Текст книги "Клуб "Федра" (СИ)"

Автор книги: Мария Елифёрова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Елифёрова Мария Витальевна
Клуб «Федра»

КЛУБ «ФЕДРА»

1.

– Одного не понимаю, Ковальский, – сказал инспектор Солгрейв, допивая пиво, – как вам удаётся раскрывать преступления? Глядя на вас, этого сложно ожидать...

– Именно потому мне это и удаётся, – усмехнулся его собеседник. – Моя внешность не вызывает подозрений.

– Ваша внешность вызывает тьму подозрений!

– Да, кроме одного-единственного – в том, что я частный детектив.

Тёмная личность этот польский эмигрант, в который раз за последнее время раздражённо подумал Солгрейв. Ещё и подписывается "Винни Ковальский" – насколько известно Солгрейву, имя "Винни" женское... А уж вид – словно сбежал из низкопробного ревю, забыв переодеться. В кресле напротив инспектора восседал довольно нескладный молодой человек, узкоплечий, с короткими ногами и широкими бёдрами, затянутый в белоснежный чесучовый костюм, слишком тесный для него; из-под костюма виднелись ярко-синий жилет и золотистый галстук, заколотый сверкающей булавкой. Лицо у него было вялое, скучающее, с огромными синими глазами, густо подведёнными по контуру, и крошечным носиком, по воспалённым крыльям которого можно было уверенно судить о том, что его обладатель, в отличие от Шерлока Холмса, не употреблял морфия путём инъекций, а попросту нюхал кокаин. Русые волосы были так плотно прилизаны на голове, что казались нарисованными; в углу толстогубого капризного рта торчал окурок сигары. Короче говоря, то ли начинающий жиголо, то ли законченный декадент. И лишь инспектор Солгрейв знал, как туго пришлось бы Скотланд-Ярду в прошлом году, если бы не этот странный человечек.

– Вы прямо как клуб "Федра", – заметил инспектор. – Что-то мне подсказывает, что им тоже удаётся избежать главного подозрения.

– Вы мне так и не объяснили, инспектор, что это за клуб "Федра", – Винни Ковальский закинул ногу на ногу и поболтал в воздухе носком лакированной туфли. – И почему вы считаете, что с ним дело нечисто?

– Я думал, вы в курсе, – удивился Согрейв. – Ну да, вы же в Англии недавно... "Федра" – это.. гм... нечто вроде клуба самоубийц.

– Как у Стивенсона? А кто состоит в этом клубе? – в васильковых глазах Ковальского зажглась искра интереса.

– В том-то и дело, что это очень престижный клуб. Туда не попасть человеку, имеющему менее ста тысяч годового дохода. Вы не хуже меня знаете, Ковальский, что эти богачи – ужасные снобы, им подавай самое исключительное.

– Ценз в сто тысяч ради права исключительно самоубиться? – поляк вынул изо рта сигару. – А вы знаете, инспектор, это, пожалуй, извращение.

– Ну-ну, – хмыкнул Солгрейв, бросив косой взгляд на Ковальского. Сыщик улыбнулся.

– Лично я не могу этого понять – разводить такую суету вокруг того, что беднякам достаётся совершенно задаром.

– Заделались социалистом, Ковальский? – поддразнил его инспектор. Поляк отмахнулся.

– Ах, боже упаси. Я всего лишь прагматик. Если я захочу повеситься, я сделаю это самостоятельно – с моей точки зрения, глупо вступать ради этого в элитарный клуб.

– Нувориши так не думают.

– Неужели находится так много желающих?

– Ещё как! Туда стремятся многие богатые англичане и даже приезжие, хотя я не слышал, чтобы в клуб приняли хоть одного иностранца. Отбор там суровый, но критерии его не слишком ясны.

– И что, все они совершают самоубийства? – живо спросил Ковальский.

– Нет, конечно. Но они дают письменное обязательство сделать это, и за четыре года существования клуба погибло уже пять его членов.

– Вы считаете, что их убивают? – хладнокровно поинтересовался частный детектив. Инспектор вздохнул.

– Считаем. Но у нас нет никаких доказательств.

– Оговорены ли сроки самоубийства в письменном обязательстве?

– Нет, в том-то и дело. Но пять смертей – это слишком много. Чрезмерно много. Численность клуба всегда составляет десять-одиннадцать человек.

