Текст книги "Жернова (СИ)"
Автор книги: Мария Прокопович
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
Больше всех была счастлива Смоки. Она считала, что это – показатель его благородства. Судя по всему, девушка уже смирилась с желанием матери породниться с владельцем фабрики и поэтому лишь смиренно налаживала с ним отношения. Не известно откуда, но всё чаще и чаще она находила в его личности и характере такие черты, что сам Лаус поражался – откуда она такое брала?.. Но не возражал. Порой даже подстраивался под придуманный образ самого себя.
Как-то незаметно в его кабинет перебрался её домашний шезлонг – маленький и аккуратный, весь в деревянных цветах, обитый тёмно-зелёным сукном с не менее маленькой и аккуратной атласной подушечкой. Теперь, во время ужинов, она сидела в шезлонге и тихонечко шила для кукол платья. Корпуса игрушек делали новоявленные мастера, лица и прически – такие же новоявленные мастерицы, а вот одежду – несколько девушек, что за день могли сшить до пяти кукольных платьиц, в число которых входила и Смоки.
Порой, когда Бартоломью уже заканчивал ужин, и возвращался к делам, девушка нет-нет да поглядывала на него. Тихо вздыхала и возвращалась к шитью. Это было странно и непривычно. Но... он словно чувствовал, как лёгкие сдавливает. Но не резко и болезненно, как до этого, а как-то тепло и мягко. Как котёнок коготками легонечко цапает. Хотя, как и с котёнком, порой был резкий болезненный укол. Но пока что жизнь была более-менее проста.
– Как насчет людей? Никто ещё не пропал?
– Нет, сэр, ничего такого.
– Но кто-то же должен скоро пропасть, верно? Обычно это происходило быстро, верно? Почему сейчас он так тормозит?
– Кто знает. Может он просто стал более осторожным? В отличии от своих предшественников?
– Скорее всего...
Почему-то всё шло не так, как оно должно быть... Бартоломью был в тихой ярости. Он был готов зло хлопать по столешнице. После этого ладони неприятно щипало – это единственное, что его останавливало.
Причем ничего не удавалось из-за того, что орден неимоверно тормозил. Они должны были прислать отряд ещё пару месяцев назад. Но ничего не делали.
Жернова недовольно гудели. Сидя за своим столом он чувствовал, как их ось, расположенная прямо под его стулом, дрожит, напоминая о себе. Он раскачивался на стуле, болезненно мыча. Недовольство жерновов причиняло ему почти ощутимую боль.
Вечером было совсем плохо – словно чувствуя, что кроме него на фабрике никого нет, они начинали просто неописуемо гудеть и трещать. Спать стало невозможно – пол дрожал, а стены гудели. Он сжимался в клубок на кушетке и тихонько выл от боли, напряжения и банальной усталости. Ему безумно хотелось, чтобы это прекратилось. Чтобы он смог нормально поспать.
Стоило спуститься в подвал (в этот раз пришлось потрудиться – шезлонг сильно мешал) и он услышал то, чего не было раньше – жернова гневно скрипели. Они сильно подрагивали, камень тёрся о камень, но при этом не кружась, как должны бы. Они как будто скрипели зубами от злости. Неуверенно, слегка пошатываясь от страха и почтения он подошел к ним, вытянув вперёд правую, слегка подрагивающую, руку. Пальцы, всё так же подрагивая, коснулись камней.
– Простите. – Его голос дрожал так же, как и руки. – Но давайте подождём. Вам же хочется почувствовать кровь ордена, верно? Скоро у них кончится терпение, и они пришлют кого-нибудь. Слабого и одинокого. Тут то мы его и поймаем! И вам станет тепло. Вам же этого хочется, верно? Ведь это из-за них вы оказались в таком положении, верно? Четыре пра, вам же это понравиться, верно?
Жернова деловито погудели, словно обдумывая предложение. Вот они даже замолчали на мгновенье... После, басовитый гул заполнил подвал. Четыре пра согласен подождать. Бартоломью благодарно и успокоено склонился к жерновам и ткнулся в них лбом.
– Это уже не осторожность! Это слабость!
– Но сэр...
