Текст книги "Ошибка молодости (сборник)"

Автор книги: Мария Метлицкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Ошибалась Люба, ошибалась и зря тревожилась и не спала ночами. Избранница была представлена как невеста. Тихая девочка, скрипачка театрального оркестра. Хорошенькая, умненькая и воспитанная. Какая-то родная, что ли. С первого взгляда. Свадьбу назначили на лето. Июнь, тепло, первая зелень. Начались хлопоты: платье, туфли, костюм, кольца, ресторан. Лидочка – так звали будущую невестку – приходила к ним на выходные. Они вместе с Любой готовили ужин.

Перед свадьбой купили квартиру у Чистых Прудов, маленькую и уютную двушку. Женя занимался ремонтом – Сережа был слишком занят.

* * *

Николаев стоял в подъезде и жадно курил. Потом, бросив сигарету, прильнул к грязному окну. Из подъезда напротив вышла молодая пара. Кудрявый светловолосый мужчина в сером костюме и тоненькая женщина в шелковом кремовом платье и веночке из мелких живых цветов. Мужчина шел медленно, заметно прихрамывая, а спутница его не торопилась, стараясь приноровиться к неспешному шагу. Следом вышла невысокая полноватая женщина в нарядном костюме и туфлях на каблуках. Ее кудрявые волосы были тщательно уложены в высокую прическу. Под руку женщину поддерживал высокий седоватый мужчина явно военной выправки.

Они о чем-то поговорили с молодыми и уселись в машину. Седоватый мужчина за руль, кудрявая женщина рядом. Молодые устроились сзади.

Машина развернулась и медленно выехала со двора.

* * *

Николаев вышел на улицу, огляделся и закурил очередную сигарету. Потом поднял голову и посмотрел на распахнутые окна третьего этажа. Там медленно и лениво колыхались светлые легкие занавески, совсем не защищая квартиру от густого и назойливого тополиного пуха.

Он стоял долго, прикуривая одну сигарету от другой. Потом, понуро опустив голову, обреченно поплелся прочь.

Жизнь продолжалась. И ничего с этим нельзя было поделать.

Свои и чужие

Они дачу снимали. «Съемщиков» видно сразу. Во-первых, люди они пришлые, временные, во-вторых, у магазина или правления группками не собираются, председателя и бухгалтера не ругают, к дорогам претензий не предъявляют и на черствый хлеб и просроченную сметану не жалуются. Все вроде их устраивает. Главное – воздух, лес и речка. Даже на комаров не жалуются! Вот только когда дожди… Тут «съемщики» беспокойно смотрят на небо, внимательно слушают сводки погоды и сетуют, сетуют. Оно и понятно – мы, собственники, можем уехать в город или рвануть на море. А они… У них «уплочено». Деньги немалые, приходится с погодой мириться: надевать резиновые сапоги, непромокаемые дождевики и гулять, гулять, гулять. Детки шаловливые месят глину, шлепают по лужам, мызгают одежду и радуются всему. Мамки и бабки мечтают о городской квартире, теплой воде и человеческом сортире. Но здоровье деток дороже, чем собственные желания, и бедолаги мучаются дальше.

Вот эта пара. Бабушка и внучок. Она явно из бывших учительниц или докторш. Никого не поучает, советы дает ненавязчиво и только тогда, когда попросят. Детку свою ругает исключительно за дело.

Внучок по имени Ваня хорошо развит и замечательно воспитан. Бабушка, Елена Степановна, стройна, с маникюром и аккуратной укладкой, подкрашенными губами и легким, ненавязчивым шлейфом хороших духов. Короче говоря, ухоженна. Не бабулька – дама. Встречаемся с ней ежевечерне, на просеке – так называется главная прогулочная улица, местный Арбат, самая «туса», как говорит мой старшенький. По «тусе» мотаются подростки на великах – разумеется, кадрятся. Тетеньки-пенсионерки важно фланируют, обмахиваясь жасминовыми веточками, бесцеремонно разглядывают прохожих, в основном не одобряют и сплетничают, сплетничают, сплетничают. У них клуб по интересам – выползают ровно в девять, после просмотра очередного шедевра «Пусть говорят». Есть у них и главарь, государыня-матушка, негласная президентша и непререкаемый авторитет – Галин-Иванна, высокая пышногрудая дама с ярко накрашенными, всегда недовольно надутыми губами. Она – жена председателя нашего кооператива Пал Палыча.

