Текст книги "Тайный воин"

Автор книги: Мария Семенова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 40 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

Столб

– Дядя!.. Дядя, ты живой, что ли?..

Космохвост целую вечность не открывал глаз. Однако дышал, ресницы вздрагивали. Сквара всё протирал ему мокрой ветошкой то лицо, то ладони, окликал, тормошил и не знал, что ещё сделать. За руку подержать, как Светел его самого, когда палец лечил?.. Только Светелко вправду боль отзывал…

Он уже ощупал узника с головы до пят, завернул драный кожаный чехол, рубашку и убедился: повязка на голове была не единственная. Кое-где сквозь тряпки проступала новая кровь.

«Иные просто умирают вместо господина и госпожи…»

Повязки выглядели очень несвежими. Сквара начал их разматывать, промывать раны и повивать заново, благо стираных полос ему дали в достатке. Вот только как быть с правой рукой, сломанной в локте? Поди вправь, чтобы зажила и снова работала. Если бы хоть эту железную штуку от ошейника отстегнуть…

Космохвост вздрогнул, зарычал:

– Хорош лапать! Не девка…

– Дядя! – обрадовался Сквара. – Живой!

Рында отозвался не сразу. Говорить ему, кажется, было больно.

– Зря ты, – прошептал он затем, – ему помешал…

– Что?.. – переспросил Сквара… и вдруг понял.

Космохвост в самом деле знал опальчивый нрав стеня. Он решил укусить Лихаря, добыть огня. Доискаться скорой расправы. Пока не приехал Ветер да не взялся выспрашивать, где скрылись царята.

– Ладно, малый, не плачь, – сказал Космохвост. – Что ж теперь… Не свезло.

– Дядя, нам тут по одеялу принесли, – виновато захлопотал Сквара. – Я одно постелил, дай тебя перекачу и сверху укрою?

Узник кое-как переполз на тощую мякоть, с облегчением вытянулся.

Некоторое время оба молчали, потом Сквара спросил:

– Дядя, а кто такой Сеггар?

Рында сразу открыл глаза. Зоркие, холодные, колючие.

– Чего врёшь! Знать такого не знаю.

– Сам не ври, – обиделся Сквара. – Ты, пока лежал, три раза просил: «Сбереги, Сеггар…»

– А ещё кого я просил?

– Я тебе помню? Какого-то Косохлёста…

Узник подумал, помолчал, сказал:

– Вот что, парень… Если я опять без ума что сболтну, сразу кулаком тычь, добро?

Сквара опустил голову:

– Не буду. Жалко.

Рында усмехнулся:

– Себя пожалей, олух. Тебя Ветер тоже спросить может, что от меня слышал. А врать ты не умеешь.

Оба снова умолкли. Сквара горестно прикидывал, как бы изловчиться разомкнуть на нём железные путы, утешить и выпрямить руку. А потом Ознобиша со свёртком еды закинул бы им маленький нож. Такой, что сможет просунуться в дверную щель: небось до утра поладили бы с засовом. А там метель, да посвирепее, пусть не только разиню с башни – дозорных сдует со стен. Только до леса бы дохромать, уж тогда-то…

Космохвост вдруг начал смеяться. Сквара удивился, поднял глаза. Худое избитое лицо рынды впрямь светилось весельем. Может, он догадался, как ему спастись, и сейчас расскажет об этом?

– Дядя, ты что?..

– Чужой беде радуюсь, – фыркнул Космохвост. Охнул, сморщился, но смеяться не прекратил. – Ветер сведает, Лихаря по головке погладит?.. Кабы не пожалел ещё, что у меня из рук увернулся…

От беспокойства и наползающей жути Скваре не сиделось на одном месте. Он вскакивал, метался туда и сюда, в сто первый раз обшаривал холодницу, ища ход на волю. Заглядывал в очажную пасть. Пытался двигать расшатанные вроде бы камни внешней стены. Куда там! Едва сбитые с места силами, отворявшими земную твердь, они собирались держаться ещё не один век. А уж если рассыпаться, то всяко не от жалких потуг какого-то мальчишки. Сквара переходил к двери, пробовал дёрнуть или толкнуть, но больше с отчаяния, уже понимая, что не помог бы и ножичек. Когда Инберн уходил, с той стороны не просто засов щёлкнул – ключ в замке проскрипел.

Космохвост наблюдал за ним, терпеливо щуря глаза.

– Не мельтеши, – сказал он затем. – Сядь!

