Текст книги "Экспедиция"

Автор книги: Мария Галина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

– Да, – я слегка насторожилась. – А почему я одна? Что, Игорь не пойдет?

– Да нет, – отвечает, – хорошо бы, чтобы Игорь тоже сходил. Дело в том, что странная, понимаешь, история происходит с этими комитетами. Они возникли одновременно во всех районах. Чуть ли не в один день. А уже когда вы от меня вышли, забежал Стоянов. Возбужденный такой. И сразу начал про комитеты... Он почему-то вбил себе в голову, что в этих комитетах творится что-то неладное, чуть не переворот готовится. Любит он что-то такое рассказывать, знаешь... Ссылался на всякие загадочные источники... Ну, словом, я ему тоже сказал – пусть сходит, раз ему так уж интересно.

– Ну и что? – спрашиваю. Мне почему-то стало слегка обидно. Оказывается, Вадька на меня никаких особых надежд не возлагал. Я-то все еще склонна была тешиться сознанием, что у меня в редакции какая-то особая миссия. Потому что я такая талантливая, понимаете ли...

– А то, – говорит он, – что его тоже не пустили. Как того мужика, что меня с утра мурыжил. Идите, сказали, отсюда, молодой человек. А может, и еще не так сказали, потому что он очень обиделся. И теперь уверяет меня, что это зловещая подпольная организация.

А надо сказать, что Стоянов этот, который подписывал свои заметки фамилией «Благоволин», обладал мистической способностью проникать повсюду. Мне иногда даже казалось, что он как-то ухитряется находиться в двух местах одновременно – такой уж он был человек.

* * *

На проходной сидел все тот же вахтер. Он кивнул мне, потому что, похоже, узнал меня в лицо.

– Все уже собрались, – говорит.

Они действительно собрались, если можно сказать «все» про трех человек, сидящих на стульях в коридоре перед все той же дверью с табличкой «5». Только на этот раз дверь была закрыта.

Мы с Игорьком тоже уселись; и я начала искоса разглядывать эту нашу группу, потому что впрямую смотреть на людей неприлично. Может, это просто я так считаю из-за того, что сама терпеть не могу, когда меня начинают пристально разглядывать. Но ничего особенного эта компания из себя не представляла. У всех был такой же напряженный растерянный вид, как и у нас с Игорем.

Одну худенькую девочку я знала немного – одно время она преподавала в лицее при университете и имела репутацию глубоко порядочного человека – настолько глубоко порядочного, что остальные преподаватели ее побаивались и старались избегать, а ученики просто побаивались, потому что им-то деться некуда. Все, в принципе, всегда говорили о ней только хорошее. Исключительно хорошее, но близких друзей у нее, по-моему, не было.

У парня, который сидел рядом с ней, лицо тоже было смутно знакомо – где я могла его видеть? Последнего нашего напарника я никак не могла разглядеть как следует, потому что он сидел дальше всех. И я даже обрадовалась, увидав Кристину, несмотря на всю ее хорошую репутацию, потому что приятно видеть в непривычной ситуации знакомое лицо, и кивнула ей.

– А ты что тут делаешь? – шепотом спросила она. Все-таки это место здорово напоминало приемную зубного врача – там тоже нет никакой охоты говорить в полный голос. Я честно ей объяснила про всю эту аферу с редакционной командировкой.

– А у меня мама болеет, – говорит она, – а лицей закрыли.

Вот уж удивила. Сейчас, по-моему, ни одно такое заведение не работает.

– Ты хоть что-то про них знаешь? – спрашиваю.

– Нет, – отвечает. – Говорят, они на работу берут. Кем, как ты думаешь?

Ни мы с Игорем, ни она, ни ее ближайший сосед – он, как и Игорь, был в очках с сильными стеклами – явно не годились для тяжелой физической работы.

– Наверное, машинистками, – говорю. – И машинистами.

Она, видимо, была так напугана, что приняла мое идиотское замечание чуть не всерьез и сразу стала объяснять мне, что на машинке печатает плохо. Я, в свою очередь, стала оправдываться, и объяснять, что это лишь мое вольное допущение. Кристина собиралась еще что-то сказать, но тут замок в двери щелкнул, и ее открыли изнутри.