Их обоих молча ненавидят, подозревают в стабильном воровстве, побаиваются – странно, почему? – и заискивающе улыбаются при встрече.

Молодежи и поколению чуть постарше наплевать и на Галин-Иванну, и на Пал Палыча, вместе взятых. Никакого пиетета к ним они не испытывают, просто живут своей жизнью.

Следующая группа товарищей – мамашки и бабки с малолетками. Здесь свои интересы и свои разборки – в основном, конечно, из-за детей. Эта группа – самая многочисленная и шумная. Там оказалась и Елена Степановна с внучком Ванюшкой. Надо заметить, она в обсуждениях и осуждениях никогда не участвовала. Просто тактично отворачивалась или отходила. Ванюшку своего прилюдно никогда не ругала – тоже отводила в сторону. Да и ругать его, собственно, было не за что. В драки Ванюшка не лез, не орал, не капризничал. Игрушками делился. Чужих не отбирал. Не ребенок – золото. Впрочем, у такой бабушки…

В пятницу вечером, как и многие другие, Елена Степановна с внуком спешили на станцию. Там встречали «безлошадных» родителей. А тех, кто на машине, поджидали у развилки, у «большака», как говорили старожилы.

Ванюшка крепко держал бабушку за руку, смотрел по сторонам и уплетал мороженое. Вскоре из подошедшего поезда выходил мужчина средних лет – подтянутый, высокий, седовласый, в очках. Он рассеянно оглядывал встречающих и наконец замечал своих. В том, что это «свои», – сомнений не было. Ванюшка бросался к мужчине, а Елена Степановна, улыбаясь, устремлялась вслед за внуком.

Мальчик кидался к мужчине на шею, а бабушка стояла рядом. Просто стояла. Не целовалась и не обнималась с мужчиной, они по-дружески пожимали друг другу руки. Как-то совсем по-дружески. Мужчина сажал Ванюшку на плечи, подхватывал тяжелый рюкзак, и компания двигалась к поселку.

«Странно, как-то! – думала я. – Это точно не сын Елены Степановны – сын с матерью руки по-дружески не пожимают. Значит, зять. А где же тогда дочка, Ванюшкина мама?» А мамы не было. Ее не было все лето, с мая по сентябрь. Ни одного раза. Значит, с мамой что-то случилось, наверное, беда. Ну не может нормальная мама не приехать за все лето к ребенку. Значит, больна или – самое страшное – ее просто нет.

Я не из тех, кто будет задавать подобные вопросы. Но другие, из не в меру любопытных, естественно, нашлись. Самые подлые подкатывали к мальчику. Ванюшка широко раскрывал глаза и пожимал плечами – не знаю. Потом подкатывали к Елене Степановне. Та чернела лицом, резко брала внука за руку и быстро уходила.

Горе, решили мы. Значит, и вправду горе. Умерла дочка Елены Степановны. Нет ее на свете. Дочки и Ванюшкиной мамы. А как умерла – вот уж не наше дело. И мы заткнули сплетницам рты.

Елена Степановна общества отныне сторонилась. Мальчик, конечно, к малышне рвался, а вот она стояла поодаль и была очевидно напряжена.

Моя дружба с Еленой Степановной началась случайно. В поселке после грозы, как обычно, вырубили свет. Ничего страшного – жалко только продукты в холодильнике. И холодильники старались открывать пореже. Конечно, у всех были и фонарики, и свечки. Только у неопытной дачницы Елены Степановны не нашлось ни свечек, ни фонарика и газовой плитки – лишь электрическая. Ни до туалета впотьмах не дойти, ни молоко ребенку вскипятить.

