Текст книги "Психология сказки. Толкование волшебных сказок"

Автор книги: Мария-Луиза фон Франц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)

Часть третья

Глава 8
Дополнительная литература для амплификации

Помимо работ, на которые уже делались ссылки на предыдущих страницах, я бы хотела указать на некоторый дополнительный материал, который может быть полезен для интересующегося данной темой. Разумеется, этот список не исчерпывает имеющейся литературы вопроса; его назначение – ввести в область изучения волшебных сказок с точки зрения аналитической психологии. Вообще говоря, я полагаю, что взявшийся за подобную работу будет пользоваться каким-либо собранием волшебных сказок, вроде того, что было издано совместными усилиями издательств University of Chicago Press и Routledge and Kegan Paul (в Лондоне), или более авторитетным собранием на немецком языке, на которое я в основном и опиралась при работе над этой книгой: Die Marchen der Weltlitemtur, (Diederichs Verlag, первоначально изданное в Йене, а в настоящее время издаваемое в Дюссельдорфе – Кельне). Сказки нередко различаются в зависимости оттого, кто их собирал; некоторые собиратели иногда опускают наиболее неприятные, с их точки зрения, места или слегка переделывают оскорбляющие их вкус пассажи. Иногда имеет смысл сравнить разные варианты какой-нибудь одной сказки.

Для тех, кто читает по-немецки, я бы рекомендовала «Словарь немецких суеверий» (Handworterbuch des Deutschen Aberglaubens by H. Bachtold-Staubli, (de Gruyter, Berlin, 1942). Он содержит огромное количество материала для амплификации практически по каждой из представленных в нем тем. Материал здесь расположен в систематическом порядке, а в конце каждой словарной статьи можно найти большой список специальной литературы. Кроме того, в этом справочнике имеется масса ссылок на религиозные, мифологические и сказочные мотивы, так что содержание его отнюдь не ограничивается народными суевериями, что как будто предполагается его названием.

Другой прекрасный справочник – это «Словарь немецких сказок» (Handworterbuch des Deutsche» Mdrchens) под ред. И. Вольте (Bolte) и Л. Макенсена (L. Mackensen), хотя они доведен пока только до буквы «М». Издание его было приостановлено в конце последней войны, но возобновилось в шестидесятые годы.

Существует также новое многотомное издание, тоже высокого уровня, издаваемое, в основном, Erich Peuckert, которое называется «Словарь немецких сказаний» (Handwdrterbuch der Deutschen Sage). Это – словарь сказаний о подвигах героев, а не о волшебных сказках, но так как названные сферы достаточно тесно переплетены между собой, то, естественно, здесь много перекрестных ссылок на нужный нам материал.

Другая книга на немецком, которая могла бы быть полезной, – это «Энциклопедия античности» (Enzyklopadie der Klassischen Alter-tumswissenschaft, составленная Pauly-Wissova. В ней множество ценного материала для амплификации, относящегося к греческой и римской мифологии. См. также: Н. W. Haussing Worterbuch der Mytho-logie, (Klett Verlag, Styttgart).

Для тех, кто читает только по-английски, я рекомендую составленный Ститом Томпсоном (Stith Thompson) шеститомный справочник «Указатель фольклорных мотивов» (Motif Index of Folk Literature, Indiana University Press). Некоторые специфические мотивы можно отыскать в указателе, прилагаемом к «Энциклопедии религии и этики» (Encyclopedia of Religion and Ethics, J. Hastings). M. Lurker опубликовал несколько томов, озаглавленных «Библиография к вопросу о символах» (Bibliographic zur Symbolkunde, Baden-Baden Heitz Verlag, 1964). С помощью этого справочника можно проследить, какая литература, посвященная конкретным мотивам и символам, была опубликована. «Энциклопедия мифологии» (Encyclopedia of Mythology), вышедшая в издательстве «Larousse», не слишком богата интересующим нас материалом, но кое-что для наших целей можно найти и в ней; то же самое можно сказать и о «Standard Dictionary of Folklore, Mythology and Legend», составленном Funk and Wagnall. Кроме того, множество мифологического амплификационного материала можно найти с помощью указателей в «Золотой ветви» Дж. Фрэзера. Книга эта на сегодняшний день несколько устарела в концептуальном отношении, но с фактической стороны, как правило, заслуживает доверия. Далее, существует книга, в которой вы обнаружите потрясающее количество ценного материала. Она принадлежи! R. В. Onians и озаглавлена «Истоки европейского мышления» (The Origins of European Though) о теле, уме, душе, мире, времени и судьбе (Cambridge, 1952). Я настоятельно рекомендую всякому, кто намерен стать психоаналитиком, раздобыть эту книгу. В ней под несколько странным названием собран материал о слюне, волосах, чиханье, кашле, о том, как стать пьяным, увлажняя свои легкие, о диафрагме, а также все, что можно найти об этом в мифологии. Сам Onians по роду своих занятий филолог-классик, но он включает в свои работы материалы, предоставляемые этнографией и сравнительной историей религий, и вы можете найти в словнике любую часть тела, также как и любое непроизвольное человеческое действие (вроде почесывания живота), а кроме того, и то значение, которое им приписывается. У истоков европейского мышления довольно необычная подоплека! Книга снабжена великолепным указателем, который может быть очень полезен тому, кто занимается интерпретацией сновидений.

