Текст книги "Жизнь, отданная небу"

Автор книги: Мария Покрышкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

Остались хроникальные кадры, запечатлевшие тот незабываемый парад на Красной площади. Показан там и знаменосец 1-го Украинского фронта Александр Иванович Покрышкин.

Если не ошибаюсь, подготовка к параду длилась месяц. И в это время наш папа каким-то образом сумел отпроситься и прилететь на недельку в Новосибирск.

– Очень уж я соскучился по вас, мои дорогие, – объяснил он. – Кто против такого магнита может устоять? – И, счастливый, подхватил на руки дочку...

С того его приезда остались фотография, где мы запечатлены втроем: муж, я и Светлана, и незабываемые воспоминания о поездке на пасеку, в подсобное хозяйство авиационного завода, находившееся километрах в двадцати от Новосибирска.

Инициатором поездки явился секретарь парткома завода Алексей Иванович Шибаев, позже ставший секретарем Саратовского обкома партии, а затем председателем ВЦСПС.

Поехали в фаэтоне, запряженном симпатичной гнедой лошадкой. Дорога все время шла лесом. Смыкающиеся в вышине кроны деревьев создавали зеленый, пронизанный солнцем многокилометровый туннель.

Ехали мы ехали, и вдруг диво-дивное. Перед нами открылась огромная и словно кем-то раскрашенная поляна. Только въехав на нее поняли, в чем дело. Вся она была засеяна длинными полосами розовых, белых, голубых, сиреневых медоносных трав. Неподалеку от пасеки стоял одинокий домик хозяина-пчеловода. Из него вышел очень интеллигентный мужчина среднего возраста, церемонно отрекомендовался нам Константином Константиновичем Бессоновым.

Переступив порог его жилища, невольно остановились, не решаясь пройти дальше: все здесь сверкало и благоухало первозданной чистотой и покоем. Восковая желтизна стен, потолка, пола, скамеек, стола сливалась в какую-то удивительную теплую и радостную гамму.

Мое внимание привлекли протянувшиеся вдоль стен полки с книгами. Такого богатства я еще никогда не видела, и оттащить меня от книг стоило немалого труда.

Мужчины, не теряя времени, отправились в баню, натопленную по-сибирски, по-черному. А мы принялись накрывать на стол. Угощение было незатейливым, но необычайно вкусным. Кроме сибирской медовухи – никаких спиртных напитков. В центре стола – огромная керамическая миска с медом в сотах. Никогда ничего вкуснее не ела! А главное, навсегда осталась в памяти радость общения с необыкновенными людьми, чрезвычайно интересными и добрыми. Под стать хозяину были и домочадцы Константина Константиновича – все коренные сибиряки, настоящие и основательные. Сыновья работали на заводе.

Как рассказал нам Константин Константинович, раньше он работал учителем. Сравнительно в молодом еще возрасте случилась беда, заболел туберкулезом легких. Врачи считали его обреченным и предсказывали, что остались ему считанные месяцы мучительного угасания.

К счастью, нашелся старый, типа земского, врач, который посоветовал уехать на природу и заняться пчеловодством. Бессонов так и поступил. Через некоторое время он полностью излечился и стал горячим пропагандистом общения с природой и бережного отношения к ней. К слову, Константин Константинович прожил долгую жизнь – девяносто лет. Мы поддерживали с ним связь, храня наши добрые отношения.

Нас оставили ночевать, и вечером мы бродили по лесу. Вдоволь насладились тишиной и покоем.

– Знаешь, Мария, за что я люблю свою Сибирь? – спросил меня муж. – За доброту. Вот побыл здесь всего один день, а словно всю накипь войны с души снял.

На прощание Константин Константинович подарил мне книгу английского философа Самюэля Смайлса – "Жизнь и труд великих людей". Эту книгу храню и по сей день. Она напоминает об удивительной и прекрасной Сибири – родине моего мужа.

