылко возмутилась она.

– Пленка денег стоит, а ты за свою зарплату будешь вкалывать, пока не посинеешь, – сказала Вера.

– Боже мой, Боже мой! – Эрнст Михайлович даже забыл, что ссорился со Светкой. – Когда весь мир внедряет новые методики в медицину, когда везде хирургия – это в первую очередь технология, когда каждый год появляются новые разработки по лучевой диагностике, мы…

– А мы пойдем другим путем. Встречным. Когда весь ваш научно-технический прогресс накроется медным тазом, мы останемся единственными, кто умеет лечить. Ребята, это будет по кайфу! Поедем в Америку. Скажем их страховым компаниям: там, где вы за сто тысяч баксов лечите, мы за десять возьмемся, с тем же результатом. Рентгенов нам не надо, всяких там сшивающих аппаратов мы вообще в глаза не видели. Живот пропальпировали, легкие послушали – и на операцию. Пока скальпель не затупится! А как затупится, мы его поточим, и дальше…

– Пока ты еще не в Америке, Света, пойдем больного в приемнике посмотрим, – сказал Ян и поймал на себе тяжелый взгляд Цырлина. С появлением Светки Колдунов все реже стал приглашать его на консилиумы, да и на операции предпочитал брать ее. Светкин пофигизм и даже ее жадность почему-то устраивали его больше, чем порядочность и безупречная вежливость Цырлина.

– Ян Александрович, а что вы сказали главному врачу? – официальным тоном поинтересовалась Вера.

– Сказал: спасибо за информацию. А что я должен был сказать? Ну начал бы я распинаться о священном долге врача и пороть прочую мутотень, и что? От моих речей на нас золотой дождь не прольется.

– Но вы должны были выразить свое отношение к этому геноциду! – взревел Цырлин, воздевая руки к небесам.

– Думаете, Эрнст Михайлович, Алевтина Васильевна искренне считает свой приказ гуманным и способствующим улучшению качества медпомощи населению? Увы, она прекрасно понимает всю низость своего распоряжения, но иного выхода у нее, к большому сожалению, нет. Больше скажу, если бы я до сих пор занимал должность главного врача, то отдал бы аналогичный приказ. Может быть, я донес бы его до подчиненных в более деликатной форме, но суть от этого не поменялась бы. Сумма, которую больные должны отдать, не такая уж большая, для среднего, даже умеренно бедного человека она вполне подъемная. А для совсем бедных оставлен бесплатный лимит. В общем, этот приказ ударяет в основном по нашему отделению.

– Ваш любимый главный врач прекрасно знает, какой контингент лежит у нас, – сказала Вера набычившись. – Мы избавляем другие отделения от нежелательного элемента, позволяем им работать в почти человеческих условиях, так уж могла бы нам лимит побольше выписать.

Ян Александрович ласково похлопал ее по плечу.

– Главврачу тоже деньги с неба не падают. Ты знаешь, какой гигантский долг у страховых компаний перед нами? О-го-го! И большая часть этих должников уже объявила себя банкротами, так что получим мы от хрена ушки. Скажи спасибо, что тебе зарплату платят, и поклонись главврачу в пояс за это!

– Вот этого, – веско сказала старшая сестра, – ни вы, Ян Александрович, ни Алевтина Васильевна от меня не дождетесь.

– Хватит уже воду в ступе толочь, – вздохнула Светка, – коню понятно, что этот приказ – единственно возможный выход. Лучше так, чем больница вообще без пленки останется.

– Может быть, коню и понятно, – снова вступил Цырлин, – а мне нет. Я понимаю, Светлана Эдуардовна, что вы с вашей склонностью к стяжательству разделяете стремление нашей администрации обдирать больных как липку. Да, это я понимаю. А вот отношения к медицине как к коммерции, да еще у такого молодого специалиста, я понять не могу!

– Не можете потому, что сами без Яна Саныча ни фига не наварите! – огрызнулась Светка. – Только и знаете, что сидите и размышляете о вечном.

