Текст книги "Как жила Тася"

Автор книги: Мария Толмачева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Мария Толмачева
Как жила Тася

СТАРЫЙ МИШКА

Тихо было в квартире: папа после обеда спал, мама готовила уроки с Колей, сестра Маня тоже училась, а Тася сидела на низенькой скамеечке в своем уголку, где жили игрушки, и потихоньку разговаривала с Мишкой.

Разные тут были игрушки: корова с колокольчиком., лошадка на колесиках, на кроватке лежала новая, нарядная кукла Надя, а две старенькие сидели смирно на диванчике.

Но любимцем Тасиным был Мишка. Да и немудрено: уж года два тому назад, когда Тася лежала больная, принесли его ей, и с тех пор всегда они жили вместе.

Поистерлась бурая шкурка, на ладони лап недавно пришлось маме наложить заплатки, чтоб не торчала безобразно набивка, похудел он весь и растрепался, но ничего: хорош был Мишка и верный друг…

И, взяв его на колени и наклонив к нему головку, вела с ним Тася чуть слышную беседу.

– Ты знаешь, Миша, ведь подарок-то мне к завтрашнему дню моего рождения от дедушки уж пришел! – говорила она, и с любопытством уставились на нее черные пуговки-глазки. – Знаешь, сегодня приехала мама домой и привезла посылку, ящик такой большой, вот с Надину кроватку. Я выбежала, а она кричит: «Уходи, уходи! простудишься!» Ну, а я все-таки успела рассмотреть. Как ты думаешь, что бы там такое было? Ты бы что хотел? Хорошо бы обеденный сервиз: чашки-то у меня есть, а тарелочек нет. Краски бы тоже, пожалуй, хорошо, а то Маня мне своих не дает. А только ты знаешь, Миша, что бы мне ни подарили, ты все-таки будешь лучше всех. Вот мне на Пасху подарили Надю, да она какая-то не настоящая, не то что ты! – и гладит с любовью шершавую Мишину головку.

Рано проснулась на другой день маленькая новорожденная, насилу дождалась, когда встала мама. Карандаши ей цветные подарили и тележку для куклы. Рада была, но все торопила открыть поскорее дедушкину посылку.

Наконец, горничная Даша принесла большой кухонный нож, затрещала крышка, оскалились державшие ее гвозди, и отскочила она совсем.

Много бумаги стало видно; запустила туда Тася жадные ручки, пошарила, что-то вытащила: коробка с шоколадом.

Это хорошо, только это не подарок, подарок, значит, внизу.

И правда, что-то мягкое, большое, никак не вытащишь.

Потянула изо всех сил и ахнула, и опустились невольно руки… Мишку прислал дедушка, большого, белого, как серебро, с голубым бантом, красавца Мишку.

– Вот угадал-то как хорошо дедушка, – говорила мама, стоявшая за Тасиной спиной, – ты так любишь этих медведей, а твой совсем состарился!

Ничего не ответила Тася, разжала руки, и покатился нарядный Мишка на пол, а она пошла прямо-прямо прочь, дошла до сундука в коридоре, залезла на него с ногами, отвернулась к стенке и заплакала.

Разыскала ее мама, удивилась.

– Глупая девочка! О чем ты? Разве тебе не нравится медведь? Такая чудная игрушка!

Молчала Тася. Что сказать? Разве объяснишь отчего вдруг жалко-жалко стало прежнего Мишку, так жалко, что защемило сердце. Бедный, старенький, заплатанные лапки, мордочка так потешная, измазанная… Лежит теперь, глупенький, думает: «Конец мне пришел! Не будет меня больше Тася любить!»

Подождала мама, назвала Тасю капризницей пошла прочь. А Тася соскочила, побежала в детскую, схватила Мишку старого и крепко-крепко прижала к груди.

– Ты не думай, Миша, ты лучше всех, ты мой любимый! А тот, того мне и не надо совсем! Пусть назад едет, куда хочет, и видеть его не хочу!

И, будто забыв о нем, принялась играть.