За дверью был все тот же тип, который принимал нас с Игорьком в первый раз. Так и не выходил он оттуда, что ли? Он оглядел нас, кивнул и тихо сказал:

– Заходите.

Мы потянулись к двери. Почему-то стало еще неуютней – словно я добровольно отрезала себе путь к отступлению. Может, то же самое было и с остальными, – зайдя внутрь, все аккуратно расселись по стульям – в том же порядке, что и в коридоре, – и молчали.

Человек, впустивший нас, устроился на своем месте за столом. Он и смотрел в стол, и какое-то время в комнате было просто невыносимо тихо. Наконец, он поднял невыразительное, бледное лицо и сказал:

– Насколько я понимаю, вы пришли сюда устраиваться на работу. Нам действительно нужны люди. Но я сразу хочу предупредить вас – возможностей у нас, к сожалению, немного, и та работа, которую мы смогли вам подобрать, нелегкая и сопряжена с опасностью. Другое дело, что мы постараемся хорошо вас оснастить и свести опасность к минимуму.

Тот, в очках, сосед Кристинки, заерзал и довольно агрессивно спросил:

– А в чем вообще дело?

– Да ни в чем, – ответил тот. – Просто я просмотрел ваши данные. У вас, к сожалению, у всех такие профессии, что использовать их никак не возможно. Никуда не годятся ваши навыки, если честно. И значит, найти вам применение соответственно вашим данным мы не можем. Поэтому я тут прикидывал, что можно для вас подобрать – так, чтобы и нам было выгодно, и вам неплохо.

– И что же вы предлагаете? – спросил тот, что сидел последним. У него был спокойный негромкий голос.

– Мы, это не я лично, я лишь исполнитель – речь идет о Комитете, – так вот, мы предлагаем вам курьерскую работу.

– Это еще что такое? – спросил сосед Кристины.

– Вы же сами знаете, какая сейчас между городами связь. И если какое-то сообщение еще удается отправить по радио, то иногда возникает необходимость что-то и передать. Перевезти. Тут нам и нужны люди.

– Почему бы вам не поручить это автоколоннам? – спросил тот, со спокойным голосом.

– Потому что это ненадежно. Автоколонны сами по себе не застрахованы от нападений – из-за грузов, – и движутся они обычно по фиксированным маршрутам, а нам это не всегда подходит. Нам нужна группа, которая обладала бы относительной свободой действий.

– Тогда почему бы вам не нанять кого-нибудь, у кого есть боевой опыт? – спросил сосед Кристины. – На дорогах-то опасно.

– Мы не нанимаем боевиков, – объяснил человек за столом. – Уж такая у нас договоренность с властями. Мы – гражданская организация. Так что я даже не могу обещать вам, что вы получите оружие. Транспорт – да. Подберем вам относительно безопасный маршрут. Дадим запас топлива. Один такой рейд займет у вас примерно две недели. Вполне терпимо, верно? А он очень неплохо оплачивается.

Я не выдержала.

– Все это очень хорошо при условии, что кто-то из сидящих здесь умеет водить машину.

– Я умею, – отозвался тот, что сидел с краю.

– Я тоже, – неохотно сказал сосед Кристины.

– А я – нет, – объяснила я. – Так что я не могу работать никаким курьером. Разве что вы меня пошлете в автошколу, или как там это называется. И то – ничего из этого не выйдет. Я никогда не смогу водить – у меня реакция замедленная.

– Вы не поняли, – объяснил наш наниматель. – Вам и не придется вести машину. Мы набираем группы, курьерские группы. Они состоят из пяти человек. Двух водителей для такой группы вполне достаточно.

– Зачем вам группа из пяти человек? Если двое будут попеременно вести машину, то что будут делать остальные трое? Охранять груз? Вы же не даете оружия!

– Это не моя идея, – сказал сидевший за столом человек. – Мое дело – дать вам инструкции, именно вашей группе, и отправить вас при условии, что все на эту работу согласятся.

