Текст книги "Коронованная демократия. Франция и реформы Наполеона III в 1860‑е гг."

Автор книги: Мария Уварова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Схожие с Персиньи соображения высказывал Эжен Руэр, председатель Государственного совета и ближайший помощник императора на всем протяжении его правления, полагавший, что империю спасет только порядок, свободы же ее разрушат. Руэр не рассматривал оппозицию как серьезную угрозу, полагая, что союз либералов, орлеанистов и даже республиканцев никогда не будет прочным – у них нет четкой программы и убеждений, кроме ненависти к режиму императора, их недовольство не имеет под собой весомых оснований: «Господин Тьер отрекается от некогда сказанных им слов о том, что любая оппозиция требует невозможного, поскольку невозможное есть лучший аргумент для предъявления правительству именно в силу того, что оно никогда не сделает невозможное», – иронически замечает Руэр[120]120
  Archives Nationales. Fonds Rouher. 45 AP-2. Correspondance avec l’Empereur.


[Закрыть].

Мнение таких государственных деятелей, как Персиньи и Руэр, иллюстрировала проправительственная пресса, чьей задачей было умиротворить массы и внушить им представление об оппозиции как всего лишь о кучке недовольных, не представляющей угрозы для страны: «противостоять правительству повсюду и по любому поводу – это их система, за которую они ухватились и в рамках которой они проповедуют самую нелепую нетерпимость: каждый раз они размахивают своими красными тряпками и требуют уважения к их меньшинству, пытаясь напугать большинство, то есть всю Францию… Кафешантанная оппозиция!», – писал бонапартистский журнал «Courrier de l’Ouest»[121]121
  Courrier de l’Ouest. 1 Décembre 1866.


[Закрыть].

Успехи республиканцев на выборах 1863 г. вселили уверенность в рабочие массы, которые были основной группой поддержки этой партии. Так, в 1864 г. 60 парижских рабочих подписывают так называемый Манифест шестидесяти, в котором декларируют свои классовые требования и заявляют о себе как об «особенном социальном классе, нуждающемся в прямом представлении в парламенте»[122]122
  Plessis A. De la fête impériale au mur des fédérés. 1852–1871. Paris, 1979. Р. 132.


[Закрыть], поскольку на прошедших выборах рабочие так и не смогли выставить собственного кандидата-социалиста. Этот манифест стал еще одним предупреждением правительству и новым шагом на пути оформления пролетариата как самостоятельного класса, вступающего на арену политической борьбы.

Итак, стало очевидным созревание немногочисленной, но решительно настроенной оппозиции с четко сформулированными требованиями. Однако правительство и тем более сам император в 1863–1866 гг. не прислушивались к ней и не считали ее требования адекватными действительности. Э. Оливье находит такой ситуации простое объяснение: Наполеон III полагал, что страна еще не созрела для фундаментальных перемен[123]123
  Ollivier E. l’Empire libėral. Paris, 1899–1912. Vol. 10. P. 320.


[Закрыть]. При этом император имел свои собственные взгляды на гражданские свободы и отношения между обществом и государством. Эти взгляды в немалой степени определили его предыдущую и дальнейшую политику, его отношения с оппозицией и саму сущность бонапартистского режима. Политическому мировоззрению императора можно посвятить немалое количество исследований, ибо архивы сохранили для нас великое множество его писем и трудов; здесь мы сжато обрисуем только те из них, которые касаются политических свобод.

Политические идеи Наполеона III оформились еще задолго до установления империи, и, как оказалось позднее, по ряду позиций совпадали со взглядами либералов. Несомненно, во многом эти идеи были продиктованы амбициозными и расчетливыми соображениями молодого Луи Бонапарта на пути к власти: в 1840-е гг. он не скрывал презрения к Июльской монархии, называя правительство Луи-Филиппа «лицемерами под личиной свободы, попирающими права человека» и обвиняя его в отсутствии социальной программы, в «эксплуатации рабочих буржуазией»[124]124
  Цит. по: Girard L. Napoleon III. Paris, 1986. P. 54.


