Текст книги "Черная луна Мессалины"

Автор книги: Мария Спасская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Пользуясь нездоровьем Мессалины, Хлоя пробралась в атриум, застыла у окна и, не отрываясь, смотрела на низкий сарай, за дверями которого скрылся Исаак. Гречанка видела, как в карцер прошествовал кривой надсмотрщик с плетью, и, замерев, сжав кулачки и зажмурившись, в отчаянии представляла, как больно сейчас ее возлюбленному. Когда вспотевший от экзекуции надсмотрщик Дарий, пошатываясь и отдуваясь, вышел из карцера, Хлоя выскочила на улицу и побежала туда, где страдал избитый Исаак. Рабыня пересекла двор, пробежала через сад и, пробравшись к сараю, приникла к низкому зарешеченному оконцу.

– Исаак, – прошептала гречанка. – Исаак, это я, Хлоя!

– Хлоя? – удивленно и радостно выдохнул иудей. – О великие боги! Что ты здесь делаешь, девочка?

Гречанка не обратила внимания на вопрос возлюбленного. Она торопилась предупредить его об опасности.

– Хвала богам, своевременно пославшим мне грозное известие! Тебе немедленно надо бежать! – шептала рабыня. – Нельзя здесь оставаться!

– Меня и так тут не оставят, – усмехнулся узник. – Завтра продадут. Так что бежать мне незачем.

Целомудренная дева, смущаясь и не зная, как сказать Исааку о планах хозяйки, не придумала ничего лучшего, как пробормотать:

– О Исаак! Тебя не будут продавать! Верь мне! Я слышала, как госпожа Домиция Лепида говорила, что раба-иудея с псарни ждет жестокая смерть! Скоро в карцер войдет лекарь Мордарий, чтобы тебя умертвить. Сразу же ударь его так, чтобы старик упал, и после этого выбирайся из темницы и беги.

– Хлоя, – шепот Исаака сделался хриплым, дыхание сбивалось. – Милая Хлоя! Да услышит мои слова Эрот, сын Афродиты! Ты спасла меня, девочка. Я хочу, чтобы ты знала. Я обязательно приду за тобой. А теперь ступай, не привлекай к себе внимания и жди.

Окрыленная обещаниями возлюбленного, гречанка буквально летела над полированными камнями двора, возвращаясь в хозяйские покои. Молодая госпожа продолжала лежать за занавесью алькова, и Хлоя, заглянув в опочивальню, выслушала распоряжение, отданное Мессалиной слабым голосом, чтобы рабыня убиралась к себе. Стараясь скрыть распиравшее ее счастье, невольница покорно отправилась в каморку рядом со спальней Валерии.

Здесь, в крохотном закутке, где с трудом можно было повернуться, гречанка отдыхала, когда молодая госпожа не желала ее видеть. Упав на тюфяк с соломой, Хлоя закрыла глаза и погрузилась в мечты. Она видела себя, Исаака, их светлый дом в далекой Иудее, красивых и ласковых детей, которые вырастут свободными людьми. Вскоре она задремала и проснулась от пронзительных воплей Валерии Мессалины.

– Убирайся, жалкий раб! – с надрывом выкрикивала юная госпожа.

Это был финал встречи Исаака и Мессалины, начало же сцены рабыня проспала. Хлоя не видела, как выбравшийся из заточения иудей, вместо того чтобы сразу же последовать ее совету и сбежать подальше из владений сенатора Мессалы, пробрался в господский дом и проник в покои Валерии. Уже одетая и причесанная для вечернего выхода в город, девушка сидела перед зеркалом, перебирая браслеты и кольца, жемчужные, алмазные, изумрудные, и решая, которые из них надеть.

– Моя госпожа, – почтительно склонив голову, проговорил Исаак. – Прошлой ночью я случайно забрал у тебя дорогую вещь и теперь пришел, чтобы вернуть.

Мессалина с недоумением слушала раба, и, по мере того как слова доходили до сознания юной римлянки, красивые глаза ее становились все больше и больше, а губы тряслись от обиды.

– Ты, раб? Ты был у меня ночью? Так это был ты? – только и смогла выдохнуть дочь патриция Мессалы Барбата.