Много интересного сравнительного материала содержится в книге Джейн Харрисон (Jane Harrison) Themis, но и здесь следует держаться подальше от теорий, развиваемых автором, и использовать лишь те факты, которые заслуживают доверия.

Школа Фрейда тоже много внимания уделяла интерпретации мифологических тем, главным образом, в плане разработки и обоснования его теории относительно Эдипова комплекса. В качестве примера назову книгу Карла Абрахама «Сон и мифы» (Тгаит and Mythos, Leipzig, 1917) и исследования Отто Ранка «Двойник» (Der Doppelgdnger, Leipzig-Wien, 1919), «Мотив инцеста в поэзии и сказаниях» (Das Incest Motiv in Dichtung und Sage, Wien, 1912), «Миф о рождениии героя» (Der Mythos von der Geburt des Helden, Leipzig-Wien, 1922), а также в других его районах сюда же относится «Волшебное зеркало» (Spiegelzauber, Leipzig-Wien, 1919) Грезы Рохайма. Многие из этих работ, написанных с фрейдистской точки зрения вышеназванных опубликованных позднее, появились в английском переводе.

Теперь мы имеем обзор, специально посвященный истории изучения волшебных сказок, а именно «История исследования мифологии» Яна де Вриса (Jan De Vries, Forschungsgeschichte der Mythologie (Freiburg-Munchen, 1961), которая весьма неполна. Взгляды Юнга совершенно неверно истолкованы, многие ученые вообще не упомянуты, так что в целом мы имеем здесь дело с довольно поверхностным обзором предмета.

Юнг неизменно подчеркивал важную роль, принадлежащую архетипическим символам, и его первое развернутое исследование в этой области – это монография «Символы трансформации» (С. W. 5). Здесь же приводится великолепная библиография, включающая многие основополагающие работы по нашей теме. Юнг побуждал и своих сотрудников, таких, например, как Ф. Риклин (F. Riklin, senior) и Альфонс Медер (Alfons Maeder) заниматься исследованием волшебных сказок. См. исследования Франца Риклина «Осуществление желания и символизм в волшебных сказках» <…>, которое опубликовано по-английски в переводе У. А. Уайта (Franz Riklin Wun-scherfiillung und Symbolik im Marchen, (Leipzig-Wien, 1908), или Wishfulfillment and Symbolism in Fairy Tales, W. A. White transl, (Nervous and Mental Disorder Monogram Series, 21, N. Y., 1915).

Кроме уже названной работы, Юнг пишет о волшебных сказках и связанном с ними материале в статьях, собранных в 9-м томе его Собрания сочинений (в 1-м полутоме), например: «Феноменология духа в волшебных сказках» и, до некоторой степени, «О психологии фигуры трикстера».

Наиболее сжатое изложение идей Юнга относительно мифологии дается в статье «о психологии архетипа младенца», которая тоже помещена в этом томе (С. W. 9,1). Первоначально она была опубликована в составе книги «Введение в науку о мифологии» (Introduction to a Science of Mythology, написанную совместно К.-Г. Юнгом и К. Кереньи. В нее вошли статьи Кереньи о богине Коре и божественном младенце, к каждой из которых прилагается комментарий Юнга. Первые главы этого комментария носят общий характер и имеют отношение не только к божественному младенцу. Здесь представлена его точка зрения на мифологию вообще, изложенная кратко и ясно, в отличие от других его книг, где она дается в несколько распыленном виде.