– Молчать! Он либо туп, либо ничего не может! Мы обязаны отправить кого-нибудь, что бы он разобрался с ним! Одного будет достаточно.
– Я так не думаю.
– Да кто ты такой, чтобы...
– Заткнись! Тебя слышно с улицы. Послушник!
– Да, сэр.
– Бтхали! Ты что, под дверью стоял?..
– ... нет...
– Собери мне малую оперативную группу и отправь к Лаусу-младшему.
– Ты с ума сошел? Он там один и он там уже около полугода и ещё ничего не сделал! Он вряд ли сможет оказать хоть какое-то сопротивление!
– И тем не менее. Его дед в своё время тоже не казался сильным. А сколько он хлопот доставил? Иди в архиве покопайся, может узнаешь.
Их было больше. Он рассчитывал на одного. Максимум – на двух. А их было четверо. С другой стороны – чем больше людей, тем горячее будут жернова. Тем сильнее и дольше они будут крутиться. Но... четверо... это будет трудно.
Бартоломью выдохнул. И глубоко вдохнул. Один как раз прошёл мимо складов. Хорошо, что сегодня Смоки не приходила (ему пришлось сильно потрудиться, что бы она посчитала это своим решением и уехала на день в соседний город), и никто не мог ему помешать.
Если не считать их количества, то всё остальное происходило точно по плану – они пришли через два часа после закрытия, разделились и пытались найти его по одному. Они даже не переговаривались.
Что было глупо с их стороны.
Леска над головой Бартоломью дрогнула. Обречённый вошёл на склад. Мужчина подтянул ноги и теперь сел на корточки. Незваный гость вел себя странно – он топал словно слон и даже не пытался скрыть своё присутствие. Иногда ногой подталкивал коробки с деталями. В некоторые он даже заглядывал. Бартоломью раздражённо дёрнул уголком губ – да как он смеет! Ходит тут, как хозяин, залазит в ЕГО вещи! Он будет первым.
Тот как раз прошёл мимо. Бартоломью выждал, пока он немного пройдет вперёд. Тихо выбравшись из-под верстака, под которым он до этого прятался (весьма маленького верстака! Надо заказать верстаки повыше, с его два ноль пять прятаться очень неудобно) он еле слышно и пригибаясь едва ли не вдвое направился за ним. Можно было бы и не так осторожно – тот не обращал никакого внимания на окружающий мир.
Лезвие вышло из ножен с тихим шипением и лёгким металлическим звоном.
– Барт, ты хорошо спал? – Обеспокоенно поинтересовалась Смоки, едва войдя в кабинет.
– Да, конечно. Почему ты спрашиваешь? – Он не разогнулся, посмотреть на неё. Ещё немного времени и его глаза перестанут быть красными. Надо немного подождать. И делать вид, что очень занят документами.
– Ты очень бледный. У нас проблемы? – 'В последнее время она начала говорить 'у нас' и 'мы'. Пытается привыкнуть?'
– Нет, у нас нет проблем. – 'Почему я отвечаю ей так же?' – Просто много дел. Ничего особенного. Ты что-то хотела? – Он задумчиво шмыгнул носом, и дёрнул мышцами шеи, из-за чего шейные кости резко выделились, отвлекая на это Смоки. С тех пор как он похудел (а он довольно сильно похудел от нервов) она постоянно пугалась, когда он так делал. Всё её внимание мгновенно концентрировалось на этих косточках.
– Если бы я не носила тебе ужин, то посчитала бы что ты совсем не ешь. Скажи, Барт, почему ты плохо кушаешь? – Она аккуратно подсела на стул для посетителей и, протянув ладошку, аккуратно погладила его по руке. – Надо хорошо кушать. Тогда ты будешь здоровым. А то все будут ходить и спрашивать, всё ли у тебя хорошо. Обещай мне, что ты будешь хорошо и вовремя кушать, хорошо? – Немного жалобно протянула девушка, наглаживая его руку. – И тебе нужно отсюда переехать! У тебя как-то странно пахнет...
