Текст книги "За синими реками, за дальними горами (СИ)"
Автор книги: Мария Моравинская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
========== Глава 1. ==========
***
За стеной шумели лиственницы, источая волны сладковато-пьянящего запаха. Где-то в глубинах леса, что обступал город, надрывалась кукушка, обещая мне долгую жизнь.
Долгую жизнь…
Я вздохнула и носком туфельки столкнула с мраморной ступени камушек. Позвякивая, он проскакал вниз и зарылся в песок.
Долгая жизнь, сотканная из серых, похожих друг на друга дней – нужна ли она мне?
“Царские дети, Забава, – прозвучал у меня в голове скрипучий голос папеньки, а перед глазами отчетливо нарисовался его сухощавый согнутый палец, – царские дети испокон веков женились и выходили замуж за тех, на кого укажут их родители. Так было, так есть и так будет всегда. Негоже противиться обычаям предков. Вот увидишь – когда-нибудь ещё скажешь мне спасибо!”
От этих речей меня всегда пробирал озноб. В детстве подобные разговоры не воспринимались всерьез, но теперь, когда на месте моего жениха замаячил приглянувшийся папеньке претендент, эта тема стала угрожающе реальной.
Будущее, встающее передо мной, не сулило ничего хорошего.
Я вздохнула и столкнула ещё один камушек. Сзади натужно вздохнула тяжёлая дверь, ведущая в царский дворец, и на меня пахнуло въедливым запахом чеснока и лошадиного пота.
А вот и претендент собственной персоной. Лёгок на помине!
– Чего это ты, Забавушка, на крыльце сидишь, как простая сенная девка? – прогудело колоколом за спиной. Меня передёрнуло от этих льстивых речей: знаю я его – ласковые слова говорит, а у самого глаза злющие и холодные, как у змеи, которая за корягой притаилась.
– Тебя только не спросила, Полкан, – сухо сказала я, поднимаясь и одёргивая сарафан.
Полкан был похож на кряжистый пень, обряженный в богатый соболиный кафтан и увенчанный толстыми красными губами. Когда он говорил, они шлёпались друг о друга, как жирные рыбы, выброшенные на берег, и разбрызгивали вокруг слюну. При мысли о том, что такими губами он ко мне может потянуться, я всегда вздрагивала от отвращения.
– Полно тебе сердиться, Забавушка, – прогудел “жених”, протягивая ко мне руки. – Не к лицу тебе это. Полюби меня, Забавушка, я тебя золотом осыплю, будешь ходить в мехах да шелках, с серебряных тарелок есть…
– Зачем пришел? – перебила я его: не в силах я была долго слушать все эти велеречия. Полкан нахмурился, и, как мне показалось, со злостью взглянул на меня.
– Папенька твой изволил звать тебя, – сбавив тон, прошлёпал губами он. – Только поторопись, к нему заморские гости пожаловали. Нехорошо будет на глаза им показываться.
Заморские гости?
Я насторожилась, но виду не подала.
Нечасто к нам наведывались посланцы иных земель. Раз в полгода, а то и реже приезжали купцы из соседней страны, привозили шелка и пряности, разворачивали разноцветные шатры прямо под окнами царских палат. В такие дни папенька особенно усиливал охрану, и меня не выпускали дальше терема, и всё, что мне оставалось делать – сидеть, пригорюнившись у окна, и вздыхать, глядючи на пёстрые, как невиданные бабочки, палатки, вокруг которых шумел народ. Бывало, ветер доносил до моего терема диковинные ароматы, которые источали груды привозных пряностей с названиями, певучими, как музыка: кардамон, корица, ваниль…
Неужели опять купцы пожаловали? Но они никогда не искали встреч с папенькой.
Полкан смотрел на меня, не мигая, беззвучно пожёвывая губы. От омерзения я передёрнула плечами и, не глядя в его сторону, поднялась и вошла в палаты, горделиво вскинув подбородок.
***
Папенька сидел, сгорбившись, на деревянном троне, некогда присланном моему деду от поверженного на Ледяном озере противника. В знак уважения, так сказать. По бокам его застыли, вытянувшись, рослые стрельцы, на фоне которых папенька, не потрудившийся облачиться в свою громоздкую мантию, смотрелся особенно щупло.