В июне состоялся триумфальный Парад Победы. В Кремле по этому поводу был устроен прием в честь его участников. Саша оказался за четвертым по счету столом, совсем близко от членов правительства, и отчетливо видел, как И. В. Сталин, указав на него В. М. Молотову, что-то спросил. Наверное, поинтересовался его личностью. Однако непосредственно со Сталиным муж никогда не встречался.

Сразу же после Парада Победы Саша прилетел в Новосибирск за мной и дочерью. Начиналась наша мирная жизнь...

Учеба в академии имени М. В. Фрунзе

Летом победного 1945 года Покрышкину предложили подать документы для поступления в Военную академию командного и штурманского состава ВВС Красной Армии. Саша отклонил это предложение вышестоящего начальства, объяснив свой отказ тем, что авиация им в основном освоена, он хотел бы получить более широкие знания.

– Прошу, – предложил Покрышкин, – направить мои документы в Военную академию имени Фрунзе. Считаю, что общевойсковая подготовка позволит мне глубже разобраться в вопросах взаимодействия авиации с наземными войсками.

Итак, выбор был сделан – Военная академия имени М. В. Фрунзе. Однако первые три месяца занятий в ней проводились не в Москве, а в Загорске. Там мы поселились на квартире одинокого пенсионера Василия Алексеевича Ветрова, потерявшего на войне своего единственного сына. Пенсия его была мизерной, и жил он в основном за счет своего сада и цветника. Ежедневно Василий Алексеевич ездил в Москву, где продавал плоды своих трудов.

К нам он относился как к родным. Поселил в двух лучших комнатах и каждый раз старался отправить меня с дочкой в сад за цветами, ягодами, фруктами. Но я, видя его стесненное материальное положение, не могла себе такого позволить. Тогда Василий Алексеевич решил эту проблему по-своему: как, бы рано я не просыпалась – заставала наш обеденный стол заваленным свежими овощами, фруктами и ягодами. А в центре стола, в вазе, обязательно стояли только что срезанные цветы.

Когда три месяца спустя, собравшись переезжать в Москву, мы попросили хозяина взять с нас деньги за постой, Василий Алексеевич так обиделся, что нам едва удалось его успокоить.

– Это я вас благодарить должен, – тихо сказал он. – Три месяца будто с сыном жил. Ведь и у него могла бы быть семья. И мне не пришлось бы свой век доживать старым бобылем. Привык я к вам...

– Так заезжайте, Василий Алексеевич. В Москве-то каждый день бываете. Вот переедем, обоснуемся и обязательно вам адрес сообщим.

И действительно, до самой смерти он, бывая в Москве, заезжал к нам. Мы всегда встречали его как родного. Верно, принять его у себя мы смогли не сразу. Какое-то время пришлось жить в гостинице ЦДСА. Саша улетел на несколько дней в Австрию сдавать дивизию своему преемнику, а я осталась со Светланой. В один из дней зашли навестить меня ученики Саши, два Героя Советского Союза – Костя Сухо" и Жора Голубев. "Засидевшиеся холостяки", как в шутку аттестовал их мой муж.

– Истребительский привет многоуважаемой супруге командира, – с порога начал балагурит! Жора. – Пришли поинтересоваться, невест нам еще не подобрали?

– Тут вот с одной "невестой" закрутилась, – пожаловалась я. – То стирать, то кормить, то гулять, то спать укладывать...

– Что касается "гулять", тут мы с Костей большие специалисты! Вчера на танцах с такими хорошими девчатами познакомились. Сегодня обещали на свидание прийти. Так что одевай свою Светлану, пойдем с ней гулять в парк.

Быстренько, чтобы не передумали мои добровольные помощники, одела дочку и отправила их в парк, занявшись какими-то другими неотложными делами. А часа через полтора входят оба Героя со Светланой на руках вконец расстроенные:

– Забирай свою красавицу. Она у тебя уже в годовалом возрасте жизнь мужчинам научилась портить.

– Что случилось, ребята? – заволновалась я. – Что-нибудь со Светочкой?

– Ничего с твоей Светочкой не произошло. Совсем наоборот. Только пусть тебе лучше Костя рассказывает. У него характер спокойный.