– Не надо мне никуда переезжать. Надо просто просушить фабрику, влажность большая, не более того. – Глаза наконец-то перестало щипать, и теперь можно было посмотреть на неё. Подняв голову, он проникновенно заглянул ей в глаза. – Я нормально ем. Просто у меня так много дел, что вся энергия тратиться на них и ничего на теле не откладывается. Не волнуйся, скоро официально запустим новое производство, дел станет меньше и всё будет хорошо. Скоро я стану побольше, – мягко улыбнулся он.
Смоки кивнула и сжала его руку, а после пересела на шезлонг, принимаясь за шитьё. Бартоломью удовлетворённо кивнул, почувствовав мягкое движение под креслом.
Жернова счастливо и сыто крутились.
Вот чего он точно не ожидал, так это полиции. Кто мог подумать, что чёртов орден решит обратиться в спец службы. Хотя, с другой стороны, мог обратиться не орден, а знакомые или родственники пропавших. В целом, не важно, кто обратился, а то, что кто-то это всё-таки сделал.
Теперь приходилось сидеть и откровенно врать. Хорошо, что лицо без эмоциональное – трудно сказать врёт он или нет. Он хорошо знал, что даже аппараты физиологической проверки – как они там называются? Детекторы лжи? – ничего не покажут. Главное, чтобы ни с чем не вступало в противоречие.
– Ваши работники говорят, что двадцатого к вам должны были прийти четверо человек...
– Во сколько? – Перебил его Бартоломью.
– После завершения работы фабрики. – С готовностью подсказал служитель.
– Не помню, простите. – Слегка покачал он головой. – Если честно, не помню даже, чтобы кто-то заходил. Особенно вчетвером... а что, работники видели? – Как бы между прочим поинтересовался он.
– Вечером двадцатого где-то через полчаса после закрытия фабрики, в городе появились трое мужчин и девушка, поинтересовались где вас найти и отправились в указанном направлении. После этого их никто не видел. Кстати, почему после закрытия вы всё ещё были на фабрике?
– Понимаете, – Бартоломью встал, и закрыл дверь кабинета на ключ, – Я тут живу. У меня есть, конечно, дом – маленький двухэтажный домик где-то в получасе ходьбы от фабрики. Но он законсервирован, так как его надо ремонтировать, а мне некогда этим заниматься и лучше приложить к этому женскую руку, которой пока нет. Да и нормальное это состояние для моей семьи, видите? – Не отходя от входной двери он повернулся к косому потолку (прямо под лестницей), вытянул руку вверх, коснулся почти не видимой выемки и отпустил отошедшую полку с койкой. Он не мог не заметить, что полицейские занервничали, стоило ему закрыть дверь и облегчённо выдохнули, когда увидели, что это всего лишь кровать. – Как вы можете видеть, кровать находиться прямо у двери, поэтому и приходиться закрываться на ключ – что бы меня никто не ударил, если кто-то будет с утра искать. – Сообщил он с лёгкой улыбкой. Удовольствие мурашками пробежало по его позвоночнику, когда мужчины содрогнулись от его без эмоциональных глаз. – Но, так как она под лестницей, то я слышу, как кто-либо поднимается по ней. И я никого не слышал.
– А почему вы должны слышать, как кто-то поднимается по лестнице?
– Как вы сами могли убедиться, кабинет находиться в совершенно неочевидном месте. Переделывать всё будет долго, трудно и дорого, поэтому мы и не меняем ничего. Поэтому, если в холле никого нет, все идут на второй этаж, где прямо у лестницы расположен кабинет секретаря.
– Вы позволите? – Поинтересовался тот из пары, что был немного моложе. Сразу видно – он в паре младший не только по возрасту, но и по званию, и выполняет всю работу. Бартоломью кивнул и тот аккуратно скрутил матрас, ставя колено на панцирную основу кровати. Осмотрев полку с внутренней стороны, он кивнул и так же аккуратно расправил матрас. Поворачиваясь, он зацепился взглядом за ковер. – А что насчёт ковра? У вас под ним что-нибудь есть?
Бартоломью сделал вид, что задумался.
– Не знаю, право слово. Насколько я знаю, единственный раз, когда его двигали, так это когда мой дед подарил его моему прадеду. Его как занесли, так и не трогали.
– А как вы его прибираете?