[Закрыть]. Позднее будущий император ловко использовал эти тезисы, представив свой режим и свою программу как противовес тяжелым временам «короля-буржуа», не заботившемся о благе своего народа. Луи Бонапарт ставил своей задачей «восстановить во Франции всю полноту национального суверенитета, которого ее лишили в 1830 г., и позволить ей свободно выбирать правительство, с которым она хотела бы жить»[125]125
  Archives Nationales. Fonds Bonaparte. Correspondance de Louis-Napoléon. 400 AP-54.


[Закрыть]. Это было сутью его пропагандистской кампании на президентских выборах и после переворота 2 декабря, и именно эти принципы обеспечили ему прочное доверие большинства населения.

Луи Бонапарт определил суть своих идей как «примирение прав народа и авторитета монарха для дисциплинирования демократии… моя миссия – не принести свободу, но подготовить ее. Я должен стать монархом, несущим стране цивилизацию»[126]126
  Ibid.


[Закрыть]. Это подразумевало свободы, контролируемые властью, народный суверенитет, воплощенный впоследствии во всеобщем избирательном праве, а также сильную исполнительную власть и личный авторитет монарха. Император нередко соединял в смысловой цепочке термины «демократия» и «цивилизация», полагая, что в современном ему мире одно невозможно без другого и оба они суть признак самого передового и справедливого государства. «Король-гражданин» – так именовал он себя, стремясь подчеркнуть свой отказ от кастового общества предыдущей эпохи. Само обращение монарха к демократии и провозглашение ее основой политического режима было едва ли не провокационным для французского общества: ведь в годы Реставрации понятие «демократия» было тождественно революции в ее самом зловещем якобинском смысле – именно так его и преподносила либеральная традиция[127]127
  См.: Федосова Е. И. Либералы у власти // Французский либерализм в прошлом и настоящем. М., 2001.


[Закрыть]. Луи Бонапарт отождествлял демократию со свободой – политической и личной. В разные периоды своей жизни он повторял, что основой современного общества может быть только свобода человека и гражданина. В течение всех двадцати лет своего правления Наполеон III считал основополагающим для современной ему Франции принцип народного суверенитета и «ответственности монарха за судьбу народа… если народ восстает против главы государства, это означает, что сам правитель виновен и отказался от своего долга перед нацией»[128]128
  Цит. по: Girard L. Napoléon III. Paris, 1986. P. 126.


[Закрыть]. «Главный закон страны – народный суверенитет, представителем которого я являюсь»[129]129
  Duc de Persigny. Mémoires. Paris, 1896. P. 461.


[Закрыть], – так видит себя император.

Но Наполеон III делал в данном вопросе оговорку: демократические институты будут идеально функционировать лишь при наличии контроля за ними со стороны государства. «Демократии в рамках одной системы необходим противовес», – писал он в одном из писем Персиньи в начале 1860-х гг[130]130
  Archives Nationales. Fonds Persigny. 44 AP-16. Correspondance avec l’Empereur.


[Закрыть]. Подобная система взаимного уравновешивания проявилась в двойственной системе общенациональных выборов: с одной стороны, всеобщее избирательнее право и референдум как канал прямой связи между правительством и нацией; с другой – недоверие императора к законотворческим полномочиям парламента и представителям народа, которые могут вероломно интерпретировать чаяния народа в своих личных целях[131]131
  Archives Nationales. Fonds Persigny. 44 AP-16. Correspondance avec l’Empereur.


[Закрыть]. Отсюда и ограниченные полномочия Законодательного корпуса. Народ имеет неотъемлемое право высказаться на референдуме, но при этом следует строго контролировать органы периодической печати: они могут начать раздувать вражду к режиму опять же в своих корыстных интересах. Поэтому понятие «народный суверенитет» в глазах Наполеона III подразумевало плебисцит – демократию без посредников, без парламента.