– А что везти-то? – спросил Игорь.

– Для вас это не существенно. Небольшой пакет. Груз не займет много места.

Кристинкин сосед ядовито спросил:

– А что, если этот груз у нас кто-нибудь попытается изъять, нам что, съесть его, что ли?

– Упаси боже! – сказал наш инструктор. – Да и вообще, не волнуйтесь вы так, умоляю. Если даже и потеряете груз, никакой катастрофы не случится. Ничего такого особенного в нем нет. Другое дело, что вам все же нужно постараться его не потерять, потому что именно для этого мы вас и нанимаем, а уж если по какой-нибудь причине вы все же довести его не сможете, вам все равно нужно будет добраться до пункта назначения и объяснить, где и при каких обстоятельствах вы его потеряли. Заверяю вас, никаких мер за этим не последует – если вы все же отчитаетесь на месте. А насчет того, чтобы съесть... Перед отъездом вы получите на складе все, что вам понадобится. И предварительную выплату – в любой форме, какая вас устроит, – деньгами, вещами или продуктами. Я вас не тороплю с окончательным решением, но к завтрашнему утру те из вас, кто за эту работу возьмется, должны быть готовы к отправке. Пропуск на склад я вам сейчас выдам. Там все отмечено – сколько и чего вы можете взять. Груз получите завтра. Дорожные карты и инструкции – тоже. Все. Счастливо.

И он встал из-за стола. Так что нам ничего не оставалось, как тоже подняться, забрать эти дурацкие пропуска, распрощаться и уйти. Он не стал больше ничего объяснять, не стал уговаривать – просто поставил нас перед выбором. Не люблю ситуаций, в которых приходится принимать сознательные решения. Потому что что бы ты ни выбрал, все равно будет не то. Всегда будет казаться, что если бы ты свернул не по правой, а по левой дороге, все было бы иначе. Свобода воли, на самом деле, вещь далеко неоднозначная.

– Вообще-то, я тоже немножко умею водить машину, – пробормотал у меня за спиной Игорь.

* * *

– Ну вот, – объясняла я Вадику Заславскому. – Он нам выдал пропуска на склад и какие-то талоны и велел отобрать все, что нам нужно. Когда мы пришли на этот склад, мне просто дурно стало – столько там всего можно набрать на эти талоны! Кристина, та просто встала и заплакала – у нее мама уже год как болеет, а там были какие-то дефицитные лекарства, которые она никак раздобыть не могла – ни купить, ни выменять. И если они так оплачивают каждый такой рейс, знаешь, потом можно полгода жить и ни о чем не думать.

– По-моему, такое изобилие подозрительно, – сказал Игорь.

– Сама эта организация подозрительна – откуда у них все это?

– Я проверял, – покачал головой Вадька. – Никаких материалов ни у кого на этот комитет нету, все бумаги у них в порядке, никакого оружия – ни покупки, ни хранения, – ничего. Никаких сомнительных операций.

– Да, – согласилась я. – Этот, который нас нанимал, то же самое говорил. Про оружие, я имею в виду.

– Ну так что же ты решила? – спрашивает Вадька. – Едешь, что ли?

Я вздохнула.

– Похоже, еду. Хочешь, пошли меня опять в командировку. От газеты. Но они меня соблазнили. Я продажная.

– Это может быть опасно, – говорит он. – Ты хоть представляешь себе, что сейчас на дорогах делается?

– Ничего хорошего не делается, сама знаю. Недавно говорила тут с одним драйвером. Но он – ничего. Вполне живой.

– Они же караванами ходят, – объясняет.

– Мы все напуганы, – говорю. – Усталые, недокормленные и напуганные. Оттого и соображаем плохо. Мы же понятия не имеем, что вокруг происходит, а чем больше сидишь вот так, без связи с внешним миром, тем страшнее. Может, когда мы своими глазами поглядим на то, что вокруг делается, все окажется не так уж безнадежно.

– Ясно, – говорит Вадька. – Значит, ты едешь. А ты, Игорь?