– Значит, состав клуба обновился наполовину? – задумчиво произнёс Винни Ковальский. – В чём именно смысл письменного обязательства?

– Подписавший его обязуется принять яд на одном из заседаний клуба в любое удобное ему время, бросив его в чашку кофе.

– И всё? – недоверчиво переспросил Ковальский. – Деньги он клубу не завещает?

– Нет, здесь всё чисто, – покачал головой инспектор. – Напротив, клуб терпит убыток – ведь труп не платит членских взносов. Единственное, за что мы могли ухватиться – это оговоренный в соглашении способ самоубийства. Его, видите ли, непременно нужно осуществить с помощью цианистого калия.

– Ваши данные?

– Смерть первых четырёх жертв действительно наступила от отравления каким-то цианидом. Все характерные симптомы налицо. Члены клуба единодушно показали, что кофе разливали из общего кофейника. В итоге мы потребовали допуска констебля на заседания клуба. Как ни странно, председатель легко дал согласие. Констебль полгода посещал все заседания и пил кофе из того же кофейника. А потом у него на глазах умер Рональд Адамс, всего три месяца как зачисленный в клуб. Тоже от цианида. Констебль мог поручиться, что никто не бросал ничего в кофе Адамсу.

– А почему вы всё-таки считаете, что Адамс не сам лишил себя жизни? – полюбопытствовал Ковальский.

– Потому что он не был похож на самоубийцу, чёрт возьми. Этакий спортивный типчик, любитель яхт и мотогонок – при том, что ему было уже за пятьдесят.

– Не все самоубийцы похожи на самоубийц, – возразил частный детектив. – Вы читали рассказ Честертона "Три орудия убийства"?

– Всё равно я не верю, что Адамс сам бросил себе в чашку яд.

– Это ваша обязанность – никому не верить, – кивнул Ковальский. – Яд могли и не бросать в чашку.

– Что вы имеете в виду?

– Ну, например, одна из чашек была смазана ядом заранее. Она не предназначалась специально для Адамса. Нечто вроде "русской рулетки".

– Развлечение пресыщенных богачей? – переспросил инспектор. – Что ж, вполне приемлемая версия. По крайней мере, она объясняет случайный характер последовательности смертей.

– В каком смысле случайный?

– Её закономерность невозможно определить. Кто-то умер после недели членства в клубе. Кто-то – через три года. Мы проверили все даты вступления в клуб. Адамс, как я уже сказал, погиб через три месяца. Наверное, всё так и есть: они договариваются о том, что на определённом заседании смажут одну из чашек ядом, и...

– Я не говорил, что я прав, – прервал Ковальский. – Ни к чему раньше времени цепляться за какую-либо версию. Тем более за такую, которая не объясняет самого главного.

– Чего же?

– "Федра", по вашим словам – клуб самоубийц, а не любителей риска. Зачем тогда каждому давать письменное обещание покончить с собой? Нестыковочка, инспектор.

– Н-да, действительно, – помрачнел Солгрейв. – Зачем?

– Кстати, где у них хранится яд?

– Нигде, в том-то и штука. Мы несколько раз обыскивали клуб, перевернули всё вверх дном. Ничего похожего на яд. Всё выглядит так, словно Адамс и другие несчастные приносили его с собой.

– Надо заняться этим вопросом, – проговорил Ковальский. – А что вам известно о председателе клуба?

– Только то, что Мэтьюрин Мэтьюз – не первый председатель. Первым был Дэниел Коули. Он отравился в позапрошлом году.

– Вот как? – Ковальский глубоко затянулся сигарой. – Что ж, остаётся только одно – попытаться проникнуть в этот клуб.

2.

Легенда была разработана достаточно быстро. Ковальский должен был назваться Огюстом Ланьером, корреспондентом «Фигаро» – удостоверение на это имя хранилось на всякий случай у одного из осведомителей Скотланд-Ярда, у которого его позаимствовал Солгрейв. Выдавать себя за англичанина Ковальскому, с его акцентом, было нечего и пытаться. Зато он идеально соответствовал тому неопределённому типу «иностранца вообще», который существует исключительно в сознании английских буржуа. С журналистским удостоверением в кармане, напудренный тщательнее обычного, Ковальский подошёл к дверям клуба «Федра» и постучал.

