Текст книги "Стеклотаро (СИ)"
Автор книги: Мария Геб
Жанр:
Рассказ
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
Осколки рассыпаются, разлетаются, движутся по грязному полу. Их пятьдесят шесть. Их всегда пятьдесят шесть. Правда, я редко считаю...
Но это не так уж важно – сосчитать.
Важно – увидеть.
Руки дрожат и пальцы ещё чувствуют холод. Это была бутылка московской гамбургского разлива. Закрываю глаза и собираюсь внутренне, чтобы поймать возникающую волну. Будущее сплетается сейчас из нитей возможностей в плотную сеть.
Я – форель, я выскальзываю в дыру, но сначала надо быть уверенным, что она есть.
Дыра.
А может быть – сама сеть.
Первый раз я обнаружил, что вижу на стекле, когда мы курили с коллегой-грузчиком Йоханном Бергманном у помойки на задах супермаркета, где оба тогда работали.
Форелью, серебристо-серой в разноцветных отливах, я плыву в горной реке и вода не обжигает меня льдом, но я плыву против течения, потому что стремлюсь вверх, а не вниз.
Водка гамбургского разлива внутри меня тоже холодная и тоже стремится вверх, но я – форель, я плыву по горной реке туда, где маленьким источником в скале рождается будущее.
В супермаркете помимо своих прямых обязанностей грузчика я обслуживал автомат по приёму стеклотары.
В Германии всё механизировано. Никакого окошечка с мужиком тут нет. Есть внушительный, большой автомат в стене, куда нужно класть бутылки по одной, а он их глотает и выплёвывает талон. За стеной – маленькое, скрытое от клиентов помещение. Комнатка такая крошечная, в ней конвейер коротенький и всё заставлено ящиками. В комнатке находится мужик, то есть я или мой коллега, и, матерясь или выражаясь языком немецких философов, смотря чья смена, распихивает выползающие бутылки по ящикам. Помещение это – не повернёшся, а самое поганое, что некоторые клиенты не всегда до дна пьют.
Объясняю попонятнее.
Если человек в пятницу вечером приобрёл от четырёх до (бесконечность) ящиков пива, то в понедельник он естественно ничего никуда сдавать не понесёт, потому что лень. Если в открытой бутылке осталось пиво, то постояв в квартире три – (бесконечность) дня, она (бутылка) превращается в молотоффкоктейль, если не по силе воздействия, то по запаху и виду.
Вы можете представить, чтобы мужик в окошке у вас такое взял? А автомату – что? Он жрёт.
Забыл упомянуть, что из дыры автомата бутылки достаточно быстро выскакивают на конвейер, а с него на убогенький столик. ( См. выше размеры помещения) Пихать их по ящикам мы не успеваем физически, потому что одновременно работаем ещё и в торговом зале, бутылки наскакивают друг на друга, валятся, а также периодически падают на пол и выливаются нам на штаны.
Я в торговом зале, я красиво штапелю ящик на ящик и слышу, как за стеной приглушенно взрывается Бергманн.
Это значит, что молотоффкоктейль опять сработал.
Источник уже близко. Струи воды – серебро на моей чешуе. Я – форель, я ныряю глубже, чтобы взять разбег. Впереди пороги, но я взлетаю в воздух вместе с водой. Река – ледяная, вода скатывается с меня брызгами и превращается в снег.
Я остаюсь в воздухе. Там, где лёд застывает.
Будущее льётся из источника, льётся слишком быстро, чтобы прочитать.
Но я – форель, будущее течёт по моей чешуе.
Я остаюсь в воздухе. Кругом ледяные брызги, а внизу – река.
Я не взлетел, я подпрыгнул.
Я вернусь.
***
На прошлой неделе Джамаль мне говорит, – Хочешь коллекцию собирать?
– Какую ещё коллекцию, – спрашиваю, – у меня и денег никогда нет.
– Денег не надо, – отвечает Джамаль, – собирай коллекцию немецких слов от тридцати букв. А я тебе одно прямо сейчас подарю.
– Да? Ну... Дари.
– Schifffahrtversicherungsgesellschaft. ( компания по страховке морских судов – не точный перевод)
Я думаю какое-то время, а потом интересуюсь, – а это не два слова? Schifffart Versicherungsgesellschaft?
– Я видел в виде одного. Не хочешь – не бери. Мне самому это слово пригодится, – серьёзно произносит Джамаль и мы расходимся по своим делам.
Джамаль – интересный человек. Мне нравится с ним разговаривать.
«Я не рыба, я -сеть.»
Цитата.
Где я это читал? Фрэнк Герберт. Капитул Дюны. На странице N247. Кто это написал? Или сказал? Лев Толстой. Почему я «Дневники» Толстого не читал, а Герберта читал?
Я не знаю, потому что я – форель.
Форель ничего не знает. Ей не нужно знать. Форель просто видит и плывёт.
