Текст книги "Погребальные дроги (СИ)"

Автор книги: Мария Семкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

– Ничего себе! – пропищал Аластер Гвардхайдвад, потянулся к мечу в изголовье и быстренько выбрался из-под завала. Тут же он упал и постарался отдышаться.

– Меркурий, отцепись, раздавишь! – прохрипел смущенный бас.

– Подожди, дай хоть локоть разогнуть! – прикинулся старой развалиной епископ Герма.

– С вами как в утробе щенной суки! – выругался король.

***

Но они оказались старыми развалинами на самом деле. В плотном тумане костерок почти погас. Скорченные, дрожащие, отсыревшие старикашки, откашливаясь и пытаясь расшевелить суставы, откатили головни в воду, забросали уголья песком, спустили лодку, кое-как влезли в нее и отплыли.

Поскольку Аластер шевелился с большим трудом, а епископ Герма не умел работать длинным веслом, на корму уселся Хейлгар – как ни странно, но ему удалось-таки выспаться, и чувствовал он себя совсем неплохо, разве что чихнул раза два. Теперь они сидел прямо, мягко перекладывал длинное весло, а остальные двое недовольно хлопали глазами, громко скрипели и исходили лютой завистью. Даже в тумане было заметно, что у Зеленого Короля сильно распухли пальцы и отекло лицо, а епископ Герма мог поворачиваться только всем корпусом, с головой и руками сразу. Довольный Хейлгар посвистывал сквозь зубы и злорадно хихикал.

– Смотри-ка, он еще шевелится! – тут же отозвался король на особо ехидный смешок.

– Ну да. Прикончить вредную тварь!

– Да? И кто вас тогда повезет, развалюхи завидущие?

– Ну что ж...

– Преосвященный, ты меня до крови ободрал и чуть не придушил.

Епископ задумчиво потер щеку, на самом деле обнаружил кровянистую корочку и мрачно извинился.

– Обрить тебя, что ли, мечом?

– Смысла нет. Спать мы уже не будем, – и добавил, хмуро потирая ладони, сбрасывая невидимую пыль:

– Ужас. Ни разу не спал в такой большой компании.

– Да. И тесной, – добавил свою претензию король.

Тут епископ Герма резко пригнулся, а лицо его стало кирпичным; Хейлгар что-то неожиданно увидел под водой. Король Аластер удовлетворенно расслабился.

***

Испарился туман, и утро окрепло. Небо над рекой казалось бесцветным, солнце – белым, леса на холмистом и противоположном, низком, берегах – почти черными. Когда к епископу вернулась сосредоточенность, он попросил еще раз:

– Хейлгар, можно обратиться к твоему богу?

– Да, он со мной. Говори.

– Может ли он показать нам, как там у них, на дне Моря Крови? Надо же узнать...

– Да, – присоединился Зеленый Король, – ты единственный живой Дом Божий среди нас, и ты сделал Индрика и Горгон, хотя видели их мы с Броселианой.

– Хорошо. Если он согласится.

– Тогда поменяемся: передай мне весло...

Пока кормчие менялись местами, епископ неподвижно глядел в бледное солнце и думал так, свирепо и скорбно;

"Я тяну время, потому что последняя ночь пришла и ушла, без толку и без возврата... И нужны ли мне или кому-то из нас эти ненавистные боги?" Но видение крепко схватило его, как остальных.

– Зрите, что видит моя сестра! – изрек бог, очень похожий на змееногого, но более веселый, пухлый и женоподобный.

Сначала была плоскость, и на ней, как на бархатном зеленом плаще, были веером разбросаны кривые серые клинки. Веер сходился к Чаще, к Сердцу Мира, и Кровоточащим Копьем была именно эта из рек. Море покоилось между приливом и отливом, и вода его была легка, солоновата и воздушна. На дне сверкал город – он был живой, это пестрый радужный змей свернулся на стенках чаши и слегка шевелил яркими кольцами. Всюду плавали, летали, ползали, передавая друг другу некие искры и пламенна.

– Наш город живой, он нарастает, как змеиная шкурка или коралл, и запоминает все, что с ним и с нами было, – улыбнулась красавица.