Посадила в новую коляску куклу Надю и Мишку и стала их катать. По детской повезла по гостиной, докатила до столовой и остановилась. Там тот, новый, белый…

Интересно, убрала его мама или нет? Заглянула чуточку – нет, лежит по-прежнему на полу задрав лапы.

Так ему и надо! Зачем вздумал у Миши место отбивать!

Запела Тася песню, покатила колясочку назад. Села рисовать, сломала карандаш и задумалась. И представилось ей, как лежит бедный Мишка на полу, под стулом.

Тоже, пожалуй, не весело и ему. Ехал-ехал от дедушки, и вдруг… Неловко там лежать и страшно, кругом все чужие. Встала опять Тася, взяла старого Мишу.

– Пойдем, посмотрим. Стоят оба, смотрят…

– Пустить уж разве его в детскую? А? Миша, как ты думаешь? Конечно, не на твою кровать, а так, куда-нибудь, у двери!

Подошла нерешительно, потянула за лапку – жалобно посмотрел белый Мишка.

– Ну, иди уж, так и быть! – нахмурилась Тася, чтоб не видно было, что жалко, отнесла гостя в детскую, посадила на картонку в углу. А сама рассадила кукол по стульям, Мишку в середину, стала их дедушкиными конфетами угощать.

А тот, белый, сидит один, смотрит издали, да облизывается. Отставила Тася в сторону шоколад, покраснела, подумала минутку, посмотрела на верного старого Мишу, а тот на нее.

Потом тряхнула решительно головой, побежала в угол, взяла белого и зорко поглядела ему прямо в глаза.

– Живи уж! Я тебя прощаю! Будешь и ты мой! Спать будешь на коробке с кирпичиками, а подушку одну тебе Миша свою даст, он добрый. Только ты знай, что все-таки он главный, и я его больше всех люблю!

КАК МИШКА НА ДАЧУ ПОПАЛ

Вечер, скоро и спать. Присев на корточки в уголке с игрушками, Тася поспешно укладывала по кроваткам кукол и зверей. Пришла няня. Мама сидела за столом и что-то писала.

– А какие же игрушки, Тасенька, ты берешь с собой на дачу? – спросила мама.

Тася посмотрела на игрушки и решительно ответила:

– Все!

Мама покачала головой.

– Это невозможно, дочка, их слишком много, да они тебе и не понадобятся – будешь больше в саду играть, в лес ходить. Ну, к чему тебе, например, все куклы?

– А им скучно здесь будет! – недовольно ответила Тася.

– Не говори глупостей, – остановила ее мама, ты не маленькая уже. Завтра я тебе дам большую корзину, и ты в нее уложишь все, что оставляешь дома, и возьмешь с собой две-три любимые игрушки, а все остальное спрячь!

На другой день Тася, окруженная игрушками, сидела перед открытой корзиной и соображала: Мишу старого, конечно, с собой, а белого, нового? Его бы, пожалуй, можно и оставить, да старый Миша с ним очень подружился, скучать будет, придется и его взять. Ну, пусть посидят пока оба на кроватке.

Вот куклу Лильку, конечно, оставить надо. Недолюбливает ее Тася за то, что раз ей очень досталось от мамы, когда, заинтересовавшись, почему у нее глаза закрываются, она Лильке парик отклеила и глаза пальцами вынула. С тех пор, хоть и починила мама сургучом куклу, все-таки она какая-то косая осталась.

Бог с ней! Пусть лежит в корзине, на самом донышке.

Вот и барана белого тоже не жалко: шерсть у него лезет, кричать он перестал, и золотая краска с рогов облупилась.

Положила еще Тася другую куклу, безногую, поставила коробку с зоологическим лото, присела отдохнуть и задумалась…

Рада она, что завтра на дачу: весело там будет!

Мягкий песок на дорожках, на лугу цветы, комнаты маленькие, и везде в окна деревья видно… «Ах, надо узнать у мамы, будет ли и это лето у нее своя грядочка?»

Вскочила Тася, хотела бежать, спрашивать, да вспомнила, что мама не велит дело бросать не кончив, присела опять и поспешно стала складывать в корзину все, что под руку попадалось.