Наши дачи по соседству, и Елена Степановна, очень смущаясь, постучала в мою дверь. Конечно, я дала и свечи, и фонарь, сварили Ванюшке кашу, налили в термос кипяченого молока. Елена Степановна горячо меня благодарила – теперь они с внуком до утра продержатся. А уж там – как сложится. Если свет не дадут – а такое может случиться, – позвонит в Москву Валентину Ильичу. Он их и заберет. Тем более что прогноз на неделю отвратительный – дожди, холод. Было понятно, что Валентин Ильич – тот самый седовласый мужчина, которого они с Ванюшкой встречали по пятницам. Больше Елена Степановна распространяться не стала, а я не из любопытных.

Но планы поменялись, как часто бывает. Заболел мальчик. Ночью поднялась высокая температура. Мы вызвали «Скорую», оказалось, бронхит. Нужны антибиотики и прочие лекарства. Разумеется, я съездила в ближайший город и все купила.

Елена Степановна была растеряна: что делать? Ехать в город? Везти больного ребенка? В московской квартире сыро – отопления нет. Здесь, на даче, по крайней мере можно протопить печь, открыть окно – воздух есть воздух, – купить у молочницы парного молока.

Я, опять же на машине, всегда под боком. К тому же – медик, сделать укол и послушать легкие всегда смогу. Одним словом, я на свой страх и риск уговорила Елену Степановну остаться. Просто посчитала, что ребенок быстрее поправится именно здесь. Так началась наша дружба. Именно – дружба, которой уже много лет и которая проверена этими самыми годами.

Историю своей семьи она рассказала не сразу, спустя пару недель. Когда поняла, что может мне окончательно доверять.

Поздно вечером детки наконец с усилиями были упакованы в постели, а мы сидели на веранде, пили чай с вареньем и болтали. Я рассказывала Елене Степановне про перипетии своего недавнего развода, про новую любовь, которая меня оглушила и почти сшибла с ног, про все терзания, страсти, обиды, неуверенность. Она слушала молча, очень внимательно, ничего не комментируя. Советы не давала и не утешала. Сказала только, что это счастье – так полюбить в весьма зрелом возрасте, что я права – не стала обманывать мужа и держаться за материальное. Еще добавила, что точно все образуется, потому что из любой ситуации обязательно есть выход. Только надо набраться терпения и подождать.

– Как, оказывается, все просто! – иронизирую я. – Набраться терпения и подождать!

Я не верю, что все разрулится само собой, потому что не фаталист и считаю, что свою жизнь мы строим сами. Какой построим, такой она и получится. Удачной или не очень.

Елена Степановна, моя собеседница и поверенная в сердечных делах, настаивает: жизнь умнее нас, все образуется.

А потом заговорила она – тихо, размеренно, опустив глаза, вертя в руке чайную ложечку.

– Есть сын, Гриша. Единственный. Есть или был? – растерянно усмехается она. – Нет, что я несу, Господи! Конечно, есть. И, слава богу, жив-здоров. Правда, он далеко, аж в самой Австралии. Не виделись давно, четыре года. Пишет? Да. Крайне редко. Звонит еще реже. Но главное, я знаю, что у него все хорошо, а больше мне ничего и не надо. Странно, да? Просто ситуация такая. Такой вот жизненный поворот. У Гриши на меня огромная обида. Огромная. Я его понимаю, так что без претензий, хотя уверена, что права. И он в своей правде тоже не сомневается. Вот такое столкновение планет! – Елена Степановна смущенно улыбается. – Мы с Гришей всегда жили очень дружно. Растила я его одна, потому что осталась вдовой в тридцать шесть лет и замуж больше не вышла – не хотела проблем в семье, боялась, что сыну будет некомфортно. А предложения мне делали! – Она немного краснеет.