Дверь распахнулась, и на пороге появился швейцар – столь же представительный, сколь неприветливый. Увидев, что перед ним не член клуба, он пробурчал:

– Посторонним нельзя.

– Вижу, что нельзя, – спокойно сказал Ковальский. – Позови кого-нибудь потолковее, душечка.

Он сунул швейцару под нос удостоверение.

– Огюст Ланьер, к вашим услугам. Выполняю редакционное задание "Фигаро". Это ведь клуб "Федра", или я попал не по адресу? Здесь подсыпают крысиный яд миллионерам?

От такой наглости швейцар опешил и не нашёлся, что сказать. С отвращением глянув на белый костюм гостя, он поколебался и надавил на кнопку электрического звонка. Почти тут же на лестнице послышались тяжёлые шаги дворецкого. Его внушительная фигура заполнила собой всю лестничную площадку. С высоты своего роста он уставился на Ковальского.

– Что вам угодно, сэр?

По его интонации было видно, что он Ковальского сэром не считал. Ковальский невозмутимо повторил цель своего визита.

– Одну минуту, – обронил дворецкий и снял трубку с телефона на стене. Доложив о пришельце и выслушав указания, он повернулся к Ковальскому и спросил:

– От кого вы узнали адрес клуба?

– От покойного мистера Коули, – не моргнув глазом, соврал Ковальский. – Разумеется, когда он был ещё жив – в 1920 году на конгрессе промышленников в Париже. Он как-то зашёл в Мулен Руж, и так мы с ним... познакомились, и весьма тесно. Мы провели несколько незабываемых вечеров... если бы не его привычка заказывать мятный ликёр... ненавижу, меня мутило от этого запаха, если вы понимаете, о чём я. Он говорил мне, что возглавляет клуб самоубийц, но я, конечно, не поверил. Как, впрочем, и мой редактор. Но вот, бедный Дэниел умер, и... Меня послали подтвердить, что клуб существует...

– Как видите, он существует, – холодно сказал дворецкий. – Вас разрешили впустить.

Очевидно, телефонная система передавала болтовню Ковальского непосредственно в зал заседаний. На это он и рассчитывал со слов инспектора, но удостовериться не мешало. Не очень многих трудов стоило узнать о поездке Коули в Париж и его пристрастии к мятному ликёру. А глупый вид – лучшая рекомендация для иностранца в Лондоне, удовлетворённо подумал Ковальский.

Дворецкий повёл его вверх по лестнице, поднимавшейся на второй этаж. Клуб состоял всего из трёх небольших комнат: одна служила бильярдной, другая – курительной, третья – непосредственно залом заседаний. Отделаны они были более чем странно для места, где собираются солидные джентльмены, пусть и чудаковатые – знаток назвал бы их стиль футуристическим. Стены всех трёх были побелены и расписаны чёрными зигзагами, с потолка свисали непонятные металлические конструкции. Но особенно поражали кресла – обтянутые огненно-алым плюшем, гигантские, кубической формы с выемкой для сидения посредине. Винни Ковальский мог только поморщиться, взглянув на них. Он считал, что даже в дурном вкусе необходим артистизм.

Девять человек в тёмных костюмах уставились на жёлтый галстук и уродливую причёску Ковальского.

– Кхм, – развязно произнёс эмигрант, оттопырив бедро и поигрывая цепочкой часов.

– Сколько вы хотите? – не выдержал седой моложавый джентльмен во главе стола.

– За что? – нагло ухмыляясь, переспросил Ковальский. – Это, знаете ли, милый мой, большая разница.

– Вышвырнуть поганца, – прошипел грубоватого вида молодец по правую руку от председателя (Ковальский уже понял, что седой джентльмен не кто иной, как Мэтьюрин Мэтьюз, председатель клуба "Федра"). Мэтьюз поморщился.

– Чтобы в "Фигаро" появилась заметка о том, как мы обращаемся с иностранными журналистами? Да ещё и в несуществующих подробностях? Бог знает что он про нас способен написать.

– Вы удивительно понятливы, друг мой, – проговорил Ковальский.