Игорь немного помялся, потом сказал:

– Похоже, я тоже еду. Хотя не могу сказать, что мне вся эта их компания нравится.

Есть у меня такое подозрение, что Игорь на самом деле не столько едет, сколько бежит. У него немолодые, властные родители, которые, с одной стороны, ограничивают его свободу (руководствуясь самыми хорошими намерениями, естественно), а с другой – нещадно наваливают на него бремя сыновнего долга. И никакие катаклизмы, никакие тяжелые времена не способны ни освободить его от этой ответственности, ни дать относительную свободу, которая на самом деле и есть бремя взрослого человека. Наоборот, реальными тяготами люди обычно пользуются – сознательно или бессознательно – для того, чтобы укрепить свои позиции. Спасает только уход в никуда, только побег... пусть даже и такой опасный и в такой сомнительной компании. А им он скажет, что делает все это ради них, что он кормилец и обеспечит их надолго, и даже – что жертвует собой. И в самом деле будет так думать. Кристина – вот та действительно, насколько я ее знаю, человек долга, долга неуклонного и железного, как у парового катка и шагающего экскаватора. У нее есть какие-то свои представления о том, как все должно быть, и если мир не соответствует этим представлениям, то это единственно его вина. Но зато она и надежна, поскольку есть вещи, которых она не совершит никогда ни при каких обстоятельствах – хоть на куски ее режь. Германа, ее соседа, я практически не знаю, знаю только, что у него семья, которую нужно кормить, а пятого нашего спутника не знаю и вовсе. На складе они с Геркой собирали всякие вещи в дорогу – собирались тщательно, со знанием дела, проверяя все по десять раз, – Герка когда-то, кажется, водил туристские группы. Остальным они велели не путаться под ногами и только, когда все было собрано и увязано в аккуратные тюки, позволили нам подобрать себе одежду и всякие личные мелочи – об остальном они позаботились. Я попыталась выяснить, что они берут с собой, но Герка сорвался и наорал на меня – зачем я лезу в то, в чем все равно не разбираюсь. Наверное, мне следовало дать ему какой-то отпор, чтобы расставить все по местам и показать, что я такого отношения не потерплю, но делать этого я не стала. Я трусовата. И покой для меня дороже. А Герка, похоже, из тех, кому нужно постоянно выпускать пар, он крикун и невротик, но когда собирается группа – все равно, по какому поводу, – в ней всегда оказывается свой крикун и невротик, и если ему перечить, расцветает на глазах, потому что противодействие стимулирует. Если ему не перечить, он, впрочем, распускается на глазах тоже. Я выбрала второй вариант просто потому, что пререкаться боюсь и не люблю. Его напарник, не поднимая головы от тюков, которые он увязывал, негромко сказал, чтобы я подобрала себе одежду потеплее.

– И обувь, – добавил он, глядя на мои разбитые ботинки. – Что-нибудь поудобнее, и чтобы подошва была не скользкой. Это, кстати, ко всем относится.

Он-то, в отличие от Герки, держался тихо и незаметно, но был из тех тихонь, которых я побаиваюсь. Есть такой тип людей – из-за того, что они все время молчат, кажется, что они способны на большее, чем кажется – если вы понимаете, о чем я. У нас в институте был примерно такого же склада преподаватель, он был невысокий и тощий и говорил чуть не шепотом, во всяком случае, я ни разу не слыхала, чтобы он повысил голос, и я, когда отвечала ему на экзамене, от страха еле удерживала нить мысли. Впрочем, не я одна – его почти все боялись, как я потом выяснила.

Поэтому мы втроем начали рыться в этой фантастической груде вещей, совсем новых, во всем этом богатстве, выбирая себе куртки полегче и потеплее, свитера, добротные кожаные ботинки и всякую прочую суетную мелочь, про которую практически не думаешь в нормальное, стабильное время, и которая в нищету и разруху приобретает почти сакральную ценность. Весь день у нас ушел на то, чтобы собраться, и думать о том, что будет дальше, уже не оставалось времени, а утром – ранним утром, практически ночью, мы и выехали в путь.