Для амплификации в области классической мифологии имеются книги Кереньи: «Бог греков» (The God of Greeks) и «Герои греков» (The Heroes of Greeks), в каждой из которых можно найти много полезного материала. Советую также обратиться к «Шаманизму» (Shamanism) Мирча Элиаде; где вы найдете мотив лестницы и центра мира, мотивы веревки, огня, железа и т. д. Другие публикации Элиаде также представляют большую ценность.

На немецком языке я бы горячо рекомендовала пятитомное издание Иоганеса Вольте и Иржи Поливки (J. Bolte и G. Polivka, Anmerkungen zu den Kinder– und Hausmdrchen der Brtider Grimm, Leipzig, 1912–1932). Этот справочник является неоценимым подспорьем для занимающихся сказками, поскольку для каждой волшебной сказки из собрания братьев Гримм Вольте приводит все сходные сказки, которые ему удалось выявить на данный момент, а таких сказок, как выясняется, существует огромное количество. Здесь представлены, в частности, восточные параллели, а также японские, полинезийские и т. д., то есть все принадлежащие к определенному сюжетному типу волшебной сказки. До известной степени это издание аналогично осуществленному Ститом Томпсоном (Stith Thompson), однако оно более удобно для чтения, поскольку у С. Томпсона материал расположен в соответствии с введенной им нумерацией, тогда как Вольте и Поливка вкратце излагают основное содержание сказки, а затем дают информацию о всех известных ее вариантах. Следует также обратиться к работе «Сказки и глубинная психология» В. Лайблина (М. Laiblin, Marchen und Tiefenpsychologie, Darmstadt, 1969), где можно найти обзор основных школ, интерпретирующих сказки методами глубинной психологии, а также рецензии фольклористов на их деятельность. Кроме того, я бы особенно рекомендовала второе издание «Народных сказок и сказаний» (Volksmarchen und Volkssage, Bern, 1966).

Новую появившуюся литературу на английском языке можно найти в серии Folklore Fellows Communications (Helsinki), а также в журналах Journal of Folklore, выпускаемом в Лондоне, и Fabula, выходящем в Берлине на нескольких языках, включая английский. Обширное исследование на немецком языке о волшебных сказках, (в котором я принимала участие), написанное, в основном, с юнгиан-ских позиций, принадлежит (Hedwig von Beit) и имеет название «Символика сказок» Symbolik des Marchens (в 2-х томах, изданное в Берне в 1952–1957 гг.).

Глава 9
Вопросы и ответы

Вопрос: Какому паттерну следует писатель, сочиняющий волшебные сказки, такой, например, как Андерсен?

Д-р фон Франц: Ну, если говорить об Андерсене, то это, несомненно, великий поэт, однако, на мой взгляд, он очень невротичен, и я не могу читать его сказки, потому что невроз, который дает о себе знать в его сказках, действует на меня так же, как звук ножа, скребущего по тарелке. Я слишком чувствительна к проявлениям его сентиментальной и болезненно впечатлительный натуры. Его основной невроз – это не только его индивидуальная проблема, но и проблема всей Скандинавии, а именно: проблема половой жизни, которая приводит здесь человека в ужас, обязана христианскому ханжеству, навязанному извне и весьма суровому, с продолжающим существовать под этим пуританским корсетом самым неистовым языческим темпераментом. Эту напряженность, вызванную действием указанных факторов, можно обнаружить всюду на Севере, а Андерсену этот коллективный невроз был свойственен в высшей степени. Он никогда не был женат и вряд ил когда-либо был способен прикоснуться к женщине. Он умер девственником, но его психика была настолько насыщена сексуальными фантазиями, что он был близок к помешательству, а когда он умирал и был в бреду, то из его уст потоком лились непристойности. Однако мы не ошибемся, если скажем, что поскольку его внутренний конфликт являлся не только его индивидуальным конфликтом, но и конфликтом всего Севера, то именно это и объясняет причину успеха его сказок. Его невроз представлял собой коллективную проблему, которую он выстрадал сполна, если не более, поскольку был очень впечатлительным человеком. Вполне возможно, что его волшебные сказки со временем стали бы общим достоянием и рассказывались бы каждым встречным, хотя вполне возможно, что этого бы и не произошло, потому что они содержат в себе слишком специфическую жизненную проблему.