– Да, моя госпожа, – бесхитростно ответил Исаак. – Твоя мать попросила об этом, и я не посмел ей отказать. Матрона Лепида обещала мне свободу, но собирается отплатить смертью. Я не согласен с такой наградой и поэтому ухожу. Но я не вор, прежде забери свою буллу. Когда ты сняла ее с шеи, то бросила поверх моей туники. Я не увидел и, уходя, случайно забрал с собой…

Юноша шагнул к юной хозяйке, на вытянутой ладони держа золотую химеру. Мессалина, не отрываясь, пристально смотрела на раба. Изумрудно-бирюзовые, как зимнее море, глаза ее наливались ненавистью и злостью. Как только иудей приблизился, она рванулась и вцепилась ему в лицо, царапая его ногтями. В пылу борьбы рог лунного гребня распорол юноше щеку, но Валерия этого не замечала. Кровь Исаака пачкала ее расшитую золотом шелковую одежду, руки, лицо.

– Ты лжешь! – кричала она, молотя кулачками по широкой груди юноши и все больше и больше обагряясь его кровью. – Ко мне приходил бог! Этой ночью я любила Аполлона! Как ты посмел сказать такое? Убирайся, жалкий раб!

Потрясенный таким приемом, Исаак выскочил из комнаты, сжимая в кулаке золотую химеру, а второй рукой держась за разорванную щеку, и бросился прочь из господского дома. Затаившаяся за занавеской Хлоя услышала лишь последнюю фразу госпожи. Она истолковала случившееся по-своему, решив, что возлюбленный пришел за ней, но, не найдя подруги, был застигнут проснувшейся Валерией и только поэтому не забрал Хлою с собой. Прижав ко рту дрожащие ладони, гречанка стояла за дверью ни жива ни мертва и молила всемогущую Афродиту, чтобы великая богиня уберегла ее любимого от смерти.

Москва, 199… год

Известие об оригинале похищенного реквизита, предоставляемого на время выступления в ее полное распоряжение, мисс Секси Бум восприняла на удивление спокойно. Сидя в кресле гримерной перед зеркалом и глядя, как ловко орудует расческой и феном бледный стилист, колдуя над ее прической, порнодива лишь вскинула бровь и безразлично дернула плечом, едва не расплескав шампанское, бокал с которым держала в руке.

Это было хорошее шампанское. Очень хорошее. «Дом Периньон» по триста пятьдесят долларов за бутылку. И завезла я сегодня этих бутылок два ящика, ибо Секси Бум вливала в себя коллекционный напиток, как минералку. Открытые бутылки с игристым вином стояли по всем помещениям VIP-гримерки – в просторной студии, где звезда гримировалась, в смежной комнате отдыха, обставленной с не меньшим шиком, чем кабинет Константина, в отсеке для персонала и даже в душевой. Из вина выходил газ, и буквально через час шампанское становилось противным на вкус и непригодным к употреблению. И тогда кто-нибудь из сотрудников «Мессалины» выливал его в раковину.

Я кинула взгляд на цветы в вазах и, заметив в букетах несколько увядших лилий, расстроилась еще больше. Речистый азербайджанец с Центрального рынка клялся и божился, что его цветы особенные и способны простоять неделю. Выходит, обманул. Надо было заказать букеты в магазине. Известные фирмы дорожат своей репутацией, но и дерут втридорога. А мне так хотелось сэкономить Костику несколько тысяч рублей!

Зато клубника на десертных тарелках выглядела вполне прилично, хотя я категорически отказывалась ее брать. Ведь я как рассуждала? Какая может быть клубника в декабре месяце? Резиновая и невкусная. Но носатая турчанка, торгующая при входе на рынок, уговорила меня взять корзинку на пробу. И, судя по тому, что на каждой из пяти расставленных по салону тарелок осталось лишь по паре штук, с ягодами я не ошиблась. Конфеты тоже надо досыпать в вазы. И принести новую упаковку кофе для кофемашины.

Я отвела глаза от кофейной чашки, подрагивающей в руке Лео Фишмана, и посмотрела на его довольное лицо. Вот кто по достоинству оценил мои старания по добыванию гребня. В одной руке импресарио держал недопитый кофе, во второй – мой трофей. Поворачивая так и эдак резную серебряную вещицу, инкрустированную слоновой костью и золотом, перед тем как вручить ее стилисту, он возбужденно говорил:

– Елена, вы волшебница! Давайте выпьем за успех. Вино? Мартини? А может, водка? Вы, русские, всегда пьете водку.

