Текст книги "Сыщик из Мурома. Дело об Идолище (СИ)"

Автор книги: Мария Самтенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Сыщик из Мурома. Дело об Идолище

1. Одна нога здесь – другая там

– Одна нога здесь – другая там, – почесал в затылке староста Добромил. – А голова и рука и вовсе у Перунова идола. А может, так оно и должно? Триглава же жрец.

Василиса, к которой обращался Добромил, взглянула на разложенное перед идолами мертвое тело жреца Златослава и смущенно потеребила косу:

– Триглаву служат живые, а мертвые в сырой землице лежат, – осторожно заметила девушка. – Думаю, это убийство.

– Цыц, ведьма! – рявкнул Добромил. – Без тебя разберемся!

Василиса опустила глаза, смолчала. В ее планы не входил скандал с деревенским старостой.

Видит Перун, ее планы на день были совсем не такими!

Еще утром все было в порядке. Василиса проснулась, прибралась в землянке, приготовила завтрак жрецу Златославу и получила первое поручение – дойти до ближайшей деревни, найти там старосту Добромила и привести сюда, в капище. Дело, сказал жрец, было срочным и важным, но подробностей он ей не сообщил.

Василиса не привыкла с ним спорить. Она отправилась в путь, нашла старосту в деревенском кабаке, привела сюда. Так мало того, что Добромил шикал всю дорогу, что Василиса и дура, и ведьма, и перестарок, в двадцать лет в девках ходит, так пока они шли, какие-то душегубцы жреца убили и фигурно перед идолами разложили!

Кто это сделал, она не знала. Врагов у жреца не было. Да, некоторые его недолюбливали, но не настолько, чтобы рубить на куски и разбрасывать вокруг идолов! Она смотрела на тело и не могла отвести глаз.

Пока Василиса раздумывала, староста прошелся по всему капищу, заглянул ко всем деревянным идолам, а было их пять: Перуна идол, Триглава идол, Велеса идол, Сварога идол и Даждьбога идол.

Осмотрев все, Добромил вернулся к Василисе и сунул ей под нос кусок тонко выделанной бересты:

– Что здесь написано, ведьма?

Девушка повертела бересту в руках, припомнила: видела ее вчера у жреца. Он что-то писал, но ей, Василисе, не показывал – сказал, не ее ума дело.

«Тебе бы капище прибирать да второго ученика, Петрушу, из города дождаться, а не в дела чужие бабским носом влезать!».

– Читай-читай, – поторопил ее Добромил. – За пазухой у жреца нашел.

Хоть и была Василиса обучена грамоте, почерк жреца она разобрала с трудом:

– «Идолище Поганое», – прочитала девица. – Не ведомо мне, что это, Добромилушка. Жрец наш со мной об этом не разговаривал. С тобой, верно, хотел, да не успел – сгубили его!..

Василиса не выдержала, шмыгнула носом. Жреца она не любила, но все-таки прожила у него три года – с тех самых пор, как жених на заставе погиб, а родителей Василисы и сестер-братьев маленьких половцы при набеге убили.

Староста хмыкнул, забрал бересту и сказал спокойно, почти ласково:

– И мне не ведомо, что тут за Идолище поганое. И душегубцев таких я, староста, ловить не обучен. В город нам надо, в Муром, или лучше сам в стольный Киев-град. И ты, Василиска, со мной поедешь, здесь не останешься. Свидетелем будешь! Но перед этим заедем к другу моему в Карачарово. Сынок у него, Илья, тридцать лет и три года на печке лежит, ноги не держат. Но какая у него голова! Золотая! Вся деревня к нему за советами ходит. Авось и тут разберется!

2. Илья из Мурома

Про Илью Муромца Василиса слышала. Жрец все вздыхал, какая из него вышла бы отличная жертва Перуну!