Сквара сел. Поднял щепочку, стал крутить.

– Не так, так этак, лишь бы голова вкруг! – проворчал рында. – Чего ради пальцы ломаешь?

Сквара ответил:

– Они так ножи вертят. Я тоже хочу.

– Зачем?

Сквара пожал плечами:

– Я сюда не просился. Но коли попал, надо все умения превзойти.

В это время со двора послышался шум, громкие голоса. Рында тотчас насторожился, даже вскинулся на левой руке, но боль уложила.

– Что там?

Сквара мигом взлетел к окошку. Неужели Ветер? Так скоро?.. Посмотрел, оглянулся, с облегчением сообщил:

– Старшие с Лихарем на деревянных мечах пляшут.

Космохвост прикрыл глаза. Некоторое время лежал молча, потом сказал:

– Я как ты был. Только время стояло другое.

– Я сейчас не бегу, потому что они атю с мамой застигнут, – проговорил Сквара упрямо. – Буду всё знать, чему убийц учат, тогда пусть попробуют.

Узник невесело улыбнулся:

– Ох, парень… Обойдёт тебя Ветер, а ты и не поймёшь.

– Это как?

– А так, что хитрости в тебе нет, простая душа. Вдруг меня к тебе нарочно подсунули?

Сквара переложил щепочку в левую руку, свёл брови:

– Ты-то про меня сначала так и подумал.

– Верно, подумал.

– Ты царевичей охранял, – сказал Сквара. – А я нужен кому, чтобы ради меня петли метать?

Космохвост только вздохнул: о чём с таким говорить. Снова прикрыл глаза. Сквара покосился на него и вдруг понял: если б не цепь, рында сам сновал бы по холоднице, колупал каждую щёлку, пытал дверь, примеривался к решётке… Никому не хочется умирать. Тем более – поднимать муки. Молчать за пределами сил, спасая других… Пока Опёнок соображал, как ещё отвлечь узника разговором, тот сам попросил:

– Спой опять, как ты Морану славил. Только тихонько!

Сквара спел.

– Правда, что ли, не врёшь, будто сам сложил?

Сквара покраснел:

– Кто дразнил, что врать не умею…

– А ещё сочинить можешь?

Сквара хотел ответить «куда мне», но вновь вспомнил Кербогу и сказал:

– Попробовать можно…

Космохвост открыл глаза, заулыбался, хищно, с предвкушением:

– Я тебе напою. А ты слова думай.

Ветер появился на другой день. Сначала мимо двери холодницы пробежал Лихарь. Сквара узнал шаги и немедленно повис на решётке. Ворота стояли, по обыкновению, открытыми, снегу накануне вывалило под самые стены. Лихарь торопливо вспрыгнул на беговые лыжи, проскочил под деревом Ивеня, унёсся в туман. Сквара проводил его глазами, вздрогнул, похолодел.

– Что там? – спросил снизу Космохвост.

– Лихарь во все ноги вон побежал… И другие во двор высыпали… Межеумки, старшие, Инберн…

Рында сдавленно зарычал. Сквара оглянулся.

– Не слезай, парень, – велел Космохвост. – Дашь знать, когда в ворота войдёт.

Глаза у него блестели, как в лихорадке.

Сквара судорожно вцепился в прутья, стал смотреть.

Ветер шёл так, что туман перед ним сам собой разлетался в разные стороны, шарахался, словно в испуге. Лихарь, с пятнистым лицом, поспевал рядом, что-то говорил… Сквара сразу отвёл взгляд, его взяла такая тоска, что не захотелось даже злорадствовать. Ветер смотрел прямо перед собой и не слушал, что говорил стень.

Спохватившись, Сквара оглянулся на Космохвоста:

– Вошли, дядя… Пора?

Тот напряжённо вслушивался:

– Погоди…

Ветер остановился посередине двора. Сбросил лыжи. Потом рукавицы с рук. Куда они улетели, Сквара не разглядел, только то, что даже Инберн не решился подойти к источнику с приветствиями. Было тихо и жутко.

Лихарь стоял, опустив голову, красные пятна на лице то вспыхивали, то пропадали.

Ветер произнёс очень негромко, но услышал весь двор:

– К столбу!

Сквара втянул голову в плечи.

– Учитель… – одними губами выговорил Лихарь.