– Благодарю, я за рулем.

– А мне бокал вина пойдет только на пользу. Лин, налей!

Бритая костюмерша, очень похожая в своем джинсовом комбинезоне на перекормленного школьника, спрыгнула с подоконника, на котором сидела, и, взяв со стола бокал на тонкой ножке, где еще плескались остатки вина, долила из початой бутылки.

– Я жил когда-то в России, – продолжал рассуждать импресарио, отставляя кофейную чашку и принимая из рук костюмерши бокал, – во мне течет русская кровь, но я предпочитаю не водку, а сухое шабли.

Я чуть заметно усмехнулась. Какой же глупец будет пить водку, если в райдере заявлено дорогущее французское вино, предоставляемое принимающей стороной? Двести тридцать долларов бутылка, только сегодня подвезла семь бутылок. Лео пристально взглянул на меня, заподозрив издевку.

– Вы русский? – Я попыталась списать улыбку на счет своего вопроса. И с воодушевлением спросила, как будто это и в самом деле меня занимало: – Так почему мы до сих пор общаемся на английском?

– По-русски я почти не говорю. И потом, это неэтично по отношению к Секси. Моя жена не знает вашего языка. Хотите пепси?

– От пепси не откажусь. – Я сглаживала углы, как могла. – Люблю вашу сладкую шипучку.

Гордость за великую державу осветила лицо американца.

– О да, в Америке есть много вещей, которые невозможно не любить, – не лишенным пафоса голосом сообщил он. – Сигареты «Мальборо», сладкая, как вы выразились, шипучка. Хорошая одежда. И, главное, свобода от условностей. Америка – самая независимая страна в мире. Это аксиома. Подумать только! Соединенные Штаты моложе, чем ваш Большой театр, а диктуют свою волю народам, ведущим отсчет с Адама и Евы. И, уж конечно, моя страна, как оплот демократии, никогда не опустится до вульгарного переворота, как это случилось у вас.

– Кстати, об условностях, – подал голос стилист, оборачиваясь в мою сторону. Изящный и томный, как черный тюльпан, он склонился над головой порнодивы и теперь заплетал ей косы и навивал локоны, закрепляя конструкцию шпильками. – Предоставленный Секси Бум шампунь лишь очень условно можно назвать шампунем. Неужели вы всерьез полагаете, что мегазвезда ее уровня будет мыть голову этой дешевкой? В ваших ужасных магазинах ничего нет! Я обошел много торговых точек и ни в одной из них не увидел «Ланком» и «Живанши».

– Вы не по тем магазинам ходите, – откликнулась я. – «Ланком» и «Живанши» продают в валютных «Березках». У вас же есть валюта? Вот и наведайтесь туда.

Стилист от возмущения даже перестал орудовать расческой.

– Но там все дорого! – с негодованием выпалил он, высоко поднимая острые плечи. – Цены совершенно неприемлемые!

– Зато все есть, – усмехнулась я. – Как раз для таких иностранных небожителей, как наша гостья.

– В райдере записано, что вы обязуетесь предоставить Секси Бум шампунь и кондиционер, – продолжал качать права стилист. – А также гель для душа и лосьон для кожи после ванны. Будьте любезны выполнить обязательства.

Я вскинула брови:

– Неужели Секси Бум приехала без шампуня?

– Вас это не касается! – разозлился парень, тряхнув головой, и гладко зачесанная черная прядь красиво упала ему на лоб. – Раз обязаны – предоставьте!

Облокотившись на спинку кресла, я закинула ногу на ногу и невозмутимо заметила:

– Но в райдере не указана фирма-производитель. Шампунь мы предоставили. Гель и лосьон – тоже. Так что обязательства мы не нарушаем.

Лицо стилиста пошло пятнами, и он с раздражением выдохнул:

– Черт знает что! Не страна, а стоячее болото на окраине цивилизации! Ничего купить невозможно!

– У меня та же проблема, – вступила в разговор костюмерша, закуривая у окна. – Для бесперебойной работы желудка мне необходимо выпивать по утрам пол-литровый пакет йогурта. А у вас в магазинах так мал ассортимент этого продукта, что выбрать не из чего!