Родители Ильи были зажиточными. Других деток у них не получилось, вот они и растили неходячего калеку: сначала все лекарей нанимали, а когда стало ясно, что ходить он не будет, выучили его грамоте. Мальчик оказался смышленым, ему стали покупать книги, зазывать к нему всех калик перехожих, жрецов приглашать! В один день к ним и зашел жрец Перуна Златослав – посмотрел на лежащего на печи мальчишку и сказал, что он будет прекрасной жертвой на ближайшем празднике! А матери его Перун пошлет другого сына, здорового.

Родителям мальчика этот план не понравился, и радовать Перуна они не захотели. И более того! Решив, что Златослав может выкрасть ребенка, они пригласили к сыну православного священника и покрестили.

Жрец воспринял это как личное оскорбление, но ничего сделать уже было нельзя. Перун за такую жертву мог убить стрелой с неба, и Златослав не хотел рисковать. Мстить старосте богатого села он опасался, но затаил обиду на долгие тридцать лет.

Времена с тех пор изменились, и человеческие жертвы идолам никто больше не приносил. Но про Илью Муромца и его родителей Златослав с тех пор рассказывал исключительно гадости, вот Василиса и не ожидала от него ничего хорошего.

И что же? Когда они с Добромилом добрались до дома старосты в Карачарове, их встретил не уродливый горбатый калека, а серьезный, спокойный молодой витязь. Василиса с удивлением разглядывала широкие плечи, длинные, прижатые к голове повязкой русые волосы, умные серые глаза на дружелюбно улыбающемся лице.

Вот только он не встал со скамьи, чтобы поприветствовать старшего, Добромила, поясным поклоном. Только отложил в сторону ножичек, которым вырезал ложку из деревянной чурки, и поправил вязаное одеяло, укрывающее колени.

– Я думала, ты, Илья, целый день на печи лежишь, – с недоумением сказала Василиса. – Так говорят.

– Врут, – голос у Ильи оказался низким и глубоким. – Пока залезешь на печь, пока слезешь с печи… здесь я, на лавке, и ем, и сплю, и баклуши бью. Садитесь, гости дорогие, и рассказывайте, какая беда приключилась. Матушка!

Из-за отгороженной тканью половины дома появилась строгая пожилая женщина в дорогом платье, явно с ярмарки. Покачав головой, она вынесла гостям кувшин с молоком и краюху хлеба.

Добромил с Василисой пододвинули стол, налили в миски молока и, отщипнув хлеба, устроились на соседней лавке. Староста принялся рассказывать: так и так, убили неизвестные жреца Перунова Златослава, расчленили и перед идолами разбросали – в жертву, стало быть, принесли.

Илья Муромец слушал внимательно, ни единого вопроса не задал – ждал, когда староста закончит. И только потом подпер подборок рукой, доброжелательно прищурил серые глаза и спросил:

– Жреца разрубили живым или мертвым? Какие-то другие травмы на теле были? Огонь перед идолами разводили? Посторонних на капище видели? Кто-нибудь мог знать, что жрец послал за старостой? А стрельцов вы позвали?

Добромил крякнул и смущенно погладил бороду, вытряхнул хлебные крошки.

– Ох-ох-ох, Илюшенька, не подумали мы! Стрельцов позвали, а до остального не догадались! Что делать-то будем?

3. Помощник надобен

– Стрельцы свое дело знают, но разбираться с убийством не станут, – серьезно сказал Илья. – У меня у самого ноги не ходят, помощник надобен!

Староста Добромил задумался: поднял руку, поскреб в затылке.

– Ноги, значит, тебе, Илюша, нужны. Что ж, будут ноги тебе, сильные, крепкие, здоровые.

Василиса не ожидала от таких рассуждений ничего хорошего – и точно! Добромил посмотрел на нее лисьим взглядом и молвил:

– У тебя, Василиса, все равно ни кола, ни двора, ни дела какого. Будешь Илюше помощницей!