– Сэр, – бледнея, сказал Мэтьюз, – если бы вы не были иностранцем, да к тому же журналистом, я бы вообще не стал реагировать на разговор в подобном тоне. Но, поскольку говорить по-иному вы, очевидно, не умеете, то я не могу считать это за оскорбление. Видимо, мне придётся счесть это началом деловой беседы.

– Видимо, да, – осклабился Ковальский.

– Итак, сколько вы хотите за то, чтобы в "Фигаро" никогда не выходила статья о нашем клубе и за то, чтобы вы никому не говорили о ваших отношениях с покойным Дэниелом Коули?

– А я о них пока что никому и не говорил, – усмехнулся Ковальский, оправляя галстук.

– Сколько? – пепельно-серый, повторил Мэтьюз.

– Не угодно ли выйти на балкон, мистер Мэтьюз? – нежно произнёс Ковальский, показывая в сторону маленького балкончика, на который вела дверь из зала заседаний. – Мы сможем обо всём договориться, я уверен...

– Хорошо, – буркнул председатель, вставая с футуристического кресла. Члены клуба тревожно следили за ним и Ковальским. Оба вышли на балкон. Ковальский задумчиво посмотрел вниз. Внизу ничего не было, кроме тесного переулка, куда спускалась ржавая пожарная лестница. Стена дома напротив была совершенно глухой.

– Вам наличными, или как? – неожиданно грубо спросил Мэтьюз, выжидающе глядя на поляка. Вне зала заседаний, ледяная церемонность спала с него. Ковальский шмыгнул вздёрнутым носом и поднял на собеседника невиннейшие синие глаза.

– А почему, спрашивается, вас так волнует, чтобы сведения о клубе не попали в печать? Боитесь, что мир узнает, какие у вас чудовищные кресла?

– Прекратите, – сдавленно сказал Мэтьюз. Ковальский постучал пальцами по перилам.

– Или слухи не врут, и с клубом и впрямь не всё чисто? Уж не сами ли вы подсыпали моему несчастному другу яд в кофе?

Мэтьюз взял себя в руки и сухо произнёс:

– Вздор. Эти слухи исходят от таких, как вы. Я не желаю добавлять ещё порцию грязи к тому, что на нас уже вылили. Сколько вам надо?

– Вашу озабоченность этим вопросом, – с расстановкой проговорил Ковальский, – я оцениваю в пятьсот фунтов. Чеки не принимаются.

"Столько у него при себе нет", – уверенно решил сыщик.

– Вам они нужны сейчас или позже? – механическим голосом спросил Мэтьюз. Ковальский захихикал.

– Конечно, всякий предпочёл бы иметь их сейчас. Но, если вы не в состоянии выплатить всю сумму сразу, я могу дать вам неделю. По-моему, это удобный срок.

"Не настолько же он низко пал, чтобы вынимать деньги из клубной кассы, – подумал Ковальский. – Тем более что ему пришлось бы для этого пройти мимо заседающих, а кто захочет так позориться?".

Лицо Мэтьюза стянулось в маску. Он выудил из кармана бумажник и выгреб всё, что там находилось.

– Восемьдесят, – сказал он, протягивая деньги тому, кого он считал Огюстом Ланьером. Ковальский был неподражаем в искусстве строить брезгливые гримасы.

– Нежирный задаток.

– Остальное получите через неделю, – процедил Мэтьюз. – И извольте придти в шестнадцать ноль-ноль, до начала заседания, чтобы не отравлять настроение членам клуба видом вашей физиономии.

– Думаю, они и без меня успешно отравятся, – засмеялся Ковальский, пряча деньги.

– Заткнитесь, негодяй, или я спущу вас с балкона, – Мэтьюз пихнул его в сторону пожарной лестницы. – Надеюсь, у вас, журналюг, хватает ловкости?

– Вполне, – фыркнул Винни Ковальский.

– Тогда немедленно покиньте клуб этим путём. Много чести – ещё раз беспокоить из-за вас швейцара.

3.

Как бы удивился председатель клуба «Федра», если бы час спустя увидел вломившегося к нему мерзавца с подведёнными глазами в тихом и вполне респектабельном пабе неподалёку от Скотланд-Ярда, да ещё и в компании полицейского инспектора, который внимательно слушал рапорт Ковальского, облокотившись на край стола.