Мировоззрение императора во многом формировалось под влиянием изменений в ситуации в стране. В начале 1850-х гг. он понимал, насколько общество устало от раздоров и неопределенности времен Второй республики и насколько оно нуждается в «пастыре». Император считал, что на то время свободы чрезмерны, не нужны и непонятны простому рабочему или крестьянину, ему необходимо лишь материальное благополучие, наличие работы и государь, гарантирующий ему эти права[132]132
  Ollivier E. L’Empire libéral. Paris, 1899–1912. Vol. 9. P. 197.


[Закрыть]. Поэтому первые годы империи были посвящены решению социально-экономических проблем. Со временем, полагал император, общество стабилизируется, научится вести спокойный диалог с властью и грамотно формулировать свои требования; тогда настанет время для расширения его свобод – «свободы никогда не будут полезны для необразованного, нищего, угнетенного народа», – полагает император[133]133
  Archives Nationales. Fonds Bonaparte. Correspondance de Louis-Napoléon. 400 AP-54.


[Закрыть]. Поэтому для воспитания правильного понимания свободы в народе (то есть свобода никоим образом не должна быть тождественна революции или анархии) необходимо подготовить народ, научить его жить не только в материальном достатке, но и при порядке и уважении к власти. «Свобода – это прогресс и просвещение»[134]134
  Ibid.


[Закрыть], – так понимал ее Наполеон III. Э. Оливье по этому поводу дал очень точное определение: для императора «проблема заключалась не в наличии или отсутствии свобод, но в неумении обращаться с ними»[135]135
  Ollivier E. L’Empire liberal. Vol. 6. P. 432.


[Закрыть]. В начале 1860-х гг. император был уверен, что страна еще не готова ко всей полноте гражданских свобод и что истоки социального кризиса нужно искать в экономических проблемах. Именно в этом пункте он разошелся с либеральной оппозицией, полагавшей, что стабильность общества будет подорвана неполноценностью политических свобод.

Наполеон III провозглашает свободу и народный суверенитет основой французского государства. В немалой степени эти заявления были продиктованы переменами в духе времени, в общественном сознании: революция 1848 г. перевернула общество и выявила неизбежную новую реальность и торжество новых ценностей – гражданских свобод. Император внял требованиям эпохи, тенденции развития современных ему общественных институтов и отношений, как политических, так и экономических. Большинство исследователей сходится во мнении о том, что Наполеон III, помимо своих личных соображений, двигался в русле передовых идей о социальном, экономическом и политическом прогрессе, который был невозможен без элементов демократии в обществе, без широкой социальной программы, без признания ответственности главы государства перед народом[136]136
  101. См.: Du Bousquet B. Un grand méconnu. Napoléon III. Paris, 1905; Boilet G. La doctrine sociale de Napoléon III. Paris, 1969; Kulstein D. Napoléon III and the working class. Te Caifornia State College, 1969; Tudesq A.-J. La démocratie en France depuis 1815. Paris, 1971; Boia L. Napoléon III, le mal-aimé. Editions Les Belles Lettres, 2007; Dufreigne J.-P. Napoléon III: Un empereur qui rêvait… Paris, 2007.


[Закрыть]. Гражданское общество перестало быть прерогативой требований одной партии – оно стало общенациональной идеей, духом эпохи. Впоследствии эта мысль уравняла императора и оппозицию. Однако все перечисленные выше концепции Наполеона III, будучи сформированными задолго до реформ, были нацелены на осуществление в перспективе, именно тогда, когда социальный климат окажется, по его мнению, благоприятным для них, когда они станут востребованы общественностью.

В общей сложности в конце 1860-х гг. во французском обществе можно было обнаружить следующие противоречивые тенденции: сверху – атавизм в виде почти абсолютной монархии, отсылавший ко временам кануна 1789 г.; снизу – постоянно развивающееся общество с опытом обладания гражданскими свободами. Несомненно, авторитарный режим для такого общества стал лишь временной спасительной мерой в период жестокого кризиса. Теперь же, после благополучного десятилетия, общество вспомнило о своих святынях – Декларации прав человека и гражданина, и авторитаризм уже мыслился не как спаситель, но как подстрекатель нового социального потрясения, ввергнувший страну в «застой и слабоумие»[137]137
  Ollivier E. l’Empire libėral. Vol. 10. P. 436.