Ветер не пошевелился. Стень отвернулся, пошёл, двигаясь, как деревянный. Пятна погасли на его лице, теперь оно было серым. Он встал у столба, почти касаясь лопатками. Опустил голову… Ветер кому-то кивнул. Подошли двое старших, такие же бледные и пришибленные, вытащили блестящие ножи, начали спарывать с Лихаря одежду. Перво-наперво в талую грязь упал ссеченный пояс. Двое резали и кромсали, хотя могли снять или заставить, чтоб снял. Задевали остриями живое. Бросали наземь измаранные кровью лоскуты. Лихарь только вздрагивал и молчал.

Когда те спрятали ножи и убрались с глаз, он остался босой и голый. По белому телу волнами пробегала дрожь.

Ветер сказал:

– Тебе спасибо, державец, что сберёг от поругания имя Владычицы и моё… Пленника сюда, если ходит.

Из подвала немедленно отозвался мощный мужской голос:

 
Тяжкая цепь, ошейник тугой,
Кости гремят во тьме под ногой.
Дверь на замке – не выскочит мышка.
Тут нам и крышка!
 

Певший не рассчитал сил, задохнулся, примолк, но рядом с охрипшим голосом тут же взвился другой, мальчишеский и крылатый.

 
В узком оконце меркнет заря.
Кончена жизнь – неужто зазря?
Что замолчал? Несладко, братишка?
Вот она, крышка!
Тем, кто с колен подняться посмел,
Голод и боль назначат в удел.
Вечно на дерзких валятся шишки.
Сцапали – крышка!
Холод и страх не пустим в сердца.
Братья за братьев, сын за отца!
Выглянет солнце, щёлкнет задвижка,
Сдвинется крышка!
 

Пели слаженно, вдохновенно. В дверном замке торопливо заскрежетал ключ. Двое заточённых переглянулись. Глаза у царского телохранителя были бешеные, жадные и… счастливые.

– Эх, малый, – только и сумел он сказать.

Сквара ответил:

– А у тебя хвоста нету, дядя. Я смотрел…

Космохвост расхохотался.

По лестнице сбежали несколько старших. Это не межеумки, эти чуть помладше самого Лихаря. Сквара улетел в сторону, как котёнок. Поворот ключа снял узника с цепи, его подняли на ноги, потащили наружу. Сквара бросился следом. От него опять отмахнулись. Так, что пересчитал ступеньки, снова растянулся внизу.

Он поднялся, глядя на дверь. Отдышался, стиснул кулаки и уже один допел, что не успели вдвоём:

 
Выпита чаша жизни до дна.
Время платить, известна цена.
Смерти упряжка мчится вприпрыжку…
Будет вам крышка!
 

Качающийся Космохвост стоял перед котляром.

– Кто на него надел этот срам? – спросил Ветер, брезгливо указывая на вериги. – Снять!

Железную снасть немедля убрали, освободив руки. Правая беспомощно свисла и так потянула Космохвоста за собой к земле, словно весила сто пудов. Глаза Ветра метнули в Лихаря страшную молнию.

– Сейчас тебя поцелует Владычица, – обратился он к рынде. – Ты умрёшь, старый друг, но умрёшь с честью. Ты был стойным противником, а я таких чту. – Ветер легонько тряхнул правой рукой, тоже свесил её, расслабленную, вдоль тела. – Драться можешь?

Космохвост подобрался, вроде бы окреп на ногах. Ответил:

– Могу.

Потом сказал Ветру что-то ещё, но тихо, Сквара не разобрал. Ветер выслушал, кивнул.

Им живо принесли два прямых андархских меча. Ветер не глядя выбрал один, второй бросил Космохвосту. Тот поймал его. Сразу стало понятно, что он был если не природным левшой, то уж владел левой рукой ничуть не хуже, чем правой.

Начали сходиться…

Если бы Сквара не помнил, как закованный и уже израненный узник едва не убил Лихаря, он решил бы, что Космохвост заведомо обречён. Но он сам видел, на что тот был способен, и сумасшедшая надежда свела судорогой его пальцы на решётке.

Мечи встретились с лязгом, высекли искры. Сквара даже не понял, кто первым ударил, он попросту не заметил ни взмаха, ни обороны. Два клинка провернулись и отскочили. Завораживающий танец Ветра с Лихарем у оттепельной поляны был игрой волка с волчонком. Эти двое ни в чём друг другу не уступали. И одному из них должна была сейчас настать смерть.

Новый удар, звон, огненные брызги… Летучее мелькание серебряной стали… долгий звон… И общий, единой грудью, вздох всех собравшихся во дворе.