И в самом деле, зачем ей летом все это? Сунула сервиз чайный, плиту жестяную, мебель кукольную, потом собрала в фартучек кубики разрозненные и с грохотом высыпала и их туда же. Захлопнула крышку, но что-то мешало закрыться совсем. Тогда Тася села сверху, в корзине что-то хрустнуло немножко, крышка легла аккуратно, и Тася побежала к маме.

Мама тоже стояла, согнувшись над большим сундуком, и укладывала туда детские платья.

– Ну что, отобрала вещи? – обернулась она к девочке. – Неси скорее, я уложу!

Тася немножко замялась.

– Мишки оба остались, – сказала она, – да только их нельзя укладывать!

– Это почему? – удивилась мама.

– Да им душно будет! Я их лучше на руках повезу.

– Что за пустяки! Ты их только потеряешь. У нас и так в вагоне вещей много будет! – не соглашалась мама. – Давай скорее, мне некогда!

Но Тася стояла на своем. Сговаривались, сговаривались, наконец, решили белого Мишу уложить на самый верх в сундук, чтоб ему удобно было, а бурого, старого, Тася на руках повезет, иначе она не согласна.

Не спалось Тасе эту ночь: все боялась проспать. Поднялась ни свет ни заря, разбудила Маню, пробежала к няне, выглянула в окно: не приехали ли ломовые? Но все еще было тихо на улице, и няня назвала ее «неугомонной».

Наконец все встали, и началась суета, Тася была готова раньше всех. Надела на Мишу его теплую дорожную рубашку, сунула себе в карман другую, запасную, туда же положила мячик резиновый черненький и коробочку монпансье на дорогу, хотела еще платок носовой положить, но уж места не было. Потом села на подоконник и стала ждать. За ранним завтраком ничего есть не могла, только молока выпила чашечку.

Но вот вещи отосланы, все готовы и идут садиться на извозчиков. Тася спускается с лестницы, одной рукой крепко держится за мамину руку, а другой прижимает к себе Мишу.

Яркое солнышко ударило в глаза на улице, швейцар Иван стоит у подъезда и улыбается.

– Мы на дачу едем, Иван! – кричит ему Тася, а он ловко подхватывает ее сзади и сажает к маме на извозчика.

Поехали. Тася смотрит по сторонам и ей хочется кричать всем встречным:

– До свиданья! До свиданья! Мы на дачу едем! – и на радостях она крепче жмет Мишу и украдкой целует его в облезлое ушко.

Вот и вокзал. Тут довольно страшно: сколько народа, толкотня, свистят паровозы, везут багаж. Тася вздыхает с облегчением только, когда все вошли в вагон и мама не опоздала, а сидит тут же против Таси.

Но вот и поехали! Поплыли мимо столбы, платформы; отодвинулись назад люди на ней; замелькали какие-то вагоны, закопченные здания, высокие трубы; потом вдруг стало светло, зелено, и усеянное желтыми цветочками раскинулось поле.

Прижавшись носом к стеклу, стояла на коленях у окна Тася и смотрела. Хорошо бы остановить поезд и побежать шибко-шибко по зеленой травке! Сколько цветов-то!

А где же Миша? Надо и ему показать. Бедненький! Совсем завалили его вещами: Колька на него пальто бросил, а няня на лапку села. Надулась Тася, вытащила Мишу, оправила на нем рубашечку и посадила его на раскидной столик у окна.

– Сама захотела его на руках везти, так сама и смотри за ним, – говорит мама, – у нас и так вещей много!

Конечно, сама! Никому она своего Мишеньку не даст!

– Смотри-ка, Миша, вон коровки, целое стадо! А там вон деревня виднеется.

– Ты бы села, Тася, говорит мама, устанешь ведь: целых пять часов ехать!

Как тут устать: так весело смотреть в окно, бежит все, бежит назад, так что в глазах рябит и кажется, что даже колеса выговаривают: «Мы на да-чу! Мы на да-чу!»

Миша тоже смотрит, задрал мордочку и растопырил лапки.

