Текст книги "Время неместное"
Автор книги: Мария Фомальгаут
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Глава 6. А это точно не я
Вон пшли, ком-му сказал…
Ага, щ-щас. Пойдут они вон. Разбежались. Бегут и падают…
Не уйдут. Знаю, не уйдут, если уж вломились в дом, ворвались, так чёрта с два я от них избавлюсь, чёрта с два. И так уже давненько они у меня не были, то соседа сверху пугали, то соседа снизу, то соседа ещё где-нибудь, мало ли их…
А теперь до меня добрались.
А?
Кто?
Да сны.
Какие?
Да эти… самые. Нехорошие. Тревожные. Нет, не эти, после которых проснёшься с криком, сердце колотится, и как маленький, свет в комнате зажжёшь, потому что в темноте оставаться боишься… Это-то ещё полбеды, хотя тоже ничего хорошего. А такие сны, после которых ещё не сразу проснёшься, выволакиваешь себя из сна, по кусочку, выныриваешь, и как будто держит тебя кто-то снизу, тянет. Как бывает на речке, когда запутается за ногу дрянь какая-нибудь…
Ладно, не о том речь. Так вот. Сны. Дрянные сны. Конечно, если так посмотреть, ничего дрянного, только…
Это даже не мои сны. Сны каких-то предков, откуда-то из ниоткуда, как поднимаемся, идём по склону, по горе, вверх, вверх. Через войны, через революции, через крестовые походы и костры инквизиций, через безумные бойни и гекатомбы жертв, через колючие проволоки и газовые камеры.
Идём, поднимаемся, выше, выше, высылаем разведчиков – самых отчаянных, самых беспокойных, они уходят вперёд, возвращаются израненные, измученные, измождённые, рассказывают про паровые котлы и самолёты, адронные коллайдеры и плоские экраны.
Их выслушивают.
Обвиняют в ереси.
Жгут на кострах.
Идут дальше. Через холод и тьму, через битвы и заговоры, иногда – своими глазами во сне видел – так заблудятся в тумане, что повернут назад по оси времени, отсюда и появляются легенды про оживших мертвецов и яблоки, падающие вверх…
Сны…
Нехорошие сны…
Снится плато, наше плато, великое, светлое, блаженное, лучший из миров, чёрт бы его драл. Вижу в земле под плато что-то чёрное, клокочущее, оно тает, его всё меньше, меньше, и плато – чёрт бы его драл – медленно-медленно скользит вниз.
Оседает.
Проваливается само в себя…
…просыпаюсь – с бешено бьющимся сердцем, выволакиваю себя из сна, пусти-пусти-пусти, сон не пускает, держит зубами за ногу, штаны пижамные порвал, тварь…
Просыпаюсь, оглядываюсь: а я где, а я кто, а я что, а что тут качки борисовские делают, кто их сюда приглашал, а никто их сюда не приглашал, чего встали…
– Проснулся? – здоровый бычара смотрит на меня. – Айда с нами.
– Не-е.
– Чего не-е, хозяин велел, не-е…
– Не пойду.
– Ты чего, а?
– Чего-чего, три часа ночи, вот чего, так и скажите господину вашему и повелителю…
– Мужик, как тя там… вопрос жизни и смерти, чесслово… – бычара смотрит на меня умоляюще. Задним числом догадываюсь, что трогать меня хозяин не велел, а если головорезы меня не доставят, Борисов с них шкуры спустит и у камина своего положит…
Хочу сказать: плевать я хотел на вашего хозяина, не говорю. Одеться дайте, гады, выдумали, тоже… вообще жаловаться буду, выдумали… нобелевского лауреата… вот так…
Меня ведут в машину, кто-то бормочет, вон, в машине доспишь, аг-га, щас-с, сон как рукой сняло…
– Парень… как тя там… а это точно не ты? – шепчет бычара.
– Что не я?
– Ну… не ты же его?
– Кого его?
– Ну его… не ты же?
– Не я. Конечно, не я.