Рында словно бы споткнулся и замер, не кончив движения. Подломился в коленях, начал оборачиваться и не успел, свалился. Он запрокинул голову, его взгляд что-то говорил Скваре, но тот никак не мог понять, что именно, только видел, как у Космохвоста толчками вытекает изо рта кровь.

Ветер дышал так тяжело, словно этот бой вместо короткого десятка мгновений длился полдня. Видно, стремительная красота поединка потребовала до того лютого выплеска сил, что обычному человеку представить-то невозможно. Ветер подошёл, припал на колено, склонился к умирающему.

– Ты был стойным противником, – повторил он. – Владычица призвала тебя, друг. Кому послать весть?

Космохвост трудно прошептал несколько слов, вздрогнул, застыл. Кровавые толчки прекратились.

Ветер как-то разочарованно выпрямился над ним. Снова легонько встряхнул правой рукой, словно возвращая себе свободу ею владеть.

Сквара смотрел и смотрел на лежавшего в грязи Космохвоста.

Никчёмный, слабосильный мальчишка, способный только горланить глупые песни…

– Похороним честно, – приговорил Ветер. Отдал меч, мотнул головой, подошёл к Лихарю. – Теперь ты.

Голый стень всё так же стоял у столба, не поднимая головы и как будто став меньше ростом. Позже Сквара узнал, что на самом деле он мог отойти, и на этом наказание для него завершилось бы. Вот только бесчестье сделалось бы уже неизбывным.

– Я приказывал его в подвале морить?

Рука Ветра стремительно выстрелила вперёд. Палец злым болтом воткнулся Лихарю куда-то около шеи. Стень пытался сдержаться, но не сумел, взвыл, его перекосило, мышцы судорожно задёргались.

– Я тебе позволял свой колчан трогать?

Новый удар, новый крик. Лихарь кое-как выпрямился. И опять не попытался заслониться, не отошёл от столба.

– Я его увечить велел?

Стень упал на колени, из глаз неудержимо лились слёзы. Он поднялся. Снова встал у столба…

Дальше Ветер его ни о чём уже не спрашивал, просто бил. Невероятно искусно, очень жестоко и страшно, в кровь, в сопли, в хлюст. Наконец Лихарь свалился окончательно и уже не мог встать, только дёргался на земле.

Тогда из рук в руки поплыли ведёрки с водой. Лихаря окатили несколько раз. Ветер кивнул. Старшие подцепили стеня под мышки, утащили со двора. Босые ноги оставили в грязи две длинные борозды.

Господин учитель

Сквара просидел взаперти ещё полных два дня.

Он видел, как, возложив на щиты, уносили со двора погибшего Космохвоста. Видел дымный хвост, взошедший над лесом; он уже знал, что поляна, отведённая для честных костров, носит особое название – Великий Погреб. Позже Сквара видел и Лихаря. Наказанный стень выглядел подавленным и угрюмым, но бросалось в глаза: межеумки, старшие и сам Ветер обращались с ним совершенно по-прежнему, так, будто вовсе ничего не произошло. Не все справлялись одинаково хорошо, но, по крайней мере, никто Лихаря не задирал, не травил. Позже Сквара уяснил, что в котле люто запрещалось домучивать выстоявшего у столба. Принял кару, искупил, продержавшись честно и прямо, – стало быть, взял свою честь, и никто ему не волен старое поминать.

Правду молвить, проводив Космохвоста, Сквара к решётке больше почти не вылезал… Сидел на смятом одеяле, всё думал о том, что мог сделать, но не сделал для узника. О чём ещё мог спросить его, но не спросил…

На третий день Опёнка выпустили наружу. Выйдя во двор, он увидел возле ворот лёгкие саночки и сидевшего на них Ветра. Котляр поманил его рукой. Сквара подошёл.

Ветер бросил ему снегоступы и потяг, увенчанный чем-то вроде алыка:

– Впрягайся. В лес меня повезёшь.

Сквара молча завязал путца. Скрестил на груди плетёные ремённые петли. С усилием тронул санки по шершавой земле, подмёрзшей возле ворот. Выбрался на снег, потащил по дороге.

Теперь Ветер его, наверно, убьёт. Странно только, зачем идти для этого в лес. Мог бы управиться и во дворе. У всех на глазах. Чтобы дурачьё покрепче запомнило, каково похабничать про котёл и Морану. Разве только хотел попытать, не сказал ли ему рында чего занятного и такого, о чём с пленителями молчал. Про Косохлёста… Про Сеггара…

После заточения в ногах не было прежней резвой готовности. Сын лыжного делателя злился и налегал, чтобы хоть помирать было не стыдно. Чтобы Ветер напоследок рохлей не обозвал. Пока пересекали старое поле, тело разогрелось, набрало силу, отчего на душе странным образом полегчало.