– Но вам, – оборвал женоподобный, – нужно не это. Здесь мы играем стихиями, еще ниже наши братья двигают каменные плиты, что скользят по раскаленному ядру земли, но и это всего лишь детская игра! Но смотрите! Вы сделали другое.

Когда взоры соскользнули по склонам, по радужным кольцам, стало ясно, что бесконечно далеко в глубине прячется металлическое сердце Гермафродита. Сейчас оно покоилось между двумя ударами, и некий, крылатый, плотно сидел на нем. К нему прилетел второй, подобный, и сел на его место. Когда бог на секунду привстал, было видно, как сверкает все еще живое яйцо – боги высиживали его по очереди.

– Нам нужно, – спросил Зеленый Король, – как-то с ним поступить?

– Мы не знаем, – ответили бог и богиня, и тут видение оборвалось.

– И все? – разочарованно спросил живописец.

Теперь небеса над рекой расширились, были выпуклыми и голубыми, вода – мелкой и прозрачной, песок лежал редкими волнами, и кое-где виднелись камни. Зеленый Король повел плоскодонку к берегу.

– Здесь будет водопад, выходим!

– Но зачем?! – тупо изумился Хейлгар.

– Да затем, дурень, что мы должны войти в Сердце Мира еще живыми, – проскрипел епископ.

***

Глазастая плоскодонка выползла на отмель; вдвоем высадив короля, ее втянули на берег из жалости, чтобы не губить в водопаде. Потерянное весло уплыло. Берег представлял собою плоское травяное взгорье, с редкими кривыми сосенками. Но в отдалении росли еще привычные кусты, и сквозь них пробирался некто крупный. Ступать уже сейчас приходилось как в холодной высокой воде. Некто не отставал.

– Это еще кто? – заворчал Хейлгар, – Твои?

– Нет, – вслушивался король, – это не всадник и не олень. Четыре копыта, но шаг легче и короче.

– Тогда, наверное, приятели Фавна-Исповедника приняли нас за паломников. Задержат, они не отстанут.

– Ну, ждем.

Из-за кустов выбрался вепрь и поскакал навстречу. На четверть крупнее обычного, бурый, неравномерно заросший, с воспаленными проплешинами на боках; короткий волосатый хвост выпрямлен. Ближе – и вот, с клыков капает зеленоватая пена, падая наземь, выжигает траву. Голова странная – глаза сближены, скулы торчат отростками, клыки почти прямые, толстые и острые, разведены широко и укреплены у оснований какими-то костными плоскими треугольниками. Безобразный зверь.

Подбежав, резко встав, вепрь раскрыл пасть, горящую пламенем муфельной печи, и выпустил в воздух двенадцать шершней. Те повисли стеной, молча. Зеленый яд все еще капал, расползались горелые пятна.

– Погуляйте, погуляйте, сыночки. А вы, праздношатайки, стойте.

– Ты Турх? – крикнул Зрячий Хейлгар, – Ты только что гостил у Аннуин... Это она тебя...?

Король потянул из ножен широкий меч и шагнул на шершней.

– Стой, старик! Тебя не удержат ноги, ты выронишь меч. Мне нужны моя расческа, мой гребень и моя бритва! Где?!

– Турх, – обернулся к нему епископ, – пропусти! отзови сыновей, они все равно мертвы!

– Как бы не так! Пусть, пусть погуляют!

– У нас нет твоих инструментов! Не мешай, дай пройти!

– Они мне нужны!

– Но почему?

– Я не понимаю!

– Так! – заявил епископ, нацеливая длинный дрожащий палец сначала на короля и после – на живописца, – Вепрь этот мой. Стойте оба. Стойте, сказал!

Он сгорбился, подобрался, в углах черепашьего рта показалась легкая белая пена.

– Вы, оба – тупые тугодумы! Стоять! Ты за сорок лет не удосужился меня простить, а ты, ты... – он зашипел, потемнел лицом и умолк.

– Да, Герма, – слабо улыбнулся живописец, – я тобою ... злоупотребил. Я не знал, насколько это больно.

– Хоть какая-то польза от сегодняшней ночи.

Епископ Герма резко развернулся, на мгновение стал похож на бегущего бога, своего неудавшегося покровителя, и изловчился пролезть между шершнями; те не двинулись с места.