Я – форель и я плыву.
Пять утра.
Я и Джамаль встречаемся у входа в магазин. У меня ключ. Примерно час в ещё неживом огромном ангаре я и Джамаль – вдвоём. Он моет пол. Толкает по гигантской площади супермаркета моющую машину. К машине подвешен карман, в который Джамаль кладёт маленькие бутылочки шампанского Kupferberg Gold. Бутылочки он берёт с полок. Когда Джамаль считает, что я не вижу, он перехватывается одной рукой поближе к середине ручки своего агрегата, а другую запускает в карман.
Машина тяжёлая, её потрясывает и она низко и монотонно гудит. Джамаль толкает одной рукой. Он моет пол, пьёт шампанское и что-то припевает. Машина ловит ритм. Шампанское пенистое и тёплое.
Пена от шампанского взбудораживает гамбургский разлив.
Сама мысль о шампанском – странно, но Джамаль всегда только этот напиток извлекает из вместительного кармана своей машины, сама мысль о шампанском – вызывает горловой спазм и странный завораживающий звук, рвущейся ушной ваты. Маленькие бутылочки шампанского Kupferberg Gold.
Ледяные брызги реки, лёд бьётся, московская внутри меня согревается, я отдаю ей своё тепло.
Я – форель, я тону в пене от шампанского. Мне кажется, что я знаю алхимический секрет изменения вещества.
Но сейчас – я мёртвая форель. Утонувшая форель ничего не может знать.
Ночь.
***
Восемь утра.
Опоздал на работу на два часа. Но магазин сегодня должен был открывать не я.
Или я?
Пойду, посмотрю на реакцию коллег. Но телефон не звонил.
Или звонил?
Всем наплевать.
Повезло.
Гамбургский разлив.
Утро.
Волна шампанского прошла.
Тихо.
Я гружу пиво, красиво штапелю ящик на ящик.
Я гружу пиво до одиннадцати, а потом ухожу в подсобку и начинаю его пить.
Надоело.
Всё н а д о е л о.
***
Я вышел из супермаркета через кассу, заплатил за четыре бутылки пива, ту, что уже выпил, и те, что унёс с собой. Когда я перемещался сквозь самораздвигающуюся дверь, меня догнал Бергманн и остановил словами, – ты куда? Я думал, раз ты пришёл, то я – сразу же уйду. Плохо мне.
– Я сегодня с двух работаю, – серьёзно произношу я, выхожу на улицу и закуриваю.
Бергманн выходит вместе со мной, тоже закуривает и произносит, – ну ладно, тогда до двух никто не будет работать. Директора сегодня вообще нет.
Я открываю пиво. Мы идём через парк, узкая тропинка, потом через кладбище – самый короткий путь к метро.
Бергманн страшно раздражает, потому что всё время продолжает что-то говорить. Его голос гипнотизирует.
Я достаю из рюкзака ещё одну бутылку, он берёт и делает глоток. Мы сидим на низком заборчике, им огорожен парк, смотрим на кирпичную кладбищенскую ограду и пьём пиво.
Очень тихо. Бергманн замолчал. Слышно, как на кладбище поют птицы.
***
Почему в фильме «Ромео и Юлия» Леонардо замечает Джульетту сквозь стекло?
Он видит её сквозь воду, сквозь аквариум с рыбками, сквозь стену туалета.
Почему?
Почему у Капулетти в особняке туалет поделен на мужской и женский стеклянной аквариумной стеной?
Я не знаю. Я – форель.
Я плыву в холодной реке, иногда, когда я особенно устаю плыть против течения; я прыгаю в аквариум.
Я цветная форель в аквариуме и я чувствую, как что-то течёт вокруг и внутри меня.
Наверно это – любовь, потому что она легко проходит сквозь стекло.
***
Ей только что исполнилось сорок девять лет и у неё были очень красивые ноги.
Агата тоже работала в супермаркете.
Они прятались с Бергманном в уголках склада и целовались между ящиков с макаронами и шампанским.
Наверно это – любовь, потому что она легко проходит сквозь стекло...
***
Когда я получал налоговую карту, то сказал чиновнику, что я – друид.
Налоговая карта нужна для устройства на работу, так в ней есть графа – вероисповедание.
– Почему *друид*? – насторожился чиновник, – я могу записать католик, иудей, протестант или атеист. Это налог. Налог на церковь. Если атеист, то можете не платить.
– Есть такая религия – друиды, – приходится объяснять, что дело не в деньгах, – я верующий друид.
– Древний? – расслабляется представитель власти.
– Почему *древний*? Это религия древняя.
Древняя религия.
Друиды.
***
Выходной.
Отправился гулять к реке.
Берёза у воды. Я сижу под деревом. В рюкзаке светлый августинер.(сорт пива) Я курю.
Я не видел этот аркан, никогда я их не вижу. Но это он – Шут.