* * *

Нас остановил патруль на выезде из города, но это была чистая формальность – мы ничего не везли, только тот груз, который числился в описи, а опись была, видимо, оформлена правильно, и все документы были в порядке.

Герка рулил с явным удовольствием, как ребенок, дорвавшийся до любимой игрушки, и даже я, хоть попервоначалу была настроена довольно пессимистически и заранее ожидала всяких неприятностей, почувствовала, как меня охватывает странное ощущение – ожидание чего-то, молчаливого, невидимого, что вот-вот должно нагрянуть и переменить судьбу. Такое чувство иногда возникает перед встречей Нового Года, во всяком случае, возникало в детстве, когда идешь по улице, а в домах светятся разноцветные огоньки, и люди несут елки, и пахнет апельсинами, и сейчас все замечательно, а будет еще лучше, так, что даже представить страшновато.

Это ощущение сладостного ожидания накатывает внезапно и отпускает так же внезапно, оставляя опустошение и странную тоску. Сейчас оно настигло меня, видимо, потому, что я первый раз за столько времени выбилась из привычного уклада – перед нами расстилалась темная дорога, на кустах блестел иней, тени пересекали пустое шоссе – длинные четкие рассветные тени. Земля раскинулась перед нами во всей своей жестокой невинности – скупая, нетронутая, равнодушная.

В джипе (если я правильно определила эту породу) работала печка и было тепло. Меня клонило в сон, потому что выехали мы еще затемно, разговаривать не хотелось, да и спутники мои к беседе не располагали – Кристина по природе человек аутичный, Игорь, по-моему, в глубине души гадал, зачем он вообще встрял во всю эту историю, – он сидел, завернувшись в свою новую куртку, спрятав руки в рукава, и хлопал глазами, а Томас, по-моему, говорил только в тех случаях, когда его о чем-то спрашивали.

Самым разговорчивым был Герман – он непрерывно комментировал передвижение и свои действия, но все это он проделывал, по-моему, для себя, чтобы не задремать, а не ради остальных, и никто особенно не вслушивался в этот бессвязный поток сознания, наоборот, он убаюкивал еще больше. Он, Герка, как выяснилось, был по профессии каким-то социоником, были у нас в свое время такие группы, то ли они в психологические игры там играли, то ли сами эти игры разрабатывали – оттачивали интеллект, одним словом. Это было уже даже не увлечение, не занятие, а способ жизни – вовремя извлечь из кладовых памяти ворох забытых сведений и с блеском решить никому не нужную задачу. А теперь единственная задача, которую приходится решать, состоит в том, как протянуть еще пару дней, и никому не удается решить ее с блеском.

А привычка осталась.

И теперь, когда за ветровым стеклом мерцала нам призрачная свобода, Герка ожил, точно экзотическое растение в сезон дождей. Но весь блеск и остроумие, и ассоциативное мышление пропадали втуне, поскольку никто из нас не мог сейчас оценить его по достоинству.

По каким принципам, вообще, подбирается хорошая команда? Не знаю, я не психолог, но, по-моему, процесс этот долгий и болезненный, а тут в джипе сидят пятеро абсолютно чужих друг другу людей, которые, в довершение ко всему, еще и едва знакомы между собой.

– А ты где работал, Томас? – говорит Герка, обернувшись. Не люблю, когда крутят головой, сидя за рулем.

– Программистом, – лениво ответил Томас, глядя в окно. – Было одно такое заведение, потом его закрыли.

– Ты такого Вельтмана знал? Лучший системщик в городе.

– Знал. Только это легенда. Не был он лучшим системщиком в городе.

Вельтман этот был, видимо, лучшим системщиком в их команде, а значит, и в городе. Иначе и быть не могло.

Герка обиделся и замолчал. Так, в полном молчании, мы ехали еще какое-то время, потом Кристина тихонько толкнула меня в бок.

– Ты чего? – спрашиваю.

– Мне плохо, – говорит она шепотом. – Меня, кажется, укачало.

