Текст книги "Наследница долины туманов"

Автор книги: Мария Лунёва

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Глава 2

В такие дни я старалась и вовсе не вставать с постели, только мачеха и нянечка не давали мне окончательно потонуть в своём горе. Иногда я смотрела в окно на серое небо и мечтала забыться и потеряться в своих снах. Но боль не давала даже задремать. Тьма, что вселилась в меня там, в тумане, грызла, выедая крупицы света моего дара, не давая ему хоть сколько-нибудь восстановиться. Раз за разом осушая меня.

Няня, помявшись на тропинке, прошлась вперёд и вгляделась в лес, что начинался за озером.

– Призрак давно не появлялся, – шепнула я.

– И хорошо, – старчески вздохнула она. – Души, что остаются в тумане, чернеют и становятся озлобленными.

– Нет, с Крисс такого бы не произошло, она маг жизни, – возразила я.

– Она была им, Амэлла, но столько лет, – голос няни дрогнул, ладонь сжалась, сминая ткань подола простенького платья, – так не должно было быть. Они не должны были умирать.

Столько горечи и сожаления. Будто она виновата в чём-то.

– Мояла уже собрала вещи? – тихо спросила я, решив сменить тему разговора и не расстраивать ещё больше старушку.

– Она противится, не желает оставлять тебя здесь одну на растерзание северянам.

Ия Лунсия отвела взгляд от границы Туманной стены и подошла ко мне ближе.

– Нет, она должна уйти, – чётко отчеканила я, уже поняв, что у нянечки иное мнение.

– Не уверена, – сухая рука легла на моё прикрытое старой шалью плечо и чуть сжала, – про северян разное говорят. Но не одной сплетни про то, что людей они простых губят или девиц портят. Может, лучше остаться княгине здесь, чем с дитём в утробе по дорогам трястись и приют искать.

Нервный смешок вырвался из моих уст. Ни одной сплетни. Можно подумать, праведники к нам идут – земли наши с поклоном просить.

– В твои годы и такая наивность. Первое, что они сделают, придя в наш дом, это убьют всех представителей правящей семьи. А девушек, может, и не тронут. Мало ли, сколько у них с собой шлюх припасено.

Обойдя меня, няня присела на лавочку, неосознанно пригладив обшарпанные доски. Я внимательно следила за её жестами, порой они рассказывали больше, чем слова.

– И всё же Мояла с дитём, да в неизвестность…

– Наверняка Хумъяр уже приготовил себе нору, какую, – попыталась я успокоить старческое сердечко. – У него было на это время.

– Я волнуюсь за неё, – старушка глубоко вздохнула.

– Я тоже, няня, но у неё есть шанс, и она должна им воспользоваться.

– Я сказала ей, что останусь с тобой. Заверила, что сделаю всё, чтобы уберечь, – ия Лунсия отводила взгляд, не верила в свои же слова.

– Правильно, она должна уезжать со спокойным сердцем, – кивнула я.

– Может, и нас пронесёт?! Северяне могут и сжалиться, – слова пожилой женщины заставили меня рассмеяться.

– Ты прекрасно знаешь, милая, на мне род Охрил и оборвётся. Жить мне осталось недолго. Так что не пытайся лгать и сглаживать углы. Я не люблю этого. А Мояла должна жить: она заслужила своё счастье – выстрадала. Я не смогу сомкнуть глаза и спокойно умереть, зная, что эта проклятая долина прибрала и её. Пусть живёт и растит своего ребенка. Надеюсь, князюшка наш сдохнет, где по пути, и умру я счастливо вдовой.

Няня молчала. Я понимала её. Осознавала, насколько тяжело ей слышать мои слова.

– Я мечтала подержать на руках и её, и твоё дитя, – тихо призналась она, – маму твою красавицу Амэрисс с пелёнок вырастила. Вы, мои кровинушки, на моих руках свой первый вдох сделали. Я надеялась, что перед смертью и твоей крошке распашонки раскрою да обережным шитьём украшу.