Ещё не знаю, что к чему, каким-то седьмым-тридесятым чувством понимаю: лучше говорить не я. Мало ли…
Машина скользит по улицам, понять бы ещё, куда везут, а то может, мы не на Плато уже, а где-нибудь в параллельном времени, и вообще…
Выбираемся перед борисовским домом, подбираю какие-то фразы, уместные, если тебя вытащили из постели в три часа ночи, знаю, что никогда эти фразы не скажу.
Борисов выходит, при параде, видно, спать и не собирается. Протягиваю руку, рука повисает в пустоте, мда-а, руки пожимать здесь не принято…
– Ну… что скажешь, парень?
Что-то прорывает внутри.
– Это вы мне… что скажете?
– Это не ты?
– Что не я?
– Не ты же… его?
– Нет, конечно.
– А не знаешь, где он?
Фыркаю:
– Откуда же мне знать.
– Тоже верно… Я почему-то думал, ты чего-то знаешь… А вдруг. Ты извини, что среди ночи вот так… Ну, сам понимаешь, дело такое… тут уже и не знаешь, чего думать…
Молчу. Не знаешь, так и не думай. Как будто ты вообще думать умеешь… кошелёк вместо мозгов и кредитка вместо сердца…
– Он же всё к тебе хаживал… – Борисов фыркает, – то телескоп тебе кокнет, то ещё чего…
Спохватываюсь. Понимаю, что случилось.
– Артур?
С перепугу вспоминаю имя, вылетели из головы все Димки-Сашки-Петьки…
– Ну…
Осторожно предлагаю:
– В полицию…
– Парень, ты сам хоть знаешь, что у нас за полиция? Такая полиция, что лучше бы никакой… эти вон… только умеют на дороге стоять, палочкой махать…
Киваю. Не к ночи будь помянуты эти, с волшебными палочками.
– Вот чего… ты, может, чего знаешь…
Мотаю головой. Ничего я не знаю, я его сынуленьке в няньки не нанимался, если бы я его сынуленьке в няньки нанялся, я бы в обсерватории не работал, я бы вообще не работал, я бы уже дворец себе построил… с павлинами и райскими гуриями…
А что…
Мысль…
– Тебе вроде как деньги нужны… на науку твою всякую…
Фыркаю. Всякую-такую-эдакую…
– За находку миллиард зелёными. Без обмана…
Сегодня в 18:30 по местному времени на территории начала двадцать первого века найден труп тринадцатилетнего подростка. В настоящее время эксперты пытаются опознать тело, что затруднено тем, что тело сильно изуродовано, буквально изрублено на куски. Предположительно, труп принадлежит кому-нибудь из современных подростков. Как это часто случается, дети, начитавшись книжек о военной романтике прошлых лет, отправляются на поиски приключений…
ОСТАВИТЬ СВОЙ КОММЕНТАРИЙ
$@$@ Давно пора уже эти романы про попаданцев запретить… Вот так начитаются всяких рыцарей печального образа…
Integral_is_0 Давайте уж вообще литературу запретим, один вред от неё…
#0P@ Ученье – вот чума, учёность – вот причина, правильно Пушкин сказал…
Integral_is_0 Это Гоголь, балда…
$@$@ Сам ты Гоголь, это вообще Грибоедов…
Отворачиваюсь. Смотреть на растерзанное тело не хочется, какого чёрта я вообще привёл сюда Борисова, он сейчас вообще озвереет, когда увидит… Или расплачется… почему-то не могу себе представить Борисова плачущим, но почему-то кажется, он заплачет…
– Не… не мой сорванец.
Перевожу дух.
– На вот, – в руку мне ложится пачка банкнот. Не миллион, но и не маленькая.
– Да… за что… я же ещё…
– Да молодец, парень… помогаешь…
Чувствую, что краснею.
– Сегодня в девятнадцать-тридцать по местному времени….
…ох уж мне это местное время…
– …обнаружено уникальное явление на параллельном времени, которое раньше считалось необитаемым. Теперь наши исследователи могут с чистой совестью заявить: в других временах есть жизнь.