Ехали-ехали, проголодались все, запросили у мамы есть. Старательно держала Тася кружечку с молоком, чтоб не расплескалось, и прикусывала пирожок, а Мишу пришлось уж в уголок посадить покамест.

Закусив, хотела опять к окну пролезть, но место уже занял брат Колька.

– Ты все время здесь сидела, а я нет! Теперь моя очередь! Правда, мамочка? – торопливо доказывал он, отстраняя сестру.

– Ну, ты посиди до станции, а потом опять Тасю пусти, – решила мама. – А ты, детка, посиди пока спокойно, отдохни!

Сжалась Тася в комочек, подобрала ноги. Спорила она, собственно, так только, для порядка, а ей уж и самой больше не хотелось смотреть в окно: ведь все там то же самое, зеленое. В голове как-то странно становилось, в глазах так туманно стало, и глуше стучали колеса.

– Смотрите, няня, Тася-то совсем дремлет! – откуда-то издалека слышит она мамин голос. – Уложите-ка ее!

– Закачало совсем нашу птичку, – отвечает няня. – Еще бы! С каких пор поднялась!

И чувствует Тася, что няня кладет ее на диван, подсовывает подушечку под голову и прикрывает усталые ножки большим платком.

– А Миша? – лепечет с усилием девочка. – И Мишка твой здесь! Вона в уголочке сидит! Спи, моя красавица, еще долго ехать-то!

И сладко заснула Тася…

Проснулась оттого, что Коля крикнул ей прямо в уши:

– Приехали! Вставай!

Замигала, затерла слипающиеся глаза, смотрит: все уж в пальто и шляпах, и няня вещи связывает.

Ах, ведь и в самом деле приехали!

Сейчас увидит она знакомых лошадок, загремят бубенчики, покатят они…

– Мамочка! За нами Степан приедет? На паре? Да? – кинулась она к матери.

Уж медленно идет поезд, вот и платформа.

Колька быстро пробирается к окну и изо всех сил барабанит в стекло.

– Мамочка! Вон Степан! Степан, мы здесь! Иди сюда!

Тася смеется, кивает в окно Степану и первая бежит вон из вагона, так что мама бросает пакеты и спешит за ней.

– Тише, детка! Упадешь! Успеешь еще!

Но Тася ничего не слышит: она уже около Степана, держит его за жесткую, точно деревянную, руку, и ей радостно видеть его знакомое, милое бородатое лицо, слышать привычный запах кожи и дегтя, которым пропахла его одежда.

– Ты на Гнедке и Мальчике приехал? – спрашивает она, припрыгивая. – А Жучка здорова? А щенятки есть?

Степан не знает, кому отвечать, потому что с другой стороны к нему уж прицепился Коля, но тут его зовет мама, и он кидается помогать вытаскивать из вагона вещи.

Через несколько минут все расселись и поехали. Впереди, со Степаном, мама, Маня и Тася, сзади, на извозчике, Коля и няня.

Загрохотали колеса на площади перед станцией, потом попали на мягкую, пыльную дорожку и покатились весело среди полей.

– Мама! Мама! Смотри васильки! – кричит Тася. Мамочка, – вели остановиться, я нарву! Ах, сколько ромашки!

– Воздух-то какой чудесный! Так медом и пахнет! – восхищается Маня.

– Все ли вещи тут? Ничего не забыли? – озабоченно оглядывает экипаж мама.

Тася почти не замечает ее слов, но вдруг ей делается как-то неловко. Она мгновенье сидит неподвижно, уставив глаза в одну точку, и вдруг кричит отчаянным голосом:

– А Миша? Мама, а Миша где?

Но мама не знает, мама совсем забыла о нем.

– Я же тебе говорила, что ты должна сама за ним смотреть! – говорит она.

Тогда Тася начинает отчаянно рыдать.

– Миша мой, Мишка! Он, наверное, остался в вагоне! Что я буду делать? Мамочка, вернемся! Пожалуйста, вернемся!

– Да ведь поезд давно ушел! Ну перестань же, не стоит плакать!

Но Тася плакала все громче. Полезла в карман за платком, но вместо него вытянула Мишину рубашечку и залилась еще неутешнее.