[Закрыть]. Общество опережало власть в своем развитии. Оно высказало свои требования и ждало ответа от власти. В самом деле, в рассматриваемый нами период как никогда становился очевидным разрыв между двумя составляющими французского государства: снизу – экономический расцвет, технологический прогресс, стремительные поезда, восстановленный Париж и крайне активная, бурная урбанистическая жизнь, новые направления в искусстве, философии и литературе, дома мод, восхищавшие всю Европу, свободная торговля, строительство, дух креативности и предпринимательства… И над всем этим – тьма власти. И была она уже не над властью тьмы, а над властью Разума.

Глава II. Эмиль Оливье – теоретик «либеральной империи»

В середине 60-х гг. XIX в. авторитарный режим Наполеона III столкнулся с еще незначительной по численности, но активной и оформившей свои требования оппозицией, которая начала постепенно пробивать себе дорогу в институты власти и приобретать влияние как среди рядовых избирателей, так и в бонапартистском правительстве. Неизбежность и необходимость перемен становились очевидными. Последнее слово, тем не менее, оставалось за императором: слабость парламентской системы Франции той эпохи не позволяла политическим группировкам играть решающую роль в законотворчестве, каково бы ни было их соотношение с представителями бонапартистов в Законодательном корпусе. Поэтому только император, исполнительная власть, мог дать зеленый свет тому или иному решению, прислушавшись к голосам оппозиции.

К концу 1866 г. либеральная программа реформ была полностью сформулирована сперва в манифесте А. Тьера, затем – в отдельной книге Э. Оливье[138]138
  См.: Ollivier E. Démocratie et liberté. Paris, 1867.


[Закрыть]. Эта программа представляла собой основополагающую, теоретическую часть реформ. Ее детальное рассмотрение позволит ответить на многие вопросы, связанные с судьбой либерального течения в эпоху Второй империи, а также проследить эволюцию либеральной мысли во второй половине XIX в. Подверглись ли переосмыслению традиционные либеральные ценности и в чем заключалось их обновление? Ведь идеи Оливье и его соратников созревали в социально-политических и идеологических условиях, не сравнимых с теми, в которых рождался классический либерализм в начале XIX в. Анализ идей реформаторов поможет разобраться в главной проблеме той эпохи – в соотношении между замыслом реформ и практическим осуществлением этого замысла; в том, насколько либеральные реформы и их реализация властью удовлетворили запросы общества. Важно затронуть и вопрос об изменении смысла понятия «демократия» в сознании либерала 1860-х гг., поскольку, как мы видим из предыдущей главы, этот термин уже стал отражением новой исторической реальности.

Наиболее полноценный материал по данной проблеме нам предоставляет работа Э. Оливье «Либеральная империя», в которой он изложил не только историю проведения реформ, но и свои идеи.

1. Свобода и порядок

Прежде всего, хотелось бы прояснить следующий вопрос: почему в истории общественной мысли Франции Оливье причислен именно к либеральным мыслителям? Первый важный принцип, который роднит Оливье с традицией его предшественников, – это то, что все социальные и политические преобразования он мыслил в рамках конституционно-монархического порядка. Пусть даже эта монархия была нелегитимной относительно ушедших в небытие Капетингов, тысячелетних властителей Франции, как мы уже говорили, Оливье простил Наполеону III государственный переворот, приняв во внимание его заслуги перед нацией. Второй принцип – это сосредоточение на осмыслении проблемы свободы человека в ее гражданском и личностном аспектах. С этой проблемы и зародился европейский либерализм. Современники Оливье, республиканцы и социалисты, также позиционировали своей ключевой идеей свободу человека, но для первых это подразумевало свержение монархии, для вторых – свободу труда, экономические свободы, регулирование отношений между трудом и капиталом. Либерал же понимает свободу как меру взаимной ответственности гражданина и главы государства, как вопрос об источниках и мере полномочий правителя. Монархия и свобода – вот две фундаментальных ценности либерала. Именно вокруг них и выстраивались идеи Оливье. Монархия олицетворяет порядок, авторитет и традиции; как же примирить ее со свободой?