– Попробуйте пить на ночь кефир, – посоветовала я. – Помогает гораздо лучше йогурта.

Стилист окинул рыхлую фигуру коллеги презрительным взглядом, сквозь зубы процедив:

– Жрать надо меньше, Лин. Проблем не будет.

– Не твое дело, милый Тони, сколько я ем, – огрызнулась девушка, сердито вкручивая только что прикуренную сигарету в хрустальную пепельницу, которую держала в руке. – Я, можно сказать, в последнее время вообще ничего не ем. В ресторане подают ужасный борщ, эту мерзкую жижу, в которой плавают ошметки овощей, а про нормальный сэндвич они даже не слышали. Единственное спасение – «Макдоналдс», но там такие очереди, что я пару раз постояла, махнула рукой и стала ходить в ресторан. А кефир я пить уже пробовала. Мне не нравится, как он пахнет. Отвратительно воняет, как и вся ваша русская еда.

– Хорошо, что напомнили! – встрепенулся Лео. – В гостиничном номере после уборки нестерпимо пахнет моющими средствами. В помещении находиться невозможно. Я заказал вам, Елена, пропуск. Сегодня же подойдите к администрации отеля и решите этот вопрос.

Импресарио вытащил из толстого бумажника пропуск в гостиницу и протянул мне. Забрав бумагу, я поставила едва пригубленный бокал с пепси-колой на журнальный столик и поднялась с кресла.

– Благодарю за угощение, мне нужно бежать. Необходимо к вечернему выступлению украсить зал и проверить готовность артистов.

И, поражаясь беспардонности гастролеров, откровенно ненавидящих Россию и даже не считающих нужным это скрывать, повернулась и вышла из гримерки, на ходу стирая с губ остатки отвратительно-сладкой шипучки с омерзительным аптекарским привкусом.

Рим, I век н. э.

В доме Мессалы Барбата творился переполох. Уставший с дороги сенатор, расположившись в триклинии [17]17
  Обеденный стол с ложами по трем сторонам для возлежания во время еды, а также помещение, в котором он находился.


[Закрыть] и совершив возлияния за обедом в честь Юпитера, теперь спал беспробудным сном, потому и не слышал, что происходит неладное. А между тем со всех сторон к господскому дому бежали надсмотрщики, за которыми еле поспевал лекарь Мордарий, плачущим голосом причитавший:

– O tempora, о mores! [18]18
  О времена, о нравы! (лат).


[Закрыть] Молодые рабы бросаются на стариков и творят беспорядки, как во времена мятежника Спартака! Так и до республики недалеко!

Из разбитой губы евнуха сочилась кровь, и он утирал ее полой теплого плаща, который не снимал даже в жару. Следом за Мордарием спешила Домиция Лепида. Усмирив кнутом мечущихся по дому рабов, матрона торопливо вошла в спальню к дочери. Валерия сидела на полу, закрыв лицо ладонями и тихонько всхлипывая. Кровь на руках девушки привела патрицианку в замешательство.

– Все прочь! Живо убирайтесь! – прикрикнула хозяйка, грозно сверкая глазами и выпроваживая из гинекея любопытных. В числе первых с женской половины выбежала Хлоя и устремилась в сад. Там, обессиленно опустившись на траву, надрывно зарыдала, оплакивая свою горькую судьбу. Рабыня не сомневалась, что молодая госпожа никогда не простит ей вторжения Исаака, и жалела, что не сумела с ним бежать. А Валерия и не думала про Хлою. Она злилась на мать. Как Лепида посмела так надругаться над ней! И главное, за что? Да, свою мать Мессалина не любила, но считала родным человеком, которому можно доверять. Теперь же юная патрицианка понимала, что жестоко ошибалась на ее счет. Опустившись на колени рядом с дочерью, Лепида отвела руки девушки в стороны и кивнула Мордарию. Старик прикрыл за собой резные воротца и по мозаичным плитам заковылял к пострадавшей.

– Со мной все в порядке! Оставьте меня в покое! – в бешенстве выкрикивала Мессалина, отбиваясь от лекаря.

– О великие боги! Я своими глазами видел, как мятежный раб побежал к господскому дому, – бормотал евнух. – Клянусь Меркурием, я думал, иудей хочет тебя убить, моя госпожа, как этот сбесившийся вепрь хотел лишить жизни меня.