Оказалось, когда бравые герои-летчики с девочкой разгуливали по парку, с ними лицом к лицу столкнулись, надо же случиться такому совпадению, те две девушки, с которыми Костя с Жорой накануне договорились о свидании: "Так вот какие вы холостяки?"

И сколько ребята ни оправдывались, объясняя к удовольствию прохожих, что к находящемуся у них на руках ребенку они не имеют никакого родственного отношения, девушки им не поверили и ушли, даже Золотые Звезды Героев ребят не выручили.

Долго потом они сокрушались, вспоминая этот случай, а мы с Сашей подтрунивали над ними.

Вдоволь наскитавшись по гостиницам и по знакомым, мы получили наконец квартиру на улице Горького. Переезд в нее нам не доставил особых хлопот, так как все наше "движимое и недвижимое" в то время свободно помещалось вместе с хозяевами в легковом такси; Светлана у меня на руках, свернутый полосатый матрац, одежда в чемодане, а самая необходимая посуда в сумке.

Уже после получения квартиры муж выписал но временное пользование две железные солдатские кровати, прогнутые до пола (уж не из нашего ли фронтового лазарета?), перепачканный чернилами и мелом стол и несколько потрепанных стульев. Однако такой ультрадемократичный интерьер украшал наше жилище недолго. Видимо, кто-то из побывавших у нас товарищей доложил кому надо и вскоре Александра Ивановича вызвали к начальнику КЭЧ (квартирно-эксплуатационная часть) генералу Колядко.

– Товарищ Покрышкин, неужели вы сами не могли обратиться к нам за помощью? – спросил он.

Видя искреннее недоумение мужа, начальник КЭЧ объяснил, что получил личное указание наркома обороны выделить Покрышкину на обзаведение хозяйством сто тысяч рублей (это было до денежной реформы 1947 года). В то время костюмчик для годовалой дочери, к примеру, стоил полторы тысячи рублей в магазине.

– Благодарю вас, товарищ генерал, за внимание ко мне. Однако упомянутую вами сумму на свои личные нужды принять не могу. Живу не хуже других.

– Ну вот что, товарищ полковник. Не надо быть святее папы римского. Мы вам не виллу на взморье предлагаем, – генерал Колядко подошел к мужу и дружески улыбнулся. – Правильно, конечно, насчет денег решил, но не совсем. Ты у нас – национальный герой, гордость народа. Спать на полу тебе не тоже Я вот что советую: возьми-ка с собой жену и отправляйтесь на наш склад мебели в Болшево. Подберите там себе все, что нужно. Я дам распоряжение.

Из-за ребенка я поехать с Сашей не смогла. А сам он в бытовых, житейских делах докой никогда не был. Так что со склада нам привезли что-то вроде сборной солянки: стулья – одни, кресла – другие... Ну да это уже была не беда.

Наш переезд в отдельную квартиру совпал во времени с появлением нескольких довольно бесцеремонных друзей – "специалистов по обмыванию" любых событий и праздников. Помню, не успеет муж вернуться из академии, как появляются гости, человека четыре-пять с бутылками. И так чуть ли не ежедневно! Визиты друзей-собутыльников меня очень обеспокоили. Тем более, что неподалеку от нас проживал человек, являвший собой яркий пример того, до чего может довести водка.

Он тоже был авиатором, еще довольно молодой, интересный мужчина с большими заслугами и в высоком звании. Из-за уважения к его прошлым подвигам не хочу называть его фамилию. Не знаю, каким он был раньше, но мы его застали уже законченным алкоголиком. Когда он появлялся на улице в военной форме и, мягко говоря, в несоответствующем виде, зрелище было удручающим. От его бывших подчиненных нам с мужем доводилось слышать о нем как о прекрасном человеке, умном командире, талантливом организаторе. Все убила водка!

Обдумав хорошенько, к чему могут привести моего мужа непрошеные визиты новых знакомых, я решилась откровенно поговорить с ним:

– Саша, ты меня извини, но мне эти собутыльники не нравятся.