– Прикинуться шантажистом... – Солгрейв поцокал языком. – Да уж, такое может выкинуть только Винни Ковальский. А вообще-то нетривиальный ход! Но я не вижу, что мы можем из этого вытянуть. Страх попасть в газеты – ещё не доказательство виновности в убийствах. Может быть, они просто не хотят навлечь на себя негодование религиозных общин.

– Вы проверили то, о чём мы договорились? – Ковальский поставил на стол пустой бокал из-под мартини. Пива он никогда не заказывал, потому что терпеть его не мог.

– Да, и здесь есть кое-что интригующее. За все четыре года существования клуба туда не был принят ни один холостяк. У всех погибших были наследники, которые получили немало.

– Вот и мотив, – весело произнёс Ковальский.

– Боюсь, нет. Связь между наследниками и клубом доказать невозможно. Единственное, что я могу сказать, – что с этим Мэтьюзом не всё гладко. Мы справились о его банковских счетах. Они не липовые, но денег у него намного меньше, чем требует официальный имущественный ценз на членство в клубе. У него просто не может быть ста тысяч годового дохода.

– Это, как вы понимаете, не доказательство, – возразил Ковальский. – Мэтьюз даже не первый председатель клуба, первый мёртв. Семья у него есть?

– Есть, здесь у него всё как у остальных. Сестра, жена и двое взрослых детей. Дочка, кажется, готовится выйти замуж.

– А протоколы медицинской экспертизы? – ни с того ни с сего вспомнил сыщик. – Вы просматривали их? Смерть точно наступала от цианида?

– В том-то и дело. Симптомы ни с чем не спутаешь. Следы соединений синильной кислоты были в чашках. Свидетели – а их бывало от восьми до десяти – единодушно показывали, что до момента смерти жертвы никто не вставал со своего места, что посторонних в комнате не было, что кофе разливали из общего кофейника. Полицию вызывали сами члены клуба, они ведь не хотят иметь проблем с законом.

– Меня тревожат кресла, – загадочно сказал Ковальский. – Дело не в том, что видели свидетели, а в том, чего они не видели.

– Кресла уже давно проверены при обыске. Фантазии насчёт скрытых пружин и смазанных ядом булавок не подтвердились. Они, правда, полые, но это понятно – иначе бы их невозможно было сдвинуть с места. Но никаких потайных механизмов или запасов яда в них нет.

– И всё-таки Мэтьюз занервничал при слове "кресла", – сказал Ковальский, закуривая сигару.

– Если вам не показалось.

– Что ж, всем нам что-то кажется, – ответил Ковальский. – Вопрос не в том, что слышат наши уши, а в том, что слышит наша привычка. Вот, приобщите к делу.

Он без смущения задрал штанину и вытянул из-за узорчатой чёрно-белой подвязки банкноты.

– Через неделю я иду получать остальное. Прошу вас, подойдите в шестнадцать ноль-ноль к зданию клуба со стороны переулка. Возьмите с собой несколько констеблей и дожидайтесь у пожарной лестницы.

– Что вы задумали? – изумился Солгрейв.

– Одно из двух: или арестовать Мэтьюза, или сильно осрамиться. Впрочем, второй вариант точно не попадёт в газеты, я же не полоумный миллионер.

Ковальский встал со своего места и нахлобучил на голову шляпу.

– На сегодня я с вами прощаюсь – мне надо зайти к врачу.

– Что с вами такое?

– А, пустяки. Кажется, поясницу продуло.

4.

Доктор Мелвилл отдыхал после обеда, посасывая незажжённую трубку (он собирался бросать курение), когда экономка сообщила ему, что пришёл пациент. Хотя доктору не очень хотелось прерывать своё приятное состояние, он не привык никому отказывать, возводя любезность в ранг долга. Он только предварительно спросил, кто явился. Губы экономки тут же сжались в куриную гузку.

– Да этот ваш приятель-иностранец с крашеной рожей, – сердито произнесла она. – Будь моя воля, я бы его и на порог не пустила. Сегодня весь скособоченный притащился.

– То есть как скособоченный? – переспросил доктор. Экономка фыркнула.

– Со спиной у него что-то. Ясно, допрыгался. Известно, от какой болезни спину скрючивает...

Она бросила на доктора Мелвилла многозначительный взгляд. Не тратя силы на то, чтобы расширять её медицинские познания, доктор попросту сказал:

– Впустите его, в конце концов.