Не ожидала такого девица, но не в характере ее было ругаться со старшими. Василиса только юбку на коленях разгладила и сказала:

– Да как же дела-то нет, когда капище без жреца осталось?

Добромил хмыкнул, смолчал, но вмешался Илья:

– Девиц в жрецы Перуновы не берут, – молвил он, твердо глядя на Василису. – Только в служки, и то если есть способности ведовские. Так ты, милая, ведьма?

Василиса кивнула, смутилась под его внимательным взглядом. Вспомнила – христиане, они ведь не любят ведьм. Говаривают, что, если ведьма зайдет в церковь православную, так оттуда живой не выйдет.

Но Илья вроде в церковь ее не тащил, спокойно смотрел, не зло. Василиса страха не чувствовала.

– Так я помощницей быть не отказываюсь, – сказала она, опустив глаза. – Только живу далече. Избушка у нас возле капища Перунова. Втроем жили: я, жрец Златослав и Петруша, служка наш. В городе он сейчас.

– Ничего-ничего, – протянул Добромил. – Вот как ты быстро сюда шла, я за тобой едва-едва поспевал. Утром – сюда, вечером – домой. И не спорь, Василиска, убийство – дело серьезное. К тому же ты – ведьма, и то всем в округе известно. При деле бы тебе быть! Спокойнее оно будет.

– Никак ведьм не боятся? – вскинула голову Василиса.

Староста усмехнулся в бороду, но промолчал. Зато Илья Муромец кружку с молоком отставил и сказал тихо, вполголоса:

– Боятся, Василисушка, еще как боятся. Но только когда ведьма – карга старая. Девок же молодых опасаются, замуж не зовут, вслед плюют – да и не более. Что, если слухи пойдут, будто ты Златослава сама извела, чтобы полюбовника молодого в жрецы посадить? Что делать-то будешь? А то я не знаю – на вилы тебя поднимут, и не сделаешь ничего. Читал я про ведьм – есть у вас сила колдовская, неведомая, но толпу остановить-то ее не хватит. Что молчишь, Василиса, или не прав я?

Девушка неохотно кивнула: все правильно он сказал. Ведьм деревенские хоть и боятся, но было, что и сжигали, и на вилы поднимали. Силы-то ведовские –мирные. Извести человека изрядно способов имеется, но это одного или двух. А куда против разъяренной толпы?

Вот и не стала Василиса спорить с Ильей, сказала только:

– Везде ты прав, но насчет Петрушки не прав. Не полюбовник он мне, а словно брат названый. Я, может, Бориса люблю, которого печенеги три года назад убили. Что делать-то нужно?

– Ты грамотная, Василиса? – вместо ответа спросил Илья, а когда девушка кивнула, добавил, – добро. Матушка выдаст тебе писчие принадлежности. Сходи-ка к капищу со стрельцами, осмотри тело, если не боишься, запиши все и вернись. А еще…

Илья говорил и говорил, и девушка только успевала записывать. А староста Добромил сидел на скамейке рядом и улыбался в усы так довольно, что Василиса даже решила отметить его как первого подозреваемого.

4. Дела сыскные

Попрощавшись с Ильей и старостой, Василиса вернулась в капище и рыскала там до самой темноты, изучая и записывая все, на что указал Муромец. Но перед этим она, конечно, немного поплакала. Да, Василиса не любила Златослава, как любила погибшего жениха и родных, но все равно! Утерев слезы, она твердо решила найти злодея и душегубца, расправившегося с ни в чем не повинным жрецом. Сама или с помощью Ильи Муромца – все равно!

Изучив залитое кровью капище, Василиса пошла в избу. Там, в подполе да на холоде, лежало на рогоже тело жреца Златослава – сюда перенесли его стрельцы, вызванные старостой Добромилом.

Рассматривая тело жреца, девица уже не плакала. Собравшись, она старательно изучала туловище, голову, отрезанные конечности.