Я киваю:

– Уж в этом не сомневаюсь!

Сын Елены Степановны рано женился по большой любви. Девочка была замечательная. Своя такая девочка: умненькая, тонкая, воспитанная, не ленивая. Без пустого гонора и дурацких претензий. Воспитана одинокой мамой, с которой они сразу крепко сдружились. В общем, все складывалось замечательно. Олечка – так звали невестку – стала Елене Степановне практически дочерью. Вот только детишек у них с Гришей не было, и это омрачало всеобщее счастье. Через пять лет после свадьбы решили обратиться к врачам. Все проверили, досконально, и Олечку, и Гришу. Врачи вынесли вердикт – оба совершенно здоровы. Оба. В чем дело? Ну, это знает только Господь! «Ждите, – сказали им, – все в жизни случается!» Стали ждать. Перед каждыми ежемесячными женскими неприятностями все беспокоились: и Олечка, и Гриша, и обе матушки. По Олечкиному настроению понимали – опять мимо. И надежда таяла с каждым месяцем. У Гриши с Олечкой стали портиться отношения. Нет, громких скандалов не было – не те люди. А вот напряжение и отчуждение наблюдались. Гриша мог застрять в компании без жены, чего раньше не бывало. Мог прийти сильно навеселе, что тоже раньше исключалось.

Олечка пару раз собирала вещи и уезжала к маме. Елена Степановна не могла ее удержать. Стояли у входной двери, обнявшись, и плакали.

Елена Степановна пыталась поговорить с сыном, доверительно, как раньше. Но он замкнулся и на контакт не шел. Даже позволил себе грубость – мол, сами разберемся, не лезь не в свои дела!

Можно было бы обидеться, но она не обиделась – просто поняла, как ему худо. Олечка, конечно, возвращалась, и на какое-то время все становилось по-прежнему. Но это довольно быстро заканчивалось. Елена Степановна подозревала, что у сына появилась женщина. Скоро вычислила – Аллочка, сотрудница. Молода, хороша собой и еще – глуповата. Откровенно глуповата. Звонила на домашний и жарко дышала в трубку.

Елена Степановна старалась опередить Олечку, первая бросалась к телефону, как на амбразуру. В трубке иногда звучала Пугачева: «Без меня тебе, любимый мой!..» По поводу Аллочкиных умственных способностей было все ясно. Но Гриша повеселел и даже приосанился. «Неужели такой дурак? – с ужасом думала мать. – Просто павлин самодовольный! И одеколонится так, что тошнить начинает». А Олечка, казалось, ничего не замечала, даже повеселела вроде. Пальто красное купила, стрижку короткую сделала, да еще и в рыжий цвет перекрасилась. Напевала что-то, когда у зеркала, высунув язык, ресницы красила.

С подружкой то в кино пойдет, то в кафе. Раньше с мужем, теперь с подружкой. А что делать, если муж возвращается к ночи? Сидеть у окна и лить слезы? Молодая ведь женщина, и слава богу, что так. Нашла выход, чтобы не сойти с ума. А что дальше будет? Елена Степановна совсем потеряла покой. Со сватьей своей не делилась – та сердечница, слабая такая, нервная.

Что может делать в таких случаях бедная мать? А ничего! Только ждать и терпеть. Смотреть со слезами на то, как разваливается прекрасная и дружная семья, как отдаляются друг от друга два родных человека. И Олечку, почти дочку, было жалко. И сына любимого. Всех жалко. И сватью, и себя. А самое глупое и ужасное – что все бессильны и никто ничего поделать не может. Или – не хочет. Спать Елена Степановна перестала. Совсем. Глотала успокоительные и прислушивалась к звукам в соседней комнате. Было тихо. И это пугало еще больше.