Слово нашему корреспонденту Казанскому Виктору.
– Ну… я сначала ничего не увидел… Потом смотрю, мелькнуло там что-то… в параллельных временах… Ну, я вообще не люблю к параллельным временам подходить… Да никто не любит….. сами знаете… только нервы мотать… А тут как торкнуло что-то, смотри…
– Телепатическое воздействие?
– Не-е, просто… Посмотреть… захотелось… Подошёл… а там мальчик бегает. Маленький такой, в куртёшке… по параллельному времени… Ну я вообще остолбенел, оператор мой поумнее был, сразу камеру схватил, давай снимать… А мальчик прыгнул в какие-то времена и исчез…
– Мы предлагаем вашему вниманию уникальную видеозапись, которая подтверждает: в параллельных временах тоже есть жизнь…
Смотрим.
Мы оба, я и Борисов.
Не верим себе.
Узнаём.
Опять не верим себе…
– Это же как это оно так… это как оно… а?
Борисов обречённо смотрит на меня. Я сам обречённо смотрю на себя: я-то откуда знаю, как, так вот… как всегда…
– Парень… слышь, парень…
Слышу, слышу… мотаю головой, не я это, не я…
– Парень… достань мне его… слышь, достань… а?
Киваю, бормочу какие-то слова утешения, чёрта с два я тебе его достану, ты-то сам это как себе представляешь…
Достань…
Между строк…
2.3 Сегодня мы с вами вернёмся к некоторым вариантам двумерного времени, без которых невозможно дальнейшее понимание пространственно-временного континуума. Итак, перед вами плоское время, на котором расположено несколько линейных событий.
События могут идти параллельно друг другу, пересекаться.
8
Мир, полный цветущей жизни, пересекается с миром, в котором жизни нет. Из живого мира в мёртвую пустыню падает зелёный росточек, проклёвывается в песке.
Первобытные люди расселяются по земле, расходятся по материкам, перекочёвывают в другую реальность, пересечённую с нашей.
Джордано Бруно бежит от преследователей, перескакивает в мир, который пересёкся с его миром, в мир, где нет инквизиторов и мракобесов, где люди во времена Бруно уже додумались до электричества и аппаратов тяжелее воздуха.
Эдисон после безуспешных попыток изобрести электрическую лампочку крадёт лампочку в другом варианте действительности, где её уже изобрели.
Два человека после Революции бегут каждый из своего мира, сталкиваются друг с другом, разводят руками: нет-нет, у нас не лучше.
Изобретатели айпадов и айфонов зорко следят за новинками в других вариантах действительности: чтобы в случае чего умыкнуть к себе. А заодно смотрят, чтобы у них самих кто чего не умыкнул.
VIII
Я долго искал тебя.
Тебя, живую.
Перебирал миры и измерения, где ты живёшь, где мы с тобой не поссорились, где ты не лежишь под каменной плитой, где…
Я нашёл тебя.
Я следил за тобой, сначала открыто, потом украдкой, когда тамошний я сказал, чтобы я оставил его девушку в покое.
Я ждал.
Я чувствовал, что наши миры пересекутся. Когда-нибудь. Скоро. Я подкарауливал вас. Я прямо-таки чувствовал желанный миг…
Я дождался. Я ощутил это на себе, когда наши миры пересеклись. Ты выходила из кино со мной под руку, с другим со мной, я стоял у входа, я почувствовал исходящее от тебя тепло, помню, как схватил тебя за руку, потянул к себе, в свой мир, помню, как обернулся тот, второй я…
…очнулся на тротуаре, ещё посмотрел вам вслед, как вы уходите быстрым шагом, странно, охранник у входа не шелохнулся, видно, не знал, как вести себя при атаке из параллельных миров…
Глава 7. Мёртвая петля
Звонят.