Опустив взгляд, я уставилась на свои немощные ноги. Я могла родить, да только не от князя Хумъяра. Несколько раз у меня были признаки беременности, но раз за разом мой организм скидывал дитя. Мне не хватало здоровья его выносить, а князь не заботился, чтобы его у меня стало больше. Даже наоборот. Поэтому наш целитель и солгал на свой страх и риск. Меня уберечь хотел.

Зачем?

Никогда этого не понимала. Зачем все так стараются продлить мою никчёмную жизнь? Для чего?

– Не хочу тебя расстраивать, ия Лунсия, но матерью стать мне не суждено.

Я пыталась скрыть свои чувства, но судорожный вздох удержать не смогла. Княгиня не должна показывать слабость даже сидя в инвалидном кресле. Она всегда должна демонстрировать силу своей власти и сдержанность.

Смешно что-то демонстрировать, когда на тебя смотрят, как на сломанную куклу.

С той же жалостью и сожалением.

И сейчас не хотела быть сильной, не желала держать лицо и не демонстрировать в какой я панике.

Я просто мечтала, чтобы этот день, этот момент, длился, как можно дольше, потому как после моя семья в лице Моялы исчезнет, скрывшись на пыльных дорогах в крытой кибитке. А сюда придут захватчики и продемонстрируют кто хозяин в этих землях, убив меня.

Только сейчас поняла, что эта война будет последней для меня. Что не будет, как прежде: пара схваток и разошлись, разорив друг друга.

Не будет переговоров, угона скота, кучи обветшалых беженцев.

Эту войну я не переживу.

Осознание далось мне тяжело. Схватившись за подлокотник, не удержавшись, испугано глянула на нянечку.

– Я останусь здесь с тобой, Амэлла, и слушать твои возражения не стану. Я всё же хочу верить в то, что болтают люди. И постараюсь спасти тебя: если нужно на колени перед ними стану, умолять буду. Но не оставлю тебя им.

– Ты уйдёшь! – зло вскрикнула я. – Уйдёшь с князем и Моялой. Я приказываю тебе!

Старая женщина лишь рассмеялась. Это больно резануло по сердцу, и я, не сдержавшись, всё же расплакалась.

– Не смей надо мной смеяться, слышишь, – сквозь слёзы процедила я, – я приказываю тебе уйти. Я княгиня, наследница этих земель. Я приказываю тебе спасаться!

Смех стих.

– Приказывай, доченька, – тихо шепнула моя старушка, – да, только что мне твои приказы. Я с малых лет по этому дому бегала. Моя мама твою бабушку растила. Ты, Амэлла, всё, что есть у меня. Зачем мне спасаться, милая моя. Я хочу умереть в том же доме, что и родилась. И рядом с той, что внучкой считаю. Я понимаю, что княгиня ты, Амэлла, но моей любви к тебе это не отменяет.

Стиснув зубы, я смолчала. Мне не нужна была эта жертвенность. Но с другой стороны, ия Лунсия уже, мягко говоря, немолода. Что ждёт её там, за границами нашего княжества? Никто её на работу не возьмёт: возраст уже не тот, а тут, может, и пощадят старуху-то. Если тихо где отсидится.

Взявшись за внешние ободы для вращения колёс, я развернула коляску в сторону семейного склепа.

– Пойдём, погуляем, няня, – негромко позвала я, смирившись с её самоуправством. Да и страшно мне было умирать, когда рядом не одного родного человека. А её, старуху, может и не тронут. Доживет здесь свой век, да и ляжет рядом со мной в могилку.

Если будет она у меня, могилка эта.

Старая женщина тяжело поднялась и, пристроившись рядом с коляской, взялась за её ручки сзади.

– Ноги у меня уже не те, – тихо выдохнула женщина, – уж подержусь за тебя.

Улыбнувшись, я неспешно поехала вперёд.

У нас был чудесный сад. Большой и просторный. Не загромождённый излишними клумбами и кустарниками. Здесь чудесным образом уживались рядом хвойные деревья и низенькие кусты северной айвы. Мы собирали глубокой осенью её плоды и добавляли в травяной чай холодной зимой.