– Ты думаешь, мне они по душе? Знаешь ведь, что я никогда не был любителем спиртного, – сказал муж.

– Так в чем же дело? Почему они к тебе зачастили?

– Да как-то неловко вроде людей в дом не пускать.

– А им "ловко" при годовалом ребенке пить, курить, засиживаться у нас допоздна?

Муж подумал и сказал, что я умница и вовремя подняла этот вопрос.

– Вы, женщины, видимо, более точно чувствуете людей. Отныне друзей себе будем выбирать вместе. – Минуту подумав, сказал как о деле решенном: – А собутыльников – побоку!

На следующий день часа в четыре (муж еще не вернулся из академии) раздался звонок. Открываю. У порога пятеро друзей-собутыльников. Они – по ту сторону двери, я – по эту. Стоим и смотрим друг на друга. Наконец один не выдержал:

– Что же ты, Машенька, нас не приглашаешь? Мы с Сашей о нашем приходе договорились.

– А со мной договариваться вы не считаете нужным?

– Как так?

– А вот так! Я вас к себе в дом не приглашаю, ни сегодня, ни в будущем.

Их возмущению не было предела. Кто-то тут же высказал свое заключение: мне – "змее гремучей" – самое подходящее место в зоопарке, в серпентарии.

– А вам в вытрезвителе, – не удержалась я и захлопнула дверь. Больше выпивохи у нас в доме никогда не появлялись.

Занятия в академии у мужа шли успешно, если не считать нескольких конфликтных ситуаций с начальником курса генералом Кудрявцевым. Это был милейший, интеллигентнейший человек. И он никак не мог понять, почему слушатель общевойсковой академии, даже если он и был в прошлом летчиком, при каждом удобном случае старается "подлетнуть"?

– Александр Иванович, дорогой вы мой! – вразумлял он обычно мужа. – Я уже не касаюсь сомнительности этого вашего любимого выражения "подлетнуть", но для чего вы это делаете? Поверьте мне, с авиацией шутки плохи. Долго ли до греха?

И генерал частенько апеллировал ко мне, чтобы я отговорила Александра Ивановича от полетов. Однако наши увещевания помогали плохо, и мы с начальником курса каждый раз вынуждены были отступать перед его неукротимой настойчивостью.

– Ну хорошо. В последний раз.

Что касается меня, так муж всегда отвечал словами Горького из "Песни о Соколе": рожденный ползать – летать не может, что в переводе означало: тебе этого не понять...

– Эх ты! Жена летчика, а выступаешь заодно с пехотным генералом, укорял меня муж. – Понимать должна, чем реже я стану летать, тем больше буду терять летные навыки. К хорошему это не приведет.

– Саша, пойми, я ведь волнуюсь за тебя.

– Ну, это твоя должностная обязанность, – переводил он разговор в шутку. – Зачем тебе понадобилось выходить замуж за летчика? Вышла бы за начпрода. Максимум, что ему грозило бы, это – растрата...

За время учебы мужа в академии имени М. В. Фрунзе судьба подарила нам множество знакомств с интересными людьми. Не могу не вспомнить хотя бы о некоторых из них.

Как-то на одном из торжественных заседаний, посвященных Дню Воздушного Флота СССР, муж усадил меня в первом ряду, а сам отправился в президиум. Спустя некоторое время рядом со мной сел уже пожилой, но по-спортивному подтянутый, энергичный мужчина. Исподволь оглядев меня, спросил:

– Простите, вы, часом, не авиаторша?

Улыбнувшись необычному слову, я ответила, что сама, к сожалению, летать не рождена, но имею некоторое отношение к одному из сидящих в президиуме.

– Это к кому же? – поинтересовался он. Я назвала Александра Ивановича.

Приятно удивившись, он счел возможным представиться. Мой случайный сосед оказался знаменитым летчиком гражданской войны Борисом Иллиодоровичем Россинским.

– Можно, я у вас по секрету спрошу, – обратился ко мне Российский. Боитесь ли вы, когда муж летает?