Винни Ковальского с трудом можно было узнать. Он ввалился в кабинет доктора на полусогнутых ногах, тыкая в паркет тростью. Лицо его было искажено, как у маленького ребёнка, готовящегося зареветь. Доктор удивлённо приподнялся ему навстречу.

– Что с вами, мистер Ковальский?

С трудом доковыляв до кушетки, Ковальский сел.

– Сам не знаю, – простонал он. – Меня вчера пригласили играть в гольф... играли мы до позднего вечера, а теперь поясница разламывается. Наверное, я вспотел и меня продуло.

– Глупости, – облегчённо проговорил доктор. Всё оказалось проще, чем он ожидал. – У вас люмбаго. Вы надорвали мышцы, вот и всё. Это пройдёт, если как следует отдохнуть и избегать напряжений. А от болей я вам сейчас сделаю укол морфина, чтобы снять спазм.

– Укол? Вы шутите? – ярко-синие глаза Ковальского испуганно округлились. – Э... гм... куда?

– Внутримышечно, – сказал Мелвилл и достал из ящика стола ампулу. – Вам придётся снять брюки.

– Вы с ума сошли, – панически озираясь, сказал Ковальский. – Я не выношу уколов. Мне кажется, я в обморок упаду, если мне будут тыкать иголкой в... внутримышечно.

– А передвигаться ползком лучше? – рассмеялся доктор. – Если вы так боитесь, вы можете подождать полчаса. Скоро придёт мой ассистент, он делает уколы так, что вы ничего не почувствуете.

– Совсем ничего? – недоверчиво спросил Ковальский. Доктор кивнул.

– Клянусь вам. У него особый талант.

– Ладно, – вздохнул поляк. Чтобы успокоить его нервы, Мелвилл вызвал экономку и велел подать пациенту чаю с молоком. Чай, а тем паче с молоком, в глазах Ковальского был чем-то вроде средства для мытья паркета, но его героическая решимость и симпатия к доктору Мелвиллу перевесили это обстоятельство. Он деликатно принял чашку и стал потягивать чай маленькими глоточками, отпуская плоские остроты на медицинские темы.

Вскоре появился и ассистент Кларк, юноша с чеканным профилем и сурово сдвинутыми бровями. Услышав, что от него требуется, он незамедлительно повернулся к Ковальскому и весьма неблагодушным тоном приказал:

– Ложитесь на кушетку.

– Ох, – театрально выдохнул Ковальский, глядя, как ассистент наполняет шприц. Кларк метнул на него испепеляющий взгляд.

– Не ох, а снимайте брюки. Я что, через штаны вас буду колоть?

Когда он протирал предназначенное для укола место спиртом, Ковальского затрясло, как в лихорадке. Он вцепился пальцами в край кушетки и умоляюще скосил глаза на Кларка.

– Слушайте, ну хватит уже меня мучать! Когда вы сделаете мне этот проклятый укол?

– Я его уже сделал, – холодно ответил ассистент. Вторая порция смоченной спиртом корпии убедила сыщика, что это действительно так – ранку начало жечь.

– Да ну, – изумился Ковальский, вставая и застёгиваясь. Ответом ему был басовитый хохот доктора Мелвилла, наблюдавшего за этой сценой из угла.

– Я же сказал вам, у Кларка талант.

– Верю, – с преувеличенной любезностью отозвался Ковальский и полез за бумажником. – Сколько с меня?

– Четыре шиллинга. Дело пустяковое, брать больше было бы несправедливо.

– Возьмите шесть, – сказал Ковальский, протягивая доктору деньги, – приплатите от меня мистеру Кларку. Если мне ещё когда-нибудь понадобится сделать укол, я обязательно обращусь к нему.

– Надеюсь, необходимости в этом не возникнет, – тон Кларка выражал не столько пожелание, чтобы пациент поправился, сколько нежелание снова с ним встречаться. Впрочем, у Ковальского не было привычки ждать благодарности от людей, и если у него была хоть одна добродетель, то как раз эта.

– Вы бы подождали, пока подействует укол, – предостерёг Мелвилл. – К чему такая спешка?

– Благодарю, – ответил Ковальский, – мне уже немного лучше. Срочные дела, доктор, у меня клиенты, как и у вас.

