Текст книги "Современные рассказы о любви. Адюльтер"
Автор книги: Мария Метлицкая
Соавторы: Маша Трауб,Елена Нестерина,Ольга Карпович,Галина Артемьева,Иосиф Гольман,Ирина Муравьева,Ариадна Борисова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Лет Витьке Печенкину столько же, сколько Ангелу, но между ними нет ничего общего. Ангел похож то на киношного злодея, то и впрямь на ангела. Витя Печенкин всегда похож на садиста и мелкого завистливого жулика, кем на самом деле и являлся. Витя – тоже из приезжих, задавленных аборигенами в самом начале. И если сейчас ему дают открыть пасть – значит, это не случайно.
Федор усмехнулся, вдруг разгадав, в общем-то, нехитрый замысел Ангела. Это называется «проверка на дорогах». Сначала в бой пускают фуфло типа Печенкина. И смотрят на реакцию.
Ну пусть смотрят.
В палате никого не было, и Федор быстро смастерил пионерский ответ. В ход пошли пятилитровый бидон с водой, чернила, зеленка, веревка и колесико.
За одежду обиженного Седых не боялся: торс у всех был обнажен, а штаны Печенкина были того цвета, при котором немножко чернил и зеленки уже ничего не изменят.
Федор послал человека за Печенкиным, а сам улегся на свою койку (он спал в мужской палате, а Сиднева – в девчоночьей: считалось, что так они предохраняют воспитанников от дурного влияния и днем и ночью). Срабатывания мины на постороннем Седых не боялся: ребятам было жестко запрещено заходить в палату в неурочное время.
Подумав, Федор все же слез с койки и, покинув палату через окно, притаился в теньке напротив двери барака. Через минуту мимо него пролетел Печенкин с адъютантами.
А еще через минуту вылетел обратно, здорово похожий на черта. Радостный детский смех огласил окрестности. Печенкин врезал пару раз тем, кто помладше, но Ангел, Хорь и некоторые другие ржали в свое удовольствие.
Причина была весомой: такого грязного полудурка Федор не видел ни разу в жизни.
Все, с этим покончено. Волчонок, обсмеянный стаей, уже никогда не станет ее вожаком.
4
Чем больше Седых смотрел на детей, тем больше удивлялся и расстраивался. Лишь малая их часть – подонки. И возраст здесь ни при чем: подонок – он и в десять лет подонок. Есть некоторое количество «отрицалова», которые, попади они в другие условия, тоже стали бы нормальными. И, наконец, значительная часть контингента – просто хорошие ребята.
Когда не в стае.
А когда в стае – все зависит от «коллективного бессознательного». И от вожака. Либо от его настроения в данный момент. А то и убить могут.
Федор диву давался, глядя, как они отмякают, получив крошечную порцию обычного внимания и тепла. Ленка Сиднева привезла в отряд всех своих кукол, и девочки, которые давно умеют профессионально предохраняться от беременности, часами играют с придурошными Барби!
Ленка – добрый человек. Но слишком впечатлительный. Целый день она возится с «контингентом», а ночью выплакивается Федору в жилетку. Эту изнасиловал отчим, а ту – вообще родной отец! В Ленкином нормальном мозгу никак не укладывается, что «родной» или «неродной» – не имеет никакого значения для того, кто каждый день мешает «бормотуху» с политурой. Такой и родную мать изнасилует – не поморщится. Недаром есть точное выражение: мозги пропил. А без мозгов запретов нет. Собак ведь никто подонками не считает, просто паскудное слово «инцест» заменили вполне благопристойным «инбридинг».
Кстати, то, что они с Ленкой не упускают возможности получить удовольствие друг от друга – при этом не строя никаких иллюзий насчет любви и не имея никаких далекоидущих планов, – это скотство или удовлетворение естественных потребностей? Другими словами, это по-человечьи или по-собачьи?
Федор даже лоб наморщил, попытавшись ответить на заданный самому себе вопрос. Ответ не вытанцовывался. С Ленкой легко и приятно, главное, чтоб без последствий, тьфу-тьфу. Но хотелось бы Федору, чтоб его будущая, пока ему неизвестная жена сейчас с каким-нибудь неведомым Петей или Васей вела себя так же? Избави бог!