– Раз в две недели приходит уборщица, мы выносим мебель, она убирается, мы её назад заносим. Всё кроме книжных шкафов, конечно.
– Почему кроме книжных шкафов? – Поинтересовался уже старший. Ещё и вперёд наклонился, словно на след напал.
– Так они же тяжёлые!
– Ваш стол тоже не маленький.
– Так книги надо будет доставать и назад ставить. А это – трата времени. Мне же хочется, что бы они стояли так, как я привык, а если их так переставлять, так это ещё дольше.
– А вы их все помните? – С сомнением и подозрением спросил старший.
Бартоломью сел за стол и принялся двигать рукой, называя по памяти все книги на первой попавшейся полке – ни разу ни сбившись и не обернувшись. Сказать, что у тех пропал дар речи, ничего не сказать. Мужчина тихо и довольно хмыкнул – с недавних пор это стало его любимым развлечением – Смоки была просто в восторге.
– Поэтому, как вы видите, мне удобно, когда они стоят на своём месте. Но если вы действительно хотите двигать ковёр, то вам стоит спросить у уборщицы – она, может, это и делает, я не в курсе. – Он свёл лопатки, с тихим хмыканьем откидываясь в стуле.
– Не стоит, сэр. – Подал голос молодой, который осматривал ковер. – Тут металлические гвозди. Он прибит. – "Конечно, они фальшивые, и на первый взгляд и не скажешь, что от гвоздей там лишь приклеенные шляпки. Его неподвижность обеспечивается весом."
– Ещё вопросы, господа? – Спокойно поинтересовался мужчина, внутренне ликуя от маленькой лжи на виду.
– У вас вон там – Кивок старшим в сторону стеклянной полки для кинжала. – Холодное оружие. Лицензия есть?
– Конечно. Предъявить? Хотя, она и не нужна.
– Что, простите? – Едва не выплюнул старший, подобравшись.
– Это пример исторического оружия. Сейчас носит лишь декоративный характер. С тем же успехом он мог бы быть пластиковым.
– А что это за клинок? – Глаза у младшего блестели неподдельным интересом.
– Это Пеш-кабз. Использовался в основном в Индии и Персии. Применялся для пробития брони и кольчуги. Все документы на него есть, могу предоставить. – Холодное оружие было маленьким грешком Бартоломью, так как это увлечение считалось дедом абсолютно бесполезным, а потому запрещенным. Бартоломью на словах соглашается с ним, а по делу прячет его, как только может. Даже семейную энциклопедию оружия, купленную одним из предков чисто из декоративных целей (что б красиво стояла на полке, да и в то время такой интерес был совершенно нормальным для мужчины) заменяет фальшивкой – бабушкиной книгой по вязанию с поддельной обложкой, сделанной из простых альбомных листов и коробочки с красками – и прячет под кроватью.
– А может вы знаете, как называется такой меч, у него такая штука у рукоятки...
– Гарда.
– Что?
– Такая штука у рукоятки, которая отделяет рукоять от лезвия называется гарда. – С мягкой улыбкой подсказал Бартоломью. Сразу видно – молодой интересуется, но информации достать не может.
– А-а. – Радостно протянул он. Быстро перелистнув блокнот и записал новую для себя информацию. – И вот эта вот га-арда...
– Нет, просто гарда. Без двойного 'А'.
Младший радостно покивал.
– Она идёт такая красивая, как кружевная...
– Гарда 'корзинкой'. Меч с такой гардой называется Чиавона. Только это не меч, а палаш.
– А чем...
– Так, хватит. Если так хочется узнать, то спросишь потом, после работы. А нам работать надо. – Раздражённо прервал их старший мужчина. У младшего как обрубило – глаза потухли, и на лице отразилось чистейшее разочарование.
Он походил на маленького ребёнка у которого отобрали игрушку. Бартоломью хмыкнул.
– Постойте. – Он склонился и с самой нижней полки левого шкафа взял тяжёлую потрёпанную книгу. Теперь там стояла не подделка, умело сделанная маленьким Хадаранги, а настоящая энциклопедия, которую вернул из-под кровати Бартоломью. Слегка подкинув её в ладонях, он мягко улыбнулся и искоса глянул на младшего полицейского. – Это моя маленькая историческая энциклопедия холодного оружия. Она у нас в семье уже несколько поколений. Могу одолжить на пару месяцев. Но, – он с шутливой серьёзностью указал на собеседника, – вы мне – расписочку напишите, что бы я мог с вас потом ей стребовать.