В такие моменты сердце начинало щемить от жалости к родителю. Он недурной человек, я знаю, неплохой царь, и желает мне только добра. Только отчего же он так слеп, когда речь заходит о его собственной дочери?
Как бы осторожно я ни прикрывала дверь, она всё равно скрипнула. Царь вздрогнул, поднял голову, и его лицо просветлело.
– А, Забавушка, доченька… Проходи.
Он сделал знак стрельцам, и те покинули зал, чеканя шаг. Далеко они не ушли, в этом я была уверена; скорее всего, встали за дверью – а то вдруг напасть какая с надежей-царем приключится?
– Вы звали меня? – напуская на себя смиренный вид, спросила я. Царь шумно, по-стариковски, вздохнул, встал и вытащил из кармана полотняной рубахи золотую подвеску с изумрудами, выполненную в виде березовой веточки с листочками и подвешенную на кружевно-тонкую цепочку.
– Нравится, Забавушка?
Я замерла от восхищения и смогла только кивнуть.
– Это матери твоей, царствие ей небесное, – с толикой грусти сказал папенька., – Завещала она отдать это тебе, когда кровиночке исполнится шестнадцать и будет она выходить замуж.
Обмирая от невиданной красоты подвески и с грустной нежностью вспоминая маму, я не сразу уловила в его словах плохо скрытый намёк. Уловив же, нахмурилась и уставилась на папеньку, чувствуя, как внутри опять всё закипает.
Ответом мне был взгляд невинный, как у дитя малого, преисполненный искренней любви. Однако провести меня было уже сложно.
– Я сказала вам, папенька, что за Полкана замуж не пойду! А вы купить меня побрякушкой вздумали? – сердце облилось кровью, когда я обозвала так мамину драгоценность, но вместо меня кричал гнев. В этом я вся – сначала скажу, потом начинаю раскаиваться в своих словах. Не во всех, правда.
– Доченька, – вкрадчиво заговорил царь-батюшка, протягивая ко мне руки. Я бойко отпрянула в сторону, – ну чего ты как дитя неразумное. Где ты ещё такого завидного жениха встретишь?
– Очень завидного, – тоскливо сказала я. – Пень корявый, только и умеющий, что губами шлепать да деньги считать! Тьфу, аж смотреть на него противно!
– Полкан, может, на лицо и не красавец, да с лица воду не пить! – ишь ты, папенька злиться начинает, раз голос повысил. – За ним как за каменной стеной будешь!
– Я его не люблю!
– Любовь! – взвился царь, тыча в меня длинным пальцем. – Какая ещё любовь, когда нужно о благополучии страны думать? Из Полкана замечательный царь выйдет, а ты со своей любовью засидишься в перестарках, вон, уже восемнадцатый годок катит! Пойдешь за Полкана?
– Не пойду! – упрямо топнула я ногой. – Ни за какие коврижки! Ни за какие побрякушки!
– А я говорю, пойдешь!
– А я…
Тут дверь приоткрылась, и один из стрельцов с ужасно виноватым видом заглянул внутрь.
– Не вели казнить, великий государь, – испуганно сказал он, – только гости заморские уже прибыли и ждут.
– Вот принесла же нелегкая! – в сердцах выругался батюшка и сердито сказал мне. – Ступай в свой терем, потом поговорим.
Мне очень хотелось посмотреть на заморских гостей, да показываться царевне на глаза иноземцам – дело неслыханное. Но желание было сильнее, и я, направившись к дверям, улучила момент, когда батюшка отвернулся, напяливая свою несуразную сине-красную мантию и пряча мамину подвеску, и скоренько спряталась за огромным тканым узорчатым ковром, что висел на правой стене. Папенька как-то купил его у заезжих купцов.
Моей хитрости папенька не заметил. Поправив на голове корону, он приосанился, стукнул посохом об пол и зычно крикнул:
– Зови!
***
Двери распахнулись. Первым в царские покои зашёл, конечно же, Полкан, выпятив громадный живот и задрав голову. “Как только шапка от эдакой спеси не свалится”, – подумала я с сильной неприязнью.
Полкан степенно пересёк зал и занял место по правую руку от папеньки. Следом зашли семеро царских бояр, усевшихся на лавки по стенам; стрельцы, вставшие по обе стороны от трона, и, наконец, заморские гости.