«Да не у няни ли он?» – вдруг пришло в голову Мане.

– Погоди, Степан, пусть они нас догонят, мы спросим.

Степан сдержал бойких лошадок, а Тася обернулась и, затихнув, с нетерпением стала следить, как в облаке пыли приближался отставший экипаж. Сердце у нее так и колотилось, и вся она дрожала. Вот уж видна белая фуражка Коли и нянин желтенький платок.

– Няня, – крикнула им мама, – не у вас ли Тасин медведь?

– Чего?

– Тасин медведь у вас, я спрашиваю?

– У меня! У меня! – донесся тоненький нянин голос.

Тася так и затрепетала.

– Дай! Дай скорее! Нянечка, миленькая!

Няня не спеша слезла с дрожек и рысцой подбежала к переднему экипажу с белым узелком в руках.

– Тут он! С пирожками вместе! – сказала она, похлопывая по узелку. – Как стали все вылезать из вагона, я огляделась не забыли ли чего, ан, сидит Мишка-то в уголку, горемычный. Хвать, и пирожки забыли. Я все вместе в салфетку и завязала!

И, передавая девочке узелок, прибавила:

– Ты уж, Тасенька, не развязывай до дому-то, а то рассыплешь все. Здесь, здесь Мишка-то твой, видишь лапка торчит!

– А он там, пожалуй, теперь все пирожки съест! – засмеялась сквозь слезы счастливая девочка, нежно прижимая к себе узелок.

Так, вместе с пирожками, и приехал Миша на дачу.

МИШКА НА ДАЧЕ

Как только огляделась Тася немножко на даче, так стала по-летнему своего старого Мишку устраивать.

– Разве медведи в комнате живут? – рассуждала она. – Ну, зимой – это уж поневоле, а летом надо будет его в берлогу переселить!

И она стала усердно обдумывать, где бы эту берлогу поудобнее устроить. На террасе не стоит: все мимо ходят, да и на комнату похоже. Одно время собралась было поселить Мишку в пышном цветнике перед домом. Было там много цветов, и Тасе показалось, что недурно бы устроить ему жилье, в тени цветов.

Как– то утром она осторожно пробралась в самую середину клумбы, где на деревянном столбике торчал светлый стеклянный шар, раздвинула цепкий душистый горошек и усадила Мишку в самую чащу. Ему там очень понравилось, и его мордочка премило выглядывала из пестрой массы цветов. Но на беду вышла из дому сестра Маня и подняла страшный крик.

– Куда ты забралась? Ты все цветы помнешь! Вылезай сейчас, глупая девчонка!

– Ну уж и «глупая девчонка». – Тася обиделась и только придумала, как получше ответить сестре, как вышла мама и тоже велела ей уйти из цветника.

– Вечно у тебя какие-то необыкновенные затеи! – сказала она.

Тася надулась и ушла с Мишей в сад подальше. Всем они мешают, ну так они подальше зайдут, и тогда их никто не найдет!

Шли, шли и дошли до большой сосны, что красноватым столбом подымалась вверх так высоко, что у Таси шляпа свалилась назад, когда она закинула голову, чтоб увидеть зеленые, пышные ветви, сквозь которые красиво синело небо. Внизу, у подножья, был мягкий узорчатый мох, словно бархатная зеленая подушка. Тася сразу решила, что лучшего места для берлоги и не найти. К тому же от дорожки их отгораживал густой мелкий ельник.

Присев на землю, Тася почувствовала себя далеко-далеко ото всех, так что ей стало даже чуточку страшно. Но то-то и хорошо: ведь медведи в дремучих лесах живут.

Но за постройку взяться в этот раз не удалось: пришли гости с соседней дачи, и Тасю позвали домой. А вечером пошел дождь и лил, досадный, два дня.

Наконец, проснувшись утром, Тася увидела синее небо и поспешно вскочила с кровати. Выбежала, едва одевшись, в сад и захлопала от радости в ладоши. Все блестело кругом от висевших еще на ветвях капель дождя, в которых переливалось солнышко. Дорожки уж почти просохли, только у дома, под водосточной трубой, стояла большая светлая лужа.