Кстати, вчера, когда они с Ленкой пошли «погулять» за территорию (объяснив, что направились в сельсовет позвонить, – в лагере телефона не было), у выхода наткнулись на Олю. Она, заметив их двоих, спешащих к калитке, специально сделала крюк и прошла им навстречу. А Федор, словно чего-то устыдившись, вдруг «вспомнил» про неотложные дела в отряде и вернулся.
Оля возвращение Федора отметила, улыбнулась даже. Вторая Оля, не та, которая постоянно хохотала.
Странно, но Федору было приятно.
И вчера, только уже поздно вечером, произошла еще одна история, следы которой разбросаны по всему Федорову телу.
По приезде в лагерь Федор ввел в практику стремительные ночные походы. Мастер по спортивному ориентированию, Федор очень любил лес и никогда его не боялся. Ни темного, ни светлого, дневного. Этому же он хотел научить вверенных ему городских бедолаг.
Плюс еще одна, не лежавшая на поверхности идея: днем дети бегают по хозяйству, их муштруют на строевой, они занимаются в трех кружках. К вечеру они ног не чуют, тем более что спать днем, в «тихий час», считается «западло».
(Насчет «западло» – отдельная тема. Такой причудливой – но жестко исполняемой! – смеси «понятий» и «законов» Федор и у взрослых зэков не видел. А он на многое в этой жизни насмотрелся: отец был заместителем начальника колонии строгого режима. Так, например, дети не ели красных фруктов. За «козла» дрались не на жизнь, а на смерть. За базар, даже случайный, держали ответ по всей строгости. Но это – мелочи. Беда в том, что таких «законов» были сотни и нарушивших, даже по незнанию, ожидали большие неприятности, а то и несчастья.)
Так вот, уже уставших детей Федор вечером вел в лес. Встречать рассвет, печь картошку, петь песни под гитару. Ребятам нравилось все: и рассветы, и песни, и картошка. Хотя Федор отдавал себе отчет в том, что больше всего им нравится внимание к собственным персонам, которого они поголовно недополучили (а некоторые и вовсе не представляли, что это такое, когда ты кого-то интересуешь! Не как свидетель или участник происшествия, не как объект сексуальных домогательств, вообще не как деятель, а просто как одушевленное существо).
Ребята в таких походах словно оттаивали и расслаблялись душой. А Федор убивал еще одного зайца: умученный днем и окончательно ухайдаканный ночью, «контингент» уже в принципе не был в состоянии отмочить что-то необычайное.
Толмачев такую практику в высшей степени одобрил, даже разрешил Федору днем отсыпаться в закрывающейся на ключ бытовке.
Вчера основная группа ребят, включая Ангела и Хоря, подалась вперед, к костровой поляне. Федор же с Королевой, еще двумя девочками и Васькой подзадержались: они пошли к поварихе за большой сковородой, решив сварганить на костре картошку с грибами.
Когда вышли за территорию, идущих впереди ребят было не только не видно, но и не слышно. Они шли впятером по широкой лесной тропе. Мягкая земля скрадывала шум шагов.
Федор покосился на идущую рядом Олю. Обычные джинсы, обычная кофточка. Обычная девчонка. А поди ж ты! Что-то в ней есть такое, королевское! Была бы она постарше. Да без прошлого!
Седых вздохнул. Он все чаще думал об Ольге. И это влечение лишь усиливалось от невозможности его удовлетворить. Вот и сейчас, вместо того чтобы вести воспитательные беседы с Васькой, сильно привязавшимся к вожатому, он молча бросает быстрые взгляды на легко ступающую рядом девочку.
«Нет! Надо завязывать! Она – обычная малолетняя проститутка. И не надо ничего себе надумывать», – приказал Федор Седых Федору Седых.
Приняв решение, он успокоился. Посмотрел вокруг. Глубоко, всей грудью вдохнул сладкий, переполненный грибным духом воздух.
Он очень любил летние сумерки. После дневного сильного дождя весь лес был чистым и влажным. Комары, злейшие его враги, сегодня напрочь отсутствовали.
Хорошо! Федор даже слегка разозлился на Ваську, беспардонно дергавшего его за рукав.
– Ну чего тебе?!
– Федор, смотри!
Седых присмотрелся в указанном пацаном направлении и заметил мелькавшие в сгущавшемся сумраке тени.
– Наши? – предположил он.