Как всегда, сначала пытаюсь понять, куда звонят, откуда звонят, из какого места, а то много что у меня в доме может звонить, телефон один, телефон другой, телефон третий, этот, чёрный, которым не пойми как пользоваться, в какое место говорить, в какое место слушать, девушка, соедините меня с прошлым веком…
Да. Много что может звонить. Микроволновка, дзинь-бряк, кушать подано, будильник, хозяин, вставай бабло зарабатывать, или холодильник, орёт, что дверца не закрыта, ещё бы орать научился, когда лишний кусок ветчинки беру, как всегда на руках хоть бы что наросло, а с живота уже лишнее сгонять надо… Или телевизор… нет, вру, телевизор ещё не звонит, он только это: в эфире новости, сегодня Президент освободил крепостных крестьян…
Звонят.
Доходит до меня, медленно, нехотя – в дверь. Вот это хуже всего, что в дверь. К телефону подходить не боюсь, там робот какой-нибудь скажет: ваша задолженность составляет… и дальше, давится цифрами, двес-ти… де-вя-нос-то… А вот в дверь ещё роботы не ломятся, и на том спасибо…
Открываю. Задним числом спохватываюсь, хорош я, в халате и шлёпанцах… в Петербурге, блин, в Гороховой улице, лежал утром на своей кровати Илья Ильич Обломов… И как назло дамочка за дверью, в полицейской форме, при параде, только что наручниками не бряцает…
– День добрый, повесточка вам, распишитесь…
Земля уходит из-под ног, не успеваю поймать.
– Помилуйте, мне тридцать лет…
– Да не бойтесь, не в армию!
Смеётся. Лихорадочно соображаю, что я натворил, да всё я натворил, за ограждения ходил, потом… и так далее по тексту.
– Суд?
– Ну что вы… вот… здесь распишитесь.
Вот здесь расписываюсь. Задним числом спохватываюсь, за что вот здесь расписываюсь.
Опять земля уходит из-под ног, опять не успеваю поймать.
– Охренеть, это же…
– Ага, выпала вам удача.
– Ну, я бы так не сказал.
– Да не беспокойтесь вы, что побледнели… как-то все справляются… Я вот тоже… было у меня…
Хочу спросить, что у неё было. Не спрашиваю. Тайна государственная, или ещё какая-то там…
– …мимо!
Сам вижу, что мимо. Нда-а, тот ещё из меня снайпер, вот что значит в армии не служил. Ещё на тех, кто служил, смотрел, как на лохов каких-то: мы-то умные, мы-то универ кончили…
Снова целюсь.
Винтовка бьёт больно, еле удерживаюсь на ногах, сержант повторяет присказку про больше-каши…
– Пять баллов.
– Йес-с…
– Вильгельм Телль долбаный.
– Пацаны, мы знаете как делали, заранее мишень дырявили… ну так, дырок набросаем, чтобы близко к десяточке было… один идиотище выдумал, все десять дырок в центре сделал. Его – хоп, на соревнования какие-то международные.
Хохочем. Сержант тут же хмурится, строго показывает на мишень, смех смехом, а дело-то своё знай.
Дело своё знаю. Хочется поставить вместо мишени сержанта с яблочком на голове. Точно попаду. В смысле, в сержанта.
Вот тебе и не в армию повесточка.
Цельсь…
– Хуже, три…
Теперь хочется застрелить самого себя.
Вот тебе и не армия… Осторожно спрашиваю парней:
– Робя, а если не справлюсь, тогда что?
– Тогда жить не будешь.
Холодеет спина.
– А… бывало такое, чтобы не справлялись?
– А я почём знаю… гостайна, всё такое…
Прикидываю, сколько может валяться в архивах каких-нибудь эф-эс-бэшников досье на бедолаг, которые не справились. Вскидываю винтовку…
Цельсь…
– Пять.
– Уже лучше, – сержант чуть кивает.
– А… если я не…
– Да что ты если да если, так настраивать себя будешь, ничего хорошего не будет.
– Не, а миру тогда ничего не будет? Человечеству…
– А я почём знаю, я тебе что, судьбами заведую? Конец света будет, и всё.
Цельсь…
В десяточку, ну пожа-а-алуйста…
– …мимо.
Оказывается, на войне стреляют.