Василиса росла в деревне, а не в городе, и немного, но все-таки понимала в таких делах. Посмотрев тело, она приметила большую рану поперек туловища, словно Златослава сначала ударили саблей, и только потом, уже мертвого, рассекли на части – да не саблей, а топором – и разбросали вокруг идолов. Не об этом ли говорил Илья Муромец? Попытавшись восстановить цепочку событий, Василиса предположила, что жреца убил кто-то знакомый, тот, кого Златослав как минимум подпустил к себе на расстояние удара саблей.

Но где же сама сабля? И где топор?

Василиса подумала, что злодей, верно, забрал их с собой и утопил в ближайшем болоте. Потому что таскать улику с собой – это опасно и подозрительно. Тем более что сабля – оружие редкое, дорогое, привычное даже не для русского витязя, а для хазарина или половца. Заметят!

Разобравшись с телом и выбравшись из холодного погреба, Василиса немного побегала по хозяйству – козу там подоить, прибрать в ожидании возвращения Петруши – и легла спать.

Утром она уже отчитывалась Илье Муромцу. Специально встала пораньше, чтобы добраться до Карачарова, пока жары нет! И, надо сказать, без старосты Добромила это даже быстрее вышло.

Муромец уже привычно встретил ее на лавке: кивнул русой головой, поправил одеяло на коленях, пододвинул кувшин с молоком – пока Василиса добиралась до Карачарова, тут успели подоить корову – и, глядя, как девица пьет и рассказывает о своих исследованиях, спросил:

– Не страшно-то с покойником спать?

Василиса не поперхнулась, даже хлеба не уронила:

– Нет. Я же ведьма. Да и жрец на куски порублен, чего он мне сделает-то?

– А от того, что убийца рядом бродит, не страшно?

Вот тут Василиса невольно поежилась, и Илья странно усмехнулся. Девица не сразу поняла, к чему это, дошло только потом – кажется, он ее тоже подозревал. Сначала она хотела смолчать, но потом не выдержала:

– Ты подозреваешь меня потому, что я – ведьма? – спросила девица. – Или потому, что я – женщина?

– Я всех подозреваю, – спокойно ответил Муромец. – И тебя, Василисушка, и Добромила, и даже служку твоего, Петрушку, который в отъезде. Одного потому, что Златослав хотел его видеть, а второго потому, что если бы он не уехал, злоумышленнику не удалось бы подобраться к жрецу.

Василиса успокоилась, продолжила докладывать. Про идолы, про разбросанные вокруг них части тела Муромец слушал молча. Особо заинтересовался он только куском бересты, на которой было написано про Идолище Поганое, да ранами от сабли. И то, и другое Василисе пришлось рисовать да перерисовывать по три-четыре раза.

Но сыщик на этом не успокоился, отправил ее по окрестным селам: расспрашивать, не ходил ли к ним Златослав, не спрашивали ли его или о нем, не было ли незнакомцев, которые о жреце узнать пытались, и не знался ли в последнее время с ним дела кто-нибудь из деревенских. Дела, может, были, а, может, были и конфликты – мало ли, сказал Илья, кого еще старый жрец хотел бы принести в жертву!

После того, как родную деревню Василисы, где все знали, что она хоть и ведьма, но их ведьма, разорили и сожгли половцы, девушка не очень-то ладила с деревенскими. Но куда деваться! Пришлось ей ходить по домам да расспрашивать, правда, толку от этого было мало.

Почти все рассказывали, что видели Златослава только по праздникам, и дел никаких с местными жителями жрец не имел.

– Ходи-ходи, Василисушка, – напутствовал ей Илья, и от него, неходячего, это звучало особенно страшно. – Только не забывай смотреть на людей. Разные они бывают, добрые и злые. Если кто на тебя косо посмотрит – сразу мне говори. Не хочу, чтобы с тобой тоже несчастье случилось.

– Да кому я нужна! – отмахивалась Василиса.