– Да, он был здесь! Но иудей меня не тронул! Только украл золотую буллу, – разъяренно сверкнула глазами Валерия.

– Так это не твоя кровь? – суетился вокруг сидящей на полу девушки старый раб.

– Не моя. Я защищалась и распорола Исааку щеку!

– Судя по обилию крови, должно быть, у него останется изрядный шрам, – задумчиво протянул Мордарий, поднимаясь с колен.

– Вот и хорошо! Будет легче отыскать его и казнить! – гневно выкрикнула Валерия, с хрустом разрывая дорогую накидку, которую собиралась надеть, и ожесточенно вытирая тонким лоскутом окровавленные руки. – Иди, старик, к себе! Мне не нужна твоя помощь!

Лекарь кинул неуверенный взгляд на хозяйку, и матрона Лепида чуть заметно махнула рукой, повелевая рабу удалиться. Мордарий подобрал полы плаща, покорно засеменив к дверям, и, когда створка закрылась за его спиной, тайная жрица Гекаты взволнованно заговорила:

– Исаак был здесь? Что тебе сказал этот сумасшедший?

Валерия вскинула на мать искаженное страданием лицо и с ненавистью зашипела:

– Иудей хотел знать, почему ты его обманула – обещала свободу, если он переспит со мной, а сама засадила в карцер!

– Он лжет! – в замешательстве выдохнула Лепида. – Ни о чем я его не просила!

– Когда этой ночью ко мне пришел Аполлон, я сняла с шеи мешавшую мне буллу и кинула рядом с кроватью. Вот ее-то иудей мне и принес, чтобы вернуть, заявив, что после ночи любви случайно забрал мое украшение.

Видя, что отпереться не получится, Лепида смущенно заговорила:

– Но, девочка моя, я же хотела, чтобы тебе было хорошо!

Она несмело потянулась к голове дочери, намереваясь погладить ее огненные волосы, но Валерия отшатнулась, будто к ней приближалась змея. Девушка вскочила на ноги и сжала кулаки так, что побелели костяшки пальцев.

– Все! Хватит, мама! – Губы Мессалины тряслись, глаза метали молнии. – Я сама знаю, что для меня хорошо! Если ты будешь мной помыкать, я расскажу отцу, что ты подложила в постель к наследнице его рода грязного раба! Думаешь, папе это понравится? Я донесу на тебя императору! Ты не хуже меня знаешь, что Калигула делает со своднями. Он их казнит страшной смертью! Если хочешь жить, оставь меня в покое! Лучше займись своим племянником!

Домиция Лепида молча вышла и прикрыла за собой дверь. Сорвавшийся в гневе с губ дочери совет был не лишним. С недавних пор в доме Мессалы Барбата жил боязливый мальчик, дичившийся и избегавший общества дальних родственников. Малыша Нерона повелел взять на воспитание император, отправивший матушку ребенка, доводившуюся ему родной сестрой, в ссылку по подозрению в готовящемся покушении. Отцом малыша являлся погибший на поле брани брат Домиции Лепиды, с которым патрицианка некогда пребывала в любовной связи. «Займись племянником!» Ну что же, пожалуй, она так и сделает, ибо Калигула проявлял немалый интерес к условиям жизни мальчика.

Но матрону Лепиду не оставляла мысль, что теперь, когда от приданого Гекаты остался лишь лунный гребень, последствия для Мессалины могут быть самые неожиданные. Возможно, Валерии лучше вообще забыть о покровительстве Великой Темной Матери, вручив себя в руки другого божества. Время шло, и Лепида снова и снова предпринимала попытки вразумить строптивицу. Но как только патрицианка заговаривала с дочерью, пытаясь забрать гребень обратно, девушка делала вид, что обращаются не к ней. Валерия смотрела на родительницу и точно не видела, а в ответ на все ее вопросы и ласковые речи лишь гневно хмурилась.