Их было трое, и, стремясь разглядеть каждого в деталях, я едва не выдала своё укрытие. А смотреть было на что!
Никогда прежде я не видела таких диковинных господ. Слыхала я, конечно, от гусляров, что за морем водятся и люди с песьими головами, и гигантские коты, и летающие ящеры, но про то, что бывают такие люди, никто не рассказывал.
Один из них, тот, что посередине стоял, был натуральной лягушкой. Самой настоящей – зелёной, с выпученными глазищами, и скользкой. Только лягушка эта была в человеческий рост, стояла на задних лапах и зачем-то носила богатый кафтан заморского покроя – длинный, тёмно-синий, подвязанный тонким пояском. Шлёпающие лягушиные лапы выглядывали из того, что я сначала приняла за широкую белую юбку до пола, но потом поняла, что это штаны.
Зрелище было столь диковинное, сколь и смешное, и, стараясь не выдать себя неосторожным смехом, я принялась зажимать рот ладонью, и отвлеклась от разглядывания.
Тем временем гости дошли до середины зала, остановились и поклонились батюшке, упёршись ладонями и лапами в колени. Папенька и все остальные были столь изумлены появлением огромной ряженой лягушки, что даже не ответили сначала на поклон, и лишь потом кое-как покивали.
Лягушка повернулась к своим спутникам и что-то быстро заговорила. Голос у неё был скрипучим и квакающим, а язык – престранным, никогда не слышала такого языка.
Хорошо, что её спутники оказались людьми. Пусть и тоже диковинного вида, но людьми. Правда, с узкими, как щели, глазами, и чёрными, как вороньи перья, волосами, подстриженными не по-нашему. Оба и напоминали воронов – в чёрной же одежде: узком кафтане и штанах. На ногах у них были не то короткие сапоги, не то какая-то иная странная обувь, невиданная в нашем царстве раньше, а на поясах висели длинные узкие сабли. Вернее, наверное, это были сабли.
Тот, что стоял слева от лягушки, был более коренастым, чем второй, с широким лицом и несколькими волосинками на подбородке. “Неужто бороду отпустить не мог?” – подивилась я. Сей иноземец напомнил мне некоего диковинного зверя, уж сама не знаю, почему.
Второй же был повыше лягушки, да и фигуру имел более складную, а лицо более приятное, только сердитое какое-то, словно не по своей воле он прибыл к нам.
Смотрела я на него, смотрела, как вдруг почувствовала, будто сердце кольнула крохотная иголка. Что за чудеса?
Тем временем лягушка умолкла, и коренастый обратился к папеньке. По-нашему он говорил не очень разборчиво, но понять его можно было.
– Государь-сан, мы прибыли к вам с поклоном от великого сегуна, Токугавы Шикешиге.
– От кого? – слабым голосом поинтересовался батюшка. Остальные закивали, по всей видимости, тоже не поняв ни единого из последних слов.
Коренастый заметно смутился.
– Великий сегун, правитель земель Эдо…
– Царь ихний, – услышала я громкий шепот Полкана, склонившегося над папенькой. Тот облегчённо вздохнул, а я заметила, как по лицу того иноземца, что стоял ближе ко мне, скользнуло отвращение. Неужто ему тоже Полкан не понравился?
– Передавайте вашему…как там бишь его…сегуну наш поклон, – важно заговорил папенька. – Так что же, вы только с поклоном и прибыли?
Коренастый повернулся к лягушке, молча пучившей глаза на папеньку, и быстро сказал что-то на своём языке. Да он же толмач!
Лягушка забавно наморщилась, и они с коренастым заспорили, размахивая руками и притопывая ногами друг на друга. Это было ужасно смешно, и я очень боялась, что могу не выдержать и выдать себя громким смехом.
Тем временем в разговор вступил второй спутник лягушки.
– Государь-сан, – заговорил он низким хриплым голосом, от которого меня пробрала дрожь. Да что же это такое?! – Великий сегун желает торговать с вашей страной. В Эдо есть много хороших товаров, а взамен нам нужны пушные шкуры.
Он не так коверкал слова, как коренастый, да и держался более внушительно. От меня не укрылось, какая алчность загорелась в глазах Полкана при последних словах иноземца, и он торопливо заговорил, не дав папеньке вымолвить и слова:
– Торговля – это замечательно! Видишь ли…э-э…как там тебя?
