Текст книги "Закниженная пустошь"

Автор книги: Мария Фомальгаут

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Абажуть

Однажды вечером я пошел выгуливать свою настольную лампу…

…впрочем, большинство моих историй начинаются именно так – однажды я пошел выгуливать свою настольную лампу. Беру её в руку, спускаюсь по лестнице, как всегда. Лампа тускло освещает кусочек улицы, тени от лампы бегут по стенам домов, все чинно, все тихо-мирно, все хорошо.

И тут-то начинается.

– Совсем охренели, с лампами выходить!

Это какая-то дама в страусовом боа.

– Почему не в клетке?

Это какой-то господин с сюртуком, именно, что не в сюртуке, а с сюртуком, тоже, видно, несет выгуливать.

Терпеливо объясняю, что лампу не положено держать в клетке, это же лампа, а не птица какая-нибудь, – господин вспыхивает:

– Я астроном, я лучше знаю!

Какая связь между астрономом и лампами, даже не спрашивайте.

– Берта! Китти! Осторожнее! Сюда! Лампа! Лампа!

Приподнимаю лампу, думаю, что мамочка зовет детей посмотреть на лампу – как бы не так, хватает дочек за руки, тащит прочь в темноту ночи, боится, ну, правильно, лампа же ужас, какая страшная…

– Да она тут сожжет все, куда полиция смотрит!

Это какая-то необъятная тётка в павлиньих перьях. Присматриваюсь, понимаю, что перья у неё не павлиньи, а её собственные, они из неё растут.

– Почему они говорят, что я все сожгу? – спрашивает лампа, – я же электрическая!

– Ну, знаешь… – пытаюсь объяснить, не могу, – просто… есть люди, которые не любят лампы.

– Удивительно, – говорит лампа, – как же можно не любить лампы? Они же светят!

– Ну… может, людям не нравится, когда светят…

Иду дальше, стараюсь свернуть туда, где поменьше людей, где никто не увидит нас с лампой. Мерцают деревья в темноте ночи, подсвеченные лампой, любуюсь переплетением ветвей. Кто-то спешит ко мне по дорожке, вот ведь черт, только хорошей драки мне сейчас не хватало…

– Позвольте… позвольте!

Взъерошенный парень наклоняется над лампой, подносит под абажур раскрытую тетрадь в толстом переплете, торопливо записывает. Мы с лампой ждем – терпеливо, трепетно, мы понимаем – здесь создается искусство, что-то новое, стихотворение какое-нибудь, нет, не стихотворение, – ноты, ноты, ноты, – мелодия…

– Спасибо! Спасибо! – он убегает в темноту ночи, я даже не успеваю ответить – не за что.

Иду дальше, и что вы думаете. Нет, я уже знаю, что если я пойду выгуливать свою судьбу, что-нибудь с нами обязательно да и случится, оно всегда что-нибудь да и случается. Но такого даже я не ожидал, даром, что на что только не насмотрелся. Бросается ко мне прилично одетая дама, хватает мою судьбу за поводок:

– Дайте… дайте мне! Срочно! Немедленно!

Вежливенько стараюсь объяснить, что это вообще-то моя судьба, и никому отдавать её не собираюсь. Мои возражения повисают в воздухе, понимаю, что крыть нечем, только разве что матом. А дамочка не унимается, прямо-таки в истерике бьется.

– Дайте! Дайте! Да как вам не стыдно, да у вас все есть, дом в три этажа, и гонорары бешеные получаете, и весь мир объездили, а я тут, как дура, пурхаюсь, вчера вон брошку сперли!

Терпеливо пытаюсь объяснить, что это никак не я спер её брошку, и уж никак не виноват – объяснения не прокатывают, дама рвет у меня из рук поводок. Что-то щелкает внутри, выпускаю поводок, киваю – пожалуйста, пожалуйста, да без проблем.

Судьба набрасывается на дамочку всей своей тяжестью, – смерть любимого дедушки, после которого мне остался дом, гибель невесты, тяжелая болезнь, во время которой понял, что надо что-то делать, что-то оставить после себя на земле, потом – стихи, стихи, стихи, странные, причудливые, ни о чем, слава, которую язык не поворачивается назвать славой, полнейшая неопределенность того, что будет дальше…

Дамочка отскакивает с визгом, проклинает меня на чем свет стоит, ну мужчина, ну предупреждать же надо, вообще нельзя такие судьбы выпускать, она кому-нибудь всю жизнь искалечит!