– Да как вы смеете? – холодно спросил Цырлин, поднимаясь. – Ян Александрович, я требую от вас как от заведующего, чтобы вы обуздали эту…

– Ну, товарищи, если вы мне тут, практически в военно-полевых условиях, будете еще и междоусобицу устраивать… – пробормотал Ян. – Я как заведующий как раз хотел призвать вас к дружному и качественному труду, обратить ваше внимание на то, что выжить в той заднице, в которую нас засунуло государство, мы можем, только добросовестно исполняя свои обязанности.

– Золотые слова. – В знак одобрения Светка похлопала Колдунова по спине. – Ну, пойдем в приемное отделение?

* * *

– Веруш, ты что, ревнуешь? – спросил он, входя к ней в кабинет.

Она кокетливо хмыкнула: «Вот еще не хватало!» Колдунов повернул ручку замка и, кося глазом и всхрапывая, как боевой конь, уставился на нее:

– Так ревнуешь? Скажи!

Вера поджала губы и закурила. Выпуская дым, она мечтательно глядела в окно, всем своим видом демонстрируя Яну, что не обращает на него ни малейшего внимания.

Он осторожно устроился на ручке ее кресла, обнял Веру, перенося центр тяжести на ее плечи.

– Ну скажи, что ревнуешь, Ананасик!

Вера вздохнула:

– Ни капельки. Мне просто обидно, что Алевтина в тысячу раз красивее меня.

– Да ты что, с ума сошла? – завопил он. – Да она тебе в подметки не годится! Ты у меня самая красивая. Я от тебя балдею, а не от нее.

Он не лукавил, поэтому Вера ему поверила.

– Так ты с ней не спишь? Только скажи мне честно.

– Чего мне врать? Я тебе всегда говорю правду. Если бы я тебе врал, то не сказал бы, что перепихнулся с ней по пьяному делу. А я сказал. Потому что доверяю тебе и хочу, чтобы ты мне тоже доверяла.

– Ты прямо как Геббельс. Тот тоже считал, что если смешать грамм правды с тонной лжи, то народ безоговорочно поверит.

– Знаешь, Вера, я тебя вообще-то не спрашиваю, как ты со своим мужем живешь! Я свободный человек, ты помнишь об этом? И могу спать, с кем захочу.

– Да хоть обспись! – огрызнулась она.

– Я тебя люблю. – Ян нежно засопел ей в ухо.

«А почему я не сказал Вере о том, что согрешил с этой рыжей Катей?» – неожиданно подумал он.

Катина жизнь летела под откос. Катя с ужасом осознавала, что ничто теперь не принесет ей радости и счастья, если она не будет с Колдуновым. Даже музыка, всегда позволявшая ей забывать свои горести, теперь не спасала. Даже в любимом Бетховене не находила она успокоения. Привезя Маргариту Матвеевну домой и обиходив, Катя по просьбе старушки уселась за ее прекрасный рояль. Раньше игра на этом старинном инструменте всегда приносила ей радость и душевный подъем, но сегодня исполнение бетховенских сонат казалось не праздником души, а нудной повинностью. Маргарита Матвеевна заметила плохую игру ученицы, но, подумав, что та просто устала, решила: как только Катя сходит в магазин, надо отправить ее отдохнуть.

Что ж, Катя не особенно возражала. В ближайшем супермаркете она, остановившись возле стеллажа с алкогольными напитками, вспомнила, как выбирала вино вместе с Яном, и чуть не задохнулась от горя. Господи, почему? Почему она не может быть счастливой? Почему именно ее все радости жизни обходят стороной?

Ян так равнодушно смотрел на нее в последние дни!.. Она видела его веселым и энергичным, видела очень уставшим после сложной операции, но всегда он был чужим. Катя осталась для него посторонней женщиной, видимо, их свидание для него ровным счетом ничего не значило.

А она-то при каждой встрече надеялась, что он подойдет к ней, посмотрит своими синими глазами, пригласит к себе… Но Ян, ограничившись любезным кивком, проходил мимо.

Рассчитываться с ним Катя отправила Петра Петровича. Еще одного вежливого прощания она бы не вынесла.

Самым ужасным было то, что Катя с каждым днем любила Колдунова все сильнее.