А действие лунного гребня уже начинало проявляться. В Мессалине бурлила молодая кровь, и разбуженный Исааком вулкан жгучей страсти, накрывающий ее с головой, все чаще и чаще давал о себе знать, толкая на безумства. Красавец сосед из сословия всадников, так вовремя овдовевший, то и дело, будто невзначай, проходил мимо окон Мессалины, сверкая чеканным панцирем и покачивая плюмажем на начищенном до зеркального блеска шлеме. Луций Гимений Стратоник день за днем, не отрываясь, смотрел на сидящую у окна Валерию, пока, наконец, она не послала Хлою с поручением передать, что будет ждать его ночью в священных рощах. Рощи служили прибежищем влюбленным парам, для которых в этом уединенном уголке Затиберья, среди акаций и пиний, были построены высокие каменные перегородки.

Дождавшись, когда все в доме уснут, юная патрицианка улизнула на улицу. Брать носилки она не решилась, так же как и ослика, опасаясь, что глупое животное поднимет невообразимый шум, и отправилась на свидание пешком. Ее сопровождала верная Хлоя. Рабыня вела молодую госпожу по ночному Риму сквозь лабиринт домов и улиц с той уверенностью, которая достигается многолетней привычкой.

Непроглядная тьма римских ночей была обманчива, ибо жизнь в Вечном городе не замирала даже после захода солнца. На перекрестке улиц Куприния и Субуры, посреди тенистого сада, возвышался старинный дворец. Некогда он принадлежал сенатору Бонину, а теперь в нем располагался лупанар «Лоно Венеры», предназначенный для благородных господ, и подвыпившие гости публичного дома шатались по окрестностям в поисках приключений. Несколько раз к Мессалине приставали с неприличными предложениями, но юная патрицианка решительно отбивалась от уличных приставал.

Дневная жара спала, но идти все равно было тяжело. Усталая и измученная, Валерия приблизилась к оговоренному месту почти что под утро. Сосед ждал ее, в нетерпении меряя шагами расстояние от одной акации до другой. Издалека увидев знакомую фигуру дочери сенатора Мессалы, Стратоник устремился к ней навстречу и пребольно сжал в грубых солдатских объятиях. Валерия поморщилась, но дала увлечь себя в одну из увитых виноградом пещерок. И Луций Гимений сразу же перешел к делу.

Опрокинув Валерию на спину, он принялся жадно и жестко целовать ее грудь, нетерпеливо сдирая шелковую столу. Закрыв глаза, Мессалина прислушивалась к ощущениям, пытаясь уловить хоть малейшие отголоски того блаженства, которое она испытала с рабом-иудеем, но, кроме усталости в ноющих от долгой ходьбы ногах и грубости солдатских ласк, ничего не чувствовала. Отвернув лицо, чтобы не ощущать натужного дыхания овладевшего ею Стратоника, девушка терпеливо ждала, когда же закончится этот ад. И вот, наконец, сосед перестал елозить по ней шершавым телом, вскрикнул, замер и отвалился на бок.

Не скрывая разочарования, Мессалина встала на четвереньки и, придерживая рукой расползающуюся одежду, выбралась на воздух. Поднявшись на ноги, она отдалась в заботливые руки Хлои, проворно и привычно приведшей в порядок складки ее одежды и поверх тонкой столы набросившей свой шерстяной плащ. Блаженные всхлипы Луция Стратоника все еще слышались в буйных зарослях винограда, обрамлявшего пещеру, когда они уходили в сторону холмов.

Несколько дней Валерия не выходила из дома, наблюдая из окна, как мелькает у ворот их дома начищенный до блеска панцирь и развевается на ветру победоносный плюмаж соседа, изнемогающего от любви и всячески старающегося привлечь ее внимание. И, наконец, решилась на вторую попытку. Возможно, все дело в условиях? Быть может, неприятные ощущения, которые она испытала в священных рощах, лишь следствие усталости? А что, если назначить свидание в той же самой комнате, где она вместе с рабом ощутила небывалое чувство полета? Вдруг и в объятиях Луция Гимения Стратоника у нее снова вырастут крылья?

Москва, 199… год

Дел было невпроворот. Подготовка к Новому году шла полным ходом. Костя приехал в клуб с самого утра и не покидал кухни, выясняя, все ли доставлено по заготовленному ранее списку. Он сверялся с количеством завезенных ящиков элитного вина, пересчитывал коробки с виски, джином, текилой и прочими крепкими напитками, инвентаризировал огромный холодильник, проверяя качество сыров, мяса, рыбы, копченостей, кондитерку, овощи и фрукты.