Я поглядела на нее. О, Господи! Она сидела совершенно зеленая, красивого нежно-зеленого цвета. Она была, конечно, жутко тощая – в чем душа держится, но такие хрупкие с виду женщины на самом деле очень выносливы. Что на нее нашло?

– Герка, – говорю. – Останови машину. Кристине плохо.

Герка, чертыхаясь, съехал к обочине.

Мы выбрались наружу и разместились у машины. Кристина сделала несколько неверных шагов и села прямо на землю. Все тактично смотрели в сторону, кроме Герки, который сразу надулся и начал орать на нее.

– Если ты знаешь, что тебя в машине укачивает, какого черта ты едешь? Ты что, так и собираешься травить всю дорогу?

– Герасим, заткнись, – говорю. – Ты же обратно ее все равно не можешь отправить. Что уж теперь начинать... А она привыкнет со временем.

– Привыкнет она, как же...

Томас поглядел на полупрозрачную Кристину, вздохнул и полез обратно в джип. Какое-то время он копался в вещах, сваленных на заднем сиденье, потом вынырнул, держа в руках термос и какой-то флакон с таблетками.

– На вот, запей, – сказал он, протягивая ей крышку от термоса, над которой поднимался пар. – Говорят, это помогает.

– От чего помогает? – спрашиваю.

– От морской болезни. Тебе тоже дать?

– Нет, – говорю. – В этом смысле я все еще в порядке. Вы мне лучше кофе налейте.

– Сама нальешь, – отвечает, – раз в порядке. – И отошел к джипу.

Я присела рядом с Кристиной и стала ждать, когда она освободит кружку. К Кристине постепенно возвращался ее естественный цвет.

– Ты как фрекен Снорк, – говорю. – Она тоже меняла цвета в момент душевного напряжения.

– Смеешься, – слабо ответила она. – А как я дальше поеду?

– Отсидишься и поедешь. Это все от того, что мы выехали на пустой желудок. А сейчас найдем какое-нибудь уютное место, позавтракаем...

– Не хочу слышать про завтрак.

– Ну, не хочешь, и не надо. Просто так посиди.

После теплого нутра машины на обочине, казалось, было невыносимо холодно. Я увела руки в рукава и стала глядеть на небо – просто потому, что больше глядеть было некуда – по обе стороны шоссе расстилались пожухлые бурые поля.

Как раз когда я бессмысленно озирала горизонт, за краем земли что-то бухнуло, и на горизонте возникли темные точки, которые стремительно увеличивались, приближаясь к нам. Роскошные военные самолеты прочертили небо у нас над головами, они шли в треугольном строю и были красивы той жестокой красотой, которая отличает лишь очень функциональные вещи. Они исчезли за противоположным краем неба так же быстро, как и появились, и только потом ударила звуковая волна, такая мощная, что в джипе задрожали стекла. На какое-то время я оглохла – вокруг стояла красноватая, пульсирующая тишина.

– Интересно, куда это они? – сказал наконец Герка. Голос его показался непривычно тихим – цыплячий писк, а не голос.

– Не думал, что они еще летают, – пробормотал Томас. – Во всяком случае, хорошо, наверное, что нам не туда.

– Поехали, – говорит Кристина. – Мне уже лучше. Не надо тут больше сидеть.

Находиться в джипе, да еще когда он опять тронулся в путь, почему-то казалось безопаснее, хотя, на самом деле, движущаяся мишень – такая же мишень. Игорь, кажется, заснул, а Кристина сидела такая напряженная, уставившись взглядом в пространство, что я решила как-то ее отвлечь.

– А правда, – говорю. – Как же ты решилась ехать, бедняга, если тебе в машине так погано?

Она нахмурилась.

– Я и не хотела никуда ехать. Я думала, они мне какую-нибудь другую работу дадут, в городе. Но другой они не давали. Я просила-просила, просто – нет и все. А таких лекарств, которые у них на складе лежат, я уже год как раздобыть не могу. А у меня мама только на них и держится.

– Кристи, ты хоть представляешь себе, что все это немножко опасно?