Едва частный детектив завернул за арку, которая вела со двора на улицу, как он тут же выпрямился и взял тросточку под мышку. Здесь он был недоступен даже всевидящему оку экономки доктора Мелвилла.

– Весёленькая история, – прошептал он, почёсывая ягодицу. – Пожалуй, мне и на самом деле становится страшно.

5.

Ровно в шестнадцать ноль-ноль дворецкий клуба «Федра», кривясь от отвращения, впустил мнимого Ланьера в бильярдную, где его дожидался Мэтьюрин Мэтьюз.

– А вот и я, – весело объявил Ковальский, стянув с прилизанной головы канотье. – Никто больше за это время не отравился?

– Вас это не касается, – сквозь зубы отозвался Мэтьюз. По нему было видно, что больше всего на свете он хотел бы треснуть Ковальского киём по макушке, но не желал иметь проблем с законом.

– Меня всё касается, душенька, я ведь журналист.

– Тем хуже для вас, – отрезал председатель. – Идёмте в зал.

– Я бы желал получить деньги прямо здесь, – кротко возразил Ковальский.

– Это невозможно. Вы думаете, я не позаботился о собственной безопасности? – уголком губ усмехнулся Мэтьюз.

– Что вы имеете в виду?

– Сейчас вы в моём присутствии напишете расписку, что получили пятьсот фунтов за неразглашение конфиденциальных сведений о клубе "Федра" и его членах. И если вы ещё хоть раз сунете свой грязный нос в наши дела, я предъявлю эту расписку полиции, и вас арестуют за шантаж. Чернила и бумага – в зале заседаний.

Винни Ковальский нехорошо ухмыльнулся.

– Одному богу известно, кому из нас будет хуже, если вы предъявите её полиции.

– Хватит паясничать, – сказал Мэтьюз и втолкнул его в пустующий зал. – Садитесь в кресло и пишите.

Ковальский обратил к председателю своё напудренное лицо.

– Я лучше стоя, – подмигнул он, – эти кресла с виду жутко неудобные.

– Садитесь, чёрт возьми, – зловеще сказал Мэтьюз. Никто не знает, откуда в руке у него оказался массивный воронёный пистолет, но дуло пистолета смотрело прямо в лоб Винни Ковальскому.

– Ах, вот оно что... – поляк выдавил идиотскую улыбку. Ему ничего не оставалось, как сесть в кресло.

– Дело в мебели, не так ли? – поинтересовался он, ясным взором глядя на Мэтьюза и пистолет.

– Кое о чём вы догадались, – подтвердил Мэтьюз, держа палец на спусковом крючке.

– Впрочем, вы меня не застрелите.

– Застрелю, если вы попытаетесь отсюда встать, – заявил председатель клуба.

– Дьявол! Что такое?! – вдруг взвыло кресло, едва не опрокинувшись вместе с Ковальским. Мэтьюз от неожиданности опустил руку с пистолетом, и этого мгновения сыщику хватило, чтобы вскочить и ударить его по локтю. Пистолет шлёпнулся на пол, и Ковальский тут же схватил его.

– Люблю меняться ролями, – заметил он, направив дуло на Мэтьюза. По неизвестной причине белые брюки Ковальского были мокры, а по залу заседаний распространялся запах сивухи.

Задняя стенка кресла откинулась, и выползший оттуда взъерошенный человечек сидел на полу и тёр глаза руками.

– Я ничего не вижу! Меня облили джином!

– Хватит ползать по полу! – отбросив последние остатки светского лоска, завопил Мэтьюз. – Где шприц? Прикончи его!

– Не советую, сэр, – с самой изысканной вежливостью откликнулся Ковальский, – иначе вы будете иметь неприятные объяснения с вашими гостями.

Он показал на балкон, и лицо Мэтьюза покрылось матовой зеленью.

– Превосходно, Ковальский, – сказал инспектор Солгрейв, заходя в комнату в сопровождении четырёх констеблей. – Господа, вы арестованы. Вы подозреваетесь в убийстве пятерых членов клуба и пойманы с поличным при покушении на убийство иностранного журналиста.

– Кажется, он никакой не журналист? – пробурчал Мэтьюз, пока на нём защёлкивали наручники.