Эта проблема была основополагающей для французского классического либерализма эпохи Реставрации. Под порядком понимался его гарант – монарх, но не авторитарный, ибо его власть должна быть ограничена конституцией; свобода – это прежде всего свобода личности, выражающаяся в праве на свободу слова, мысли, веры, в неприкосновенности частной собственности. Страх перед призраком революции 1789 г. побуждал либералов обосновать ограничение гражданских свобод введением ценза при избирательной процедуре; отсюда их неприятие идеи всеобщего избирательного права – по их мнению, этой свободой должна обладать прослойка зажиточных граждан, которым досуг и образованность позволяют размышлять над судьбами нации[139]139
  Федосова Е. И. Либеральная мысль в период Реставрации // Французский либерализм в прошлом и настоящем / под ред. В. П. Смирнова. М., 2001. С. 82.


[Закрыть]. Понятие «демократия» для мыслителей начала XIX в. было несовместимо с понятием «либерализм» и отождествлялось с якобинским периодом революции – террором в интересах наиболее необразованной, неимущей, люмпенизированной части общества.

Для Оливье и его современников вопрос о соотношении свободы и порядка в обществе был не менее острым – они задумывались над тем, что должно быть приоритетным в системе бонапартистской авторитарной власти, опирающейся на доверие нации: порядок, воплощаемый монархом, или свобода, которой, по Конституции, обладают граждане? Сможет ли власть императора оставаться столь же авторитетной и устойчивой при расширении политических свобод народа? Тем более что к началу 1860-х гг. кризис власти стал очевиден, ее репрессивные, консервативные меры не справлялись с растущей оппозицией и не отвечали требованиям времени. Оливье пишет о том, что свобода гражданина суть основа «современного цивилизованного, христианского, гуманистического общества»[140]140
  Ollivier E. Démocratie et liberté. Paris, 1867. P. 25.


[Закрыть]. При этом подчеркивалась своего рода мессианская роль французской нации: Франция провозгласила гражданские и личные свободы в 1789 г., она – родина этих свобод, она подала пример другим европейским народам, для нее органично, закономерно продолжать развивать и укреплять их; только та нация, где наиглавнейшим принципом организации общества являются свободы индивида в совокупности со свободами политическими, заслуживает статуса великой державы. Мысль Оливье продолжил пожелавший остаться анонимным автор журнала «Revue des deux mondes» – страна подошла к той критической точке, когда единственным выходом для нее становится путь «просвещенной монархии», соединяющей в себе традиционность и способность адаптироваться к новым явлениям в политической мысли, общественной жизни, для которых первична свобода как движущая сила развития человеческой цивилизации: «Современному обществу необходимы новые пространства для развития без козней и ловушек, и только свобода несет с собой просвещение и доверие… Свобода стоит во главе правосудия, стабильности и согласия, всеобщего благоденствия… Кажется, что правительство и парламент до сих пор не представляют важность значения этого шага для всех просвещенных умов Европы… Неужели их разум погружен в сон, забыв принципы нашей революции и идеи, которые воплотили в жизнь все свободные народы?»[141]141
  Revue des deux mondes. 1 Février 1868.


[Закрыть]. А. Тьер писал: «Может ли нация быть достойна занять место среди цивилизованных держав, если ее основной заботой не является свобода, под которой мы подразумеваем способность защитить своих граждан от правонарушений, предоставить им право самим распоряжаться судьбой нации, право самоуправления – даже если при этом сохраняется монархический режим?»[142]142
  Tiers A. Discours sur les libertés politiques. Paris, 1865. P. 6.


[Закрыть].

Как и его старшие коллеги первой половины XIX в., Оливье понимал свободу как естественное и неотъемлемое право каждого человека; свобода есть абсолютная ценность, она принадлежит только народу вне зависимости от характера и формы власти, и власть, будь то республика или монархия, обязана уважать эту свободу[143]143
  Ollivier E. L’Empire liberal. Paris, 1899–1912. Vol. 11. P. 534.