Хочу ответить – так не трогайте её, вот и не искалечит – не отвечаю, уже предчувствую очередной поток брани, у вас забыла спросить, что мне делать, чего не делать…

Идем с судьбой дальше, судьба ищет какие-то вехи, вехи, вехи, я так чувствую – нащупывает свой путь в пустоте…

А, ну да.

Без этого-то ни одна прогулка не обходится.

Шагаем мимо набережной, придерживаю Цзинь, проверяю намордник. На набережной стоят трое, уже замечаю перед каждым империю на поводке, у крайнего – без поводка, какой-то улун, улун, лунное что-то, что ли…

Осторожно спрашиваю, как всегда спрашиваю:

– Вечер добрый. Они у вас мирные?

– Что вы, мирные, мирные, – отмахивается хозяин.

Проходим мимо – и случается то, что должно случиться, этот-то Монгол-Улун с ревом и лязгом оружия обрушивается на мою Цзинь, и начинается – грохот, звон клинков, кровища рекой, тут же в бой бросается еще одна империя, с парусами фрегатов, с грохотом пушек, – щелкаю хлыстом, разгоняю, растаскиваю, бью хлыстом, кто-то визжит – не смейте трогать мою империю, кого-то огреваю хлыстом…

…нет, я уже даже не буду говорить – не берите черт знает какие империи и эпохи черт знает откуда, сами понимаете, чем это может кончиться. Это все бесполезно, ну надо людям непременно не мирную страну и эпоху, а что-то воинственное, лязгающее оружием, наводящее ужас, ну мучайся ты сам с этим чудовищем, другие-то почему страдать должны? Нет, непременно надо выпустить без поводка. Спасибо еще имперские бои не устраивают, не стравливают страны между собой, и то хорошо. Хотя кто их знает, может, и устраивают, от них чего угодно ожидать можно…

…идем с человеком домой, я веду человека, другие лампы смотрят настороженно, недоверчиво, кто-то уже прямым текстом заявляет, в наручниках надо выводить, он еще разобьет здесь кого-нибудь, вообще будет ужас-ужас. Ну да, конечно, люди только этим и занимаются, что бьют лампы, больше им делать нечего. Лампам, конечно, виднее.

Добираемся до дома, меня до сих пор поколачивает, нет, ну а что я хотела, можно подумать, хоть одна прогулка проходит без приключений. Что-нибудь да и не так, а то и вообще все. Нет, может, это есть где-нибудь, чтобы вот так человек с лампой прошел по улице и ничего не случилось – но только не у нас. Это в каком-то другом мире, может, в мире, где не лампы выгуливают людей, а люди выгуливают лампы, не знаю я…

Почему Китай…

А мне снится Китай.

Почему мне снится Китай, спрашиваю я.

Почему.

Это тем более странно, что я никогда не был в Китае, я не знаю, какой он – Китай, я не могу ничего знать про Китай. А ведь снится, – цветущие вишни, причудливые дворцы, чирикающие заросли бамбука, удивительные монеты с квадратными отверстиями, люди в нарядных одеждах, сидящие на циновках, и у каждого человека в руке веер, это если лето, и жара, а когда наступают зимние холода, в больших залах разводят очаги, и свет и тепло очагов не доходит до высоких потолков, где скапливается тьма, и люди рассказывают друг другу жуткие истории про чудовище, которое сидит там, в темноте под потолком и пьет тепло и свет.

Почему мне снится Китай, спрашиваю я, ведь я никогда не был в Китае, я не могу знать всего этого. Тем более – почему мне снится империя Цзинь, ведь даже если я поеду туда, где Китай, я все равно не увижу никакую империю Цзинь, потому что её нет, и разница между нами во времени – века и века. Я пытаюсь объяснить сну, что он не по адресу – сон не понимает, приходит снова и снова.

Почему, спрашиваю я.

Почему.

Я терпеливо втолковываю сну, что империя Цзинь появится только через много-много веков, – сон продолжает упорствовать.