– Нет, – почему-то шепотом ответил пацан.
– А кто?
Ответ на этот вопрос он получил уже через пару минут. И – безрадостный.
На полянку вышли трое солдат. Все – выше Федора, какие-то расхристанные, даже без ремней. «С гауптвахты, что ли?» – предположил про себя Седых. Встреча, безусловно, была неприятной: в двух километрах от лагеря располагался стройбат, пользовавшийся у местных плохой репутацией.
Солдаты недвусмысленно остановились напротив них. Два славянина, один кавказец.
– Здравствуйте, девочки! – с акцентом поздоровался последний.
Федор решил, что пора брать инициативу на себя.
– Я не девочка, – усмехнулся Седых.
– А я и не с тобой здороваюсь, – резонно заметил солдат.
Девчонки не были удивлены встречей, хотя ситуация им явно не нравилась.
– А вы с прошлого года не изменились, – сказал второй, славянин. – Давайте быстрей, у нас мало времени.
– Что «быстрей»? – зло переспросил Федор.
– Это тебя не касается. Иди, куда шел, – снова вступил в беседу кавказец. – Целей будешь.
– Как же не касается? Я их вожатый.
– Им вожатый не нужен, – заржал третий солдат. – Им сутенер нужен!
– Вот что, ребята, – попытался разрулить ситуацию Федор. – Предлагаю разойтись по-хорошему. «Десятка» в дисбате – плохой выбор.
– За них – дисбат? – искренне удивился кавказец. – Да они в прошлом году сами к нам приходили!
– В этом – не придут! – отрезал Седых. – Короче, девчонки – в моем отряде. Доступ – через мой труп.
– Можно и так, – спокойно согласился кавказец. – Хотя лучше бы ты погулял в сторонке.
– Федя, не заводись, – обняв его за плечо, зашептала Ольга. – Мы переживем, а тебя искалечат.
Федор сбросил ее руку.
– Феденька, – не сдавалась она. – Они тебя убьют!
Солдаты в трех метрах выжидали результатов переговоров. Сочтя молчание за согласие, Ольга начала расстегивать блузку.
Солдаты радостно заржали. А Седых, определив в кавказце главного, молниеносно выдвинулся вперед и резко врезал ему ногой в пах. Тот даже не вскрикнул, лишь громко выдохнул, кулем свалившись к ногам остальных. Текущим вечером (а может, и гораздо дольше) половые вопросы его будут занимать мало…
Воспользовавшись заминкой, Федор сильно ударил второго по лицу. Тот устоял, и очень скоро Седых понял, что лидера он определил неправильно. Два оставшихся солдата устроили ему форменную мясорубку, продемонстрировав хороший класс уличной школы. Видимо, они не раз дрались вместе, потому что понимали друг друга с полувзгляда.
Тут и ремни появились с тяжелыми, скорее всего, со свинцовой подпайкой бляхами. Федор ушел от большинства ударов, но каждое попадание вызывало сильную боль. А по открытому месту – срывало кожу до мяса.
Обе девчонки и Васька сразу сбежали. Без девчонок Федору было гораздо спокойнее, а Васькин уход его расстроил. Это было не «по понятиям», хотя и логично.
Зато Ольга осталась. Если бы не она, сначала довольно успешно махавшая сковородкой, а потом подхватившая какую-то дубину, Федору было бы еще тяжелее.
Впрочем, солдатам тоже доставалось: в меньшей степени – от Ольгиной дубины, имевшей скорее психологический эффект, и в большей – от тренированных конечностей Федора. Седых одинаково эффективно работал и руками, и ногами.
Наконец один из нападавших охромел: удар ступней пришелся ему в коленную чашечку, и после гнуснейшего звука он был теперь способен только защищаться.
Федор вытер пот тыльной стороной ладони и осмотрелся.
Света становилось все меньше, но и его хватило, чтобы оценить ситуацию. А она была поганой. Схватка и впрямь грозила стать последней: на полянку выбегало еще трое солдат.
– Олька, вали отсюда! – крикнул он Королевой. В такие минуты его захлестывала какая-то веселая отвага. Если б не Оля, вообще ничего бы не волновало.
Двое новых вместе с одним из первого «эшелона» (парень со сломанным мениском уже лежал на земле) двинулись на Федора. Третий вырвал у Оли дубинку, ударом кулака свалил на землю и начал сдирать с нее одежду.