– Еще как! Но говорить ему об этом тоже боюсь, чтобы не волновать.

– Вот и молодец, вот и умница! – обрадовался Борис Иллиодорович. Поступайте и дальше также. Ибо, если муж будет знать, что вы, самый близкий ему человек, боитесь, когда он летает, то может потерять веру в себя. Это я вам говорю как бывший летчик.

После торжественной части ко мне подошел Саша, я представила ему своего нового знакомого. Оба были очень довольны встречей и стали друзьями.

Он много нам рассказывал о гражданской войне, особенно о двух любимых и уважаемых им летчиках, которых знал лично, – Евграфе Крутене и Петре Нестерове. А чего стоили его яркие рассказы о встречах с Владимиром Ильичем Лениным! Жаль, Борис Иллиодорович вскоре ушел из жизни.

...В течение нескольких послевоенных лет у нас была возможность жить в санатории "Архангельское", в так называемом семейном корпусе. Мы платили за комнату, еду и обслуживание и могли приезжать туда в удобное для нас время.

Тогда в Архангельском проживали многие интересные люди: маршалы Л. А. Говоров и М. И. Неделин, генералы В. А. Судец и М. В. Захаров, будущий начальник Генштаба. Его жена, Мария Викентьевна, – заядлая футбольная болельщица. Она не пропускала ни одного интересного матча и могла не хуже других болельщиков громогласно рекомендовать судью "на мыло". Сама слышала!

Жила в Архангельском и замечательная семья Сергея Матвеевича Штеменко...

Но особое впечатление произвел на нас А. А. Игнатьев, позже написавший книгу "Пятьдесят лет в строю". Он был высокого роста, изысканно вежлив, интереснейший собеседник. Словом, его сиятельство с ног до головы!

Однажды Саша вернулся домой из академии с печальным известием: кто-то ему сказал, что наш добрый знакомый, известный живописец В. Н. Мешков очень плохо себя чувствует. Родные, чтобы как-то поправить здоровье Василия Никитича, вывезли его из Москвы в Кратово. В ближайшее же воскресенье мы поехали навестить художника.

Впервые с Василием Никитичем мы встретились еще в первый наш приезд в Москву в феврале 1944 года. Незадолго до этого В. Н. Мешкову было присвоено звание народного художника СССР. Будучи уже в очень преклонном возрасте, он загорелся желанием написать портрет Александра Ивановича, в то время дважды Героя Советского Союза. Оговорюсь сразу, портрет этот из-за нехватки времени (мы с Сашей снова вернулись на фронт) так и остался незаконченным и хранится сейчас где-то в запасниках Третьяковской галереи.

Мастерская Мешкова находилась напротив Центрального военторга. В перерывах между вызовами в Главный штаб ВВС и поездками в авиационные конструкторские бюро муж позировал Василию Никитичу. Несколько раз вместе с ним приходила в мастерскую и я.

Мешков был человеком оригинальным, как он сам говорил, – истинным русопятом. При нашем появлении он собственноручно, отстранив от этого дела свою верную супругу Надежду Николаевну, брался за приготовление гречневой каши в русской печи. Готовилась она в обливном горшке и вкусной была необыкновенно.

Как только каша поспевала, меня, как самую молодую из присутствующих, отправляли через дорогу за... шампанским По мнению Василия Никитича, только с этим напитком и достигало его фирменное блюдо "своего вкуса".

Мешковы были верующими людьми и однажды на масленицу пригласили нас к себе домой на Усачевку.

– Сегодня у меня, други мои, еще одна большая радость, – сообщил нам Василий Никитич. – Вернулся домой после двадцатилетнего пребывания в Америке друг мой и однокашник Сережка Коненков (Сергей Тимофеевич Коненков знаменитый советский скульптор, народный художник СССР). Сейчас Надежда Николаевна печет блины и ждет нас. Так что собирайтесь без промедления.

Чета Коненковых – Сергей Тимофеевич и Маргарита Михайловна тепло и внимательно отнеслись ко мне, молоденькой девушке в солдатской шинели. А что касается меня, то я, будто завороженная, не могла оторвать глаз от картин, которыми были увешаны все стены от пола и до потолка.