И вдруг – о, чудо! – Олечка объявила о своей беременности. Вернее, свекровь уже и сама догадывалась: то селедку невестка съедает от головы до хвоста, то лимонад пьет бутылками, то в туалет бежит сломя голову, то засыпает посреди белого дня. Догадывалась, а спросить не решалась, потому что боялась. И тут Олечка открылась. Говорила тихо, смущенно, с опущенными глазами. Наверное, оттого, что сама в свое счастье не верила. И все изменилось в мановение ока. Гриша летел с работы домой с цветами и фруктами, Елена Степановна готовила полезную еду и выжимала соки, гуляла с Олечкой в парке, присматривала в магазинах детские вещички, и сердце ее заходилось от счастья и страха.

А вдруг? Ой, не дай бог! Ну как могут в голову лезть подобные ужасы? Совсем нервы расшатались!

Олечка переносила беременность неплохо, но на седьмом месяце заболела ангиной. Боже! Как же они все тогда перепугались! Нашли врача, известного гомеопата. Вытащили Олечку каплями и шариками. Только вот кардиограмма ухудшилась, и все опять сходили с ума. Обсуждали предстоящие роды – плод был крупным, самой рожать опасно. И кесарить тоже опасно – при такой кардиограмме и наследственности по сердечной линии. Да прибавилась еще беда – в моче появился белок, и стало подскакивать давление. Консультировали лучшие столичные акушеры, кардиологи и урологи. И никто не давал четкого заключения. Вердикт такой – и рожать опасно, и кесарить страшновато. Как поведут себя почки? Что будет с давлением и сердцем? Риск и там, и там. Короче говоря, принимайте решение сами. Мы обо всем рассказали честно. А там уж…

«Все рассчитывают на Господа», – удивлялась титулованным светилам Елена Степановна. И в очередной раз поняла, что решение надо принимать самой. Впрочем, так обычно и происходило в ее жизни.

Гриша был растерян и подавлен, Олечка – бедная! – совсем измучена, сватья на таблетках и уколах, почти не вставала.

И Елена Степановна приняла решение – кесарево. Просто нужен хороший анестезиолог. Очень хороший, лучший.

Олечка умерла через час после родов. Не помогли ни самый опытный анестезиолог, ни сильные акушеры. Отказали почки.

А мальчик, крупный и длинненький – пятьдесят семь сантиметров! – оказался совершенно здоров! Все удивлялись этому чуду и пытались успокоить и порадовать родственников. Но «радовалось» плохо. Совсем как-то «не радовалось».

Гриша исчез на три дня и вернулся опухший, в мятом, замызганном костюме. От сватьи, Олечкиной матери, скрывали, как могли. Почти три дня, до самых похорон.

Бедную женщину увезли на «Скорой» с диагнозом «острый инфаркт». Хоронили ее через неделю после дочери. А еще через три дня из роддома забрали Ванюшку.

Гриша к мальчику не подходил. Мать понимала и жалела сына. Такая радость и такое горе! Мужики – слабое племя.

А вот ей деваться было некуда. Нянька требовалась и внуку, и сыну – в одинаковой мере. Только младенец просил есть, и ему надо было менять пеленки, а сын…

С ним все оказалось сложнее. Куда сложнее!

Теперь она мечтала, чтобы опять появилась эта глуповатая Аллочка и хоть чуточку отвлекла Гришу от его горя.

Через полгода сын потихоньку стал приходить в себя. Брал мальчика на руки, и мать видела, как разглаживаются морщины на Гришином лице и появляется улыбка.

Каково было ей, говорить не стоит. Все женщины знают и про бессонные ночи, и про ворохи грязных ползунков и пеленок, и про сопельки, поносики, зубки и колики. Молодым и здоровым непросто. А ведь ей уже… Плюс уборка, готовка, глажка и прогулки с Ванечкой. А еще поликлиника, массажи, прививки.

Ерунда! Со всем справлялась! Здоровье, слава богу, позволяло! Главное – внук! А Ванюшка радовал! Как на сердце было сладко, даже при всем этом необъятном горе и ужасе!