Федор зарычал и как бешеный бросился в бой. Одного вывел из строя серьезно, но от полученных ударов сам едва стоял на ногах. И глаза теперь заливало кровью, а не по́том.
Краем глаза он видел яростно сопротивлявшуюся Ольгу: ее голые ноги белели в темноте. Он бросился в ее сторону, и в эту секунду все вокруг разом заполнил топот десятков ног и треск сотен ударов.
На стройбатовцев обрушился град тяжелых дубин и крепких кулаков: Васька очень вовремя привел ребят. У солдат мгновенно вырвали ремни, и теперь они могли на себе испытать эффективность своих боевых приспособлений. Ангел и Васька поднимали с земли побитую Ольгу.
– Прекратить! – заорал из оставшихся сил Седых. – Их убьете, вас посадят!
Это было последнее, что он видел и слышал. Что-то тяжелое опустилось ему на затылок, и очнулся он только через несколько минут.
Надежно связанные солдаты злобно щерили беззубые окровавленные рты. Один из них плакал, один лежал без сознания. Относительно в форме был лишь кавказец, получивший свой удар в самом начале драки. А прямо над открывшимися глазами Федора белело Ольгино взволнованное лицо. Даже в полной темноте было заметно, что оно не все одинакового цвета: девчонке здорово досталось.
– Ну, ты красотка! – улыбнулся Седых.
– На себя посмотри, красавец! – улыбнулась Ольга. И влажной тряпочкой – оторванным ею куском собственной блузки – осторожно промокнула ему со лба кровь.
«… Кто ж меня огрел?» – размышлял Федор, лежа на своей койке. Битву он выиграл вчистую: связанных солдат поштучно сдали подоспевшему патрулю. Однако все тело ныло, раны болели, голова кружилась.
Уже трижды заходила Ольга. И один раз – Ангел. По всему выходило, что он – спаситель Федора.
«Но кто ж мне врезал? Ничего, жизнь долгая. Еще сочтемся».
5
После драки со стройбатовцами Федор стал поистине былинным героем. Даже эпос соответствующий появился. В исполнении народного акына Васьки. Он по сотому разу пересказывал всем историю кровавой битвы (и слушали с удовольствием!), причем количество поверженных Федором врагов росло пропорционально порядковому номеру пересказа.
Седых пытался как-то ограничить Васькину мифотворческую деятельность, но натыкался на такой влюбленно-восторженный взгляд, что ругаться было неохота. Федор вообще сильно привязался к пацану, а тот, кроме Федора, никого вокруг себя не видел. Васька, может быть, впервые в жизни заимел старшего друга, и это для него было событием чрезвычайной важности.
Странно, но их теплые отношения сильно раздражали Ангела, до этого обращавшего на Ваську не больше внимания, чем на любого другого мелкого пацана. Хорь теперь цеплялся к нему по любому пустяку. Сильно не били, но доставалось часто.
Федор не раз замечал насупленное Васькино состояние, но добиться от него причины так и не сумел.
Процесс продолжался почти неделю, пока нарыв не вскрылся сам собой. Вечером перед этим воспитанникам продлили отбой до часа ночи, причем безо всяких лесных походов. Просто «Спартак» играл матч с сильной итальянской командой, и Толмачев, не забывавший свою основную специальность, разрешил ребятам посмотреть футбол.
Удивительно, как не слишком увлеченные футболом по отдельности парни неистово болели «за наших» вместе. Горячий любитель спорта, Федор с подозрением и раздражением смотрел на этот высокого градуса энтузиазм. Он вообще не любил толпу, даже на таком безобидном примере видя ее потенциальные разрушительные возможности.
Васька носился по комнате и орал, что «наши» вздуют «жалких итальяшек». Федор, услышав, снова хмыкнул: откуда берется – даже у самых малообразованных и малообеспеченных – это презрение к отличающимся от тебя самого? Может, именно оттуда, от собственной малообразованности и малообеспеченности?
Он спросил Ваську:
– Откуда ты знаешь, кто выиграет? Итальянцы очень сильно играют.