– Что? – в голосе заморского гостя даже послышалась растерянность.
– Звать тебя как? – подал голос папенька, и мне вдруг стало стыдно за такую непочтительность перед иноземцами.
– Хиджиката Тоширо, – ответил заметно сбитый с толку гость, и я сочувственно вздохнула. Ну и затейливые же у них у всех имена!
Папеньку это тоже смутило, и Полкан, которому, похоже, всё было нипочем, вновь подал голос:
– Видишь ли, о таких вещах сходу не договариваются. Не по-людски это. Обождите денёк, отдохните у нас, а завтра мы с вами и цены обсудим, и всё-всё-всё!
Он вновь принялся пожевывать губы, потирая мясистые руки. Царь согласно кивнул.
Иноземец, чьё имя я так и не смогла запомнить, нахмурился ещё пуще, повернулся к лягушке и коренастому, которые уже прекратили спорить, и передал им слова Полкана на своем языке. Лягушка что-то возмущённо заквакала, но коренастый быстро шагнул вперёд, заслонив её, и быстро отвесил поклон.
– Мы согласны, государь-сан.
– Вот и славненько! – обрадовался папенька и повелительно подозвал к себе стрельцов. – Проводите наших гостей заморских в красные палаты да проследите, чтобы они устроились с комфортом.
Перешёптываясь между собой, иноземцы удалились в сопровождении стрельцов. Вслед за ними потянулись и бояре, а я продолжала зачарованно смотреть вслед одному из заморских гостей…
– Что думаешь, Полкаша? – вдруг услышала я голос папеньки и, вздрогнув, замерла.
– Обмозговать это надо, государь-батюшка, – колоколом прогудел голос Полкана. – Разреши попозже к тебе зайти?
– Ступай, – устало сказал царь, и, судя по тяжёлому топоту, Полкан удалился. Гулко хлопнула дверь.
Беспрестанно вздыхая, папенька принялся стаскивать с себя мантию. И надо же было так случиться, что именно в этот момент мне в нос залетела пылинка!
Не успев остановиться, я громко чихнула и обмерла от ужаса; царь подскочил на месте и испуганно выкрикнул:
– Кто здесь?! Стража!
– Не надо стражи, папенька! – вскричала я, выбираясь из-под ковра. – Это я, Забава. Уж простите меня, не утерпела, так любопытно было хоть одним глазком на гостей иноземных взглянуть!
Батюшка уставился на меня, словно лешего увидел, а затем не то сел, не то упал на трон.
========== Глава 2. ==========
***
– Строптивая девчонка! Зря я тебя в детстве крапивой не охаживал!
Голос у папеньки страсть какой противный, особенно, когда он злится.
– Ишь, чего удумала! Подглядывать да подслушивать! А ежели б тебя эти басурмане увидели? Позора не оберёшься!
– Может быть, у них другие обычаи, и царевны могут вместе с царями гостей принимать, – пробормотала я.
– Чего? – папенька был туговат на ухо.
– Ничего, – вздохнула я, подперев голову рукой и пригорюнившись.
Батюшка с подозрением посмотрел на меня и забегал по моему терему, приговаривая:
– Ох, доиграешься, Забава… Ох, опозоришь меня… Хватит этих пряток-игр… Решено – через недельку сыграем вашу с Полканом свадьбу, остепенишься и станешь…
– Что-о?!
Тут уж я вытерпеть не могла. И почему папенька так полюбил любой разговор сворачивать к Полкану да свадьбе?
– Не бывать этому! – выкрикнула я. – Никогда!
– Выйдешь-выйдешь, как миленькая выйдешь! – папенька, будучи росточку небольшого, глядел на меня снизу вверх, но грозно. Я немного струхнула, но на своём стояла твёрдо:
– Не выйду!
– Выйдешь!
– Не выйду!
– А я сказал, выйдешь!
За дверью что-то заскрипело, но мне было не до этого.
– Не выйду, не выйду, не выйду! – для пущей убедительности я ещё и ногами затопала и кулаки сжала. – Не пойду за Полкана, и не проси!