Василий Никитич с Сергеем Тимофеевичем, погруженные в свои воспоминания, заметили мое усердное изучение произведений живописи. Им стало интересно, как неискушенный человек воспринимает искусство.

– Машенька, ты посмотри хорошенько все картины и скажи нам, какая тебе более всего нравится, – предложил Василий Никитич.

Задача оказалась нелегкой. Тут были представлены картины передвижников и других известных художников. Но мой взгляд неизменно возвращался к одному пейзажу: ночь, освещенное луной небо с редкими облаками, деревенька с покосившимися избами под соломенными крышами. И размытая дождями дорога, по которой движется возок, запряженный лохматой лошаденкой. Старичок сидит на возу, а в колее поблескивает вода. И весь этот унылый сюжет так удивительно оживляла луна, что я не могла глаз оторвать от картины.

Корифеи ждали от меня ответа. И когда решившись, я указала на этот пейзаж, оба очень обрадовались.

– Вот! А иные утверждают, что настоящее искусство понятно только избранным. Чушь!

Василий Никитич тут же отправился за лестницей, чтобы снять картину со стены и подарить мне. Мы с Сашей едва отговорили его, убедив, что фронт – не лучшее место для хранения произведений живописи. Порешили на том, что картина отныне моя и я могу ее забрать, когда пожелаю. Теперь мне кажется, что, скорее всего, это был пейзаж Васильковского.

...Когда мы отыскали Мешковых в Кратове, они искренне обрадовались нам. Василий Никитич бодрился, но было видно, что он очень плох. Надежда Николаевна, как ни старалась, не могла скрыть своей тревоги. Это была наша последняя встреча с ним.

Спустя два года, приехав по делам в Москву (муж служил тогда на Волге), мы узнали о кончине старого художника. Отложив все дела, поехали с Сашей на Усачевку. Там мы стали невольными свидетелями неприглядной истории.

В одной из комнат на столе лежал в гробу всеми забытый Василий Никитич, а в другой – шумела набежавшая многочисленная родня. Скандалили из-за наследства. Мы с мужем сразу почувствовали себя лишними. Прошли к гробу Василия Никитича, простились с ним и ушли никем не замеченные.

С Сергеем Тимофеевичем Коненковым наша дружба продолжалась еще долго. Он умер в 1971 году, не дожив всего трех лет до своего столетнего юбилея.

Эти два больших художника распахнули для нас с мужем дверь в удивительный мир искусства. Огромное им спасибо!

Я уже упоминала, что Александр Иванович очень дорожил дружбой людей цельных, самобытных и интересных.

Навсегда запомнился визит к нам на квартиру троих мужчин в полувоенной форме. Один из них – крепкий, энергичный – отрекомендовался Сергеем Павловичем Королевым.

– Александр Иванович, не подскажешь, как попасть на прием к товарищу Сталину?

Муж ответил, что к Сталину он не вхож.

– Понимаешь, в чем дело, – объяснил Сергей Павлович. – Мы занимаемся вопросами, связанными с ракетной техникой и полетами в космос. Но у нас нет ни своего КБ, ни денег. Куда только не обращались...

Муж задумался, а потом предложил:

– Вот что, поехали-ка в ЦК комсомола к Николаю Александровичу Михайлову. Оттуда по прямому проводу попробуем пробиться к Сталину.

Первый секретарь ЦК комсомола, выслушав Покрышкина и Королева, набрал номер телефона.

– Товарищ Поскребышев? Михайлов говорит. У меня сейчас находятся товарищ Покрышкин с тремя конструкторами-ракетчиками, которые занимаются очень важным делом. Нельзя ли попросить Иосифа Виссарионовича, чтобы он их выслушал?

Встреча была назначена.

Через некоторое время муж, вернувшись с сессии Верховного Совета СССР, спросил у меня:

– Мария, ты помнишь, как к нам приходили три конструктора?

– Конечно, помню, – ответила я. – Один из них Королевым назвался.