Тащить пришлось долго. За неровными завалами обочин встали изломанные снегопадами деревья. Почти на том самом месте, откуда они целую жизнь назад разглядели чёрные башни, Ветер указал Скваре неприметную тропку меж соснами. Сквара заново ощутил близость конца. Ещё с полверсты через чащу, и санки выкатились на длинную утоптанную поляну. В сотне шагов виднелся городок, сбитый из снежных глыб.

– Стой, – сказал Ветер.

Сквара скинул вымокшие ремни. Повернулся к нему.

«Вот теперь убивать будет…»

Ветер вдруг улыбнулся:

– Что насупился, дикомыт? – И бросил Скваре его кожушок. – Одевайся, застынешь.

Вид у него, против всякого обыкновения, был усталый. Такой, словно источник не отошёл ещё от тяжкой поездки и, паче того, от страшного возвращения.

– Думаешь, убивать стану? – спросил Ветер.

Сквара понял: котляр видит его насквозь. Со всеми его страхами, надеждами и глупым упрямством.

– А что не бежишь?

Сквара буркнул:

– Так поймаешь.

Ветер кивнул:

– Верно, поймаю. А вот убивать тебя или нет, ещё поразмыслю. – И присмотрелся: – Это что у тебя на руке? Раньше не было или я слепой стал? Космохвост подарил?

Сквара поднял рукав, показывая плетежок. Всё равно без толку прятать.

– Не… Это из ужища, на котором ты Ивеня повесил.

Брови котляра смешно встали домиком.

– Так вот, значит, как твой дружок счастливой верёвкой распорядился?.. А я-то уверен был, что на ней и удавится. Духу недостало или ты помешал?

– Он петлю свил, – ответил Сквара, надеясь, что его речи отведут от Ознобиши беду. – Раздумал. Сказал так: если Ивень не послужил, я уж послужу за него и за себя.

Ветер насмешливо кивнул:

– Полно врать…

– Он умом твёрд, – упорно продолжал Сквара. – Может, враз пяти пудов не поднимет, зато покумекает и неволи приспособит, что пуды сами взбегут. А если что год назад услыхал, слово в слово расскажет. Он…

– Ладно, не о нём речь, – перебил Ветер. И вдруг задал вопрос, которого Сквара боялся больше всего: – Про что тебе Космохвост баял?

По счастью, у Сквары был срок придумать ответ.

– Про то, что каких-то царевичей охранял. Эри… Ари…

Взгляд Ветра стал пристальным.

– От кого охранял?

Скваре сделалось жарко. Он вздохнул, ответил:

– От мораничей.

Ветер, уязвлённый чужой неправдой, пристукнул кулаком по колену:

– От мораничей? А как своего сына, Косохлёста, учил в царском платье ходить, про то сказывал?

Сквара туповато переспросил:

– Сына?..

«Сироток на улице подобрал…»

– Сына. Он же сам с праведной семьёй в родстве состоял. Не особенно близком, но… Вижу, и об этом смолчал. Царская кровь сильна, все дети похожи. Отчего сироту своим сынишкой не подменить да потом у трона не встать?

«Обойдёт тебя Ветер, а ты и не поймёшь…»

Между прочим, слова «сын за отца» в песню предложил Космохвост.

– Он ведь… чтоб защитить…

– А о том, куда все наследники, что прежде Эрелиса, вдруг стали деваться, речей у вас не было?..

Сквара надолго замолк. «Так не он же их… Космохвост… вправду-то… или как?»

Он тихо спросил:

– Господин учитель… – И сам вздрогнул, сообразив, что впервые обратился к Ветру, как подобало уноту. – Мне ты на что про чужую склоку рассказываешь? Мы царям не обязаны. Пусть они хоть все там убьются, нам какая печаль?

Ветер досадливо мотнул головой:

– Да не в них дело, пендерь! Пора тебе соображать, как люди чёрную ворону за белого лебедя продают. Тут приврут, там подправят, ан глядь, себя не узнаешь.

Сквара смотрел под ноги. Морщил лоб. Думал.

– Вот твой дружок, Ознобиша, небось не всему верить горазд. Говоришь, решил Владычице послужить?