Этот кислый вкус напоминал о лете, солнце и тепле.

Рядом ютилась смородина. Её аромат разносился по саду. Как я любила эту ягоду. Огромные чёрные шары или красные прозрачные бусины, висящие на веточке и переливающиеся на солнце. Потянувшись, я не удержалась и сорвала лист с куста. Чуть помяв его, поднесла к лицу и вдохнула яркий ни с чем не сравнимый аромат. Так пахло счастье.

– Твои вкусы никогда не меняются, – беззаботно проворчала няня, – на тумбе у кровати еловые веточки вместо цветов. В шкафу среди вещей лепестки не роз, а простой смородины.

Я рассмеялась. Да, были у меня такие пристрастия. Мало кто об этом знал, но я не любила цветы. Вернее, предпочитала видеть их живыми на клумбах, чем умерщвлёнными в вазах.

К тому же с этой ягодой у меня было связано столько воспоминаний.

– Крисс очень любила красную смородину, а я чёрную. Мы могли часами спорить, какая вкуснее, – вспомнила я момент из беззаботного детства.

– А в итоге бежали на кухню и как деревенские девчонки – ложками выгребали из бочонка варенье из белой смородины.

Я тихо засмеялась, услышав замечание ия Лунсии. Да это было правдой. Съедали мы в первую очередь именно это варение. Оно практически никогда не хранилось дольше месяца. Я бы и сейчас его отведала, да на булочке и компотом запивая.

– Ты всё это помнишь? – вздохнув, я поняла, что просто хочу выговориться перед смертью. Вспомнить о прожитом счастье, о радости, о том, что было дорого сердцу. – Знаешь, няня, мне кажется, я стала забывать те дни. Порой возьму в руки книгу и вдруг, как вспышка, позабытое воспоминание озаряет. Я боюсь, что их лица сотрутся из памяти и совсем у меня ничего не останется.

Свернув на широкую тропинку, мы обогнули ельник и снова вышли к песчаному, местами заросшему рогозом и ирисом берегу озера. Я внимательно посмотрела на свою собеседницу. Она молчала. Словно ушла в мыслях куда-то в прошлое. На её губах скользнула едва различимая улыбка.

Я оставила свою старушку с её мыслями и неспешно покатила инвалидное кресло вперёд. Солнце, несмотря на ветер, довольно сильно припекало. Листва вокруг нас шелестела.

Сбоку раздался плеск воды, и взлетела небольшая птица.

Я наблюдала за этой тайной жизнью нашего сада, словно со стороны. Будто тут, вокруг, кипит жизнь, а моё время замерло.

– Мояла и князь Хумъяр отъезжают через час, – произнесла няня, – вещи погружены. Воины, что будут их сопровождать, уже в седле. Если ты хочешь проститься с Моялой, то нам лучше вернуться.

Я покачала головой.

– Нет, я только причиню ей боль, – откинув голову на спинку кресла, я подставила лицо солнцу.

– Вы всегда были так дружны…

– Вот поэтому, ия Лунсия, мне лучше не бередить её раны, – невежливо перебила я нянюшку. – Она, наверняка, как и ты, мучается совестью, что бросает меня врагам. Только в отличие от тебя, моя старушка, ей терять есть что. В её утробе растёт малыш. И я надеюсь, что князя прикончат, где, в подворотне, а она пристроится в какой дом, хоть бы и прислугой. И заживёт, наконец, спокойно, а, может, даже и счастливо.

– Ты стала очень злой, Амэлла, – голос няни излучал недовольство.

Я громко хмыкнула. Подъехав к водной кромке, остановилась. Тут всегда было очень спокойно. Рыбу, конечно, уже давно переловили, но всё же по водной глади скользили водомерки. В воздухе замерла стрекоза, на её тонких крылышках играли блики солнца. Чуть в стороне шумел камыш.

Такое умиротворение.

– Как думаешь, северяне будут хорошими правителями? – я остановила свой взгляд на водяных лилиях. В этом году их было особенно много.