«Вот славно-то, – подумала Тася, – вот милый день сегодня: погода хорошая и воскресенье, значит, папочка приедет! Попрошу маму, чтоб она взяла меня его встречать!»

Но мама почему-то не согласилась, велела только няне надеть на Тасю новое белое платье, а самой Тасе велела быть умницей и скоро уехала.

Но кругом было так весело, что Тася скоро утешилась и, захватив Мишку, убежала в сад.

– Давай-ка, Миша, пока берлогу устраивать: как раз к папиному приезду кончим! Вот-то он удивится! Я ему раньше ничего не скажу, приведу в сад, а тут вдруг ты сидишь!…

Сказано – сделано. Тася усердно взялась за работу. Надо было приподнять толстый слой мха и под ним вырыть ямку, а потом палочками этот мох подпереть, чтоб из него вышла крыша.

Немножко смутило ее вначале то, что мох был очень мокрый, точно губка, которой она по утрам мылась. Под ним было суше, хотя все-таки земля немножко липла, так что несколько раз приходилось вытирать руки. Зато берлога выходила на славу.

Тася спешила и работала изо всех сил. Волосы растрепались и липли к потному лбу, и она все поправляла их рукой, чулки на коленях были совсем мокрые, но мысль о том, как хорошо будет Мишке на новоселье и как удивится папа, подкрепляла ее, и она остановилась только тогда, когда все было готово.

В глубине берлоги, на мягкой подстилочке, сидел Мишка. Его мордочка едва виднелась там, но ясно было, что ему там уютно и хорошо, и так все похоже было на настоящее медвежье жилье, что Тася радостно засмеялась, с облегчением выпрямила усталую спину и встала на ноги. Теперь надо было скорее идти домой и вымыть руки, которые были точно в черных перчатках. Однако, оказывается, и платье тоже позапачкалось; это она только что заметила, и ей стало грустно-грустно: новое белое платье…

Что– то мама скажет? Попробовала почистить, но стало еще хуже. Тася растерянно смотрела на безобразные черные пятна, и ее глаза затуманили слезы.

Вдруг раздался Манин голос:

– Тася! Та-ся-я! – кричала она. – Иди скорее, папа приехал!

Но Тася стояла не шевелясь, только быстро провела рукой по глазам, чтоб скрыть досадные слезы.

У Мани точно было какое-то чутье: она так прямо и бежала на Тасю. Набежала, остановилась и вдруг принялась хохотать, как сумасшедшая.

– Таська! На кого ты похожа? Как трубочист! Все лицо полосатое!

Тогда Тася не вытерпела, заревела во весь голос и побежала прочь от сестры. И как раз налетела на папу, который шел разыскивать свою дочку.

– Детка, что ты? О чем ты? – испуганно спросил он. – Где это ты так перемокла?

Маня торопливо принялась рассказывать, где она нашла ее, но папа не дослушал, взял Тасю на руки и понес домой.

Милый папа! Прижалась Тася к его плечу, спрятала лицо и плакать перестала, только вздыхала глубоко. Так они и взошли на террасу.

– Ну, уж не брани ее ради моего приезда! – сказал папа маме, спуская Тасю на пол.

Пришла няня, покачала головой, увела Тасю переодеваться. Пришлось и мыться, и переобуваться, и все чистое надеть, как после бани.

Тихонькая и гладенькая вышла она к обеду и робко посмотрела на всех, но все болтали, и она понемножку успокоилась. Не чуяло ее сердце, что еще в тот несчастный день доведется ей поплакать.

После обеда папа взял Тасю за руку.

– Ну, веди меня, глупышка, показывать, что ты там своему Мишке устроила!

Пес Гектор, который спал на полу, растянувшись во всю длину, встал, потянулся и тоже пошел за ними.

Этот Гектор был Тасе и враг и друг, она сама хорошенько не знала.