– Ну…

– Не «ну», а да или нет, господин учитель.

– Да, господин учитель…

– А ты, значит, не хочешь?

– Мы царям не обязаны, – повторил Сквара и на миг понадеялся, что Ветер сейчас махнёт на него рукой, велит такому поперечному убираться обратно за реку, в леса. Даже подумать успел: как же Ознобиша один?..

Но Ветер прихлопнул ладонями по коленям:

– Тогда иначе скажу. Твоя судьба теперь здесь, а каким узором сплести её, выбирай сам. Хочешь научиться бегать, чтобы я не поймал? Хочешь драться так, чтобы я победить не мог? Или всё будешь через два дня на третий в холодницу попадать, пока кривым стручком не засохнешь?

– Не…

– Что «не»?

– Лучше я драться буду… господин учитель.

Ветер поднялся. Отряхнул от снега меховые штаны:

– Тогда вставай, бить буду.

Сквара встал. Опустил руки, сжал кулаки. Он помнил, как выл и корчился Лихарь.

Ветер посмотрел на него – и согнулся от смеха:

– Ты куда так напыжился, дикомыт?

Сквара смутился:

– Так сказал же… Бить будешь…

Господин учитель вытер глаза:

– Владычица, дай терпенья… Я бить сказал, а не душу из тебя выбивать! Вот смотри…

Его рука медленно проплыла вперёд. Пальцы, сложенные копьём и способные, наверное, проткнуть мальчишку насквозь, несильно толкнули Сквару в грудную кость.

– Ну? Что сделать надо? Ты, пугало огородное, в бою так же будешь стоять?.. Ударь меня, покажу.

Сквара нахмурился. Ударил. То есть удара не получилось. Ветер просто не допустил до себя его руку. Он вполне соответствовал своему назвищу – бить его было всё равно что пытаться разить вихрь, несущий снежные хлопья. Котляр мягко прянул назад, перекатился и тем же движением встал, лёгкий, цепкий, готовый немедля метнуть в ошарашенного врага хоть сулицу, хоть нож.

Сквара смотрел во все глаза. Дома, когда ладили бой, ловкие и гибкие стеношники ценились нисколько не ниже могутных разбивал. Вот только повадки у бойцов дома были другие.

И что мог такой вихорь сотворить над бывалым стеношным поединщиком, он сам видел.

«Я вернусь, атя. Я всё буду знать. Я покажу…»

Дальше Сквара катился вперёд и назад, падал вбок, стелился по земле, взлетал и свивался в кольцо, уходя от ударов. Давно сброшенный кожушок обрастал на санях кольчужными звеньями инея. Ветер показывал и направлял, время от времени помогая делу пинками. Когда наконец он счёл, что довольно, небо начинало понемногу темнеть. Сквара стоял на четвереньках, да и то остатки рук и ног норовили из-под него выпасть.

Ветер сел на санки:

– Будет с тебя… Впрягайся, вези домой.

Казалось бы, почти прирученный дикомыт внезапно снова восстал:

– А не повезу!

– Что?

– На Коновой Вен не повезу, – повторил Сквара. – Мы царям…

– Дурачок, – сказал Ветер. – Ты теперь котлу крепкий. Твой дом в Пятери.

На обратном пути Сквара чертил между обочинами странные волны, несколько раз втыкал санки в сугроб и начинал предвкушать, как сейчас обо всём расскажет дяде Космохвосту. Спохватывался…

Ветер спросил его:

– А ты, значит, решил, я тебя лупить буду, как Лихаря?

– Ну… То есть да… господин учитель.

– И отлуплю, если заслужишь. За что он тебя запер?

– За песню…

– Спой.

Сквара спел. Пусть доказнит, разницы уже не было.

Ветер, отсмеявшись, спросил ещё:

– А ту песню, которой мне здравствовали, тоже ты сочинил?

Космохвост предупреждал, чтобы Сквара всё валил на него. Он и петь один собирался… Сквара безразлично кивнул:

– Я.

– Ты уж Лихаря пощади, не пой такого больше при нём, – неожиданно попросил Ветер. – Он сирота у нас. За Владычицу обидлив, словно за мать.

Скваре, еле тащившему ноги, сделалось совестно, словно это он стеня под лютые муки подвёл.

Между тем приблизились крепостные ворота. Ветер встал с санок, подмигнул ему:

– А я уже знаю, каким именем тебя величать буду. Только пока не скажу. Открою, если заслужишь.