– Турх! Турх сын Тареда! Турх Белый Клык!

– Слышу.

– Ты превращен в вепря или был им?

– Меня это не касается, я не помню!

– Твои сыновья давно перебиты сынами Пуйхла, твои инструменты он передал Арауну как выкуп за душу. Оставь нас в покое, вонючая мерзопаскость! Иди и верни себе свое!

Он подошел слишком быстро и близко, чтобы противник не смог разогнаться и тут же напасть. Но Турх нападать пока не хотел – видимо, собирался начать нытье.

– Верни мне мой гребень, мою расческу, мою бритву!

– Для чего?

– Не помню.

– Тогда так: твои инструменты, повторяю, сейчас у Арауна. У тебя самого нет рук, и ты не сможешь привести себя в порядок. Для этого нужна некая жена – кто-то из Лесных Дев, Ирида Горгона или сама Поглотительница – вдова Арауна, этого я не знаю. Так что иди и возьми, иди и мсти, если тебе нужно это.

Вепрь фыркнул, брызнул соплями и улыбнулся – это, вероятно, значило у него улыбку. Епископ вытер ладонь и отступил вбок. Чуть он успел отойти, Турх вышел из оцепенения и промолвил:

– Не двигайся! Я пойду на север, я сожру кости Арауна, я натравлю сыновей на Пуйхла с его отродьем! И, может быть, изнасилую саму Поглотительницу, да... Но тебя я сейчас сожру, потому что ты не хочешь мне помочь. И начну с твоего тощего брюха. Должна же быть хоть какая-то польза...

Он пригнул голову и напрягся.

Тут, растолкав шершней, выскочил Зрячий Хейлгар. Хлеща толстой сосновой ветвью по глазам и пятачку противника, он визгливо орал:

– А ну-ка пошел вон, скот недорезанный, боров холощеный! Отстань от него, не то я тебя с обрыва сброшу вместе с сосной, как жертвенную свинью! И если это Аннуин...

Он выронил тяжелую палку, чуть подпрыгнул – и вот седой лис рухнул вепрю на голову, вцепился в ухо и судорожно затряс головой, продолжая верещать. Вепрь взмахнул башкой, лис отлетел в сторону, и упал на колени, свалился на бок, отплевываясь кровью и щетиной, старый живописец.

Тут подоспел Зеленый Король, приставил меч к самому пятачку. Турх сын Тареда широко зевнул, и его сыновей затянуло в огненную пасть. Он развернулся и тяжело ускакал.

– Кретины бесноватые! Вы же оба безоружны!

– Мы же идем умирать – ты забыл, Аластер?

– Тварь тошнотворная! – сидя на земле, судорожно сглатывал епископ, – Как же он воняет! Вот смотрите, ему что-то надо – расчесаться, отомстить и бабу в придачу, и вот теперь именно я должен все это организовать для первого попавшегося бога, который не имеет ко мне ровно никакого отношения! Как же они мне надоели, отродья безответственные! Да не нужен мне этот сын Тареда...

– Меркурий, если ты к нему так равнодушен, то зачем брюзжать? у него и кровь-то горькая.

***

В это время в храмовом зале Матушка-Смерть отбросила свой золотой меч. Когда она зашевелилась, превращаясь, к ней подкрался Лев Пятый, нынешний князь картотечных котов, такой же рыжий и пушистый, как его славные предки. Меч упал и отсек ему часть хвоста.

И вот, топает к Храму строевым шагом правящий епископ Панкратий, крепкий круглоголовый старикан лет шестидесяти, готовиться к вечерней службе; слышит лязг металла и пронзительный вой. Привратник отворяет двери, и оттуда вылетает длинными скачками несчастный кот, пробегает двор и прячется в нише надгробья Махона, чтобы вылизать раненый хвост. Епископ Панкратий в недоумении входит в Храм, видит половину кошачьего хвоста и золотой меч на полу, громким голосом кличет уборщиц. Потом подбирает меч, тщательно и осторожно вытирает отточенное золото и бережно уносит его в хранилище реликвий; одна уборщиц идет следом и двумя пальцами несет отрубленный хвост.