А я и не знал. То есть, знал, конечно, кто не знает, читал, смотрел, по праздникам носил цветы к памятникам… Только почему-то всё время кажется, что убивают – это не про меня, это не со мной, ну как это меня могут убить, раз – и нет меня… не бывает так. Не бывает…
Оказалось – бывает.
Вжимаюсь в землю. Как червяк. Хочется стать самой землёй, нет меня, нет-меня-нетменя, ну не надо, ну пожа-алуйста…
Свистит пуля. Вспоминаю что-то: если свистит – значит, пролетела… Сейчас кажется, это не более чем примета какая-то, народная, а-ля если чёрная кошка с пустым ведром…
Стреляют. Я их боюсь, тех, кто стреляет, там, по ту сторону окопов, смуглые люди с недобрыми глазами, почему-то кажется, что если поймают меня, выпустят кишки…
Здесь вообще много чего начинаешь бояться… а если форма на мне не так надета, и вообще не та, то-то парни косились… бли-ин, сколько ни изучай прошлое, сколько себя под эпоху не переделывай, а нет-нет проскользнёт что-то… может, и не что-то, сама аура какая-то, тогдашняя, из будущего. Как в рекламе какой-то: не хрустишь Бородинскими? Да ты не наш!
Хохочу. Истерически. Хорошо, не видит никто, уже с ума схожу… чумазый сослуживец смотрит на меня пристально, вот, блин… из фляжки сбрызгивает мне лицо водой, окстись, сынку… война кого хошь с ума сведёт…
Война…
Пытаюсь вспомнить какие-нибудь песни про Афган, понимаю, что ни одной не знаю. Может, оно и к лучшему.
Ёкает сердце.
Я вижу его. Того. Его фотографию мне показали на тридцать три раза, перед тем, как сюда забросить.
Отец.
Смотрю на него, не понимаю, что это отец, отец – он немолодой, с проседью в висках, а ближе к кончине и вовсе седой, подводит руку к подслеповатым глазам, Тимка, ты, что ли… А этот мальчишка совсем, юнец…
Целюсь. Как учили. Пляшет мушка, пляшет винтовка, что вы мне винтовку поганую дали, она войны боится, вишь, дрожит в руках. Ты-то успокойся, дурёха, тебе-то ничего не будет…
Отец… узкая спина, в такую хрен попадёшь, вот тебе и больше каши есть надо… похоже, у нас это наследственное, у всех…
Цельсь…
Свистит пуля, снова вжимаюсь в окоп, как червяк, война грёбаная из людей делает червяков…
А… а отец где… неужели упустил, упустил я его, трус паршивый… холодеют руки, тут же становятся горячими-горячими. Вот он, никуда не делся, тоже вжался в землю, сбереги, мать-сыра-земля…
Цельсь…
Стреляю. Бьёт в плечо винтовка, мало того, что боится, ещё и дерётся. Задним числом спохватываюсь, не так стрелял, слышу в голове голос сержанта: мимо.
А как вы хотите, в отца стрелял… вы бы смогли?
Поднимаю голову. Мать моя, подбил… Кровь, почему-то не красная, какая-то чёрная, струится по земле…
– Сынку? Ты чего?
Они смотрят на меня. Они. Все. Солдаты. Бросаю винтовку. Ухожу.
Просто ухожу.
По склону. Вверх. Кто-то стреляет мне вслед, не попадает, чёрта с два попадёшь…
Считаю года. Где-то через пяток лет меня ждёт машина, сержант хватает меня за плечи, молодчина, парень, я за тебя пальцы крестом держал… человек в белом щупает моё запястье, переволновались вы, мил друг, переволновались… нельзя же так…
– Стойте, я… посмотреть хочу…
– Ещё на войне не набоялся?
– Да нет… получилось… или нет.
– Да всё океюшки.