Гриша по выходным старался мать разгрузить – бегал на рынок, гулял с Ванюшкой, неловко помогал с уборкой. Даже пытался гладить, пока не сжег гладильную доску.

Все как-то вставало на свои места. Худо ли, бедно, но жизнь брала свое. Куда деваться?

Теперь она боялась, что Гриша поспешно женится, как и бывает в подобных случаях. Нет, разумеется, ему надо устраивать жизнь. Но Ванечка! Как его примет мачеха? Да и кому, положа руку на сердце, нужен чужой ребенок? Таких – единицы. Жалкая горстка святых людей, готовых полюбить и воспитать чужое дитя. «Не отдам! – решила Елена Степановна. – Никому не отдам! Не будет у Ванечки мачехи! Пусть его отец устраивает свою жизнь. Все правильно. И пусть рожает новеньких деток. А этот ребенок – мой! Моя кровинушка. Никому я его не отдам. И, слава богу, пока нет желающих!» – успокаивала себя она.

Ошибалась. Ох, как она ошибалась!

Думала, все горести уже позади. Сколько можно на одну бедную семью горя? Горя – точно хватит. Выше крыши, как говорится. Теперь – только испытания. А с этим она всегда справлялась. Справится и сейчас!

Ванечка рос здоровеньким и умненьким. Не мальчик, а сплошная огромная радость. Елена Степановна расчесывала густые волосики внука и внимательно разглядывала его. На Гришу, зеленоглазого, медноволосого, белолицего, веснушчатого и курносого, он был совсем не похож. На покойную Олечку, свою мать, тоже. Она была сероглазая, с рыхловатым среднерусским лицом. Да и сама Елена Степановна тоже славянской внешности. А Ванюшка словно цыганского племени: с темным, не по-младенчески жестким кучерявым чубом, внушительным для ребенка носом и ярко-карими глазами, с густыми темными бровями и ресницами.

Елена Степановна называла его Угольком. Рассматривала фотографии предков – а вот и нашлись родственнички! Брат маминого отца, Семен Егорыч. Просто вылитый цыган. Да и прозвище имел Головешка. Вот уж правда – генетика дело тонкое. Где и что вылезет, одному богу известно.

По выходным сын уезжал с ночевкой. Она ни о чем не спрашивала. Все понимала и даже радовалась такому повороту событий. С кем? С Аллочкой? Да хоть и с ней! Ради бога! Нужна же молодому мужику нормальная и регулярная личная жизнь!

Сын – отрезанный ломоть, как и любой мужик. А Ванечке до мужика далеко! Сколько у нее впереди счастливых и радостных дней! Сколько месяцев и лет!

Это помогало устоять на ногах. Не рухнуть от бед и физической усталости.

Звонок в дверь раздался в субботу в полдень. Ждали врача – у Ванюшки поднялась температура и появился кашель. С лечением все и так понятно – никакой врач не придумает ничего нового, а вот послушать ребенка надо, не дай бог, бронхи или легкие.

Дверь открыл Гриша. На пороге стоял высокий темноволосый бородатый мужчина средних лет, интеллигентного вида – плащ, очки, портфель. Гриша пригласил его войти и пожал руку:

– Ждем вас.

Мужчина растерянно посмотрел на хозяина и поставил на пол портфель. Гриша помог гостю снять плащ. Незнакомец замешкался, стянул с носа очки и начал протирать их носовым платком.

– Прошу вас! – Гриша указал рукой на Ванюшкину комнату. – Мальчик там, у себя.

– Позже, – проговорил мужчина.

– А, руки! – наконец догадался Гриша и крикнул: – Мамуль, полотенце! Доктор пришел.

В коридор выбежала Елена Степановна с полотенцем в руках. Незнакомец совсем растерялся и опустился на низкую банкетку.

– Подождите! Я не врач! – почти простонал он, прикрыв глаза.

– А кто же тогда? – теперь растерялся и Гриша.

Они с матерью переглянулись.

Мужчина встал с банкетки и посмотрел на Гришу:

– Григорий Васильевич?