Его неугомонный дед по сану и этот благочестивый оборотень нынче сбежали вместе к Зеленому Королю, и без них тут не обошлось, не иначе.

Недолго подумав, епископ Пакратий отвлек мастера Махона от его любимого надгробья и заказал двойной кенотаф: наклонный каменный столик вроде пюпитра, и на нем вырезано старое клеймо: око, в нем сердце, а в нем, как зеница – наконечник копья. Стоять кенотафу в скриптории, пока он, Панкратий, правит.

***

Турх сын Тареда исчез совсем, не было слышно его за кустами. Вряд ли он стал бы жертвенной свиньею, если бы Хейлгар Зрячий сбросил его с обрыва: песчаная осыпь была невысока.

Сейчас двое шли впереди, и прикрывал их тот, что с мечом. Спуск снова напоминал движение по холодной высокой воде, несмотря на припекающее тусклое солнце. Хейлгар с шипением дышал, охлаждая открытый рот, епископ глядел не то чтобы под ноги, но туда, где выступили между бечевками сандалий жгучие синие пятна и мелкие пузыри. То же самое – почти сплошная багровая и отечная синева – были и на кисти.

– Он обрызгал меня своей слизью....

– Да, – невнятно проговорил Хейлгар, – это его яд. И клык как будто изъело, он шатается.

Он прикоснулся к большому вялому пузырю на ладони епископа, тот лопнул, и потекла жидкость со странным пресным запахом; тут Хейлгара и осенило:

– Я знаю! Это же трупные пятна и пузыри! Меркурий, мы сейчас разложимся заживо, если не успеем.

– Тогда пора.

Песок заскользил к краю воды, понес их с собою. Встревоженный этим разговором, приковылял король, ухватил обоих за шиворот и поволок дальше. А до воды оставалось несколько шагов.

***

У большого камня, странного, синего среди серых, король Аластер втолкнул их в воду.

– Идите, я следом.

По верной лесной привычке, все странное и отличающееся от окружающего надо внимательно осмотреть и по возможности исключить опасность. Синими камни бывают редко. А этот, большой, был еще и влажным в россыпи сухих, серых и бурых. Аластер Гварпдхайдвад замер и прислушался. Камень чуть шевельнулся, скрипнул и сделался чуть выше.

Король чуть присел и выставил меч где-то на уровне горла. Не отбрасывающий тени приграничный валун пополз к нему, и определилось, что это два щупальца, два чешуйчатых толстых змеиных хвоста – они опускались прямо от приоткрытой круглой пасти с зубами, скользящими друг относительно друга, белыми, кажется, роговыми. Вверх и в стороны лишенный губ рот пускал что-то вроде таких же змеиных побегов, те же чешуйчатые щупальца с круглыми присосками понизу, числом до полудюжины. Красные глазки глядели в основаниях каждого и на концах безобразных "рук". В стороны таращились два обыкновенных глаза, крупные, шарообразные, черные, прикрытые роговыми щитками. Ноги и руки несли обыкновенную драконью голову с тремя короткими толстыми рогами, за нею терялось небольшое округлое тулово. Ползло это чудовище совершенно бесшумно и очень быстро, скользило, как призрак. Когда оно заговорило, голос его зазвучал не снаружи, а прямо в голове; высоту и тембр определить было невозможно, и у старого короля слегка закружилась голова.

Тварь преградила ему путь к воде:

– Это не для тебя, Аластер Гвардхайдвад! Стой, где стоишь, и отвечай мне.

– Кто ты? – бессильно опустил меч король, дряхлея прямо на глазах.

Чудовище блеснуло зеленоватыми и золотыми переливами и важно, холодно продолжало:

– Я – брат того из Сынов Божьих, которому был предназначен ты. Кто ты сам, Аластер-бастард, сын Бана и Бронвин?

– Я был Зеленым Королем, мужем лесной королевы Броселианы, старшим братом зеленых рыцарей...

– Кто ты сейчас?

– Аластер Гвардхайдвад, защитник мужей.

– Так-так! – добродушно рассмеялось чудовище, – Приятно познакомиться! Так значит, ты всего лишь должность, право и обязательство, всего лишь функция?

– Я так не думал.