Он смеётся за моей спиной. Я ни о чём не думаю. Мне просто весело, а в реке хохочет вода.
***
В Германии очень ядовитыми веществами травить грызунов на продуктах запрещено, поэтому на складу разводятся мыши, имунные к разрешённой химие. Недавно они обгрызли целый ряд шоколадных зайцев, тех, что стояли ближе к стене. Причём ни одного не съели полностью. До фига почти целых зайцев пришлось выбросить. Но я за шоколад не отвечаю. Мой отдел – напитки и стеклотара.
Бергманн ни за что не отвечает, а работает немного во всех отделах. Зайцев списывал он. Продавец из ларька с курами-гриль позавчера вечером рассказывал, что Йоханн их ел.
– Ну и что? – спросил я.
– Так ведь их мыши грызли.
– Грызли, но там полно было почти целых. Они же в фольге. Я тоже этих зайцев ел.
– Слушай, возьми вот курицу. Гриль. А мне всё равно уже закрывать. Не продам.
Ларёк с курами – самостоятельный фрилансер Наир. Турки невозможные люди. Всё время меня кормят. Начинаю чувствовать себя должным.
***
Я проваливаюсь в какую-то тину. Я плыву в мутной воде, но я – форель, а на стекле отражается кусочек солнца. Я – форель и я плыву на свет.
Мне чего-то не хватает. Сил?
Я проваливаюсь и тону.
Проходя мимо, я случайно увидел их среди коробок и ящиков. Бергманн целовал Агату, а вокруг валялись рассыпывшиеся из разорванного картона обкусанные зайцы. Мне стало как-то неудобно и в тоже время жутко быть на складу и я удрал в торговый зал.
Я проваливаюсь и тону.
Я и бутылка московской с ударением на последний слог.
***
Ночь. Гамбургский разлив. Темно.
Я вижу...
Море холодной рукой перебирает камни, в темноте ветер гоняет мрак... Я вижу жаркий маленький свет, очень далеко... впереди...
Может быть – сны...
Я вижу свет и иду к нему.
Это окошечко в стене, в нём – тот самый мужик, и он говорит мне ОЧЕНЬ ПРОТИВНЫМ ГОЛОСОМ, – Грязную тару – не принимаем.
И этот мужик, он в то же время, как бы я сам, то есть я вроде сам с собой говорю.
Я стою около окошка, в кромешной темноте, где-то о камни колышутся волны, свет только там, в этом окне, я стою рядом, а в руках у меня бутылка пива.
В этом мужике сидит маленьким огнём в темноте кусочек солнца.
Но ведь этот мужик – я?
Не знаю.
Я просто вижу свет.
Я – форель. Форель ничего не может знать.
Форель ничего не может знать.
***
Красная шапочка...
Когда я произнёс «Rotkäppchen», он спросил, – это что? Гриб?
О братьях Гримм Бергманн ничего не слыхал.
Заговорили о литературе мы вообще-то случайно.
*********************
Повторяющийся сон
Я упрямо лез по крутому склону. Сосны росли здесь, стремясь к солнцу, перпендикулярно небу, а не земле. Я карабкался, ломился сквозь какие-то кусты, а лес становился всё гуще и темнее. Чёрный лес. Где-то здесь прятался алхимик. Моё сердце томилось в колбе, запаянной и пыльной. Я слышал, как оно тикало за стеклом, слышал даже находясь далеко внизу, в городе. Это тиканье пробивало шум автомобилей. Я знал, что в двенадцать оно взорвётся, лопнет как бомба. Я знал это с уверенностью Золушки, танцующей на балу. Сказки никогда не врут.
Неожиданный в лесу орёл, а может быть это была вовсе не птица... Но крылья этого существа заслонили на короткий момент солнце. Стало темно.
На секунду – темно.
***
Я рассказывал «Красную шапочку» на перекурах, кусками длинной в сигарету.
Другие работники тоже слушали.
А потом, когда я, уже вечером, закончил, никто, даже Бергманн, ничего не сказал!
Я испугался, что им было просто скучно? Или я плохо рассказал...
Прошло несколько дней и я повторил сказку Джамалю.
– А как же волк? Он что, не спасётся? – спросил Джамаль.
– Ты о чём? – не понял я.
-Все остальные, кто погиб – ожили снова, – пояснил тот, включая моющую машину и отьезжая с ней за полки – пришло время очередной бутылочки шампанского.
Джамаль ушёл, а я остался и придумал за этот рабочий день одиннадцать разных вариантов оживания волка и продолжения сказки.
Ни один не показался мне достойным того, чтобы кому-нибудь его рассказывать.
Почему мне страшно, что они не читали «Красную шапочку»?
Я не знаю почему. Я просто знаю, что это так.
Я – форель, я не могу знать – почему.
Я могу знать – только...
Форель знает только, что когда ей страшно, она всё равно должна плыть.
Я – форель и я плыву.
***
***
***