Папенька отчего-то больше возражать не стал. Помолчав немного, он вымолвил тихим голосом:
– Ну, ладно. Тогда я сделаю так, что ты вообще никуда не выйдешь!
И, не дав мне и рта раскрыть, выскочил из терема, хлопнув напоследок дверью. Не успела я и дух перевести, как снаружи послышался грохот, оханье и пронзительный батюшкин крик: “Стра-а-ажа!”
Признаться, после ссор с папенькой я всегда чувствую себя яблочком, у которого червяк середину выгрыз – под сердцем поселяется пустота, а от злости хочется упасть на пуховую перину и зарыдать в три ручья. Но именно сейчас плакать мне хотелось меньше всего.
На столе у стены были навалены грудой чистые тарелки, чашки, даже стоял до блеска начищенный самовар – видимо, Марфушка, чёрная девка, вымыла их и сдуру притащила их сюда – пообсохнуть. Она частенько так делала, я уж никак в толк не возьму, почему. Я нередко ругала её за это, но сегодня вся эта утварь оказалась как нельзя более кстати.
Громко всхлипнув, я схватила верхнюю тарелку и швырнула в раскрытое окно. Описав красивую дугу, та ухнула вниз, и до меня донесся звон осколков.
Это мне так понравилось, что я принялась вышвыривать всю попадающуюся под руку посуду, чувствуя, как легчает на душе.
“Вот тебе, папенька!” – думала я, отправляя в полёт очередную миску и представляя, как она падает на голову поганому Полкану. – “Вот тебе свадьба! Вот тебе не по любви! Вот тебе…”
Тарелки тоненько звенели, разбиваясь, а на душе становилось всё светлее и светлее, будто бы тёмная тучка гнева уползала подальше. Я даже запела что-то про свадьбу по расчёту, а стопка тарелок в моих руках редела, улетая в окно.
Наконец тарелки кончились, и я подтащила к окну самовар и было поставила его на нижний наличник, как вдруг передо мной возникла чумазая физиономия курносого рыжего парня, висящего прямо перед моим окном вверх тормашками.
***
– Ты кто? – ахнула я, выпуская из рук самовар. Тот рухнул на пол и с гулким стуком откатился к стене.
– Не мастак я говорить о любви, – тягуче промурлыкал парень. – Да только редко увидишь эдакую красавицу. Иванушкой меня кличут, а ты Забава-царевна, да?
Он спрыгнул на крышу под моим окном, вздохнул глубоко и уставился на меня, словно на вазу заморскую, расписную. А я вспомнила: третьего дня наш печник Степан сломал ногу и сказал, что пришлёт вместо себя подмастерья своего. Получается, что Иванушка и есть тот самый подмастерье.
Он был смешной и нескладный, с торчащими во все стороны рыжими патлами и разводами грязи на носу. Под его взглядом я зарделась, ибо редко мне доводилось слышать от чужих о своей красоте, и поманила к себе:
– Залезай в окно. Нечего крышу топтать.
В голову-то мне и не пришло, что батюшка, коли обнаружит печника в моей комнате, мигом велит ему голову снести или в масле кипящем сварить. А Иван-то и подавно об этом не подумал, раз так быстро в терем ко мне запрыгнул.
Достала я платочек и начала оттирать ему лицо от сажи. Да только чистый он был немногим красивее чумазого.
– Эх, царевна, – тяжко вздохнул печник, пока я его умывала. – Тяжко вам приходится. Слышал я, как вы с государем-батюшкой ссоритесь, и так жалко мне вас стало, аж страсть. Разве это дело – дочурку единственную за такую образину отдавать!
Задел меня Ванюша за живое, я чуть было вновь не прослезилась.
– А что мне делать-то, Иван? – горько спросила я. – Слышал же, наверное – испокон веков царских дочек по расчёту замуж выдавали. Никто их мнением не интересовался.
– Бежать вам надо, царевна! – а глаза-то у Ванятки загорелись. – Как пить дать, бежать! Эх, кабы согласились вы стать моей женой, я бы враз вам побег устроил!
В другое время я не мешкая выставила бы наглеца, заявившего этакое, за дверь, то тут меня что-то будто под локоть толкнуло и прошептало: “Дело он говорит, Забава. Бежать тебе надо. Но вот как?”