– Пустое место ты, бывший король, таково и мнение твоих зеленых бывших братьев! Ты понял, почему я пропустил тех двоих?

– Нет.

– Эти двое существуют, в отличие от тебя! ты привел их, и за это я тебе кое-что позволю.

– Как существуют? Что ты мне можешь позволить или не позволить, ты, чудище?!

– Называй меня богом!

Голова короля Аластера все кружилась, мир, казалось, сдвинулся.

– Последний раз спрашиваю, кто ты?

– Странствующий рыцарь! – выпалил король.

– Этому – верю, – удовлетворенно произнес дракон, – Хорошо. Тогда сразись со мной! Ты ведь никогда не охотился на дракона, рыцарь? Вот сейчас и возьми мою голову, восполни провал, раз о богах ты ничего не знаешь...

Дракон неслышно скользил вправо-влево, и голова старого короля помутилась дремой. Чтобы очнуться, он произнес:

– Я не верю богам и не принимаю их! Они помыкали моими братьями всю жизнь, и я им не сдамся никогда!

– Хорошо! Браво, мой мальчик!

Дракон выбросил вперед три верхних щупальца, и старый король увернулся, едва устояв на ногах. Колено громко треснуло и не смогло разогнуться больше.

– Аластер Гвардхайдвад, старый зеленый дурак, вечный мой мальчик! Ты так и не понял, так и не понял, что был предназначен брату моему, Передиру, и я за него отомщу! А он разберется с тем, кто изувечил его, с твоим подзащитным!

Щупальца вытянулись, приняли форму лиры и охватили тень короля.

– Вспомни, подумай об этих своих волках, о луках и стрелах, о своей беспощадности! О Броселиане, которая больше похожа на сестру твою, чем на жену. Да, порождение инцеста, на сестру! Ты, бледная немочь! Вы с Локсием были бы очень похожи, но отправился он к епископу, нетерпеливый! Думаешь, почему?

– Кто ты?!

– Тот, кто был предназначен епископу Герме, его тезка. Тот, кто покалечен вместе с братом, кому недоступна прекрасная форма. Такой же, как ты, покровитель и мастер путей. Я сожалею... Я сожалею...

Глас бога терял глубину, и старый король очнулся.

– Просишь ли ты, бог, моей помощи и защиты?

– Нет. Но вызываю тебя именем брата моего Локсия и позволю тебе выбрать форму смерти. Чего ты хочешь, рыцарь?

– И дальше облегчать пути пилигримов. Помнить Броселиану и братьев.

– Хорошо. Сражайся.

Старый король сделал выпад; дракон выдохнул очень горячее бесцветное пламя, и меч короля пролился на песок алой широкой струей. Рука, однако же, осталась цела.

– Все. Мы закончили этот фарс. Ты – рыцарь, но не я: сдашься ты или нет, от этого ничего не зависит более.

– Нет!

Дракон еще раз испустил бледное пламя: оно охватило короля, он упал на колени и склонился в воде. Божественный жар иссушил и увеличил его тело – и стал он зеленым камнем, глыбою редкого пестрого малахита, почти статуей – рука ее протянулась мостом к водам Моря Крови.

Синяя драконья шкура упала к ногам невысокого легкого юноши. Улыбнувшись, распустив короткие золотые крылышки на висках и пятках, он радостно хлопнул в ладоши – "Я свободен, свободен!!!" – и побежал к Лестнице Детей Божьих.

***

А побратимы покойного короля мерно опускались в воды Сердца Мира – вот она залила колени, вот поднялась до пояса, вот скрыла обоих с головою.

– Здесь не нужно дышать, как и на Луне. Не пытайся, так будет легче, – мысленно промолвил Хейлгар.

Вода сейчас легка, напоминает белый туман, переливается жемчужным светом. Под ногами что-то твердое и надежное.

– Я вижу много-много света! – обрадовался Хейлгар, снова Зрячий. Разогнулись полжизни сведенные пальцы левой руки, обрел полную силу пробитый когда-то крестец. На плечах и шее епископа Гермы разгладились давние шрамы, наполнилась память и стала стройной. Когда-то ветхие силы потребовали плотских жертв, и теперь возвращали их.

Туман разошелся, и перед странниками открылась широкая лестница твердого темно-красного камня, кое-где поросшая чем-то мягким, но не скользким.