Гриша кивнул.

– Давайте знакомиться. Я – отец Вани.

Долгий разговор на кухне был тяжелым. Невыносимым вначале и середине, непредсказуемым в финале.

Бородатый незваный гость сидел на стуле, подперев тяжелую голову руками. От чая он отказался, долго молчал, потом жарко заговорил, пытаясь что-то объяснить.

А все было проще пареной репы. Да, коллеги. Работали с Ольгой. Он холост, старый такой, убежденный холостяк. Ольга – прекрасная и честная женщина. Он был увлечен, хотя и понимал, что их краткосрочный роман закрутился от Ольгиной тоски и душевного беспокойства. Она и не скрывала – в семье все шатко и валко, с мужем отношения поганые, похоже, у него есть женщина. Да он и особо не таится. Свекровь – чудесная, но хочет счастья сыну и внуков себе. Мужа Ольга все еще очень любит, хотя на качество семейной жизни это положительно не влияет.

Роман их длился всего-то четыре месяца, а потом Ольга внезапно отношения разорвала без объяснения причин.

Он был расстроен и обескуражен, к Ольге уже привык и даже позволил себе влюбиться. А тут такой поворот событий! И он уехал в командировку в Монголию.

Вернувшись через год, узнал и про смерть Ольги, и про родившегося мальчика. По срокам все совпадало: и Ольгина беременность, и их поспешный разрыв, на котором она так настаивала, и рождение ребенка. А еще он увидел Ванюшку на прогулке – следил тайком. И вот тогда ему все окончательно стало ясно.

Все молчали. Гриша достал початую бутылку водки, налил полный стакан и выпил. Бородач жалобно попросил:

– А мне можно?

Гриша шмякнул бутылку на стол и вышел из кухни. Елена Степановна достала стакан и налила его до краев. Непрошеный гость жадно, словно воду, выпил содержимое громкими глотками и посмотрел на Елену Степановну:

– А дальше-то что?

Она поежилась, кутаясь в платок, и пожала плечами.

Долго молчали.

– Вы сейчас сломали всю нашу жизнь, – тихо сказала она, отошла к окну и повторила: – Сломали всю жизнь, и без того сложную.

– А что же мне делать? – еле слышно ответил он. – Про мою жизнь вы не подумали? Ольгу я любил. Никого из родных у меня нет. Только мальчик.

– Вы хотите забрать Ваню? – одними губами спросила она.

– Не знаю. Ничего пока не понимаю, скажу вам честно.

– Господи! Да что мне до вашей честности! – закричала она.

Мужчина поднялся.

– Простите меня, если сможете. И еще – поймите.

Елена Степановна ему не ответила.

Гриша задал один вопрос:

– Ты знала?

– Господи! Да откуда я могла знать?

– А фотографии, поиски родственников? Откопала этого дядьку деревенского, Егорыча, обрадовалась. Умилялась просто! Вот ведь кровь какая! Через столько поколений! Ты знала! – закричал он. – Или догадывалась, уж точно! А все просто! Просто, как… Сходила налево наша ангелица. Запросто так, как нечего делать. А потом – понесла! Всякое в жизни ведь бывает! От половых связей, в том числе и внебрачных, детки случаются! И родила наша тихушница! От чужого бородатого дядьки! А чё не родить? Ребеночек ведь семью подправит, муженька блудного в лоно, так сказать, возвернет! А не вышло! Не получилось красиво и гладенько! И сама отошла, и папаша вот нарисовался. Законный, так сказать. Бог-то, он – не Тимошка! Вот и жди теперь, что этот упырь надумает. Отберет у тебя внучка или оставит. А может, денег попросит. Отступных. Ребеночек-то ему, бирюку одинокому, вряд ли нужен. Или шантажом займется – сценариев много. А я – все. Умываю руки. Меня это больше не касается – ни по одному пункту. Хочешь – разбирайся с ним сама. Я в этих дрязгах и разборках участия не принимаю. – Гриша громко хлопнул дверью и ушел к себе.