[Закрыть]. Здесь, правда, речь шла скорее об индивидуальной свободе – слова, мысли, вероисповедания, передвижения, частной собственности, то есть о тех ценностях, которые легли в основу классического либерализма. Однако, в отличие от своих предшественников, он уделяет более пристальное внимание свободе политической, которую считает неотъемлемой частью современного ему общества. Оливье полагал, что политическая свобода – это средство наиболее эффективного поддержания социального баланса сил: «Свобода избавляет от двух крайностей анархии – от власти одного и от беспорядочных волнений многих; свобода – это способ разрешить без насилия и утопии сложные проблемы нашего времени; свобода без беспорядков, но порядок без деспотизма»[144]144
  Ollivier E. Démocratie et liberté. Paris, 1867. P. 71.


[Закрыть]. Фундаментальное право индивида – следить за соблюдением государством его свобод; при этом «права, которые индивид сохраняет и которые не подвластны контролю государства, составляют свободу личную; права, которые индивид использует для контроля над властью, составляют политическую свободу»[145]145
  Ibid. P. 384.


[Закрыть].

Дополняя мысль Оливье, А. Тьер перечисляет эти свободы, понимая их как краеугольный камень любого современного развитого общества: «Что значит быть свободным? Это, прежде всего, уверенность гражданина в том, что ни одно обвинение, будь оно фальшивым или правдивым, не приведет его к заключению в неприступной крепости на далеком острове. Это право граждан формировать собственное мнение о делах государства, право выражать это мнение, не будучи зависимым от кого-либо кроме правосудия. Это право избирать представителей нации, не будучи ущемленным в своих интересах произволом административных властей… Иметь право обращения к царствующей особе, требовать от правительства отчета обо всех государственных делах и объяснения их сути и своих ошибок…»[146]146
  Tiers A. Discours sur les libertés politiques. Paris, 1865. P. 13.


[Закрыть].

Свобода должна стать связующим звеном между властью и народом, регулировать их отношения, разрешать конфликты. Свобода удовлетворяет все требования и чаяния граждан, ничто не дает индивиду столь твердое ощущение своей безопасности и независимости, как гласность, право общения с государем непосредственно или через представителей-депутатов; массы приходят в ярость, видя, что ими пытаются манипулировать, их принуждают к молчанию, их судьбой распоряжается исключительно элита, они лишены права участвовать в политической жизни государства, их мнения вступают в противоречие с решением властей. Такая политика – скорейший путь к социальным потрясениям, что ярко продемонстрировали все прошлые революции во Франции[147]147
  Tiers A. Discours sur la politique intérieure. Paris, 1864. P. 20.


[Закрыть].

При этом либералы осторожны: идеальная свобода в их понимании неотделима от порядка. Порядок, самодисциплина граждан, их ответственность перед властью и друг перед другом, их активное участие в политических процессах, их упорный труд по обеспечению стабильности и согласия в их сообществе – вот столпы идеального государства. «Когда в обществе нет порядка, оно переживает постоянные потрясения: волнуется, сомневается, прекращает деятельность… Общество – это рабочий, чья участь – зарабатывать на хлеб своих детей. Прекращая работу, оно погружается в нищету и раздоры…»[148]148
  Ibid. P. 8.


[Закрыть]. Свобода – это не беспрепятственное движение множества идей, сбивающих с толку граждан и вносящих хаос в общественное мнение, но рациональное устройство социума, баланс и гармония между интересами государя и его подданных, упорядоченное функционирование политических институтов, разумная конкуренция партий и мнений, гласность при верховенстве закона; все это должно повлечь за собой просвещение индивидов, как гражданское, так и нравственное[149]149
  Revue des deux mondes. 1 Janvier 1869.


[Закрыть]. Порядок не должен подавлять свободу – он должен идти рука об руку с нею.