– Убийце, – серьезно отвечал Муромец с лавки. – Я, может, тобой и не рисковал бы, но других помощников у меня нет.

Девица только вздыхала. За себя она не боялась, считала, что даже если и убьет ее душегубец, не велика беда – а зачем жить-то? Одной, без семьи, без родных, просто в ведьмах ходить? Старой каргой?

Раньше, когда со жрецом жила, Василиса про это не думала – некогда было. Златослав требовал от нее настоящего ведовства, но колдовские способности Василисы три года спали после трагедии с близкими, и только сейчас начали просыпаться. Но стоило ей войти в полную силу, как со жрецом случилось несчастье!

– Убийство, Василисушка, – поправлял ее Илья. – Несчастье – это с обрыва упасть или в бане угореть. Хотя и там разбираться нужно.

К своеобразной манере Муромца сводить почти все беседы ко всяким злодействам и душегубствам девица уже попривыкла. Да и к нему самому тоже. Было в Илье что-то твердое и надежное, такое, отчего Василиса забывала, что перед ней – калека.

Проще всего это забывалось, когда они сидели друг против друга и обсуждали сыскные дела. Но потом Илья пересаживался на специальную тележку, и, подобрав одеяло, уезжал из светелки по делам домашним – его отец служил в городе воеводой, а матери требовалась помощь по хозяйству – и Василиса снова вспоминала о плохом.

Помощь Илья принимал только связанную с расследованием, и получалось, что работает Василиса меньше, чем у жреца. Зато общается с разными людьми, чего раньше почти не случалось, что читает и пишет, что много разговаривает, снова привыкая к людям.

Жаль только, что дело об убийстве жреца не двигалось.

5. Петруша

Через три дня после убийства Златослава предали огню. Церемонию проводили специально приехавшие для этого жрецы, а в поминках участвовали все его добрые знакомые из соседних деревень и даже из города. Василиса совсем умаялась, устраивая все это – а ведь надо было еще запоминать все для Ильи! Сам он, конечно, прийти не мог.

Девица внимательно смотрела за всеми, но не нашла ничего подозрительного. Муромец потребовал полный отчет, но и он ничего странного не усмотрел. Удивился только, что староста Добромил на церемонию не пришел, но у него причина была – приболел.

А вечером того же дня в избушку Петруша приехал. Новость о трагической смерти жреца широко разошлась, поэтому служка не был удивлен. Когда Василиса, уставшая, пришла с поминок, он уже сидел на скамье, потирая шрам через пол рябого лица, и обед ждал:

– Ишь ты, Василиса! Бегаешь где-то, а я голодный!

– Голодный, но не безрукий! – фыркнула девица. – Ладно, горе, сиди, сейчас поесть соберу! Рассказывай пока, как съездил!

Петруша пересел за стол, обнял себя за худые плечи, стал хвалиться, как ловко и умело сделал все назначенные Златославом дела. Жаль только, жрец уже не оценит!

Потом еще помолчал и спросил, как идет расследование, и удалось ли Василисе с Ильей Муромцем напасть на след супостата.

– А про это ты откуда про это знаешь? – полюбопытствовала девица, собирая на стол.

– Так староста рассказал. Я же у него целый час просидел. Ох, плох он, как бы лихорадку не подхватить! Баньку не сделаешь?

– Поздно уже, – отказалась Василиса.

Будь на месте Петруши Златослав, она бы, конечно, не отказала, бросилась бы воду таскать и баню топить. Но стараться для служки она не хотела. Хоть и был он ей как братец названый, хоть и жили они с ним под одной крышей три года без малого – не хотела! Не понравилось ей, что он так задержался, что всю церемонию пропустил. Как бы не специально, чтобы все хлопоты на Василису свалить!

Но про Муромца она все же рассказала – не видела в этом тайны. Только Петруша чего-то помрачнел, насупился, спать засобирался.