Я напоминаю, что между мной и империей Цзинь миллионы лет, и еще должна остыть раскаленная земля, и первая жизнь должна проклюнуться на берегу моря, и трава должна подняться к солнцу, и дикие звери должны выйти из леса в неприютную степь… много чего должно случиться, прежде чем появятся причудливые дворцы и люди с веерами в жаркий полдень…

Я объясняю сну, что даже если очень-очень захочу, то все равно не смогу добраться до Китая – он слишком далеко. Я не могу преодолеть миллиарды световых лет, – даже если я буду двигаться со скоростью света, я доберусь до Китая, когда уже не будет не только Китая, но и самой земли, и даже солнца не будет. Я уже не говорю о том, что не могу изменить свою орбиту – звезды так не делают.

Почему мне снится Китай, спрашиваю я.

Почему каждую ночь, спрашиваю я.

Почему мне снится, как воинственные племена нападают на цветущие города, почему мне снится, как пылают заросли вишни, стебли бамбука, как враги штурмуют крепости, которые казались неприступными.

Почему, спрашиваю я, ведь я ничего не смогу сделать, я никак не могу предупредить страну, где в зимние холода зажигают очаги, и их свет не может дойти до темноты потолков.

Почему мне снится Китай, которого еще нет.

Я не понимаю, почему они не видят, не знают, что будет с ними дальше – удивительные существа, они живут так, как будто не помнят, что будет завтра, но при этом каким-то неведомым образом могут предвидеть то, что было с ними вчера.

Я пытаюсь предупредить народ, которого еще нет, я посылаю им вспышки – бесконечно издалека, я пытаюсь распознать их язык, тайные знаки – знак воды, знак дерева, знак солнца, знак человека. Я посылаю им знаки, – даже не надеюсь, что они поймут.

Они…

Мне самому не верится – когда они видят, когда они понимают, когда придворные астрономы терпеливо вглядываются в мое мерцание, записывают причудливые знаки.

Они возносят хвалы мне – мне, предупредившему о смертельной опасности.

Они жгут жертвенные костры мне – мне, сказавшему им правду.

Они собирают конные войска, надевают доспехи, уходят на север, бряцая оружием, они проливают кровь кочевых народов где-то там, там. Я смотрю на них, я не понимаю, неужели они не видят, чем это кончится, неужели не понимают, что чем больше они будут проливать кровь кочевников, тем быстрее кочевники объединятся в непобедимое войско, которое оставит от Цинь мертвое пепелище…

…нет, они не понимают, что будет дальше. Они как будто не видят завтрашний день – а только день вчерашний. Они взмахивают клинками, оставляют после себя горы трупов – и не понимают, что вскоре могучее войско обрушится на них самих…

…почему мне снится Китай, спрашиваю я.

Я никогда не был в Китае.

Я не могу там быть.

И никакого Китая еще нет, и не будет еще долго-долго.

Так почему, спрашиваю я.

Почему…

Погожий денек

Погожий денек выдался.

Да как не погожий, солнышко-то как пригрело, прямо как летом, вот на солнышко на такое посмотришь, и забудешь, что так-то оно не лето уже, к осени повернуло…

Утром еще тучки были, ну это ничего, утром всегда тучки, а там и солнышко проклюнулось, землю пригрело. Тут-то к солнышку все и потянулось, вон, семечко на землю упало, в землю клюнулось, раскрылось, росточек выпустило. Долго летело семечко, из дальних краев, через галактики, через туманности, упало в землю, проклюнулось.

А солнышко пригревает. Вот уже и потянулась из семечка зеленая поросль, неловко, неуклюже поползла на сушу от морских берегов. Вот и паучищи – большие, длинноногие, – полезли на сушу, переступают неуклюжими ногами, валятся на бок, перебирают лапами, ползут, плетут свои коконы…

Все спешит жить, все к солнышку тянется… Вот и древовидные папоротники оплели землю, вот и загудели крыльями огромные стрекозы. Вот и янтарные леса наклонились над теплым морем, плачут янтарными слезами, будто провожают лето, последний погожий денек. А на залитой солнцем поляне мирно пасутся огромные диплодоки, тянут длиннющие шеи, щиплют сочные листики. Встрепенулись, насторожились, не затаился ли где-нибудь матерый ящер, нет, тихо все, только летает какая-то мелюзга, машет перепончатыми крыльями…