***
– А давай я корабль летучий построю! – вдруг молвит Ванюшка, а сам смотрит на меня во все глаза. Я чуть не расхохоталась, кабы не чувствовала, что он говорит это очень серьёзно.
“Дурачок”, – хотелось молвить мне. – “Ну, о каких ещё летучих кораблях можно говорить? Как ты его построишь? Это же невозможно!”
Но тут уже другая мысль озарила меня, и я едва не расцеловала своего дурачка чумазого.
Это невозможно, и это замечательно!
Выпроводив Иванушку да наобещав ему молочных рек с кисельными берегами, я распахнула двери в терем и громко заявила, зная, что батюшка и Полкан уж точно где-то неподалеку отсиживаются:
– Я выйду замуж только за того, кто построит летучий корабль!
***
Ближе к вечеру мне начало мниться, что Иванушка не так уж и плох. Конечно, он не красавец, да и семи пядей во лбу тоже не насчитывает, но гораздо лучше, чем Полкан. К тому же, я ему, кажется, приглянулась, да и мне он не противен.
Разумеется, никакого летучего корабля Иванушка не построит. Но мы отыщем другой способ убежать, ведь батюшка согласия на свадьбу с простым печником не даст. А там… Избушку срубим, котика заведём, печку поставим и будем жить-поживать. А папенька смирится.
Я и сама не заметила, как принялась по терему разгуливать и напевать что-то про котика да русскую печку. На сердце полегчало, однако что-то изнутри будто бы вновь нашептывало, что что-то я неправильно делаю. Не так, как надо, не того мне хочется на самом деле.
А в мысли назойливо стучался гость иноземный, пугая меня взглядом чёрных раскосых глаз…
…За окнами темнело. Заухали совы, потянуло свечным и лучинным дымом – в палатах зажгли огонь. Я же, наоборот, свечку погасила, да на перину прилегла, гадая, что делать дальше да как поступать. Лежала-лежала, да и уснула.
***
Проснулась я в почти непроглядной темноте, будто толкнул меня кто. Только луна в окно заглядывала да звёзды посверкивали. Громко храпели за дверьми стрельцы, коих батюшка охранять меня поставил, да посвистывал соловей в далекой роще.
Тяжко мне стало в тереме несмотря на распахнутое окно. Вновь на свободу потянуло – к дальним лесам и полям. Нужно будет осторожно с Иваном договориться, план придумать, как бежать будем…
Но Иван был далеко, а бежать хотелось уже сейчас. Я даже подошла к окну и вниз глянула: высоко. Коли прыгну, то и костей не соберу. Да и куда я одна денусь? Город огорожен высокой стеной, а она охраняется так, что мимо даже мышь не проскочит. Мигом меня батюшкины стрельцы поймают.
Но в тереме оставаться всё равно не хотелось, и решила я хотя бы вокруг палат прогуляться. Сейчас все спят, и никто меня не заметит, а там и остаток ночи пройдёт. Утро вечера мудренее.
Попробовала я дверь приоткрыть – поддалась! Значит, не запер меня батюшка, как обещал. То ли пожалел, то ли забыл.
Стрельцы, как я и думала, спали, опустившись на пол и храпя на все палаты. Что ж, тем лучше, в таком шуме никто и не услышит, как хлопнут двери, а я постараюсь к утру воротиться, чтобы панику не поднимать раньше времени. Да и стрельцов жалко – они-то не виноваты ни в чем, не хочу, чтобы из-за меня их наказали.
***
Спали стрельцы и у крыльца царских палат. Подивившись их беспечности, я проскользнула мимо и пошла прочь, глубоко вдыхая свежий ночной воздух. Огни вокруг нигде не горели, значит, мало кто проснётся да подивится тому, что царской дочке вздумалось посреди ночи бродить.
Палаты царские ночью казались особенно большими и страшными. Слышала я сказки о чудищах, которые только ночью показываются да хватают людей и утаскивают к себе в логово; в детстве пугала меня нянюшка сказками про толстого водяного да подружек его – старых косматых Бабок-Ёжек.