– Лестница Детей Божьих, ее продолжение на глубине!

– Кровоточащее Копье, его наконечник! Чаша там!

Хейлгар Зрячий вгляделся в даль:

– Она пологая, ведет куда-то к центру.

Епископ Герма ничего не увидел в сизой мгле вдалеке и предложил:

– Пойдем!

Бок о бок начали они спуск – царственный муж в шапке черных кудрей и стройный жрец, облаченный как будто бы в медный шлем с защитой для щек.

Лестница была высока, полога, но скуки не было, потому что время в Сердце Мира не существует.

Почти на середине пути под ногами показалось что-то вроде снега. Епископ Герма остановился, а живописец нагнулся, зачерпнул это ладонью и пропустил сквозь пальцы:

– Забавно. И правда, снежок...

Епископ подобрал сухой вишневый лист.

Потом его мысль зазвучала горько и сухо:

– Я стяжатель, как и любой правящий епископ. Тебя я удерживал долго, но, увы, не обрел.

– Да, – отвечал живописец, – бог в крови, ведьма-жена... Для тебя самого не оставалось места.

– Так ли? Нас удерживало притяжение Храма, он и был этим единственным местом.

– Скоро конец, скоро само Божественное Сердце, оно вот-вот ударит...

– Пошли!

Вечная утрата моя, тяжелое пламя плоти моей, не уходи! Несколько ступеней оставалось, а дальше Путь Крови обрывался в бездну. Там, скорбно мотая головой, ухватив себя за горло, пригасив пламя медных глаз, епископ Герма взмолился:

– Ты... если можешь... разреши!

Живописец промедлил, всматриваясь в серую мглу:

– Нет. Невозможно. Но берегись, твоя плоть исчезает!

Он ухватил товарища за запястье и держал, покуда не перестало радужно мерцать истощенное тело.

– Прости, я так и не смог...

– Слушай-ка, – насторожился епископ, придя в себя, – что-то дрожит.

Оба уселись на последней ступени, свесив ноги в пропасть и стали ждать. Разошелся и сизый туман; пропасть шла вертикально вниз, глубину и ширину ее нельзя было верно оценить, но форма, кажется, была круглой, как и у моря. В самой глубине, подобно яблоку или кулаку, лежало металлическое сердце Гермафродита, покрытое крепкой бурой окалиной. Крылатый бог взлетел по воде и исчез на другом берегу. Сейчас Яйцо уже не пылало, его скорлупа стала цементно-серой и треснула. Когда Божественное Сердце ударило, трещина разошлась, половинки скорлупы рассыпались в пыль, а вверх бросило фонтан слепящего алмазного света. Прогремел по воде страшный гром и замолк. Фонтан пламени ушел вверх, разошелся по поверхности Моря тонкой пленкой, и возник золотой сплошной купол.

– Все, – сказал, подымаясь, епископ Герма, – Новый Бог родился. Нам туда, вниз?

– Не знаю.

– Тогда уходим! Мы обновлены. Может быть, есть еще время...

– Хорошо. Попытаемся вверх.

Они повернули обратно, и играющие золотыми бликами порфировые ступени все так же удобно ложились под ноги. Тела все так же почти не имели веса. Епископ подымался чуть позади и, по своему обыкновению, уперев кулак о кулак, сердито брюзжал:

– И как по сравнению с этим просто любить женщину! Она подходит ему, он – ей, а все остальное доделает матушка-природа!

– А ты-то откуда это знаешь?

– Знаю, знаю.

– И как ты держался?

– Мои страсти большей частью приглушены, силы принадлежали Храму. Ты знаешь сам, как.

И опять снежок, и вишневые листья... Тут епископ Герма резко остановился, уперся ногами в камень и, хватаясь за глотку, мучительно сведя темно-рыжие брови, смог сказать:

– Подожди! Я знал, что пора умирать. Не хотел умирать один и увел тебя от жены, якобы переиграл ее и отомстил, взял тебя ценою смерти...