Поднимаясь в хоромину, где обитали новые ложки, Сквара мечтал только доплестись до лежака. Он открыл незапертую дверь, вошёл… и сразу почувствовал: всё изменилось. На их с Ознобишей местах возле двери сидели Хотён и Пороша. Оба смотрели на него, как на злого гонителя. Он даже остановился: что я ещё кому сделал?..

– Скварко! Скварко!..

Ознобиша махал ему руками из дальнего от входа угла, махал так, что готов был развалиться топчан. Вскочил, бросился навстречу, обхватил, уткнулся, заплакал. Мальчишки прыгали и шумели. С соседнего лежака улыбался Лыкасик. Сквара неуверенно двинулся в ту сторону. Его схватили за тельницу, потащили вперёд.

Как выяснилось, изветников не любят нигде. Две руки, указавшие Лихарю на горластого злочестивца, не остались незамеченными. И не были прощены. За Скварино сидение в холоднице отомстил Ознобиша. А помогал ему, вот что странно, Воробыш. Они сговорились в тот же день. Лыкаш, как было у него в обычае, доконно обо всём разузнал. Хитрый Ознобиша снова попался под ноги Инберну, взялся хвалить доброе высокостепенство за спасение друга – и, поскольку державец сразу его не прогнал, напросился на благодарную службу: способлять чёрной девке Надейке, мывшей котлы. Вот откуда происходили свёрточки, падавшие в дымоход. Чуть позже Воробыш, подгадав, запустил руку в коробок с маком. Лиловые маслянистые зёрна растёрли между камнями, подлили тёплой воды. Увели с кухни маленький кувшин пива. Примешали сонное молочко…

И поднесли Хотёну, ставшему без Опёнка в хоромине единовластным хозяином.

Двое Сквариных обидчиков уснули быстро и крепко. Пиво скоро запросилось наружу из полупустых черев, но спящие и не чуяли. Ознобиша ещё помог делу: уселся над ними, начал без устали переливать воду из кружки в пустой кувшин и обратно…

Под утро обоих растолкали. Мокрых, опозоренных, вонючих. Тут же вместе с лежаками выселили к двери.

А теперь и Сквара вернулся. Теперь будет всё хорошо…

Когда все снова угомонились, они с Ознобишей долго шушукались, прижавшись под одеялом. Скваре самому было что рассказать. И про дядю Космохвоста с его царятами. И про то, как возил Ветра на саночках в лес…

– Значит, про меня разговор был, – поёжился Ознобиша.

Сквара ответил:

– Хватит уже того, что ты больной едва не погиб.

Меньшой Зяблик вздохнул. Веселье от удавшейся мести и встречи с побратимом успело в нём отгореть.

– Может, лучше бы мне сразу…

– Ты почаще про Ивеня вспоминай, – посоветовал Сквара. – Устроишь им однажды, чего Ивень не смог. – Выпростал голову из-под одеяла, огляделся. – А где… те трое? Тихони?

Он теперь только сообразил, что, входя, не заметил в хоромине троих самых равнодушных мальчишек. Тех, что почти не подавали голоса, ни во что не лезли и только ждали, чтобы как-нибудь кончился один день и наступил следующий. Сквара даже по именам их не знал.

– Белозуб увёз, – сказал Ознобиша. – Ну, тот, что рынду твоего притащил. Ветер его опалил. Сказал, Белозубу только с такими мешками дело иметь.

– Куда их?

– Не знаю. Вроде на побегушки к кому-то. Сказали, никчёмные. Я думал, и меня заберут…

– Никакой ты не никчёмный!

– Если бы не семьян за брата наказывать, котляры на меня бы даже не глянули. На что я сгожусь?

Сквара ответил:

– Меня Ветер спросил, чем я в котле заниматься хочу.

– И что ты ему?..

– Я сказал, меньших пасти, чтобы не плакали. Или за пленниками ходить, которых здесь мучают и в холодницах морят.

– А он что?

– Посмеялся…

Ознобиша вдруг опять уткнулся в него. Сквара почувствовал на плече сырость. Сироте было страшно.

Он накрыл ладонью растрёпанную серебристую голову:

– Братья за братьев… сын за отца…

Ознобиша шмыгнул носом:

– Холод и страх не пустим в сердца!

Новые ложки стояли во дворе за спинами старших, когда умирал Космохвост. Ознобиша, по обыкновению, натвердо запомнил всё, что видел и слышал.