– Так вот, я их всех троих встретил на сессии. Они в качестве гостей присутствовали. Увидели меня – обрадовались. Благодарили за помощь. Сейчас вовсю свое дело двигают. Все трое – лауреаты...

Саша никогда не делил горе на свое и чужое, так же как и заботы – на личные и общественные. Не случайно с 1946 года и до конца своей жизни он неизменно избирался депутатом Верховного Совета СССР. И обращались к нему со своими нуждами не только избиратели его округа. Часто, не добившись положительного результата у своего депутата, люди из самых разных краев и областей страны приезжали к Покрышкину. Отказать в приеме он никому не мог, а в Военную академию посторонних не пропускали. Проблему эту Саша решил элементарно просто: все посетители приходили к нам домой.

– Мария, ты пойми – люди не из праздности к нам приходят. Так что потерпи, – порой оправдывался он, когда дети у нас были еще маленькие.

Словом, беспокойств было немало. Но за четыре десятка лет его депутатства я ни разу не упрекнула мужа за эти визиты. Некоторые из них бывали и забавными.

Слышу как-то многоголосый шум на лестничной площадке у нашей двери. Открываю – в квартиру входят не менее двух десятков посетителей. Что такое? Оказалось, все они ожидали приема у Михаила Ивановича Калинина. Прием почему-то не состоялся, и тогда кто-то бросил клич: "Пошли к Покрышкину! Александр Иванович не откажет, позвонит в Президиум Верховного Совета и все наши дела рассмотрятся без проволочки". Пришлось разочаровать посетителей, объяснив им, что такими полномочиями Покрышкин не обладает.

В 1948 году Саша закончил академию имени М. В Фрунзе. Он и на этот раз остался верен себе: дипломную работу написал на месяц раньше остальных и защитил ее с блеском. В итоге – золотая медаль и диплом с отличием Начальник академии (к тому времени Никандра Евлампиевича Чибисова сменил на этом посту генерал-полковник В. Д. Цветаев) предоставил Александру Ивановичу отпуск. На радостях мы, забрав с собой детей (сыну исполнилось шесть месяцев, а дочери – три года четыре месяца), решили отправиться на отдых в Крым. На подобное можно решиться только в молодости.

Так, уже вторично за нашу совместную жизнь, мы с Сашей оказались у моря, на этот раз – у Черного. Но разве можно сравнивать наше настроение и впечатления от бескрайнего, вечного, такого лазурного и ласкового простора с тем, что мы испытывали пять лет назад в Манасе, на берегу Каспия? Прошлое казалось мне каким-то ужасным сном: и обваливающиеся норы-землянки, и гибель друзей, и постоянная тревога за любимого человека... Теперь же сам воздух дышал покоем и счастьем. Рядом был муж и двое детей, любимые и желанные.

Расположились мы в Артеке, воспользовавшись приглашением его директора-новосибирца Б. А. Овчукова. С раннего утра Александра Ивановича окружали пионеры-артековцы, и мы все вместе уходили на пляж, участвовали в различных соревнованиях. По вечерам сидели с ребятами у костра, пели песни, Саша рассказывал о войне.

Однажды пристроив на весь день Сашу-маленького, мы с мужем и дочерью отправились в Ялту. А разве можно, оказавшись в этом городе, не побывать в доме-музее Антона Павловича Чехова? Не спеша осмотрели экспозицию и уже собрались было уходить, когда к нам подошла одна из работниц музея и передала приглашение Марии Павловны Чеховой подняться к ней на второй этаж на чашку чая. Конечно же мы с радостью приняли приглашение!

Комната, куда нас привели, была просторной и светлой. Посредине стоял, окруженный множеством стульев, большой обеденный стол. Слева от окна старинный письменный стол, весь заваленный бумагами и книгами. Тут же стояла старинная лампа под зеленым абажуром. Справа в углу, за ширмой, – кровать.