Так, младшего подкупили, за старшим дело не встанет.
Главное, что б кинжал на экспертизу не взяли. Он его плохо от крови почистил. Даже сейчас он видел тускло светящееся пятнышко крови. Оно слегка сливалось с маленьким рубином на рукоятке, так что сейчас вроде не видно. Но если присмотреться... однако полицейские уже уходят. Бартоломью улыбается, вставая из-за стола.
Со свадьбой не затягивали, ведь круг должен был, наконец, замкнуться с рождением сына.
Смоки была морально готова. Не то чтобы счастлива, но точно готова. Её платье, оказывается, шила миссис Мак'гран. Оно было и простеньким, и красивым. Особенно хорошо оно обхватывало грудь и бёдра – особую гордость во внешности будущей матери.
Миссис Мак'гран так же взяла на себя смелость пригласить весь их городок. Бартоломью лишь отправил письмо родителям. Однако, они приехали. Они скрипели зубами (особенно мать), но улыбались поздравлениям и сами поздравляли новобрачных.
Стоя перед священником (семья Мак'гран была весьма набожной и попросила жениха об этой вольности), Бартоломью думал лишь о том, что галстук-лента давит на кадык и что ему надо будет носить его до конца дня. А ещё, что у сводило плечи – ему приходилось стоять, согнув левую руку в локте, на которой держала свою руку Смоки. О чем думала девушка было не понятно. Хотя она слегка приподняла голову.
Бартоломью немного склонился к ней и приготовился слушать.
– Я не знаю, каким будет наш брак и любишь ты меня или нет. Но я хочу много детей. Понял?
– Конечно. – Сухо улыбнулся Бартоломью.
– Мне всё равно, какие у нас будут финансы, я хочу четверых
– Договорились. – 'Мне нужен мальчик, а остальное меня не волнует'.
Первой была девочка. Громкая.
Вторым ребёнком тоже была девочка. Уже не такая громкая, но всё-таки.
На третьем Бартоломью был готов заплакать – девочка.
Услышав в роддоме, что четвёртым, последним ребёнком, на которого была согласна жена, опять оказалась девочка, Бартоломью потерял сознанье.
Девочки-погодки старались не попадаться папе на глаза. Они были без ума от игрушек, которые делались на его фабрике, их завораживали большие часовые механизмы, а красивейшие шкатулки и сундучки приводили их в немой восторг. Они сами по себе были громкие и подвижные. Но перед папой они всегда замирали в нерешительности. Они чувствовали, что он любит их, но в его глазах всегда проглядывалась разочарованная обречённость.
Мама порой отвлекалась от шитья, и грустным взглядом провожала папу, когда тот, не справившись с собой, выходил из комнаты. Девочки грустно вздыхали, а у младшей даже начинали блестеть в глаза слёзы.
– Это не из-за того, что папа вас не любит! Просто... просто папа очень хотел мальчика. – Тихо приговаривала мама, гладя её по голове.
Бартоломью было уже сорок. Сына так и не было. Всё чаще он закрывался в кабинете, ложился на пол и тихо уговаривал жернова, не решаясь посреди дня спускаться в подвал. Сына не было. И как бы глупо не звучало, но он боялся заводить новых детей. Если это опять будет девочка, то он не сможет её обеспечить.
Он знал, что в его семье это не принято – думать о девочках. Как-то так получалось, что первым – и единственным – ребёнком был сын. О девочках особо не беспокоились, так как они не рассматривались в великом плане семьи. Но что-то Смоки изменила в нём. Теперь его волновали и девочки. Это не значит, что он стал безразличен к отсутствию сына. Но он был согласен с Смоки – нужно было обеспечить девочек. Они уже были готовы к замужеству, и каждой было необходимо наследство.
Но мальчик....
Мальчика не было.
Его раздумья прервал нервный и частый стук. Не дожидаясь ответа, в комнату ворвалась старшая. Панически заламывая руки, Эли кинулась к столу.