Простой, казалось бы, вопрос поразил ребят. Нет, конечно, они понимали, что «наши» не всегда только выигрывают. Но публично выразить сомнение в «нашей» победе было, по их мнению, почти равносильно пожеланию победы чужой. Они смотрели посеревшими от нахлынувшей злости глазами, и Федор вдруг мгновенно – не мозгом, а сердцем – постиг природу сразу двух бед двадцатого века: тоталитаризма и ксенофобии.
А разгоряченный Васька заорал:
– Зуб даю, наши вздуют этих уродов!
Федор не стал развивать тему, потому что настроение испортилось. А наши футболисты добили его вконец, даже не проиграв, а именно продув со счетом ноль – четыре.
Настроение толпы (а это, безусловно, была маленькая толпа) мгновенно изменилось. Кумиров, еще недавно горячо любимых, сейчас бы с удовольствием линчевали. Плюясь и ругаясь, воспитанники ушли в спальню.
А Седых пошел «погулять» с Леной Сидневой. Возвращались на территорию поодиночке, чтобы не привлекать к своим персонам излишнего внимания.
Федор вообще проигнорировал калитку, легко перескочив забор в прикрытом кустами месте.
Именно поэтому один из самых самозабвенных его агентов – Кеша Панов, мелкий пацан из своих, поселковых, – едва не проглядел его возвращение.
Он подбежал к Седых уже неподалеку от барака, хотя обычно старался не афишировать своей службы:
– А Ваське два зуба вынули!
– Как вынули? – не понял Федор.
– Плоскогубцами. Один – за базар, второй – что сопротивлялся!
– Кто? – задал вопрос Седых, уже понимая, что эта информация ему не понадобится. Исполнителем в мире «понятий» мог быть любой. Его же интересовал заказчик.
И действительно, озвученная фамилия не привлекла внимания.
– А кто вспомнил про зуб? – спросил Федор.
– Хорь, – сразу ответил Кеша.
«Значит, Ангел», – понял Седых.
Похоже, война объявлена. Дружба Васьки с Федором была на виду. И Ангел знал, что делал. Он просто напоминал всем, кто в доме хозяин.
Федор пошел к бараку, а Кеша – на большой круг, чтобы их приходы не были связаны.
Свет в палате был потушен. Федор включил. Пацаны развернулись на кроватях посмотреть на вошедшего. Неподвижными остались только Ангел и Васька.
Мальчик лежал, накрывшись с головой одеялом, но и так было видно, что ему плохо. Он не ревел, как домашние дети, а тихо плакал под одеялом. Не пытаясь никого разжалобить и не рассчитывая ни на чье сочувствие.
Федор сел на край его койки, обнял пацана рукой. Потом немного стащил одеяло и повернул Ваську к себе лицом.
Глаза у Васьки были мокрые, нижняя губа и подбородок – в крови.
– Открой рот, – сказал Федор.
Васька замотал головой.
– Открой рот!
Васька открыл. Не было одного зуба снизу и одного – сверху. Лишь кровавые лунки. Ваську не только лишили двух зубов, но и опасно приблизили к категории «обиженных». Тем тоже выбивали зубы снизу и сверху для вполне определенных целей.
– Ничего, Васек, – сказал Федор. – Не плачь. Ты же мужчина. И еще научишься разбираться с подонками.
Тишина стала такой, что слышно было дыхание ребят.
– А можно спросить, кого вы назвали подонком? – поинтересовался Ангел. – Насколько мне известно, мальчик сам поставил зуб на кон.
– Хорошо, что не жизнь, – криво улыбнулся Хорь.
– За базар надо отвечать, – заговорили сразу несколько ребят.
– Отвечать надо, – согласился Федор. – Но и людьми оставаться надо.
– А мы не люди? – развил тему Ангел.
– Вы, – Седых показал пальцем на Хоря и Ангела, – нет.
– А кто же мы? – вежливо спросил Ангел.
– Вы – дерьмо, – так же вежливо ответил Седых. – Дерьмо может быть любой формы, потому что оно мягкое. Но оно всегда воняет. Поэтому его закапывают в землю.
– Вы не откажетесь от своих слов у Толмачева? – поинтересовался Ангел. И прикусил язык, поняв, что сказал лишнее. Хотя все ребята и оставались на своих местах, но после сказанного как бы отстранились от Ангела. Фактически он пугал Федора доносом.
– Я нигде и никогда не отказываюсь от своих слов. Понял, дерьмо?