Художник медленно развернулся всем корпусом:

– Не совсем то. Может быть. Бог в моей крови – веселый, ребячливый. Он любит ветхие силы, общие для говорящих, богов, некоторых животных и даже растений. Поэтому я никогда не советуюсь с ним о поступках – слишком беспечен, люди редко используют эти силы. А ты – посмел! Нет, это то, что ты сказал, но желал-то ты освобождения...

– Преображения...

– Да. И я пошел с тобой. Но... мой бог не понимает боли...

– А ты сам?

– Я к ней привык, как и ты. Она ничего не значит. Я пошел, потому что он для меня слишком глуп и уже скучен, а жена чересчур молода. Я выбрал тебя...

– Как подходящего по возрасту и судьбе?

– Не только это. Не могу сказать, слов нет. Вот представь себе, что я сейчас стою там же и тогда, под вишней – что ты сделаешь: прогонишь меня или отпустишь?

– Нет! – с ужасом воскликнул епископ Герма, – Ни тогда, ни сейчас не отпущу. Удержу.

– Ну вот. Ты опять призвал, и я пришел.

– Хорошо. Как зовут твоего бога?

– Вакх.

– Идем наверх, вернешься домой. Давай быстрей!

Но свирепые медные глаза беспокоились, знали иное.

***

У самой золотой поверхности художник остановился, стал, как вкопанный.

– Иди же! Еще шаг!

– Не могу! – прохрипел тот, закидывая бородатую голову, – Вакх разрастается! Вырвется!

Епископ схватил его за плечи и развернул к себе, но ничего уже не успел. Плоть возлюбленного стала прозрачна, как туман, потом – как вода, и исчезла, прошла сквозь сцепленные пальцы. Возник черный водный смерч, на мгновение коснулся лба епископа Гермы и всплыл, ушел вверх и вправо, на глубину.

Осталась на месте крупная белая птица – то ли баклан, то ли белый гусь. Но и она взлетела кверху в водяном тумане, пробила золотую пленку, взвилась в воздух, крикнув:

– Я сам найду свой следующий дом!

Над Морем белый гусь описал широкий круг и полетел на юг, на виноградное побережье.

***

Епископ Герма чуть спустился, покинул порфировую лестницу и ушел влево. Он брел в ледяной плотной воде, и руки его висели.

Чуть дальше возник какой-то хаос – разбросанные камни, кажется, рухнувший дольмен. Каменные черные ветви и длинные водоросли. Белый песок. С песка подпрыгнул крупный гребешок, показал розовое нутро, хлопнул бледными рифлеными створками и увязался за епископом. Тот видел его, но заговаривать не собирался.

Поравнявшись с дольменом, епископ Герма резко сел. Под камнем часто дышала полосатая мясо-розовая пучеглазая рыба, сдвигала и раздвигала колючие жабры, дергала длинными усами. Крупный глаз провернулся и блеснул в красном кольце.

– Передир! Локсий! Ты, скарпия – вот я пришел.

Но рыба пока ожидала.

Гребешок снова взлетел и упал у ног.

– А, это ты, Киприда, – равнодушно и медленно сказал епископ Герма, – пришла и ты. И в таком виде – сплошное детородное место из известки, да еще с жемчужиной внутри – все как полагается. Понятно – медь, страсть, зеркала... Смешно: я жил как Гермес, так и не обретя его, и не думал, что понадоблюсь еще и тебе. Шаман переменного пола, гермафродит...

Киприда чуть зарылась в песок и осталась лежать, приоткрыв створки.

Тогда епископ Герма крепко схватил Локсия под жабры и взял на руки. Сдавил ладонями, прижимая иглы – хотел то ли раздавить, то ли слепить из нее что-то еще. Рыба заскрипела, пронзила руки насквозь и замерла, пульсируя, как сердце.

Епископ Герма еще сильнее сжал ладони, и тело его рассыпалось медной пылью. Приливная волна понесла часть его к берегу.

Скарпия зависла в воде, затряслась и сбросила, кувыркаясь, клочья полосатых покровов. Развернулся пружиною крупный серо-зеленый угорь, вытянулся и поплыл, извиваясь, к берегу. Там он выбрался на песок и пополз дальше на северо-запад, кратчайшим путем к Внешнему Океану.