– Маму! Маму забрали!
– Куда забрали? Кто? – Воскликнул он, пораженно роняя ручку на бумаги. Первый раз за всю его жизнь он утратил бдительность и наставил чернильных пятен. И, так же, первый раз в жизни, он не обратил внимания на свою оплошность.
– В больницу! Ей стало плохо! Мини вызвала скорую!.. – Захлёбываясь, воскликнула она, падая на стул. – Врачи приехали, и ничего не сказали! Просто забрали её и уехали!
Глядя в пространство, он сжал её плечи и его мысли понеслись по дорогам логики.
Если сразу увезли, значит такое им уже знакомо.
Если ничего не сказали, значит срочно.
Больница у них одна на город.
Значит – туда.
Схватив с вешалки пальто, он выскочил из кабинета, оставляя Эли одну.
В холле было довольно много людей. Мимо него прошла нянечка родильного отделения, аккуратно везя перед собой закрытую кроватку на колёсиках. Выглядела она грустной, но Бартоломью списал это на усталость. Девушка на ресепшне давно его знала, и тут же подскочила к нему.
– Мистер Лаус, мне так жаль! – Воскликнула она, переплетая пальцы.
– Где она?
– В 32.
Тут Лаус ненадолго замер. 32 палата? Но... это же палата родильного...
Забежав в палату, он застал сидящую и рыдающую на кровати Смоки. Подняв голову на стук двери, она увидела его и завыла, протягивая к нему руки.
– Барт, он не дышит! Он не плачет! Она увезла его!
У него есть сын. Но его считают мертвым. Та женщина наверняка везла его сына!
Его глаза панически расширились, и, ничего не сказав, выбежал в коридор. Догнав девушку, он выхватил кроватку из её рук. Под крики 'Мистер Лаус, что вы делаете?!' мужчина откинул ткань и с трепетом взял на руки маленькое тельце.
Сначала ничего не происходило. Но вот, всего через мгновенье, издав какой-то потешный звук, похожий на тихое мяуканье, он медленно, два раза моргнув, раскрыл глазки. Его голубые, как у всех новорождённых, глаза были мутными и расфокусированными. Но стоило ему встретиться взглядом с отцом, как его зрачки задёргались, фокусируясь, а цвет радужки начал меняться с голубого на серо-фиолетовый с желтыми проблесками – безумная смесь материнского и отцовского цветов. Теперь он смотрел на отца так же, как и тот на него – ясно, спокойно и уверенно. Так же и его лицо сменило своё выражение – теперь оно выглядело по взрослому спокойным.
Бартоломью почувствовал, как у него внутри разлилось тепло. Прижав сына одной рукой, вторую он сжал на стенке кроватки. Подняв голову, он посмотрел на медсестру.
– Проверяйте по дыханью, а не по крику. Это спасёт вас от многих ужасных ошибок.
Та поражённо пискнула, в ужасе прижимая пальцы к губам. Весь медицинский персонал, мимо которого он проходил, возвращаясь в палату, провожал его испуганным и виноватым взглядом.
В их палате не смолкали плач и завывание. Можно было услышать, как Смоки успокаивают всякие нянечки-мамочки. Но стоило распахнуться двери, как все поражённо смолкли. Бартоломью с силой и злостью толкнул вперёд коляску. Проехав по плиткам, коляска кого-то толкнула, больно ударив, но это его не волновало. Подойдя к жене, он согнулся, передавая сына. Та, всхлипывая, приняла его, дрожащими и неуверенными руками, словно она впервые в жизни брала ребёнка на руки.
– Не слушай, что он не кричит. Слушай, что он дышит. – Сказал ей муж, слыша, как сын вновь издал тот же потешный звук и прижался к матери, засыпая.
Тепло в груди распространилось по всему телу. Он даже здесь чувствовал, как где-то там, далеко, жернова, подпрыгнув, наконец закрутились спокойно и неспешно.
Круг замкнулся, как и должен был.
Сын Бартоломью, как шестой в поколении после Вахранта (Николь не учитывалась в исчислении) должен был продолжить дело своего предка.
Поэтому всё только начиналось.