– Не-е, дайте гляну…
Кто-то суёт мне хроноскоп, прижимаю к глазам, смотрю на залитого кровью отца, почему ему никто не помогает, почему, почему… а нет, вот, девушка тащит раненого, вспоминаю какие-то плакаты спасибо-тебе-сестричка…
Смотрю, смотрю, ну хоть бы шевельнулся, хоть бы рукой махнул, что жив, жив, а то вдруг… нет, не дрогнет…
Неужели…
Чуть дрожат веки…
Перевожу дух. Смотрю на сестричку и солдата, мысленно оберегаю их от пуль, мысленно ограждаю собой… в голову лезет что-то неуместное, чтоб я тебя с причёской этой не видела больше, я тебе во сколько сказала вернуться, ты учиться собираешься или нет, а что, в комнате убирать не надо уже, мама, если ты мои стикеры выкинула, я тебя убью, и убей, хоть глаза мои на тебя глядеть не будут…
Лезет что-то неуместное.
Слезы наворачиваются, закусываю губу, они от этого ещё больше…
Странно, что лицо матери тоже не узнаю. Она, оказывается, красивая была когда-то, раньше в жизни не замечал…
– Вот они и встретились, – говорит кто-то…
Между строк…
2.4. Рассмотрим ещё один вариант расположения времени и событий, его ещё называют вариантом Ку в честь учёного Годфрида Ку, его открывшего. Здесь мы имеем дело не с линейными, а с двумерными событиями. На плоскости событий расположены два линейных времени, одно движется в одном направлении, другое в противоположном. Долгое время учёные не понимали, каким образом времена не аннигилируют друг друга, – до тех пор, пока не…
9
Две истории идут в противоположном направлении, два мира поглядывают друг на друга.
В одном мире вселенная только что появилась, в другом – её уже постигла тепловая смерть.
В первом мире родились первые звёзды и планеты, во втором – еле теплится жизнь последней гаснущей звезды.
В первом мире огненный шар Земли потихоньку остывает, во втором – раскалённое Солнце расширяется, глотает планеты.
В первом мире рыбы неуклюже выползают на сушу, во втором в это время последние пауки отчаянно цепляются за жизнь в раскалённой пустыне, какой стала Земля.
В первом мире древний человек показывает соплеменникам, глядите, как я выдумал, берём рогатину, привязываем воловью жилу, сюда камень кладём, натягиваем, отпускаем, эдак можно рябчиков бить… Нда-а, голова у тебя, Адам, что надо… да как в него попадёшь, в рябчика этого…
Во втором мире в это время президент планеты решает сложный вопрос: в условиях топливного кризиса надо временно отключить от тока виртуальных людей… Но при этом про себя он точно знает, что это временно растянется на постоянно. Топлива нет, и не будет.
В первом мире Коперник смотрит на звёзды, во втором – трёхдневный траур царит на планете, экспедиция на Тау Кита пропала без вести.
Два мира пересекаются – где-то там, там. В одном мире в это время последние люди прячутся под землёй от раскалённого солнца. Во втором мире в это время земля, ещё не знающая человека, цветёт и благоухает, отогретая после оледенения. Миры пересекаются, горстка выживших людей перебегает из бункера – на зелёные холмы, здесь и заживём, парни, зажигалка с собой есть у кого, а то без огня невесело?
IX
Я завидую ему.
Я завидую самому себе.
Я завидую самому себе, идущему навстречу. У него ещё всё впереди, он ещё только вышел из дома, ещё только перебирает в памяти, что нужно купить, сигареты, ещё что-то хотел, не одними же сигаретами питаться…
У него ещё всё впереди. Он ещё только встретит тебя, ты ещё только порвёшь сумку, вы ещё будете вместе собирать по площади не то помидоры, не то яблоки…
Он ещё не терял тебя. Он ещё не звонил через два месяца, ещё не слышал в трубке незнакомый голос: а вам Ирочку, а Ирочка…
Я завидую.
И я ненавижу его.
Он идёт мне навстречу, он кивает мне – как старому знакомому.
Наши миры встречаются на какие-то доли секунды, я бросаюсь на него с ножом, чтобы занять его место…
…просыпаюсь.
Половина третьего ночи.
Тебя нет.
Тебя уже нет.