– Всё лучше твоего отца и супруга, – без заискиваний ответила няня. Она никогда не лебезила и говорила прямо как есть. За это старая женщина часто попадала в немилость к князю Хумъяру. Не любил мой всеми проклятый муженёк, когда к нему на равных обращались. Все преклонения ждал. А теперь бежит, как пёс дворовой, поджавши хвост.

– Может, всё же уйдёшь с ними, ия Лунсия, – сорвалось у меня с языка. – Мояле твоя помощь очень нужна будет.

Няня обошла коляску и встала рядом со мной. Здесь не было ни беседки, ни скамейки. Присесть ей было некуда.

– Какая от меня помощь, Амэлла? Я уже стара, как трухлявый пень. Мало ей дитя на руках, а ещё и за старухой ухаживай. Я здесь родилась, здесь и помру. И похоронишь меня рядом с матерью моей и бабушкой своей – княжной Олизэ.

– Скорее, это ты похоронишь меня, – невесело выдохнула я, – а потом рядом ляжешь. Всё вместе будем.

– Не говори так, что звери они – подранка добивать. Может, смилостивится.

От дуновения ветра по воде пробежала рябь. Всё вокруг замерло и вновь ожило. Надо мной зависла огромная стрекоза с большой головой и тонким зеленоватым телом. Подняв руку, я выставила палец. Стрекоза сделала пару зигзагов и приземлилась на него.

– Никто не станет проявлять жалость к прямой наследнице этих земель. Они и смотреть не станут: здорова я или изувеченный, сломанный недочеловек. Петлю на шею и со стены вниз. Вот и вся моя судьба.

Стрекоза вспорхнула и умчалась вперёд.

– Я просить буду, – не унималась моя старушка.

– Ты будешь сидеть в какой-нибудь каморке тихо, как мышка, чтобы не заметили тебя. И это приказ, ия Лунсия. Я твоя княгиня и считай, что это последние мои тебе указания.

Повернув голову, я строго глянула на няню. Она молчала, упрямо поджав губы.

– Ты ведь не заставишь меня смотреть, как посмеявшись вдоволь, они убьют тебя на моих глазах, няня, – строго, даже сухо выговорила я. – Достаточно в моей короткой жизни было смертей родных любимых людей. Не заставляй меня умирать с тяжёлым сердцем. Я, может, и жестока порой, но от тебя хочу видеть милосердие.

Качнув головой, старушка взялась за ручки на моём кресле и, развернув, покатила меня обратно к замку. Она осталась при своём мнении.

Глава 3

Спустившись к замку, мы столкнулись с отъезжающей повозкой, которую сопровождали не больше десяти человек. Они, оседлав последних лошадей, что ещё оставались в конюшне, кучковались чуть поодаль от обоза и заметно перешёптывались.

Хм, маловато у князя оказалось верных и преданных солдат.

С такой «свитой» первые же разбойники пришибут.

Но весь циничный сарказм тут же развеялся, стоило мне увидеть сидящую в повозке Моялу. Заплаканная и растрёпанная, в простом синем платьице и видавшей виды шалью на плечах, она впилась в меня взглядом и, казалось, была готова выскочить из телеги. В побелевших руках зажат совсем скромный узелок с вещами. Лето на исходе, и глазом моргнуть не успеем, как листва на деревьях желтеть начнёт. А она, считай, без ничего.

Сердце моё сжалось от тоски и страха. Что с ней будет? За что ей такое? Она за всю жизнь слова злого никому не сказала.

Теперь эти десять воинов казались мне жалкой усмешкой судьбы.

Не защитят они никого, а, возможно, за первым поворотом сами же и разграбят княжеский обоз. А пусть и так! Мояла женщина красивая, может, кто из мужчин и возьмёт её себе. Всё лучше, чем любовница при моём муженьке.

Хоть в глаза самой себе смотреть не так стыдно.

Повозка удалялась, а мачеха всё не сводила с меня взгляда. Выдавив из себя улыбку, я махнула ей рукой на прощание, а у самой душа слезами умывалась.