И ладно бы просто засобирался! Василиса бы это пережила, не впервой. Но нет, он начал ворчать, что не люб он ей и не мил, и стоило ему уехать на пару дней, как черствая девка совсем про него позабыла! Уставшая Василиса поспешила заверить служку, что и мил, и люб, и пусть он не обижается – она не холодна, просто устала от поминальных хлопот.

Перестаралась! Когда они спать улеглись – девица на печке, а юноша на полатях, лезть на постель Златослава он не посмел – Петруша возился-возился, а потом и спросил:

– Что ты, Василиса, опять там лежишь? Жреца же тут нет! Иди-ка ко мне под бочок, так теплее!

Василиса от такого предложения чуть с печки не свалилась! Уж на что жених ее старый, Борис, Василису любил, но такого не предлагал, свадьбы ждал!

– Нельзя, Петруша. Ты мне как брат родной. Не стану я твоей полюбовницей, грех это!

– Три дня с христианином поговорила и все, грех какой-то придумала, – буркнул Петруша. – Красивый он хоть, Илья твой?

– Неважно! У него ноги не ходят.

О том, что с лица Муромец симпатичнее рябого и кривого Петруши, говорить она не стала. Зачем зря обижать служку? Василиса считала, что любить нужно за душу, а не за внешность. Но слишком уж Петруша был страшненький! Вот она и корила себя, что не хочет смотреть на кривого, без глаза, служку.

Но то она. Василиса была уверена, что однажды Петруша найдет себе невесту по душе, если задастся такой целью. Будет она любить его за фигуру ладную, за характер мягкий, ласковый, да за дела добрые, и нос воротить от лица не станет.

– Ноги, Василиса, дело наживное. Сейчас не ходят, а завтра ходят, – проговорил Петруша. – А как выпьет Илья живой воды, так сразу и встанет.

– Ну и что? – отозвалась Василиса. – Ни живой, ни мертвой воды никто в нашем веке не видел. Сказки это, Петруша.

– А вот и не сказки! Куда ты, Василиса, думаешь, я ездил? Меня жрец наш Златослав не только по тем делам, о которых я тебе рассказал, в город посылал, а еще и за водой, за живой и за мертвой! Только не достал я ее. Не смог.

– Правда? – насторожилась девица. – Значит, это не сказки?

– Быль это, самая настоящая. Только забытая,

– Он сказал: живая и мертвая вода понадобится против какого-то идола. Поганого.

– Идолища Поганого? – Василиса чуть с печи не свалилась.

– Может, и Идолища, – проговорил Петруша задумчиво. – Я же не думал, что это важно. Злотослав сказал, я пошел.

Вот тут-то Василиса и с печки спрыгнула. Ухват схватила, к Петрушке шагнула и брови нахмурила:

– А расскажи-ка подробнее! Куда ходил, что искал, зачем вода и причем тут Идолище Поганое?!

Служка сел на лавке, расширил глаза – Василиса стоял над ним простоволосая, тыча ухватом в грудь. А как же без ухвата, когда ей только что всякое-разное предлагали, не стесняясь?!

– Говори, Петруша! – потребовала девица. – А, стой, я лучину зажгу, записать все хочу. Для Ильи.

Петруша только покачал головой да проворчал, что Илья этот, Муромец, ему уже заочно не нравится. Что не мысли у Василисы, то все о нем, сыскаре доморощенном!

– Так это ты, Петруша, о нем говоришь! – возмутилась девица. – Я одно слово, а ты – десять! Уже все косточки Муромцу перемыл! Давай-ка про Идолище рассказывай!

Увы! Информации у Петруши было ужасно мало. Он же не знал, что жреца Златослава решат убить, и не особо старался запомнить нужное. Все, что удалось вытянуть Василисе, выглядело столь скромно, что ей даже не понадобилось ничего записывать.

Но спать она все-таки легла с ухватом.