Мария Павловна, маленькая, худенькая старушка, рассказала нам, что Антон Павлович любил в этой комнате принимать своих друзей: Куприна, Бунина, Андреева, Горького, Левитана. Слушая ее, так нежно любившую своего брата и посвятившую ему и его творчеству всю свою жизнь, мы чувствовали, что боль, хотя прошло уже полвека после смерти писателя, не утихала в этой старенькой интеллигентной женщине и никогда не утихнет.

Встреча эта запомнилась нам на всю жизнь.

Служба на Волге

Незадолго до окончания академии имени М. В. Фрунзе произошел случай, как мне кажется, во многом предопределивший дальнейшую военную судьбу мужа. Однажды раздался телефонный звонок и мужской властный голос спросил:

– Квартира генерала Покрышкина?

– Я – жена Покрышкина, но насколько мне известно, он пока еще не генерал.

– Полагаю, мне известно лучше.

– Однако сегодня утром он ушел на службу полковником.

– А вечером может вернуться генералом. Передайте ему, что звонили от командующего авиацией Московского военного округа Василия Иосифовича Сталина. Завтра в девять ноль-ноль ваш муж должен явиться к нему.

Как потом рассказал мне Александр Иванович, он был вызван для предварительной беседы в связи с предполагаемым назначением его на должность первого заместителя командующего авиацией Московского военного округа. Однако беседа эта не состоялась.

Прождав более двух часов в приемной, Александр Иванович поинтересовался, в какое же время прибудет на службу командующий. Начальник штаба, неопределенно пожав плечами, ответил:

– К сожалению, точного срока сказать вам не могу. Василий Иосифович с утра осматривал новых лошадей, поступивших в нашу конюшню, а после этого поехал к футболистам...

– Ну, я подождал еще минут двадцать, – рассказывал мне муж, – и уехал. Не по душе мне такая служба.

Позже нам стало известно о реакции командующего на визит Покрышкина. Пренебрежительно махнув рукой, он бросил:

– До чего не люблю я этих фронтовых героев. А этот, к тому же, трижды!

В результате Александр Иванович был назначен по распределению на более скромную должность – командиром одного из соединений ПВО. Вскоре, несмотря на то, что соединение это за короткий срок вышло в число лучших, его несправедливо понизили в должности, сделав заместителем пришедшего на место мужа генерала, правда, ненадолго. В связи с тем, что дела в соединении сразу же ухудшились, Александр Иванович вновь был назначен его командиром.

Через некоторое время командующий авиацией Московского военного округа сменился. Разъехалось и его окружение, и Александру Ивановичу на протяжении ряда лет пришлось служить под началом сподвижников сына И. В. Сталина.

Итак, после окончания Военной академии имени М. В. Фрунзе мы переехали по месту службы Покрышкина в старинный и почти полностью разрушенный войной город на Волге. К тому времени у нас уже как-то устоялся семейный быт, распределились роли и "сферы влияния".

После войны я предполагала продолжить свое медицинское образование. Стать хирургом было моей заветной мечтой. Но я связала свою судьбу с военным человеком, а это многое меняет в жизни женщины. Жены офицеров знают, как часто им приходится поступаться своими мечтами и планами на будущее. Для нас, хоть и не носим мы военной формы, на первом месте – служба мужа, все остальное вторично.

Так и на нашем семейном совете было решено раз и навсегда, что мое дело – обеспечение "крепкого, надежного семейного тыла". Это совсем не значит, что мой муж совершенно не интересовался домашними делами. Нет, Саша для многих мужчин мог бы служить примером. У него были, что называется, золотые руки, и он очень любил мастерить по хозяйству. Мне никогда не приходилось искать столяров, плотников, водопроводчиков, электриков. Все по дому он делал сам и откровенно гордился своим разносторонним умением. Если позволяло время, Саша охотно брался за все.

Вспоминается такой случай: я находилась в больнице, чтобы, как мы объяснили почти трехлетней Светланке, "присмотреть" там ей маленького братика, и муж целую неделю домовничал самостоятельно. Что касается стирки и приготовления обеда для дочки – для него проблемы не представляло, но он решил еще устроить для малышки и банный день.