Я считаю, что если рассказчик волшебных сказок способен выразить в своем произведении какую-то общечеловеческую проблему, то есть все основания предполагать, что его сказки станут общенародными, но если его создания чересчур напоминают о собственных невротических проблемах автора, то они не получат сколько-нибудь большого распространения. Здоровые люди не примут их.

Замечание: Относительно несогласия с школой интеллектуального направления, которая заявляет, что юнгианская психология – «не научна», поскольку сам смысл существования науки заключается в том, что ее выводы должны носить универсальный характер и что, как только вы вносите в исследование свой личный эмоциональный тон, это уже не наука, а искусство. Мне же представляется, что юнгианская психология – это и наука, и искусство.

Д-р фон Франц: Да, вы правы. Нам следует сказать в ответ на подобную точку зрения, что, благодаря принимаемой нами гипотезе о существовании архетипов, эмоция как таковая далеко не всегда не универсальна. Если лично я испытываю какую-то эмоцию, которая возникла вследствие констелляции архетипов в моем бессознательном, то это также и универсальная эмоция. Поэтому ученые ошибаются, когда отождествляют чувство и эмоцию с чем-то абсолютно субъективным. Я могу испытывать сильную эмоцию, которая является архетипичсской. И многие могут испытывать ту же самую эмоцию. В этом смысле она универсальна.

Вопрос: Другими словами, если приснившийся человеку сон имеет архетипический характер, то опытный аналитик сможет указать на аналогичный материал?

Д-р фон Франц: Да. Допустим, кто-то оказывается в состоянии сильного душевного потрясения, будучи совершенно подавлен ужасным сновидением или совпадением во времени каких-либо событий. Он тут же устанавливает связь между этим сновидением или же совпадением событий и каким-нибудь неизгладимым из памяти драматическим событием в своей личной жизни, что может иметь как положительные, так и отрицательные последствия для анализа в целом, однако аналитик, зная сравнительный материал, способен заметить нечто универсальное в сновидении и понять, что оно имеет не только субъективное значение. Существует такое явление, как ложному пути, если вы этого не сделаете, когда у вас потечет из носа; вот что значит обладать этической смелостью!

Вопрос: Всегда ли Вы видите сны, помогающие Вам в интерпретации?

Д-р фон Франц: Только в тех случаях, когда я не поняла сказку или поняла недостаточно. Тогда сновидения всегда приходят. Возьмите какую-нибудь волшебную сказку и попробуйте ее понять и вы убедитесь, что это так. Я никогда не замечала, чтобы кому-нибудь удавалось с увлечением интерпретировать волшебную сказку без того, чтобы его бессознательное не реагировало на это. Бессознательное, по некоторым причинам, с нетерпением ждет от нас интерпретации мифа; для него это – своего рода приятная щекотка.

Вопрос: Но требуется, по-видимому, какое-то время для того, чтобы сновидение посетило Вас?

Д-р фон Франц: Не столь уж большое, как я убедилась, но абсолютное правило вывести здесь, как вы понимаете, невозможно. Вы можете тем не менее утверждать, что интерпретация мифов имеет, как правило, возбуждающее действие на бессознательное, и если вас что-то сбивает на этом пути, то можно ожидать самых любопытных реакций со стороны бессознательного.

Вопрос: И они всегда заслуживают доверия?

Д-р фон Франц: Да, я полагаюсь на них. Я не знаю ничего, что было бы лучше. Поскольку мы не располагаем абсолютным критерием для проверки, то лучшее, что можно сделать, – это сказать, что вот эта интерпретация мне подходит и делает меня счастливым и здоровым, и если вслед за тем мое бессознательное ничего больше не имеет мне сказать, то это, собственно, и все, что можно было сделать. Но, естественно, этим дело никогда не кончается.