Пригревает солнышко… вот уже и к полудню время пошло, ветерок холодный подул, сдул птеродактилей и трицератопсов, вот уже и тропические леса отступают, юркие обезьяны резвятся по веткам, неловко спускаются с деревьев, поднимаются на задние лапы, смотрят, не затаился ли где саблезубый тигр…

Все жить спешат, все торопятся на солнышке погреться… И жуткие обезьяны – страшные, лысые, без шерсти – вон, из гнезд своих чудных повылезли, огонь развели, вокруг огня пляшут, солнце славят, мол, ты не забывай нас, дорогое, родное ты наше…

А солнышко пригревает. Конечно, не как летом, так себе, тусклехонько так, но все ничего, жить можно. И живут. К солнышку тянутся, на солнышке греются, вон и город возвели, купола на солнышке сверкают, окна домов хлопают, зайчики пускают, кошки по улицам за зайчиками гоняются…

Греет солнышко. Всех-всех согревает, и пахаря в поле, и корону золотую на голове злого тирана, и шлем полководца, и на мечах блестящих играет солнышко, и в лужах подсыхающей крови там, на руинах когда-то великого города…

Все жить спешат, все торопятся, деньков-то погожих осталось, раз два и обчелся, а сколько всего недоделали, недопобедили, недоспорили, недостроили, недоцеловали, недоказнили, недоубивали, недопредавали, недомыслили, недоизобрели, недо… И знают – не успеют уже, а все надеются, урвать денечек, другой, сколько их там осталось, да мне немного надо, я же тут чуть-чуть недодумал над искривлением пространства-времени, мне бы… Да мне немного, мне дайте эту империю на востоке разгромить, я уж сколько жизней над ней воюю… да мне бы только женщину мою найти, ну такую… ну, знаете… ну… Нам еще столько сказать друг другу надо, ну… ну не знаю, что… но надо…

А день к вечеру клонится, что вы хотели, чай не лето уже… И ветра-то холодные дуют, и океаны мерзнут, раньше еще ледоколы какие-то пускали, теперь плюнули на это дело…

Холодает к вечеру, чай не лето уже, что же вы хотели, звезд во вселенной осталось, всего ничего, а планет и того меньше, и холод подступает, еле-еле греет последнее солнышко. И фабрики солнечные батареи распускают, к солнышку тянутся, ловят последние лучики. У кого фабрика, у того и солнышко, у кого солнышко, у того и жизнь, там тепло, туда рвутся, как в рай, а в иной старый город зайдешь, страшно так, дома, снегом заметенные, кости на улицах, в квартирах закоченевшие тела…

К закату идет солнышко, вот уже и тени по земле поползли, вот уже и птицы, и звери к югу тянутся, где еще тепло, а что тепло, скоро, глядишь, и там солнышко скроется, люди бункеры роют, прячутся, распускаются на замерзших полях солнечные батареи, ловят тепло…

Заходит солнышко, тает солнышко, вспыхнуло напоследок, опалило землю – погасло, сжалось красным карликом. А что вы хотели, осень уже, к зиме дело близится. И вселенная остыла, и солнышко свое отгорело, и на остывшей земле люди жгут последние крупицы тепла, у кого тепло, тот в бункере сидит, у кого нет тепла, тот бункер штурмует, так и живут. Вот и отшельники собрались в остывающем подземелье, молятся кому-то, сами не знают, кому, вот и сверкающем зале желтеет, облетает зимний сад, вода в аквариуме покрывается льдом, двое в погонах, в орденах, в шубах, катаются по полу, душат друг друга за последние капли топлива, тянутся к ножичку в углу, кто-то хватает нож первым, кто-то кого-то закалывает, кто-то живет чуть дольше, какая разница…

Ветер поднимает сухое семечко, летит семечко через вселенную, ищет миры, а где, а почему, а как все, а почему все, солнышко, а-у, а мы еще недожили, недодумали, недовоевали, недоцеловали, недо… А что хотите, не лето уже, последние теплые денечки стоят, к зиме дело пошло, лето-то коротенькое в этих краях, триллионы лет, а зима долгая-долгая – на вечность…

Цена мертвого города

…нет, ну это неприлично просто.