В представлении либералов свобода важна также для поддержания авторитета монархии среди народных масс: монархия без свобод превращается в тиранию. В письмах Наполеону III Оливье неоднократно отмечал, что император должен даровать нации свободы во избежание краха собственной династии и позора своего имени, что образ благородного и сильного государя в данных обстоятельствах предполагает хранителя очага свободы[150]150
  Archives Nationales. Archives Bonaparte. 400 AP-54.


[Закрыть].

В контексте соотношения свободы и порядка либералы апеллируют к монархическому принципу, даже, скорее, к династическому, уповая именно на династию Бонапартов, чье правление связывалось не только с экономическим подъемом и внешнеполитическим успехом, но и с долгожданной социальной стабильностью, достигнутой при помощи сильной власти, опиравшейся на мнение народа (как при первом Бонапарте, так и при его наследнике): «Стабильность вполне совместима с мудрым прогрессом институтов нашего общества. Франция, приверженная династии, которая обеспечила ей порядок, в не меньшей степени практикует свободы, необходимые для ее процветания…»[151]151
  Darimon A. Histoire d’un parti. Paris, 1887. P. 363.


[Закрыть]. Отмечена и заслуга Наполеона III в поддержании баланса свободы и порядка в обществе: «Наполеон III воцарился как гранитная скала, одновременно препятствие и фильтр, пропускающий сквозь себя только целебные волны. Наполеон должен был стать одновременно воспитателем, покровителем и укротителем демократии, исполнять эту двоякую задачу социального прогресса и порядка…»[152]152
  Ollivier E. L’Empire libéral. Vol. 13. P. 121.


[Закрыть]. Сколь требовательны ни были либералы в отношении скорейшего дарования обществу свобод, они признавали ведущую роль монархии в регулировании этих свобод, в контроле за их соблюдением. Идеал для Оливье, как и для либералов предыдущего поколения, – наследственная монархия, которая «генетически» передает уважение к традициям и конституционным принципам, охраняя их «сверху» и осторожно преобразуя их «снизу» в соответствии с изменениями общественного климата[153]153
  Ibid. P. 297.


[Закрыть].

Оливье поставил перед собой сложнейшую, противоречивую задачу – спасти сразу и империю, и демократические свободы: империя без свободы погибнет в огне революции, свобода без империи превратится в анархию. Но все-таки принцип сильной власти и монархического режима оставался для либерала решающим: именно благодаря ему свободы будут удерживаться в необходимых границах, именно империя – пастырь народа, и реформы спасали в первую очередь ее: «Либеральный режим – единственное убежище для империи. Как еще следовало поступить среди распущенных революционных страстей?»[154]154
  Ollivier E. L’Empire libéral. Vol. 12. P. 272.


[Закрыть].

Это не означает, что Оливье в принципе отвергал идею республики. Он признавал, что республиканцы и либералы заняли в данный момент общую платформу, борются за одни и те же права и свободы граждан, но на данном этапе различие между этими группами состоит в методе осуществления преобразований: республиканцы требуют свержения монархии любым способом, не исключая революционный, либералы же стоят за реформизм в рамках сохранения монархической системы. Оливье полагал, что французская нация еще не скоро созреет для республики и для успокоения и стабильности эта нация нуждается именно в либерально-монархическом режиме. Идеалом государственного строя на текущий момент Оливье считает конституционную монархию по английскому образцу, которая уже несколько веков обеспечивает свободы без революций. Кстати, именно английскую идею монарха как символа нации Оливье пытался привить на французской почве в своих рассуждениях о необходимости сохранения авторитета императорской династии. При этом Оливье не отрицал установление республиканского строя; Оливье допускает республику «мудрую и умеренную, уважающую общественный порядок, то есть традиционные законы, свободную без анархии, дружественную народу без демагогии»[155]155
  Ollivier E. L’Empire libéral. Vol. 12. P. 115.