– Ну, представляю. Можно подумать, ты сама не боишься. А зачем тогда поехала?

Я задумалась. То, что попервоначалу меня подбил на эту глупость Вадька Заславский, на самом деле ничего не значило – я могла бы запросто отказаться, и все равно он бы мне ничего не сделал. Наверное, поехала я потому, что терять мне было нечего. У меня не осталось ничего, что помогало бы цепляться за жизнь, я могла протянуть еще какое-то время, как-то извернуться, но сил на то, чтобы изворачиваться, оставалось с каждым разом все меньше и меньше. В результате, меня ожидал тот же конец, который настигал все больше жителей города, в особенности, одиночек – смерть от голода и слабости в нетопленой квартире, когда человек ложится и не встает больше потому, что нету сил одеться и выйти из дому, да и незачем это делать... У меня не оставалось никакой надежды на лучшую участь, но почему-то от этого я себя чувствовала только легче. Спокойнее, во всяком случае.

Томас развернул карту.

– В часе езды отсюда, – сказал он, – есть заправочная станция. Кафе там, все такое. Наверное, все там заброшено, но остановиться можно. Передохнем там с полчаса, потом я поведу.

– Да я еще не устал, – ответил Герка.

– Не устал, потому что пока мы едем по хорошей дороге. Потом будет тяжелее. Может, и с шоссе придется съехать.

– Почему?

– Ближе к ночи тут становится неспокойно. Здесь часто ходят автоколонны – ну, и все остальные тоже.

Я поняла, что он имел в виду. Патруль, что обычно сопровождает автоколонны, и сам по себе достаточно опасен, потому что они сначала стреляют, а уж потом смотрят – в кого. И есть еще вооруженные банды, которые вьются вокруг этих автоколонн, как стервятники вокруг слоновьей туши. Все они вооружены, у всех достаточно смутное представление о ценности человеческой жизни – тем более что никто пока не убедил их в обратном.

До заправочной станции на самом деле ехать пришлось больше часа. Дорога была разбита, машину трясло, и эта качка, тепло и сладковатый бензиновый запах просто выталкивали в сон. Кристина сидела, забившись в угол и закатив глаза, Игорь, наоборот, вышел из своего транса и попытался развлечь себя разговором.

– Хоть кто-нибудь знает, что мы везем? – обратился он в никуда.

– Я видел, – отозвался Томас. – Небольшой такой пакет, запечатанный. Я сам его укладывал.

– Тяжелый хоть пакет?

– Нет. Легкий.

– Тогда, – говорит Игорь, – это наркотики. Эта фирма занимается перевозкой наркотиков. Самое выгодное дело.

– Да нет, – говорю, – не похоже. Драйверы перевозят наркотики – они что угодно перевозят. Проще было с ними договориться, заплатить им как следует. Они черта в клетке готовы перевезти, если им это будет выгодно. Автоколонны все-таки охраняются хоть как-то, и потом мелкий груз им легче спрятать.

– Да хоть и черта, – сказал Герка. – Какая разница? Мы же взяли деньги. И все остальное – тоже.

– А мне просто интересно, – уперся Игорь.

Я говорю:

– Мне тоже интересно. Но в наркотики я не верю.

– Они могут быть не в этом пакете, – задумчиво сказал Игорь. – Они могут быть спрятаны где-то в машине. А пакет так, для отвода глаз.

– Это ты кино насмотрелся, – говорю. – А в жизни так не бывает, по-моему.

– Тогда почему они нам ничего не сказали о том, что мы на самом деле везем?

– Не знаю. Может, просто потому, что они курьеров за людей не считают.

– Может, вскрыть его? – задумчиво спросил Игорь.

– Что ж, – говорю. – Попробуй... Сказку про синюю бороду читал? Уезжает он, оставляет девицу на хозяйстве и говорит, делай все, что хочешь, только не открывай вот этим маленьким ключом вот эту маленькую дверь. Ну, героиня, естественно, открывает.

– А там семь женщин на крюках висит, – подсказал Игорь.

– Вот именно, – говорю. – Представляешь, зрелище?