Елена Степановна все понимала: и обиду сына, и его боль. Ни слова в ответ не сказала, только вот с сердцем стало плохо. И еще разболелся затылок. А тут – звонок, пришел долгожданный дежурный доктор.

Пришлось встать, открыть дверь, проводить в ванную и к ребенку. К ее внуку. Которого она не разлюбила ни на секунду.

Нет, не так. Которого она теперь любила еще больше, еще острей.

Потому что прибавился страх. Страх потери.

Через две недели Гриша женился на Аллочке и переехал к ней. Вернее, переехал к ней он еще раньше, сразу после визита бородача.

На свадьбу – а была ли она? – Елену Степановну не пригласили. Ладно, переживем и это. На кого обижаться? На единственного сына? Ему-то сейчас хуже, чем ей. Ему еще надо пережить, кроме всего прочего, и предательство. А вот это страшнее всего.

Через два месяца Гриша зашел попрощаться – он уезжал в Австралию, в командировку. От чая отказался, вопросов не задавал, в Ванину комнату не зашел. Елена Степановна пожелала ему удачи и перекрестила в спину.

Посмотрела в окно: Гриша медленно шел от подъезда прочь. Голова в землю, плечи опущены. Остановился и поднял голову на их окна.

Елена Степановна помахала рукой. Он кивнул.

– Вот и вся, собственно, история, – улыбнулась моя новая подруга. – Ребенка, по счастью, никто у меня не забрал. Его отец оказался вполне приличным человеком. Помогает, чем может. Ни от чего не отказывается. Ну вы же сами видели! Да! И у Гриши все, слава богу, образовалось. Работа хорошая, квартира тоже, машина чудесная. Жена его оказалась женщиной неплохой, хоть и не самой образованной. Но это все ерунда! В семейной жизни ценятся совсем другие вещи! А Гришу она очень любит и заботится о нем! Да и деньгами мне сын помогает. И за это спасибо. Так что сердце мое материнское спокойно. Ведь в нашей жизни понятие покоя – весьма относительно, верно?

Мне нечего было возразить.

– Да и в нашей с Ванюшкой жизни тоже все устаканилось и успокоилось, – продолжала Елена Степановна. – В общем – живем! Куда деваться? Как я вам говорила? Из любой ситуации есть выход! И жизнь – определенно – мудрее нас! – Она улыбнулась.

Дождливое лето того года закончилось, как все когда-нибудь заканчивается на этом свете. Мы уехали в город, обменявшись телефонами. И, как оказалось, эта встреча не была случайной или мимолетной, что часто происходит: встречаются люди, сближаются даже, а потом – исчезают с твоего горизонта навсегда, словно бешено промчавшийся поезд дальнего следования.

Мы же действительно подружились и стали близкими людьми. Ездили друг к другу в гости – на дни рождения и просто так. Выручали друг друга, поддерживали – словом, было у нас все то, из чего, собственно, и состоит дружба. Мы совпадали во взглядах на многие проблемы – короче говоря, были одного поля ягоды. «Одной крови», как говорил Маугли.

Пережили вместе и мою депрессию после развода, и вхождение – ох, нелегкое! – в новый брак. Отвели деток в школу, потом в институт. Выдали замуж мою дочку.

По телефону мы болтаем минимум три раза в неделю – это в штатном режиме. А уж если что…

Тогда мы всегда рядом. Плечом, так сказать, к плечу.

Ванюшкин отец женился – вот это поразило нас всех. Ему уже было хорошо к пятидесяти. Переехал к жене на Украину. Про сына не забывал.

А у Гриши, кстати, родилась дочка. Елена Степановна была счастлива! Как же она была счастлива!

Дочку назвали Леночкой. Понятно, в честь кого. Хорошему человеку когда-нибудь обязательно повезет, как говорит моя мама.

А плохих среди моих друзей нет.