Да вы сами посудите, это ни в какие ворота не лезет, – орет, как на базаре, возмущается.

Люди сюда отдохнуть пришли, Мертвый Город посмотреть, а он возмущается. Так было бы из-за чего, а то ведь устроил тут скандал, да где это видано, что за хрень такая, на подходе к городу десятерых убить. Ему вежливо объясняют, ну а как вы хотели, таковы обычаи, правила есть правила, вот такие подати на входе в город, десять человек в жертву, вот и камень жертвенный стоит, и топор лежит. А этот возмущается. И главное, что возмущаться-то, не его же в жертву, других совсем – нет, орет, как на базаре, чего орет, люди сюда отдохнуть пришли, полюбоваться тишиной Мертвого Города, а этот скандалит.

Нет, надо было его вообще не пускать, есть же какое-то такое правило, если турист пьяный, или ведет себя как-то не так – гнать его вообще в три шеи, нечего тут скандалы скандалить. Нет, опять орет, надрывается, с гидами перепирается, теперь, видите ли, храм ему не нравится. Что не нравится-то, это же самый прекрасный храм всех времен и народов, а ему не нравится. Ну да, перед тем, как туда пустить людей, их ослепляют, а он как хотел, – чтобы люди красоту эту лицезрели, что ли? Да не достоин глаз человека увидеть такую красоту, вот и ослепляют, что непонятно-то? Не нравится, не ходите. Мало ли, что у вас там заплачено, сами знали, чтобы сюда попасть, надо в рабство себя продать, вот теперь и нечего жаловаться. А вы как хотели, это же вечный город, за него потом всю жизнь расплачиваться будете.

Нет, это уже вообще просто безобразие. Ну, вы сами подумайте, ну куда это годится, что он орет опять, что он орет. Да, чтобы пройти в историческую часть, надо еще сто человек казнить на алтаре. Его, что ли, выбрали? Нет, не выбрали, не пал на него жребий, так чего возмущается-то тогда? Вот люди спокойно на алтарь идут, головы подставляют – молчат, все терпят, все понимают, так надо, чтобы жертвы. Что значит, вам об этом не говорили? Так об этом никому не говорили, знать надо. Что значит, откуда знать надо, откуда-то надо…

Нет, он мало того, что сам возмущается, он еще и других подбивает, ну это уже совсем ни в какие ворота. Начинает ругаться, нам обещали Дворец показать, и где дворец, где, я вас спрашиваю? Ну а что вы хотели, вам обещали дворец, а кто вам обещал, что он будет здесь, в этой реальности? Да, в какой-то реальности на этом месте построен замок, но не в нашей, и что теперь? Да, и другие замки тоже. И храм. И весь город. Да, он где-то там разбросан по реальностям. Нет, никто вас н обманывал, есть город? Есть. А где он есть, это уже не ваши проблемы.

Нет, это уже скандалом попахивает. Выведите его кто-нибудь отсюда. Выведите. Нет, мужчина, вы дальше не пойдете. Да, идут в Капище. Не ваше дело, почему обратно никто не выходит, значит, так надо, чтобы обратно никто не выходил, что непонятно-то? Убирайтесь из города. Убирайтесь. Город не для таких, как вы, город для истинных ценителей прекрасного.

Полиция? Да, нужна ваша помощь. У нас тут скандал. Да, настоящий скандал. Да этот, больной на всю голову, что выдумал, устроил тоже, теперь стоит у врат в город, прогоняет всех, кто хочет войти, да, с ружьем стоит, никого не пускает, орет, опять орет, это все обман, обман, не верьте им, они вас заманивают, а потом…

…нет, не стреляйте в него, так вы совсем туристов отпугнете, если в людей стрелять будете.

Стоп.

И арестовывать не надо.

Ну, отсидит он у вас за нарушение порядка, ну дальше что?

Тут другое что-то надо.

А вот.

Молодой человек… я вижу… вы против города? Ну, не города, ну, этих… которые заманивают…

А вы знаете, кому они приносят жертвы?

А я вам покажу.

Нет, билета не надо, ничего не надо, я вас такими окольными путями проведу, в жизни никто не найдет. Вот сюда, по лестнице, которой нет, к площади, которой нет, и вот видите, все входят в Капище, а один стоит снаружи, кричит что-то…

…да, это он.