Прошлое лето, когда он был крошечным щеночком на толстых лапках, Тася ужасно любила его. Щеночек превратился в большую, веселую собаку с длинными, мягкими ушами, которые болтались, как тряпочки. Он очень любил играть, ужасно высоко прыгал, стремглав бросался, если ему бросали палку. При этом он так громко лаял, что Тася всегда пугливо жалась к маме.

– Да ведь он играет! – успокаивали ее.

Тася это и сама отлично знала, но все-таки было неприятно. Но когда он спал, вытянувшись на полу, Тася любила подсесть к нему на корточках и тихонько поглаживать его гладкую, шелковистую голову. Иногда Гектор просыпался, хлопал приветливо хвостом по полу, раз лизнул ее прямо в лицо, и Тася была рада, что Гектор любит ее.

Трудно было уйти без него из дому, он всегда шел за уходящим.

Вот и теперь нехотя поднялся и пошел вслед за папой с таким видом, точно ему помешали спать. Тася, весело болтая, привела папу к Мишкиной берлоге.

Папа очень похвалил и сказал, что совсем как настоящая. Миша с довольным видом сидел на своем зеленом диванчике. Заинтересованный Гектор тоже сунул свой нос в нору и громко фыркнул.

– Смотри, папа, Гектор думает, что тут живой зверь живет! – рассмеялась Тася.

Гектору, действительно, пришло в голову что-то странное: он вдруг изо всех сил принялся рыть землю возле берлоги, из-под его сильных лап так и полетели комки мха.

– Ой-ой! Папочка! Он мне все испортит! – закричала в испуге Тася. – Пошел прочь, Гектор!

Но тот ничего не слушал, и папа должен был оттащить его за ошейник и пригрозил палкой. Тогда Гектор с озабоченным видом убежал в кусты.

День прошел хорошо и весело, и Тася не вспоминала больше об утренней неприятности.

Перед вечерним чаем, когда мама велела надеть ей кофточку, Тасе пришло в голову, что Мишке тоже, пожалуй, холодно в саду, и надо принести его домой.

Но, Боже мой, что она увидела, когда прибежала к большой сосне! Вся берлога была разрыта, а самого Мишки и след простыл! Тася даже остолбенела в первую минуту, потом с отчаянным криком побежала домой.

Все сбежались к ней. Ясно было, что это было дело лап Гектора.

– Не плачь, Тася, – твердо сказал брат Коля, – я сейчас пойду по его следам и разыщу Мишку живого или мертвого.

Но мертвого Тася не хотела и потому продолжала плакать, несмотря на утешения папы и мамы.

Гектор куда-то пропал. Коля обегал сад и дом, его нигде не было.

Неутешная Тася уж прощалась мысленно со старым верным другом, когда в комнату вдруг вошла кухарка Даша. В руках у нее был Мишка!

– Вон, злодей, куда игрушку затащил, – сердито заговорила Даша, – у меня под кроватью нашла. Мне бы и невдомек, да полезла за башмаками, глядь, а Екторка лежит там и грызет что-то. Я думала кость, ан это барышнин Мишка! Вон лапку сгрыз, злодей!

Тася нежно прижимала бедного раненого Мишу. Весь он был в грязи, и одна лапка болталась на одной ниточке, и из нее лезла набивка.

– Не горюй, Тася, – утешала мама, – я его завтра тебе заштопаю. А теперь давай мы ему забинтуем лапку, будто он на войне был!

Улыбаясь сквозь слезы, Тася протянула Мишку маме.

– Ах, он скверный пес! Как отделал! – ахнула подошедшая няня. – А давеча мою калошу новую сгрыз. Вот ужо я задам ему, научу, как вещи портить! – и она, бормоча что-то, вышла из комнаты.

Через минуту раздался жалобный собачий визг, а нянин голос приговаривал:

– Не грызи! Не грызи! Не порть вещей!

Тася подняла голову и прислушалась. Бедный Гектор! Верно, больно его няня бьет. А ведь не так уж он виноват. Иногда ведь случается так, что и не думаешь, что плохо выйдет, а выходит! Надо няне сказать…

И Тася опрометью бросилась из комнаты, крича:

– Няня! Нянечка! Не бей Гектора! Я уж не сержусь, не бей!