Психологический смысл мотива искупления в волшебной сказке

Лекция 1

Слово искупление (redemption) не должно в данном случае ассоциироваться с христианским догматом и теологией, где оно является понятием, имеющим множество смысловых коннотаций. В волшебных сказках искупление достаточно однозначно относится к состоянию, характеризуемому тем, что некто оказывается проклят или заколдован, а затем спасен вследствие определенного развития событий или сцепления случайное гей. Ясно, что у такого состояния мало общего с тем, о котором говорит христианское учение.

Проклятие может быть разного рода. Обычно герой мифа или волшебной сказки осужден принять облик животного или безобразной старухи (старика). Однако в итоге претерпевший такую метаморфозу герой, пройдя через искупление, снова превращается в принца или принцессу. Существуют определенные виды холодно– и теплокровных животных, чей облик вынужден принять герой сказки: нередко это медведь, волк или лев, а также птицы – утка, ворон, голубь, лебедь или сова, иногда это может быть змея. В других случаях герой проклят и вследствие этого, сам того не желая, вынужден творить зло и нести в мир разрушение. Например, принцесса должна убивать всех своих поклонников, однако в конце сказки, когда с нее спадает лежавшее на ней заклятие, она объясняет, что поступала так против своей воли, подчиняясь злой силе, но теперь она свободна от этих злых чар. Таковы основные типы злой судьбы, выпадающей персонажам волшебной сказки, судьбы, от уз которой герой или героиня в конечном счете освобождаются.

Я решила не делать предметом своих лекций какую-либо отдельную волшебную сказку, но обсудить мотивы из разных сказок, для того, чтобы показать различные типы проклятий, поскольку я считаю, что они имеют важный психологический смысл, не говоря уже о том, что нередко выступают в качестве основной темы в сказках. По-видимому, есть все основания уподобить человека в невротическом состоянии заколдованному персонажу сказки, ибо люди, оказавшиеся в плену невроза, склонны к постоянному разладу с собой и разрушительным тенденциям как по отношению к себе, так и к другим. Какая-то сила заставляет их быть в своих речах и поступках гораздо хуже, чем они есть на самом деле, действуя и говоря как бы помимо и против своей воли. Волшебные сказки, в которых рассказывается о подобных существах, как правило, особенно не задерживаются на моменте проклятия (или, что то же, заклятия. – Прим. перев.), зато гораздо больше внимания уделяют способу освобождения от него (method of redemption). И здесь можно многому научиться, поскольку имеется много общего между способом освобождения от заклятия в волшебных сказках и психотерапевтическими процедурами, да и вообще самим процессом лечения.

В качестве самого общего примера напомню, что в сказочном мире нередко встречаются заколдованные персонажи, которые должны искупаться в воде или молоке, иногда подвергаясь при этом побоям. В другом случае подобные персонажи просят, чтобы их обезглавили, как это бывает, когда они превращены в животных и у них отсекают голову лисы или льва; порой необходимо, чтобы их полюбили или поцеловали, или же от них требуется съесть какие-либо цветы и т. п. Например, герою необходимо сбросить с себя то, что как бы стало его кожей, или, наоборот, надеть на себя животную шкуру. В другом варианте, ему должны быть заданы определенные вопросы или, напротив, не заданы. Эти типы мотивов нам и следует рассмотреть.

В терапевтической практике нередко приходится видеть, как врачи надеются найти рецепты и формулировки для каждого из типов заболеваний. В этом отношении последователи Юнга – в отличие от других школ в психологии – всегда говорят, что, как это ни печально, рецептов на все случаи не существует. Поэтому каждый случай заболевания – это единственный в своем роде процесс, присущий конкретному индивиду, а индивидуальный путь всегда чем-то не похож на другие пути. Учитывая эти мы имеем право сказать, что у нас нет готовых рецептов для лечения. Следовательно, нам вообще не стоит касаться данного предмета в своих лекциях, мы можем лишь посоветовать тем, кто имеет лечебную практику, как им следует вести себя по отношению к всегда конкретное и в чем-то неповторимому пациенту. В этой весьма затруднительной ситуации, когда у врача или аналитика нет каких-либо правил или указаний, которыми он мог бы руководствоваться при лечении пациента, имеется одно достаточно надежное средство – обратиться к его сновидениям, и я убеждена, что если мы будем интерпретировать их осторожно и объективно, не внося в них наших собственных теорий, то сможем таким образом получить намек относительно того, что нам делать.