***

Через час к берегу прискакали на быстрых мохнатых мулах Лесная Королева и ее племянница. Бледная Броселиана тихо плакала; лицо Аннуин горело нехорошим пятнистым румянцем. Соскочив с мула, курносая ведьма начала что-то искать в траве, следом спешилась и королева.

– Так! Турх Мак-Таред здесь все-таки был! – крикнула она, ощупывая горелые пятна, – А вот и шерсть, вот щетина! Так Хейлгар сражался! Погиб?! Турх его не задержал!

Она отошла чуть в сторону, опустилась на колени.

– Нет, упал наземь человеком и встал... Но яд! Безумец Мак-Таред, почему, ну почему он их просто не остановил?!

Броселиана спустилась с обрыва и стала звать племянницу:

– Там нечего больше искать. Турх ушел. Иди сюда – вот они спускались, вот король их тащил!

Аннуин спрыгнула в песок, упала на колени, поднялась:

– Все, ушли, – расплакалась она, – обратных следов нет.

Королева нежно поглаживала малахитовый мостик:

– Это ты... Ты сражался, ты победил, ты погиб. Я буду приходить к тебе, пока держится Лес.

По-королевски обернувшись к молодой ведьме с седыми волосами, она сказала:

– Пора. Нужно обновиться.

– Нет, тетушка, прошу: подождем и поищем!

Она подбежала к кромке воды и заметила в сырости легкий медный блеск. Лицо ее безобразно исказилось:

– А, этот стервятник, епископ. Будь он проклят, так ему и надо! – размазала ножкой металлическое пятно.

– Хейлгар! Хейлгар Зрячий! Мастер-Зима! Эй, лисенок!

Она не замечала, что за редким тростником стоит на воде небольшой черный водоворот. Только когда он приблизился, она вложила в него руку:

– Ты?!

Водоворот потерял границы и смешался с Кровью Мира.

Аннуин встала и слизнула воду с ладони. Броселиана поторопила ее:

– Пора, племянница! Войдем в воду и обновимся.

Аннуин произнесла решительно и почти грубо:

– Ты иди, тетушка, а я останусь.

– Но его не вернуть!

– Пусть. Ты хочешь хранить лес – иди. А я подожду, пока новые деревья сменят те, что сейчас, и отправлюсь за ним, когда умру.

– А если души смертны, если ты его не догонишь?

– Мне все равно!

Плача, Броселиана вскочила на мула и въехала в воду. Мул стал прозрачным, обернулся морским конем и повез ее на другой берег. Аннуин села на корягу и снова разрыдалась, длинные седые космы упали на воду.

***

Через несколько месяцев золотая пленка на воде собралась воедино и взвилась к небесам светлым огненным столпом. Столп бродил туда-сюда по воде, отсвечивая в облаках и перед грозой вызывая разноцветные сполохи.

Как знать, кто был ему нужен и нужен ли?

Может быть, Новому Богу подошел бы шах Лун, кое-что знавший о небесах; но он был давно зарезан, плоть его пожрали священные псы, а высушенные промытые кости покоились в тайной подземной гробнице.

***

Единственный раз в своей бесконечно долгой жизни белоликая лесная королева с волосами цвета топленого молока и ее поседевшая племянница приезжали в город, к Храму – это было осенью, когда леса уже засыпали. Они дали записать историю о сражении Зеленого Короля и Мастера-Зимы с Турхом Мак-Таредом и Синим Драконом, но напутствий не получили и вернулись обратно в леса.

После этого забеспокоился епископ Панкратий – что-то слишком мало осталось от его неистового предшественника. Тогда он призвал двух цыган, кузнеца и чеканщика, заказал им новый Выход Пилигрима – с изображением Сэнмурва на листе Мирового Древа. Когда это было исполнено, древний лист рассыпался в мелкую труху.

Тревога епископа Панкратия не унялась – он понял, что слишком мало осталось от его неистового предшественника. Двойной кенотаф, пусть у жреца и нет лица, слишком мало говорил о нем. Беспокоила епископа Панкратия одна латинская фраза на обороте маленького завещания пропавшего Гермы: «Страсть задает загадку; в загадке истоки истины» – начало то ли письма, то ли так и не написанного наставления. И епископ Панкратий повелел мастеру Махону высечь эту надпись на местном наречии по краю каменного столика.