– Не имеет значения, – холодно сказал инспектор. Внимательно оглядев кресло, он достал из кармана пинцет и поднял им с пола отлетевший в сторону шприц – к счастью, целый.

– С этим шутки не шутят, – сказал он, запечатывая шприц в бумажный пакет. – Но чем вы их огорошили, чёрт возьми?

Винни Ковальский сконфузился и залился краской.

– Всю жизнь стыдился того, что у меня полные бёдра, – ответил он, – но иногда это помогает кое-что скрыть.

Он запустил руку под фалды пиджака и вытянул из брюк резиновую подушечку. Она была проколота и сочилась остатками джина.

– Вначале я собирался налить туда воды... но потом подумал, что, если мои расчёты верны...

– Ага, и джин залил ему глаза, – рассмеялся инспектор. – Всё-таки в вашем стиле работы что-то есть.

– Эффективность, не более, – скромно отозвался Ковальский.

– Но как же вы поедете домой в таком виде?

– Я всё предусмотрел, – Ковальский приглаживал волосы перед зеркальным никелированным кофейником. – Перед выходом я сообщил моему бою Али адрес клуба "Федра" и велел ему в 16.30 принести по этому адресу чистые брюки.

6.

Несколько дней спустя Ковальский и Солгрейв обедали вместе в своём любимом пабе «Зелёный лев». Поляк пил четвёртый по счёту мартини за счёт инспектора и достиг того состояния, которое у англичан именуется «приподнятым».

– А всё-таки жаль публику, – сказал он, глядя на свет сквозь бокал. – Каково ей будет узнать, что респектабельнейший, самый элитарный на всю Британию клуб – всего лишь фирма по наёмным убийствам?

– Зато и фирма элитарная, – отметил инспектор. – Вот почему их так трудно было взять. Это не банальные бандиты, которые ищут клиента, затем тот поручает им выследить жертву и назначает энную сумму. Нет, тут всё аристократичнее, а как продумано! Зверь сам бежал на ловца. Сначала организуется сверхпрестижный клуб самоубийц, куда пускают только очень богатых – богатые, конечно, выстраиваются в очередь, лишь бы туда попасть; а затем организатор клуба узнаёт, кто из наследников его членов жаждет избавиться от родича. Мэтьюз брал с них за эту услугу от пяти до пятнадцати процентов наследства.

– Чего-то в этом роде я и ожидал, – кивнул Ковальский. – Вы выяснили, как Мэтьюзу удалось всё это спланировать, избежав подозрений?

– В общем, да. Основателей клуба было двое – сам Мэтьюз и покойный Дэниел Коули, которому он приходился школьным другом. Коули, вероятнее всего, был невинен как младенец и ничего не знал о планах Мэтьюза. Знаете ли, для миллионера школьный друг – только школьный друг, и он не замечает, что сам-то он для друга – миллионер. Бедняга позволил Мэтьюзу втянуть себя в эту сумасбродную затею с клубом самоубийц, потому что пресытился всем остальным. А после того, как он побыл три года подставным председателем клуба, – не зная, конечно, что он подставной, – Мэтьюз хладнокровно отравил его. Остальные не знали о Мэтьюзе ничего, кроме того, что он школьный друг Коули и заслуживает доверия в высшей степени. Занять председательское место для Мэтьюза было вполне естественно.

– Ох уж это мне английское доверие к респектабельности и школьным друзьям! – вздохнул Ковальский.

– А всё-таки как вы догадались про кресла?

– Вначале я ни о чём не догадывался, они лишь вызвали у меня эстетическое отвращение. Этакие красные чудища в духе кубизма, которым не место в элитарном английском клубе. Впрочем, клубы бывают разные; но, когда я увидел, что в креслах заседают не крикуны в цветных блузах, а джентльмены в твидовых костюмах... Знаете, какое ощущение несообразности!

– Но что оно могло вам сказать?

– Э, – махнул рукой Ковальский, – не обижайтесь, инспектор, но у вас нет эстетического чувства. У меня этот разлад вызывал ощущение несоответствия, что ли, облика назначению. Закономерно было подумать, не имеют ли эти кресла иного назначения.

Это было первое, на что я обратил внимание. Второе – то, что Мэтьюз занервничал, когда я сказал ему: "Боитесь, что мир узнает, какие у вас чудовищные кресла?"