Что будет с ней? Что станет со мной? За что нас так?

– Удачи тебе, – тихо шепнула я, – пусть богиня Лалила укроет тебя своим плащом от бед и горя. Удачи, милая.

Мояла, словно поняв, что я говорю, прижала ладонь к губам и заплакала. Зажмурившись, я отвернулась. Не хочу смотреть на боль родного человека. Не хочу это видеть. Не желаю думать о том, встречу ли ещё хоть один рассвет.

– Пойдём, няня, нужно завершить последние дела, – тихо позвала я старушку Лунсию.

– Какие у нас теперь дела, – выдохнула она как-то обречённо.

– Неужели ты не приготовила себе погребального платья? – попыталась пошутить я, но вышло как-то не очень радостно и оптимистично.

– А я помирать пока не собираюсь, – нахмурилась няня.

– Зато я собираюсь, – вздохнула тяжело и ухватилась за ободы колёс. – Пойдём, подберём мне наряд получше, не хочу, чтобы жители ближайших деревень потом рассказывали, что «безногая» княжна болталась на верёвке в штопаном домашнем платье. Должен же у меня остаться хоть один приличный наряд.

Повернув кресло, я поехала к внутренним воротам. Няне ничего не оставалось, как последовать за мной.

– Ты не безногая, – зачем-то проворчала она.

– Я прекрасно знаю, как называют меня за глаза жители деревень, – «безногая княжна», «недоумертвие» и «княжеский обрубок». И это ещё самое безобидное.

Няня сбилась с шага и сдавленно крякнула, чем позабавила меня.

– Откуда ты это только услыхала, – проворчала старушка.

– Дети, – я пожала плечами, – они ведь не понимают, о чём болтают.

Выехав на дорогу, я невольно стала крутить колёса медленнее. Хотелось ещё немного насладиться солнцем, ветром, жизнью.

– Подрезать бы им языки, – Лунсия, начинала злиться, что бывало с ней очень редко.

– Богиня с тобой, няня, – отдёрнула я её, – дети, есть дети. Что слышат, то и болтают. Да и что взять с людей. Они всегда приукрашивают. Не удивлюсь, если в дальних деревнях, вообще, считают меня ходячим умертвием с обрезанными по самую шею конечностями. Слухи они такие, чем дальше разлетаются, тем меньше походят на правду.

Вздохнув, ия Лунсия не стала мне перечить. Она всегда так поступала, когда была несогласная с доводами других. Просто прерывала разговор. Многих это раздражало. Они считали такое поведение высокомерным. Я же полагала, что прожившая жизнь женщина просто не желала конфликтов. В этом она была права. Порой я замечала, что копирую этот её стиль поведения.

Молчание порою лучше споров и ссор.

Проехав через врата, я с удивлением отметила некоторое оживление. Оставшийся в замке люд спешно разворовывал то, что не уволок с собой князь. Возмутившись, я хотела уже, было, прекратить этот бедлам, но передумала. Да, конечно, мародёрство людей не красит, но с другой стороны, не возьмут они – достанется всё захватчикам.

Вытащив из кармашка на поясе ключи, я поискала взглядом женщин с кухни: на глаза мне попалась малышка Воята. Заметя меня, она остановилась и виновато опустила взгляд на землю. В руках девочка сжимала небольшой пустой чугунок.

– Подойди, – приказала я.

Девочка, дёрнувшись, быстро подбежала и зажалась, словно ожидая, что ее будут ругать. Может и стоило, да чего уж. Время такое.

– Отдай это незаметно бабушке, – я протянула ей связку. – Скажи, что я позволила ей и женщинам из прислуги взять всё, что им нужно. Всё! Ты меня поняла, Воята?

Малышка быстрым движением взяла у меня из рук ключи и спрятала их за пазуху.

– Я поняла, княжна, – шепнула она. – Вы не обижаетесь? Северяне, говорят, уже на подходе. Их видели совсем недавно. Здоровые, злющие, как звери.