“Держись подальше от речек и озёр лесных, Забавушка”, – говорила добрая старушка, гладя меня по голове. – “Любит водяной подстерегать путников в тине и камышах. Оглянуться не успеешь, как цапнет тебя за ногу да уволочёт в пучину. Знала я одну бабу – вздумалось ей на озере водицы набрать. Пошла в чащу, села на бережке и давай ведро наполнять; обернулся водяной громадным сомом, подплыл поближе да и сшиб её в воду ударом хвоста. И поминай, как звали… Не видели её больше в нашем городе”.
“А как выглядит водяной?” – спрашивала я, обмирая от страха. Нянюшка поднимала коричневый узловатый палец:
“Похож он на огромную толстую рыбину с человечьей головой и руками. Волосы у него – это водоросли, а кожа синяя, как у утопленника. Глянет он тебе в глаза – и забудешь, зачем на озеро пришла; сама в воду прыгнешь!”
После таких сказок стала я леса бояться как огня, а длинными осенними вечерами, сидя за вышиванием, прислушивалась, как тоскливо воет что-то в далёкой чаще. Уж не водяной ли это?
Разбередив детские переживания, почувствовала я себя неуютно и твёрдо решила вернуться к себе. Ускорив шаг, я завернула за угол и вдруг увидела, что одно из окошек на нижнем этаже палат светится!
Кому это не спится в такой час?
Не в силах побороть любопытство, я подкралась к окошку и осторожно глянула внутрь. Да это же красные палаты, куда гостей заморских поселили!
Странные они всё-таки, эти чужеземцы. Чудные. Лавок да столов не признают; вон, лягушка зачем-то на пол села, на коврик какой-то, да лапы завернула так, будто крендель свить из них решила. Сидит так, читает свиток какой-то и ртом шевелит. А другой гость иноземный, что с бородкой, на месте подпрыгивает и саблей своей машет, словно с невидимкой бьётся. А где же третий чужеземец?
Смешно мне стало, и я чуть было не рассмеялась, да только делать этого ни в коем случае нельзя.
И тут я почувствовала какой-то странный запах, а вслед за ним в шею ткнулось что-то острое и холодное.
***
У страха глаза велики, и, чувствуя, как душа уползает в пятки, я подумала, что это водяной трогает меня своим мерзким холодным пальцем. Только потом, когда я услышала речь на диковинном языке, то поняла, где именно был третий заморский гость.
Сердце грохотало как бешеное не то от страха, не то от неожиданности, когда я отворачивалась от окошка. За моей спиной и впрямь стоял чужеземец: по-прежнему хмурый, наставив на меня свою саблю. Во рту у него была маленькая тоненькая палочка с мерцающим кончиком, от которого в ночное небо курился дымок.
Мы так и стояли, глядючи друг на друга: я боялась молвить хоть слово, а он разглядывал меня, но саблю не опускал. Вдруг он вздрогнул и, будто спохватившись, убрал её, подумал о чём-то и мрачно спросил:
– Ты кто и что здесь делаешь?
Сначала во мне вскипел гнев: как так, обращаться ко мне, царской дочке, на “ты”! Но потом я вспомнила, что он-то меня до этого не видел, а поэтому мог принять за кого угодно.
– Я Забава, – слова с большим трудом просились на язык, а голос был хриплым. И почему только я перед ним робею? – Я дочь царя, к которому вы приехали.
– Ох… – теперь его брови взлетели вверх, и он мгновенно отвесил мне поклон – тот самый, когда руками в колени упираются. Наверное, у них принято так кланяться. – Прошу простить меня, Забава-сан. Не думал, что в такой час здесь можно встретить… – он умолк, наверное, подбирая слово, – принцессу.
– Я гуляла, – очень хотелось повторить его поклон, но я понимала, что буду выглядеть глупо. – Мне не спалось в такой час. Увидела, что у вас горит свет, вот и не сдержалась. Уж больно интересно было взглянуть на иноземцев, ибо нечасто мне это удается.
Когда я волнуюсь, я начинаю быстро говорить. Сейчас я очень волновалась, и слова выпрыгивали, как ополоумевшие кошки, да ещё и голос стал еле слышным к концу фразы… Немудрёно, что чужеземец поморщился – наверняка, и не разобрал, что я лепетала.
– Не думал, что это может быть интересно, – вежливо сказал он, не сводя с меня хмурого взгляда. – Мы не привыкли рано ложиться, и Кондо-сан решил поупражняться с катаной, а Судзимару-кун – разобраться с перечнем наших товаров, которые мы можем вам предложить.