Стреляйте.

Стреляйте же, зря, что ли, ружье где-то раздобыли…

Вот так.

Хорошо.

Полиция?

Да, все в порядке.

Он ликвидирован.

Да, сам себя.

Все хорошо.

Итак, уважаемые туристы, сегодня мы с вами отправимся в увлекательное путешествие по Мертвому Городу…

Пророчества мертвой луны

…с самого начала я понимал, что эту парочку ждет непростое будущее, достаточно было взглянуть на их космограммы, чтобы понять – ничего хорошего в их совместной судьбе не предвидится.

Хватало одного того, что у супруга в натальной карте было три солнца, причем в момент его рождения они ухитрились расположиться в созвездиях так, что беспощадно противоречили друг другу – солнце, отвечавшее за добрый и покладистый нрав, перекрывалось солнцем, которое дарует вспыльчивый и неукротимый характер, а ко всему этому добавлялось солнце, которое делало человека странным, себе на уме, – можете представить, какая гремучая смесь получалась в итоге.

И это было бы еще ничего, но в его натальной карте не было ни одной планеты, что делало его характер и судьбу практически непредсказуемыми.

Удивительнее всего было расположение лун: мне доводилось видеть космограммы, в которых было аж двенадцать лун – но чтобы в натальной карте были сто двадцать четыре луны – такого даже я никогда не встречал.

Самое пугающее было то, что эти двадцать четыре луны вращались так, что постоянно располагались в одном и том же созвездии – то есть, его воздействие усиливалось почти в двести раз.

Само созвездие тоже оказалось непростым, это было созвездие, в котором перемешались Телец и Скорпион – мягкий, флегматичный телец смешался со злобным скорпионом, породив невиданное доселе хитросплетение характера и судьбы.

Скорпион мог бы взять верх – но звезд Тельца в созвездии оказалось больше; кроме того, туда же затесались несколько звезд Водолея, что делало характер этого человека совершенно немыслимым.

Когда говорили о нем, то старались не упоминать, что все люди, рожденные под знаком Скорпитела заканчивали свою жизнь трагически.

Вообще у человека с такой натальной картой не было шансов не то, что выбиться в люди, но и вообще найти себе более-менее приличное место под солнцем (солнцами) – но на свою беду он был сыном императора, а от наследника ждали великих свершений, мудрого правления, долгих лет благоденствия для всей страны.

Пару раз поднимались вопросы, а нельзя ли сделать наследником хотя бы второго сына, – но эти разговоры тут же пресекались, о попрании традиций не могло быть и речи.

Натальная карта избранницы моего подопечного приводила меня в еще больший ужас: прежде всего, там не было солнца, самого главного небесного тела, от которого зависел характер и судьба.

Луны тоже не было – что делало составление карты почти невозможным.

Но судьбе и этого показалось мало, судьба как будто насмехалась над девушкой, – в её космограмме оказалось сто пятьдесят планет – именно столько планет-сирот летело по пустоте космоса, обогреваясь каждая теплом своего ядра.

Однако, выявить, в каком знаке находились планеты в момент её рождения, было невозможно – ведь зодиакальный круг был так бесконечно далеко от её планеты, что сливался в едва различимую звездочку на ночном небе – так что сто сорок девять планет оказались вне созвездий, и только одна планета оказалась во всех созвездиях сразу.

Как можно было трактовать этот гороскоп, никто даже не мог представить – больше всего хотелось отмахнуться и сказать, что в этом нет ничего страшного – но все понимали, что подобная космограмма не сулит ничего хорошего.

Сама же избранница наследника вовсе не понимала, о чем идет речь, – там, где она родилась, вообще ничего не знали про таинство астрологии, она с удивлением внимала рассказам о созвездиях и небесных телах.

Я рассказываю об этой странной паре так подробно, потому что моя судьба оказалась неразрывно связана с их судьбами, – в тот час, когда молодой наследник заявил, что во что бы то ни стало, женится на своей невесте, и более того – покинет родные края, чтобы основать новую колонию на неведомой земле: в качестве свадебного подарка император отдал молодой паре меня.