Ребёнок. Милосердная Лалила, пусть наши захватчики не окажутся насильниками. Чугунки они воруют, бежать нужно и детей прятать.

Дурачьё, какое же они жадное дурачьё!

– Беги, милая, – я как можно теплее улыбнулась ребёнку, – и когда придут захватчики, спрячься понадёжнее, где, в погребе. Считай, что это мой тебе приказ.

– Да, княжна, – Воята быстро закивала, – я буду прятаться.

– Молодец, ты очень хорошая девочка. Ну, беги к бабушке и набери себе хорошего приданого.

Кареглазая малышка улыбнулась. На её ещё по-детски пухлых щёчках обозначились милые ямочки. Красивой она девушкой вырастит. Главное, чтобы дали ей повзрослеть, не сгубили прежде.

Воята шустро убежала, скрывшись в доме.

– Думаешь, правильно это? Дать им возможность разграбить тут всё? – в голосе няни звучало неодобрение.

– Пусть лучше всё добро достанется им, а не северянам, – обозначила я причину своего поступка. – Им нужнее, ия Лунсия.

В замок мы вошли беспрепятственно.

Наших воинов и след простыл. Слуги метались по помещениям, пытаясь утащить всё, что не прибито намертво к стенам, полу и потолку. Прямо на моих глазах сворачивали пыльные половички, пытались снять трофейные рога с колонны.

– А они-то им зачем? – подивилась я.

– Сейчас их этот вопрос мало интересует, потом придумают им применение, – зло процедила нянечка.

– Люди, такие люди!

Ия Лунсия что-то неслышно проворчала себе под нос и осторожно помогла мне свернуть в нужный коридор. Что удивительно – двери в мою спальню, расположенную на первом этаже рядом с гостиной, оказались запертыми. То ли слуги проявили ко мне должное уважение, то ли решили, что у меня всё равно брать нечего.

Скорее всего, второе.

Что им там брать: ни платьев нарядных, ни драгоценностей. Всё сокровище – мамин лёгкий плащ, подбитый белоснежным мехом. Я сохранила его как память. Не носила, всё берегла.

Ухмыльнувшись, отворила двери и въехала в спальню. Никто не знал, когда до нас дойдёт войско северян, но раз князь так спешно освободил им замок, значит, они уже на подходе.

Эта мысль леденила душу, но я предпочла не поддаваться панике. Самое страшное в жизни я пережила десять лет назад. А сейчас, будь что будет.

Но всё же, если есть возможность подготовиться к предстоящей встрече, так чего бы ни принарядиться.

– Няня, помоги мне переодеться.

Старушка поморщилась и не сдвинулась с места.

– Ия Лунсия, – вопросительно подняв бровь, я глянула на неё, готовая услышать веские протесты. Но она молчала, словно в рот воды набрала, и неотрывно смотрела в окно.

Пожав плечами, я забралась в шкаф и вынула мамин плащ.

– Помирать так красивой, – невесело пробормотала я.

Няня не двигалась, замерла как истукан, и это меня встревожило.

– Ия Лунсия?! – она дёрнулась.

Её руки задрожали. Испугавшись, я бросила плащ на колени и подъехала к женщине.

– Няня? Тебе плохо?

– Всё будет хорошо, моя девочка, – прошептала она упавшим голосом, – нужно верить в хорошее.

Обернувшись, я уставилась в окно.

Северяне!

Могучие воины, облачённые в чёрные кафтаны, восседая на огромных жеребцах, не таясь, заезжали во внутренний двор замка. Словно знали, что теперь хозяева здесь они.

Вот так. Сжав подлокотник, я собрала остатки своей храбрости и отправилась на выход.

– Куда ты, Амэлла? – голос няни был полон слёз.

– Встречать гостей, – я пожала плечами, – я всё ещё здесь княжна.

Глупо, конечно, я это понимала.

Какая из меня княжна?

Калека, прикованная к креслу, но всё же таиться и прятаться в погребе, продлевая агонию, предвещающую смерть, я не хотела. Боялась, потому как нет ничего в этой жизни страшнее неведенья.