Из противоположного угла вдруг послышался грохот, возмущённые вопли, сдавленное хихиканье. Ребятня есть ребятня: в хоромине уже зародилась игра. Что ни вечер, в ловких руках появлялись палки, и под кем-нибудь рушился топчан. А бывало, даже не один. Сквара с Ознобишей сразу насторожились, забыв, о чём только что говорили, и некоторое время прислушивались в темноте. Потом оба уснули.

– Ты уразумел хоть, за что я тебя наказал? – спросил Ветер.

Он сидел возле очага в передней комнате своих покоев. Толстые ковры покрывали не только пол, но и каменные стены. Сюда приходили старшие ученики, если Ветер хотел что-нибудь обсудить с ними подальше от сторонних ушей. Во внутренних хоромах почти никто не бывал, а кто бывал, те держали рот на замке.

Лихарь скромно стоял возле порога, смотрел себе под ноги. «Ты меня прежде-то не особо засыновлял, – говорил его вид. – А теперь, когда окаянник этот появился, поди, совсем знать не захочешь…»

Вслух он ответил:

– За то, что скверно обращался с врагом, которого должен был сохранить бодрым и живым для допроса. За то, что не смог пропустить мимо края ушей его оскорбления. За то, что без спроса взял стрелу из твоего колчана…

Ветер безнадёжно покачал головой:

– Ничего ты, дурень, не понял. Ты мальчишку зачем к нему посадил? Другого места во всей крепости не нашлось?.. Как ещё пленника прямо вместе с новыми ложками не вселил…

Лихарь поднял глаза и сразу снова потупился. Всё лицо у него пестрело разводами кровоподтёков, ещё худшие пятна прятались под рубашкой. Больно было не то что двигаться – и говорить, и даже дышать.

«Всё от него, от недоноска…»

– Ты вот слушал, о чём они говорили, пока вместе сидели? – негромко продолжал старший котляр. – Имеешь представление, чего Космохвост ему в уши напел?

«И надо же мне было тогда о правобережниках тебе рассказать…»

На столе текучим серебром блестела кольчуга, сверху стоял ларец, вырезанный из тяжёлой сувели. Наружу беззащитно свисал старинный платок, сквозь кружево играла финифть. Ларец стоял косо: сокровища небрежно сгребли в сторону, освобождая место глиняной бутыли и маленькому лубяному коробу. От короба распространялся запах, делавший воздух в комнате густым, сдобным, съедомым. Ветер внимательно посмотрел на стеня и наконец как будто смягчился.

– Твоё счастье, – сказал он, – что старый царевич Коршак, уплативший нам за Эрелиса, на кого-то раскричался опричь зеленца, застудил нутро и не перенёс лихорадки. Поэтому мне уже не было особой нужды пытать телохранителя о том, куда он отправил Эрелиса и Эльбиз. К тому времени, когда ещё кому-нибудь понадобится их жизнь или смерть, царевичей всё равно уже не будет там, где их прячут сейчас… То есть я, конечно, нашёл бы, о чём его расспросить. Но после всего, что ты без меня наворотил, мне было важнее дать Космохвосту смерть в хвальном поединке. Чтобы новые ложки увидели, как Владычица велит поступать с доблестными врагами… Того, что пленнику можно было вначале дать немного окрепнуть, они сейчас не поймут… Щенки ведь не сразу начинают кусаться, их нужно притравливать, да с остерёжкой, это ты способен постичь?

Лихарь долго безмолвствовал. Потом наконец подал голос:

– Я думал, теперь дело чести Эрелиса истребить…

Ветер положил ногу на ногу:

– Какая у нас с тобой может быть честь превыше чести Владычицы? А Ей слава, когда нам державноимённые кланяются да помощи просят.

Стень поднял глаза. С мукой выговорил:

– Учитель, воля твоя… Тебе в самом деле так дикомыт полюбился? Он же наглый… дерзословит всё время… как привезли его, из холодницы не вылезает…

– Он станет моим лучшим учеником, – перебил Ветер.

Лихарь аж покачнулся, лицо в промежутках между разводами стало зелёным. Старший котляр, конечно, это заметил, поскольку добавил:

– Я хочу его выносить неторопливо и бережно, как ловчего сокола. А ты вынашивать не научился. У тебя средство одно – забить, сломать. С ним так не получится, это тебе не Хотён и подавно не Воробыш. Этого не пошлёшь на третий год учения собственных родителей карать. Поэтому ты дикомыта больше не трогай, добро?