Поэтому единственное, на что мы можем рассчитывать в плане теоретической поддержки и руководства, – это на нашу способность к объективной и точной интерпретации мотивов сновидений, помогающую понять, какое средство для излечения нам предлагает использовать бессознательное. Тут мы вступаем в область, которая имеет отнюдь не только индивидуальный характер (при всей уникальности процесса исцеления), поскольку волшебные сказки и мифы дают нам в образной форме представление об инстинктивных процессах, общих для всех людей. Подобно тому как все человеческие существа – как бы ни различались они между собой – ходят на двух ногах, имеют только один рот и два глаза, так и человеческой психике при всех индивидуальных различиях, присущи определенные фундаментальные структурные свойства, встречаемые везде и всегда. Вот на этом-то уровне коллективного бессознательного и можно обнаружить образные представления типических процессов лечения типических заболеваний. Если вам, например, в общих чертах известно, что означает для заколдованного человека купание, а вашему пациенту снится сон, в котором анализ уподобляется купанию в ванне, то у вас уже имеется интуитивная догадка о возможном типе лечения. С другой стороны, если пациенту снится, что ему необходимо разрезать некое существо на части, у вас опять же имеется интуитивное понимание направления, в каком должен пойти процесс лечения, и некоторая информация о том, что предпринять в данном индивидуальном случае. Естественно, всегда существуют сомнения относительно того, кто должен искупаться в ванне или кто должен быть обезглавлен, но сведения об этом обычно предоставляются материалом самого сновидения.

Нам следует теперь взглянуть более пристально на наш предмет и отметить одну общую проблему, возникающую при работе с мифологическим материалом, особенно материалом волшебных сказок, и создающую определенные трудности для их понимания. Когда вы читаете такую сказку как бы глазами ребенка, воспринимая ее наивно и с чувством, вы неизбежно исходите из предположения, что центральное лицо рассказа – будь то принцесса, принц, мальчик или девочка – является обычным человеческим существом, и, соответственно, отождествляете себя с ним, разделяя все его страдания (обычно представительницы женского пола отождествляют себя с женскими персонажами, а представители мужского – с мужскими). Если вы читаете миф, например «Одиссею» или «Эпос о Гильгамеше», то идентификация облегчается благодаря тому, что герой ведет себя подобно человеческому существу: он испытывает страх, печалится, радуется и т. п. Он, например, спрашивает: «Что же мне делать?» или что-либо в том же духе, приближаясь, таким образом, к обычному для человека образу мышления и чувствования и создавая для читателя возможность идентификации с ним. В этом отношении в героях мифов гораздо более сказывается их земная, человеческая природа, нежели в героях волшебных сказок.

Учеными уже отмечалось, и их доводы выглядят убедительными, что герой или героиня волшебных сказок заметно отличаются от героев мифов. В волшебных сказках они гораздо менее человечны, иначе говоря, они лишены внутренней жизни. У них нет обращенной к себе внутренней речи, они не знают сомнений, не испытывают неуверенности, то есть им не свойственны чисто человеческие реакции на происходящее. Герой в сказках бесстрашен и никогда не теряет присутствия духа, продолжает сражаться до тех пор, пока не одолеет врага. Героиня безропотно идет на мучения и проходит через множество испытаний на своем пути, пока не достигнет своей цели. Но нам ничего не сообщается о каких-либо чисто человеческих реакциях, которые столь естественны в их положении. По этой причине один из исследователей сказки, д-р Макс Люти (Max Liithi), заходит настолько далеко в своих выводах, что утверждает, будто герои в фольклоре являются фигурами, выкрашенными в белый или в черный цвет, что они создаются по определенным шаблонам с характерной тенденцией к наделению их такими, например, чертами, как ловкость, верность, способность переносить страдания и т. д., и что они остаются неизменными на протяжении всего рассказа. В поведении героя волшебной сказки вы никогда не обнаружите никаких признаков психологической конверсии, т. е. перехода из одного психического состояния в другое, тогда как в мифе смена установки – явление достаточно обычное. Таким образом, несмотря на наличие у них ряда характерных человеческих качеств, герои волшебных сказок не являются людьми в полном смысле этого слова. Это происходит потому, что они представляют собой не просто типы человеческих существ, а архетипы, и, следовательно, бесполезно с помощью прямых аналогий отыскивать в них какие-то черты человеческого эго. Героя волшебных сказок нельзя воспринимать в качестве определенного мужчины, а героиню – в качестве определенной женщины.