– Последствия, – подхватил Томас, – могут быть самые неожиданные.

– Значит, вы все против, – обиженно говорит Игорь. – Значит, вам не интересно, что там такое?

– Против, – говорю. – Я лично почему-то против. Хочешь, проголосуем?

– Боже упаси, – пробормотал Томас.

– Может, когда до места доедем, – заключил Герка, – тут мы их и спросим.

Что-то я сомневаюсь, что та же организация в конце нашего пути окажется разговорчивей, чем в отправной точке. Но этого я говорить им не стала. Что-то мне и так было не по себе.

– Это ты, кажется, что-то говорила про уютное место? – слабо пробормотала Кристина.

Заправочная станция, действительно, оказалась очень заброшенной. На грязной бетонной стене – выщербленные автоматной очередью дыры, крыша навеса перекосилась, стекла маленького придорожного кафетерия выбиты, от вывески над дверью остались только буквы «ИКА». Так и не понятно, как оно там раньше называлось... Тем не менее, Герка загнал джип под навес и заглушил мотор. Мы вылезли наружу.

Похолодало. Ветер нагнал тяжелые обложные тучи, пошел дождь – мелкий, точно водяная пыль; разбитое шоссе отсвечивало под тусклым мерцающим небом.

– Ехать будет трудновато, – заметил Герка.

– Ладно, – сказал Томас, – передохнем, а там поглядим.

Разбирать продукты и налаживать какое-то подобие обеда пришлось нам с Игорем – Томас и Герка возились с машиной, уж не знаю, что они там делали – не разбираюсь я в этом, а Кристине было совсем нехорошо. В результате все пришлось есть холодным, потому что Игорь не знал, как разжечь переносную печку. Что и раздражало меня безумно, – сама-то я тоже не могла с ней справиться, но это почему-то в счет не шло.

Мы поели в пустом грязном кафе, где в углу были свалены разбитые, перевернутые столы и стулья, а когда собрались, Томас сказал, что теперь поведет он. Но дальше ехали мы не очень долго, дождь лил все сильнее, по разбитому покрытию пузырилась вода, а сумерки из-за паршивой погоды наступили раньше обычного. Наконец Томас решил, что дальше он не поедет, а лучше нам заночевать – но и это решение тоже оказалось не так-то легко выполнить, потому что он вел машину в этой сплошной пелене дождя еще с час, разыскивая безопасное место, где можно остановиться. Наконец, он съехал с дороги на какую-то не очень раскисшую колею, отвел джип подальше и выключил фары. Дорогу, по которой мы ехали, отсюда было почти не разглядеть, но зато и мы, наверное, оттуда были не видны. В проклятом джипе впятером сидеть было просторно, а вот спать – не очень, в результате мышцы у меня свело, и они ныли точно после тяжелой физической работы. Проснулась я от того, что Томас толкнул меня в бок. Я вскинулась, в джипе слабо светилась какая-то лампочка на панели, а снаружи было совсем темно.

– Автоколонна идет, – сказал он. – Хочешь посмотреть?

Я вылезла из машины. Господи, до чего же приятно пройтись по земле, даже если под ногами и не совсем земля, а какое-то вязкое месиво. Дождь, правда, прекратился, и вокруг стоял странный, острый, живой запах – запах земли, в которой что-то происходит, постоянно, исподволь, незаметно для глаза.

Дорога больше не была черной – по ней медленно проплывали огни фар, они отражались в лужах, дробились, до нас донесся глухой надсадный гул. Это была здоровущая автоколонна – вереница груженых бронированных машин, она тянулась и тянулась – всего я насчитала восемь грузовиков.

– Они редко бывают такими большими, – сказал Томас, незаметно возникший из тьмы. – Обычно машины три-четыре, не больше. Они стараются проскочить за счет скорости.

– Откуда ты знаешь?

Дело в том, что такие автоколонны редко заходили в город. Они разгружались где-то на своих складах, то ли за городской чертой у старой тюрьмы, то ли около военного аэродрома. А может, таких точек было несколько.

– Да я сам ходил с такой. Недолго, правда.