На меня была возложена ответственность за шоу, и я металась за кулисами, обходя гримерки и проверяя, все ли участники представления прибыли в клуб. Плечистый охранник Гриша настиг меня в коридоре, когда я вышла от ребят-стриптизеров.

– Елена Викторовна, вас на улице спрашивают, – проговорил он, приближаясь.

Я никого не ждала и потому удивилась:

– Кто там, Гриш?

– Какой-то петух гамбургский, – пожал он борцовскими плечами, обтянутыми пиджаком.

Накинув пуховик, я устремилась следом за охранником и через пару минут была уже на улице. Мимо ограды клуба спешили шумные веселые компании, торопясь туда, где их ждал праздник. Меня же ждал Игорек. Мой получивший отставку друг переминался с ноги на ногу у дверей служебного входа, оставляя синими модными сапогами-дутиками рифленые следы на снегу. Новая красная куртка его переливалась светоотражающими нашивками в свете гирлянд новогодней елки, установленной в центре огороженной забором территории клуба. В руках мой бывший кавалер держал газету, свернутую на манер кулька, и то и дело поправлял клочкастую шапку из серого собачьего меха. Я остановилась на расчищенной дорожке, и Игорек, придерживая шапку, со всех ног ринулся ко мне.

– Привет, Аленка! – радостно гудел он. – Сто лет тебя не видел! Дай, думаю, зайду, с праздником поздравлю!

– Здравствуй, Игорек! Эким ты франтом, – не удержалась я.

Он горделиво приосанился и протянул мне газетный сверток:

– Это тебе, Ален. Твои любимые.

В газете оказались три подмерзшие красные розы, которые я тут же укутала обратно в газету и спрятала под пуховик.

– Спасибо, Игорек, очень тронута, – искренне проговорила я. – Как поживаешь?

– Ну, как я могу без тебя поживать? – невесело хмыкнул собеседник. – Скучаю очень, Ален. Все-таки пять лет мы с тобой встречались, пока ты меня не бросила.

Формулировка мне не понравилась, и я поправила:

– Я не бросала тебя, Игорь. Мы просто расстались.

– Как скажешь, – хмуро согласился Игорек. И едко уточнил: – А ты все с этим? С денежным мешком?

Я сердито посмотрела на визитера:

– Игорь, давай не будем друг другу портить праздник!

– Ты с девчонками из бухгалтерии встречаешься? – сменил он тему. – Хоть изредка перезваниваетесь?

– Да как-то времени нет… А ты сейчас где? Все еще на заводе, в плановом отделе?

– Да брось ты, Ален! Какой там завод! Разогнали нас, а в помещении завода, говорят, скоро откроют торговый центр.

– Да ну, не может быть.

– Точно тебе говорю. «Щелковский» будет называться.

– И где ты теперь?

– Я-то? – Игорь расправил плечи. – Да вот, открыл кооператив, занялся бизнесом. После праздников лечу в Германию за товаром. Договорился там с одной фирмой о поставке партии компьютеров.

И вдруг шагнул ко мне и, взяв в ладони мою руку, заговорил горячо и быстро, не отрывая умоляющего взгляда от моего обескураженного лица:

– Ален, уходи от него, а? Вот прямо сейчас! Поехали со мной! Такси ждет! Знаешь, как заживем? Все у тебя будет! Я все для тебя сделаю! А хочешь, Ален, поженимся, как ты мечтала? Вот прямо после праздников подадим заявление в загс! Закажем зал в «Славянском базаре», гостей позовем, чтобы все как у людей…

Ошеломленная натиском бывшего друга, я стояла и молчала, не зная, что сказать. Он был такой потерянный и жалкий, что сердце зашлось от сострадания. Захотелось сделать для Игорька что-нибудь хорошее. И тут я вспомнила об Элькином парфюме.

– Игорь! У меня же для тебя подарок есть! Постой здесь, сейчас вернусь.

Я двинулась по утоптанной снежной дорожке в клуб. Пробралась мимо толпы раздевающихся в гардеробе гостей и устремилась в свой кабинет. Телефонный звонок я услышала еще на подступах к кабинету. Вбежала и торопливо сняла трубку, опасаясь неприятных сюрпризов.

– Елена Левина у аппарата, – сухо проговорила я, расстегивая пуховик и бережно выкладывая цветы на стол.