Если люди понахватались кое-каких сведений из юнговской психологии, то это, наверно, хуже, чем если бы они вообще не были с ней знакомы, ибо в результате такого поверхностного знакомства они выбирают какую-нибудь волшебную сказку и начинают накалывать на образы персонажей несколько юнговских понятий: например, такой-то воплощает собой эго, такой-то – аниму, а еще один – Самость. Такой подход хуже, чем вообще отказ от интерпретации, потому что он ненаучен, необъективен, инфантилен и, прямо скажем, недобросовестен, поскольку, пока вы не проанализировали выбранную вами историю до конца, вы не вправе использовать юнговские понятия применительно к такого рода персонажам. Предположим, например, что некто, оказавшись жертвой элементарного заблуждения, устанавливает, что один из персонажей данной волшебной сказки обладает качествами тени, а затем обнаруживает, что столь удачно подмеченная особенность дает о себе знать далеко не на всем протяжении сюжета. Подобные горе-аналитики начинают тогда говорить, что они, должно быть, допустили ошибку вначале, или что они сами себя не очень хорошо поняли, или, наконец, что в самом тексте сказки имеются определенные изъяны, так как в своем бытовании она подверглась искажениям и не соответствует первоначальному виду. Бывает и так, что они просто перескакивают через неудобное для них место в сюжете, пускаясь в общие рассуждения, чтобы достичь хотя бы видимости соответствия между своими понятиями и содержанием сказки. Однако, если вы внимательно посмотрите, то увидите, что использование понятий юнговской психологии при интерпретации волшебных сказок допустимо только с определенными ограничениями. Когда я в свое время открыла это для себя, то вдруг осознала, что иначе и быть не может, потому что волшебная сказка создается не индивидуальным психическим и не из индивидуального материала.

Понятия, которые созданы Юнгом, сформировались отчасти посредством наблюдения им собственных психических процессов отчасти через наблюдение сходных процессов у других людей. Когда мы говорим об аниме, то имеем в виду какого-то конкретного мужчину, с присущей только ему определенной анимой, точно так же как, говоря об эго, мы представляем себе эго определенного лица а под тенью подразумеваем худшую сторону определенной личности. Однако не следует проделывать махинации такими терминами в историях, к которым они не имеют никакого отношения. Даже если они зарождались в ходе наблюдения над многими индивидами, то из этого вовсе не следует, что образованные таким образом понятия приложимы к материалу наподобие волшебных сказок, материалу, который, вероятно, создавался в процессе творчества многих людей или даже определенной группы. Следовательно, нам необходимо вернуться к основной проблеме волшебных сказок. Не существует, как известно, единого мнения в вопросе об их происхождении, и мы поэтому рискнем предложить еще одну гипотезу, но построенную уже с психологической точки зрения.

Среди простых людей, например крестьян и лесорубов, то есть того круга, в котором в наше время по преимуществу и создаются волшебные сказки, обычно бытует два вида сказки: местное предание (local saga) и собственно волшебная сказка. Первое зачастую не так-то просто отличить от волшебной сказки, однако у него имеется одна характерная черта: в большинстве случаев речь в нем идет о какой-нибудь фантастической истории, случившейся в определенной местности или определенном замке. Рассказывается, например, что жители такой-то деревни стали свидетелями довольно необычного для этих мест происшествия и т. д. Рассказ лаконичен и привязан к определенному месту, его герой приобретает черты определенного человека, а случившаяся с ним история рассказывается так, как если бы речь шла о дополнительном происшествии, хотя эта история обладает всеми характерными особенностями волшебной сказки. В волшебных сказках вы часто будете сталкиваться с различного рода парапсихологическими явлениями, тогда как в местных преданиях гораздо чаще приходится иметь дело с основными элементами того – живучего жанра, который можно назвать «рассказами о приведениях». Что касается легенд, то они обыкновенно имеют под собой историческое, или лишь до некоторой степени историческое, основание. Их героями могут быть святые или исторические личности.