Ангел даже глаза прикрыл, чтоб скрыть мелькнувшее бешенство.
– И ты, Хорек, учти сказанное, – сказал Федор Хорю. – Я таких «активистов», как ты, видел много. Из них на зоне получаются самые ласковые Машки.
Хорь вскочил с кровати, готовый броситься на Федора:
– Жаль, я тебя, сука, не убил тогда!
– Хорь, на место! – приказал Ангел. – И заткнись! Не видишь, он понтует! Спокойнее!
– Воткну ему перо в мясо и буду спокойнее, – остывая, пробурчал Хорь.
– Ага, – усмехнулся Федор. – Одна девка кричала, пока бабой не стала!
Хорь снова вскочил. В палате раздались смешки. А такие смешки бывают опаснее ножа.
– Хорь, на место! – теперь вскочил и Ангел. – На место, кому сказал! Он свое получит! Но позже!
Хорь явно раздваивался: с одной стороны, бешенство заливало глаза, с другой – давил властный, подавляющий голос Ангела. Неизвестно, что бы перевесило, если бы в палату не вошла Оля.
Подслушивала, понял Федор. И, видимо, не он один.
– Не ссорьтесь, мальчики, – весело сказала она. – Все бывает. Не ссорьтесь.
Хорь тихо «сдулся» и сел на кровать.
Ангел недобро улыбнулся. Результат его устраивал, а метод, похоже, нет.
– Можно больше без битв, а, Федь? – мягко спросила она, легко коснувшись его локтя.
– Можно, – сказал он. Федор очень рассчитывал, что Хорь кинется на него. А так – не растраченная в драке ярость желчью расползалась по всему телу. – Ты это видела? – спросил он Ольгу, за подбородок поворачивая к ней Васькину заплаканную физиономию.
– Видела, – сухо ответила Королева. – Не надо было этого делать.
Ангел дернулся, но мгновенно взял себя в руки.
А Федор неожиданно успокоился. Может, и не зря он тратит на этих ребят кусок своей собственной жизни.
Он взял Ваську за руку, и они пошли гулять в ночной лес. Что-то рассказывал Федор, о чем-то в ответ шепелявил Васька. Такая прогулка была первой в его жизни. И на его взгляд, она стоила заплаченной за нее цены.
6
Атмосфера в «Смене» накалялась. Незримо для непосвященных, но очень конкретно для понимающих, каковых было большинство.
Хотя внешне все было по-прежнему. Утром, после подъема и уборки территории, сходили на речку. Ангел, Ольга и Хорь расположились на желтом песочке, чуть поодаль. Федор все время украдкой посматривал в их сторону. Он вдруг поймал себя на мысли, что ему неприятно видеть Олю так близко к Ангелу. Он легко представлял себе его руки, протянутые к Оле.
Но и не смотреть туда он не мог. Девушка буквально притягивала его взгляд. Это раздражало Федора, как раздражал любой вид зависимости: он с детства предпочитал, подобно киплинговской героине, гулять сам по себе.
Впрочем, как человек умный, Федор не пытался спрятать от самого себя определившуюся истину: эта девчонка его задела. Очень задела.
Любовь, не любовь – это все абстракции. Особенно с учетом ее возраста и «профессии». Определенно пока можно сказать, что его просто-таки тянет к ней. И что его очень задевает присутствие рядом с ней другого. Тем более – такого ублюдка, как Ангел. Человека из категории тех, кому, по мнению Федора, лучше вообще не рождаться.
Солнышко припекало, ребята пошли в воду. Ольга легко поднялась с песка и, ловко ускользнув от пытавшегося помочь ей Ангела, полетела к воде. Именно полетела, едва касаясь маленькими ступнями песка. Мгновение – и ладно сложенная фигурка в ярком белом купальнике скрылась в шлейфе искрящихся на солнце брызг.
Ангел никогда не купался. Да и «загорал» всегда в тени, устроенной из старой простынки. Он кивнул Хорю, и тот, шевеля бицепсами, тяжелой походкой качка пошел к воде.
Ольга была уже почти у противоположного берега. В принципе это не разрешалось, но Королева настолько уверенно и легко плавала, что вожатые закрывали на это глаза.
Хорь вошел в воду и поплыл за Ольгой.