Ох, ну и имена же у них!
– У лягушки есть имя? – искренне удивилась я и прыснула. – Странные у вас учёные звери – и разговаривать умеют, и в одежде ходят, так ещё и читать умеют, и имена носят!
– Забава-сан, – сдавленным голосом сказал иноземец. – Вы никогда не слышали про аманто? У вас их нет?
Я поняла, что сказала что-то не то, и очень смутилась.
– А кто это – аманто? – спросила я, чтобы сгладить неловкость.
Чужеземец вынул изо рта свою дымящуюся палочку, выдохнул клуб дыма и поведал мне удивительные вещи.
В их стране, что называется Эдо, всем заправляют аманто – кто-то вроде разумных зверей. Кто они такие, я до конца не поняла – заморский гость сказал, что они прибыли с других звёзд, но я не поверила. Как это – прибыть со звёзд? На чём?
– У них есть огромные летающие корабли, – терпеливо пояснил иноземец. – Забава-сан, что с вами?
Наверное, я слишком сильно побледнела. Летучие корабли? Они существуют?!
– Конечно, – удивлённо сказал чужестранец, когда я задала этот вопрос. – На одном таком мы и прибыли. Он ждёт нас неподалеку, и, когда мы закончим переговоры с вашим государем, то улетим обратно в Эдо.
Его низкий голос доносился до меня как из-под плотного одеяла. Значит, построить летучий корабль можно. Если Полкан прознает о нём, он попытается получить его, а потом и меня в придачу.
– Инозе… – начала я и запнулась, с ужасом вспомнив, что его имени я так и не запомнила, а он и не представлялся заново.
– Меня зовут Тоширо Хиджиката, – подсказал чужеземец. Теперь он смотрел на меня, как на диковинного зверька. – Зовите меня просто Тоши, Забава-сан.
– Тоши, – прошептала я и, забывшись, схватила его ладонь двумя руками. – Умоляю, не говорите никому в этих палатах о том, что у вас есть такой корабль! Не спрашивайте, почему, просто выполните эту мою просьбу!
Тоши изумленно посмотрел на меня, а потом перевел глаза вниз, и только тогда я сообразила, что натворила. Ойкнув, я отпрянула от него и прижала ладони к пылающим щекам.
– Кажется, мне пора, – сбивчиво пробормотала я, мечтая провалиться сквозь землю.
Тоши сделал шаг ко мне и открыл рот, собираясь сказать что-то, но я уже не слушала его. Путаясь в широком сарафане и всхлипывая от стыда, я помчалась прочь.
========== Глава 3. ==========
Глотая слёзы и прижимая ладони к горящему, как печь, лицу, я убежала в царские палаты. Стрелой взлетела по узорчатому крыльцу, нырнула в спасительную темноту, привалилась к стене и только тогда дала волю слезам.
Прав был папенька, ох, как прав! Опозорила я его и всё царство наше перед гостями иноземными! Зачем только я из своего терема выходила? Почему за закрытыми дверьми не сиделось?
Слёзы солёными ручейками текли по щекам, а дыхание сбивалось, едва пробиваясь сквозь тугой комок в горле.
Ох, какая же я дурища! Представляю, что теперь Тоши обо мне думает!
Отчего-то при этой мысли сердце испуганной птицей заколотилось внутри, а руки сами ощутили горячую сухость ладоней иноземного гостя.
Где-то в чаще далёкого леса грозно и тоскливо заухал филин, и я вспомнила водяного с его лесным озером.
“Может, пойти да утопиться?” – внезапно подумалось мне. – “Стану русалкой холодной да бездушной и горя ведать не буду. Всё лучше, чем на этом свете прослыть дурёхой, что чуть ли не на шею гостям заморским кидается”.
Почему-то я была уверена в том, что моё поведение не укроется от папеньки. Наверняка Тоши расскажет ему про его непутевую доченьку.
Тоши, Тоши… И почему сердце так болит и сжимается при одном воспоминании? Что в нём такого – высокий рост да худоба, да глаза узкие и волосы чёрные. Около него я похожа на матрёшку расписную – нос курносый, щёки красные, губы пухлые, а в этом сарафане – так и вовсе на ватную куклу, что сажают на чайник! Ох…