Жители страны облегченно вздохнули – теперь на престол должна была подняться дочь императора, женщина мудрая и рассудительная – младший сын не пожелал обременять себя государственными делами.

Мне далеко не нравился подобный поворот событий, хотя моя натальная карта предсказывала мне большие проблемы ближе к трехсотому году моей жизни, – и карта не ошиблась, новый хозяин заточил меня в башне, откуда было видно только звездное небо.

Но на этом мои злоключения не кончились, а только начались, потому что над своей головой я встретил не виданные доселе звезды, у которых даже не было имен.

Я тщетно пытался сложить хоть какие-то созвездия из рисунка звездного неба – но кто я был такой, чтобы брать на себя столь великую и сложную задачу?

Моя фантазия подсказывала мне удивительные рисунки из звезд, я давал им имена – Странник, Летящий, Экран, Передатчик, Голова Собаки На Стебле Розы – но все это казалось мне ложным и недостоверным.

Мне казалось, что где-то есть истинное знание, подлинная информация о том, какие созвездия живут в этих небесах, как они влияют на судьбы – но звезды оставались немы к моим мольбам, как и безымянное солнце (позже его назвали Арагх).

Я умолял своего господина отправить людей на поиски остатков хоть какой-нибудь цивилизации, которая была здесь до нас, от которой сохранились какие-нибудь каменные святилища, испещренные тайными знаками, где солнце в назначенный день и час поднимается через центральные ворота, и его первый луч падает на жертвенный алтарь, – но новая земля была пустынна и мертва, до нас здесь никого не было.

Я составлял космограммы – методом проб и ошибок, я терпеливо выслушивал от хозяина угрозы растерзать меня на куски, я снова пробовал, снова ошибался, начинал понимать.

Когда у императорской четы родился первенец – я уже не ошибся, я предсказал его судьбу с точностью, какой сам от себя не ожидал, я предвидел даже падение с дерева на десятом году жизни и первую неудачную любовь в девятнадцать лет.

И уже никто не сомневался, что первенец станет достойным преемником императора, когда придет время.

Я был настолько уверен в своей правоте, что даже не попытался что-то проверять – и это было моей самой роковой ошибкой: я спохватился только сто лет спустя, когда наследник уже успел взойти на престол, и на следующий день мощный ураган обрушился на пустыню далеко на севере – звезды не предупредили об этом.

Я стал понимать, что не учел чего-то чрезвычайно важного – но напрасно я изучал звездное небо, оно оставалось таким же безмолвным.

Разгадка пришла оттуда, откуда я её не ждал – когда я посмотрел на карту земли, на которой мы жили, когда я увидел горную цепь, что замыкалась в исполинское кольцо.

Луна, сказал я себе.

Луна.

Я появился через тысячи лет после того, как это случилось, я не мог видеть этого, но все-таки перед моим мысленным взором промелькнули бесконечно давние события – огромный спутник падает на планету, сотрясая до самого основания…

Луна, сказал я себе.

Луна.

Будет ли влиять луна на натальные карты, если она упала с небес на землю, спрашивал я – и не находил ответа.

Я перерисовывал космограммы, добавляя туда луну – натальные карты становились удивительно точными, теперь я понимал, чего им не хватало все это время.

И я даже не испугался, когда карты сказали мне, что новый правитель приведет страну к величайшему краху, после которого останутся только руины, засыпанные песком.

Если властитель догадается, что мертвая луна раскрыла мне его тайны, – он убьет меня, убьет окончательно и бесповоротно, а не как несколько раз до этого – убивал, потом спохватывался, оживлял снова…

…так что вся надежда на вас, кто бы вы ни были – умоляю, спуститесь из башни, предупредите людей, пока не случилось непоправи…

…хотя стоп….

…я смотрю на звезды – он повернул меня так, что я могу видеть только звездное небо, – я вижу небо, потерявшее больше половины своих звезд, я вижу созвездия, переменившиеся до неузнаваемости, я считаю, сколько миллионов лет прошло с тех пор, когда мой господин в гневе обесточил меня, боясь, что я расскажу кому-то правду…

Я еще не знаю, кто вы, – я только знаю, что там, за окнами башни остались только мертвые руины, засыпанные песком, и тусклый свет звездного неба озаряет остатки тронного зала, где лежат истлевшие кости повелителя мира…