– Вас беспокоят из паспортного стола, – официально проговорили на том конце провода. – Почему до сих пор не оформили пребывание иностранцев в столице?

Я растерялась. Как же не оформили, когда американцы живут в гостинице и, следовательно, имеют регистрацию?

– Ленок, салют! Это я! – вдруг гаркнула трубка знакомым Маринкиным голосом, и у меня отлегло от сердца. Моя приятельница по бухгалтерии была, как всегда, в своем репертуаре. Розыгрыши и шутки – ее стихия. – Признайся честно – испугалась? – хихикнула она.

– Ну, ты, Марин, даешь! – с облегчением выдохнула я. – Кому приятно тридцать первого декабря общаться с родной милицией?

– Ленок, я чего звоню-то? – бодро пела Маринка, пропуская мои замечания мимо ушей. – Думаю, может, закатиться к вам в клуб, посмотреть на Мессалину? Примешь старую подругу?

– Мариш, ты же знаешь, я с радостью, но на Мессалину пришло столько народу, что вообще мест нет. В любой другой день – всегда пожалуйста. А сегодня не получится.

– Ну, нет так нет, – покладисто согласилась бывшая коллега. И злорадно осведомилась: – Да, кстати, Лен, ты в курсе, что твой Игорек в прошлую пятницу женился? На Лариске из планового отдела. Помнишь, они вместе работали? Еще сидели за соседними столами?

Я молча опустилась на стул. Новость не укладывалась в голове. Для чего Игорь устроил весь этот спектакль? Зачем звал все бросить и уехать с ним, если уже женат? Кто из нас сошел с ума? Я? Игорек? Или Маринка? Расценивая молчание в трубке как забывчивость, подруга продолжила попытки освежить мою память:

– Ну, вспомни, Ленка! Она нам еще сапоги югославские в бухгалтерию приносила. И польские духи «Быть может».

– Да, Марин, конечно, я помню Ларису, – откликнулась я. – Интересная блондинка с короткой стрижкой.

– Ой, Ленк, она еще лучше сейчас выглядит! А встретила бы ты Игорька на улице – ни за что бы не узнала. Он такой мужчина стал – отпад! Ларчик одела его в фирменные шмотки и пристроила в свой кооператив. Она сразу же после тебя с «Хроматрона» уволилась, поняла, что накрывается наш завод, и двинула в бизнес. Я тоже у Ларки работаю. Бухгалтерию веду. Сегодня Игорек улетел в Германию за товаром, и мы решили с Лариской отдохнуть тесным девичьим коллективом.

Я вскинула брови и зажала трубку плечом, чтобы вытереть салфеткой мигом вспотевшие ладони.

– Вот как? Улетел? В Германию?

– Ну да! Мы с Ларой посадили его в такси и отправили в аэропорт. Лариса рядом, привет тебе передает. Вообще-то мы в «Метелице»[19]19
  Бар на Новом Арбате.


[Закрыть] зависаем, но здесь что-то скучно. Думали к тебе в кабак закатиться, но нет так нет. Ладно, Ленок, пока! Будем с Ларчиком ждать подгулявших кооператоров. Должно же нам в Новый год повезти?

– Удачи, девочки, – сквозь зубы пожелала я, аккуратно пристраивая трубку на базу.

Я поднялась со стула, сунула сверток с букетом за пазуху, прихватила из сумки парфюм и отправилась на улицу. Игорек ждал на прежнем месте.

– Поздравляю с Новым годом, – протянула я ему «Богарт». – Элька просила тебе передать.

– Спасибо Эльке, – шагнул он навстречу, забирая подарок и, не глядя, отправляя коробочку в карман нарядной куртки. – Ну что, Ален, едем?

– Едем, – решительно махнула я рукой.

– Эй, шеф! – свистнул Игорь стоящему на обочине такси.

Машина подкатила и остановилась в полуметре от нас. Игорек подбежал к пассажирской дверце и услужливо распахнул ее передо мной.

– Слушай, Игорек, а когда мы поженимся, как будем жить – с Ларисой или без? – рассматривая такое знакомое широкое лицо со вздернутым носом, осведомилась я.

Игорек замер, обдумывая услышанное, а когда понял, шарахнул дверью машины и зло выплюнул:

– Ну, ты, Ален, зараза! Что ты мне голову морочишь, если все знаешь?