Выехав в коридор, успела добраться до гостиной, когда дверь отворилась, и вошли высокие воины. Они резко отличались от наших солдат. Рослые, широкоплечие, со странным серым оттенком кожи. Длинные пепельные волосы различных оттенков, собраны в высокие хвосты. Были среди них и темноволосые мужчины, почти как южане, только крупнее. Я растерянно переводила взгляд с одного на другого, пока, наконец, не увидела их командира.

Красивый молодой мужчина с высокомерной мальчишечьей ухмылкой осматривался, словно решая, хороший подарок ему преподнесли или нет. Меня они словно не замечали. Черноволосый северянин прошёлся по комнате, вальяжно уселся в княжеское кресло с удобной высокой спинкой и, довольно захохотав, ударил в ладоши.

– Ну и где все крепостные крысы?! – весело спросил он у всех разом. Мужчины хохотнули в ответ и разошлись, оставив его одного. Я замерла, чувствуя, как бледнею. Не дыша, всматривалась в того, кто станет моим палачом. Не похож он был на убийцу: в ярких светло карих глазах горел озорной огонёк веселья. На тонких губах милая улыбка. Словно мальчишка. Но этот образ растаял, стоило ему повернуть голову в мою сторону.

Беззаботное выражение исчезло, заменив собою пренебрежение и даже брезгливость.

– Безногая княжна я так понимаю?! – выдал он приветствие на свой лад. – Ну, не так страшна, как описывали, но, да, на свежее умертвие потянешь.

Опустив взгляд, я уставилась на мамин плащ, отчего-то его слова ранили, и захотелось возразить, только слов не находилось.

– Ммм, – протянул он, – может, правда, полуумертвие? Говорить умеешь?

Я слабо кивнула. А самой стало стыдно за себя. Сижу тут и трясусь, как заяц. Не подобает мне себя так вести. Я должна быть сдержанной и холодной, держать лицо и не позволять унижать себя. Так полагалась вести себя женщинам рода Охрил. Только сейчас не осталось во мне сил надеть маску княжны. Я испытывала лишь страх, и жгучее желание сбежать от этого мужчины.

Несмело подняв взгляд, встретилась с его мягкими светлыми медовыми очами, словно подведёнными угольком. Наверное, это был самый красивый мужчина из всех мною виденных.

В комнату возвращались воины, волоча за собой слуг: тех, кто не успел спрятаться. Среди них была няня, кухарка Роя, её внучка Воята всё с тем же котелком в руках.

– Не трогайте девочку, пожалуйста, – вырвалось у меня. – Пощадите детей.

Мужчина засмеялся. Его лицо стало беззаботным и даже до противного счастливым.

– О! Княжеское умертвие всё же может голосить.

Услышав такое, немногочисленные невезучие обитатели замка опустили головы. Их поставили в центре комнаты. Я не понимала, что будут делать с ними воины, но ситуация мне не нравилась. Совсем.

– Итак, теперь здесь хозяин я, – темноволосый красавец – северянин поднялся и обошёл слуг по кругу, давя на них своей тяжёлой аурой. – Моё имя гер Каил. Обращаться ко мне только так и никак иначе. Ясно?

Естественно, ему никто не ответил. Все были напуганы настолько, что готовы были в обморок упасть.

– Я задал вопрос, вы разве его не расслышали? – северянин, что назвался гер Каилом, повысил голос. – Я спрашиваю, вам ясно?! – гаркнул он, теряя терпение.

– У нас не принято отвечать на вопросы князя, – выпалила я, пытаясь их защитить.

Мужчина обернулся ко мне и оскалился в жуткой улыбке.

– Ну, а тебе, калека, понятно, что я сказал?

Такое оскорбительное обращение я вынуждено проглотила.

– Да, гер Каил, мне всё предельно понятно, – отчеканила я дрожащим от страха голосом.

– Понятливая значит, – хмыкнул он. – Ну, раз такая сообразительная, то милости просим к остальной прислуге.