Та уже возвращалась, когда он поравнялся с ней. Проплыл мимо и вдруг, развернувшись, довольно грубо схватил ее за волосы. Ольга крикнула, но Хорь не отпускал, а, наоборот, сильно утянул ее голову под воду.
Федор хорошо видел происходящее, поэтому через мгновение летел к ним. Однако инцидент – если его можно так назвать – уже был исчерпан.
Хорь поплыл дальше, а Ольга стояла на песчаной отмели.
– Что случилось?
– Не знаю. – В глазах ее блестели слезы. – Дурак какой-то! Я Ангелу скажу.
– Скажи, – усмехнулся Федор. – Только сдается мне, что он и так все знает.
– Ангел – мой друг, – вскинулась Королева.
– Наверное, – согласился Седых. – Лучший. Из имеющихся.
Ольга прикусила губу, отвернулась и быстро пошла к берегу.
Ангел из-под простынки с интересом наблюдал за происходящим.
До обеда, как предполагалось, Федор на пляже не долежал. Приехал из города Мишка-опер. Нашел на берегу Седых и утащил его пообщаться в лесок.
Этот визит явно встревожил Ангела. Уже через минуту после их ухода он быстро подался в лагерь.
Они сели в тенек, на ствол упавшего дерева.
– Чего приехал? – поинтересовался Федор.
– Дело есть.
– Нарыл что-то на Ангела?
– Трое показывают, что приказал убить девчонку он. Она ему на танцах дерзко ответила. Приказал при всех. Человек восемь было.
– Так в чем же дело? Хватай ублюдка. Я тебе с удовольствием помогу.
– В суде все рассыплется. Они его боятся.
– Твои планы?
– Там была Ольга Королева.
– В момент изнасилования и убийства?
– Нет. Когда он скомандовал. Она была резко против. Он даже ее ударил. Довольно сильно. До крови. Хотя до этого никогда не бил.
Федор вздрогнул.
– А потом, говорят, – Мишка понизил голос, – он ее притащил к трупу. Чтобы додавить. Чтоб место свое знала.
– Ты хочешь раскрутить Ольгу?
– Маловероятно, – вздохнул опер. – Она за ним, как собачка. Вряд ли сдаст. Если только… – Мишка выдержал паузу.
– Что только?
– Ну, например, не влюбится в другого.
Тут до Федора дошло.
– Ты что, меня подсадным, что ли, хочешь сделать? И что потом с девчонкой будет?
– Слушай, чистоплюй х…в! – взвился Мишка. – Ты думаешь, он на одном трупе остановится? Он же злее беса!
– Может, мы его демонизируем? – задумался Седых. – Ему ведь только шестнадцать.
– Не шестнадцать, а почти восемнадцать. И Хорю на год больше, чем в паспорте.
– Это как?
– А вот так! Мальчик твой, Ангел, головой работает как надо. Только все не в том направлении. Подчистил метрику, у профессионала подчистил – связи у него недетские – и получил паспорт. Кто будет проверять при выдаче документа ребенку? И с Хорем – по тому же сценарию. Я уже все проверил, даже документы из роддомов получил.
– И чего с ними будешь делать?
– А ничего. Ждать. Он убьет кого-нибудь через полгодика, а я в суде доказываю, что он совершеннолетний. И к «вышке» суку.
– Да ты просто Макиавелли, – улыбнулся Федор.
– Сам ты, этот… – запнулся сыскарь. – Ты лучше мне скажи, поможешь расколоть гниду? Или на тебя не рассчитывать?
– Рассчитывай, – серьезно сказал Седых. – Но не через девчонку. Найдем способ. На чем-нибудь да проколется. Не бывает неуязвимых убийц.
– Но бывает, что их слишком долго ловят, – грустно подытожил Мишка.
На том и расстались.
А уже в обед к Федору подошел Толмачев.
– Ты к нам насколько? – поинтересовался он.
– Что насколько? – не понял Седых.
– Ну, когда кончаешь работу?
– Я думал, в конце августа, – въехал наконец Федор.
– Я могу тебя и пораньше отпустить. На пару недель, скажем. Ты не бойся, – добавил он, – на зарплате это не отразится. Это за переработку. Ты же с ними и днем, и ночью.
– Это Ангел за меня попросил?
– Какая разница, кто попросил? Тебя устраивает или нет?
– Нет.