[Закрыть]. Но в реалиях 1860-х гг. это было невозможно, поскольку республиканцы в глазах Оливье и его соратников были непримиримыми радикалами, которые, развязав революцию, дискредитировали бы правительство, показав его слабым защитником нации. Оливье считает, что к середине 1860-х гг. исчезла прежняя угроза – деспотизм, но появилась новая, не менее опасная – революция, на устранение которой и должны быть брошены все силы правительства. В конечном же итоге, как полагает Оливье, в будущем французское общество будет готово к установлению республиканского строя – республика станет неизбежной в связи с эволюцией массового сознания и общественных институтов, и переход этот будет мирным, естественным, а не революционным. Здесь он, умышленно или нет, повторяет мысль Шатобриана, полагавшего, что прогресс европейской цивилизации и развитие общества в итоге приведут Францию к республиканскому строю[156]156
  Шатобриан Ф. Р. Замогильные записки. С. 581–587.


[Закрыть].

Поэтому главная задача либеральных преобразований – обеспечить свободу во избежание революции. Оливье, таким образом, предлагает рецепт обществу, еще не созревшему, как он считал, для установления демократической республики: поскольку гражданские свободы есть естественное и неотъемлемое право всякого индивида, преступно то государство, которое их подавляет; но эти свободы вредны, если они предоставляются молодому и неопытному обществу, не знающему всех тонкостей обращения с ними. Поэтому на данном этапе свободы должна контролировать сильная исполнительная власть монарха, одновременно одобренная народом через его представителей в парламенте и путем референдумов. В дальнейшем народ созреет для того, чтобы самостоятельно определять свою судьбу при республиканской форме правления. Тогда и исчезнет необходимость революции: ведь у народа есть легитимное средство выражения своих требований – парламент, свобода слова, собраний, прессы.

В связи с растущей угрозой социального взрыва в 1860-е гг. Оливье обращается к опыту прошлых революций. Примечательно, что он не отрицает идею революции и признает ее необходимость в некоторых случаях. Он отмечает, что «идеальная» революция может исходить только из всеобщего национального недовольства политикой правительства, а не совершаться группой заговорщиков, далеких от понимания реальных нужд народа, вооруженных лишь ненавистью к монархии или конкретному правителю (на примере якобинской диктатуры). Революция должна охватить все социальные слои, и в этом случае есть надежда избежать террора: «Несомненно, революция не происходит без участия народа, но она невозможна и без помощи буржуазии, тем более, если буржуазия ради поддержания завоеваний революции не протягивает руку народному большинству»[157]157
  Ollivier E. L’Empire libéral. Vol. 11. P. 82.


[Закрыть]. Оливье признает величие и значение завоеваний революции 1789 г. Эта революция провозгласила фундаментальные права и свободы человека, с которыми теперь не смеет не считаться ни один монарх в цивилизованном государстве и которые свято чтут либералы: «Эти принципы провозгласили, что нация не принадлежит нескольким людям, распоряжающимся ею, как стадом, но что народ, хозяин своей судьбы, сам выбирает тех, кому поручено вести своих подданных»[158]158
  Ollivier E. L’Empire libéral. Vol. 11. P. 24.


[Закрыть]. Таким образом, источник власти монарха – народное доверие, а не сакральные полномочия или «божественное право», как было во Франции при старом порядке. Поэтому Оливье в принципе не отвергает возможность свержения государя-узурпатора народом, если этот государь нарушил принцип народного суверенитета и общественного договора: «Не следует проклинать всякую революцию; она происходит, когда закон становится нестерпимым насилием. В этом случае нация погибнет, если она не свергнет правительство, и революция, таким образом, происходит как очищающая буря, рассеивающая заразу, приносящая ясность… Но любая революция, даже законная, вызывает такое разложение нравов и общественных порядков, что становится виновницей бедствий; никто не должен прибегать к ней, пока легитимное сопротивление не признано невозможным… Вместо того чтобы свергать правительство, нужно стремиться к его улучшению»[159]159
  Ibid. P. 112.


[Закрыть]. Одно из проявлений моральной катастрофы в ходе революций, считает Оливье, – это уничтожение грани между свободой и безответственностью, когда рухнувший старый режим создает иллюзию освобождения от всех социальных обязательств: «всякая свобода, не сдержанная строгой ответственностью, есть самая тяжелая форма общественного рабства»[160]160
  Ibid. Vol. 6. P. 568.


[Закрыть].