– Почему? – искренне изумился Толмачев. – Тебе хорошо, мне хорошо, и в лагере – полный покой. Ангел сделает.
– Сделает, – усмехнулся Федор. – Дайте Олегу Симакову власть – и полный покой гарантирован. Как на кладбище.
– Брось ты свои философии! Что тебя не устраивает?
– Меня не устраивает, что обо мне заботится такая сволочь, как Ангел. Меня это очень не устраивает!
– Ну, как знаешь, – поскучнел Николай Петрович. – В твоем возрасте рано быть таким конфликтным.
И наконец вечером дипломатические игры закончились окончательно. Ангел подошел к Федору сам.
– Не верю, чтобы два умных человека не смогли договориться, – начал он.
Федор угрюмо молчал. Симакова он за человека теперь не держал.
– У меня есть к вам предложение, – совсем не смутился Ангел. – Даже два. Можно огласить?
– Если про досрочный отпуск – не интересует.
– Можно и не про отпуск, – хохотнул Ангел. – А про гораздо более приятные вещи.
– Валяй, – согласился Седых.
– Вам ведь Ольга нравится?
Федор впервые затруднился с ответом.
– Можете не отвечать, я не слепой. Нравится.
– Ну и?..
– Не понукай, не запряг, – легко перешел на «ты» Ангел. – Мы свободные люди. Ты, кстати, знаешь, что она на двух языках свободно верещит? Английском и французском. Я ею горжусь! Знаешь, сколько у меня «бабок» на нее ушло?
– Зачем тебе переводчица? В шпионы метишь?
– Что я, ненормальный? – засмеялся Ангел. – С КГБ ссориться. Нет, у нас все культурно. Королева пока фирмачей катает.
– На чем? – не врубился Седых.
– На себе, – откровенно заржал Симаков. Но тут же перешел на деловой тон: – Ты не думай, она чистая. Ты же видишь.
Федор прикрыл глаза и несколько раз глубоко вдохнул. Когда успокоился, он спросил:
– Значит, Ольга в качестве отступного? На сколько? День, неделя?
– А сколько тебе надо?
– Мне надо надолго.
– Хорошо, два месяца. Даже три. Хочешь – до Нового года. Исключая Рождество, – по-деловому добавил он.
– А что я буду должен?
– Да ничего! – заулыбался Ангел. – У меня и так все есть. А скоро будет гораздо больше.
– И все-таки?
– Ну, если разговор деловой, то ты уезжаешь в отпуск. Можешь с Ольгой. Деньги будут. И не шьешься с Мишкой-опером. Дружить с ним станет опасно.
– А второе предложение?
– Неохота, – поскучнел Симаков. – Давай лучше о первом. В нем все честно.
– Честный Ангел, – усмехнулся Федор. – Уже смешно. Да в тебе все пурга, от возраста до алиби.
– Ты что несешь, сволочь? – взорвался Ангел. Сейчас он выглядел гораздо старше даже своего истинного возраста. И был не очень красив.
– Что слышишь. Ты мразь, ничтожество. Ты думаешь, скрутил весь мир в своем потном кулачке? Знаешь, что я первым делом сделаю, когда перестану быть вожатым? – спросил Федор.
– Что? – спокойно спросил уже прежний, вежливый Ангел. – Это действительно интересно.
– Выну тебе четыре зуба. Два сверху и два снизу. Плоскогубцами. Тебе пойдет.
– Пожалуй, вы сможете, – задумчиво сказал Симаков. – Если, конечно, доживете… – вежливо закончил он фразу и пошел к бараку.
Но и это еще было не все. На подходе к столовой, уже в сумерках, его внезапно поймала Ольга. Как всегда, легкая, стройная, свежая. И, как всегда, уверенно-спокойная.
– Значит, отказался?
– Сегодня – да.
– Это как понять?
– Я тебя самостоятельно добуду, – вдруг вырвалось у Федора.
– Как дичь, – усмехнулась Оля. – Денег не хватит, добытчик!
– А я без денег. И не на срок. И главное, без Ангела.
Ольга поняла. Покраснела, даже сумерки не скрыли.
– Ты дурак! – выкрикнула на бегу и исчезла так же стремительно, как появилась.
Федор шел к своей палате, весьма смущенный произошедшим. Он, конечно, высказался необдуманно. Но, другими словами, от души.
