Текст книги "В ловушке"

Автор книги: Мария Элизабет Штрауб

Соавторы: Мартина Боргер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

16

В восемь часов утра его разбудил телефон. Йон стал считать звонки. На одиннадцатом они прекратились. Ему пришел в голову один-единственный человек, который отважился бы с такой настырностью играть на его нервах в воскресное утро. Раньше его доводила этим до белого каления теща: в течение многих лет Труди звонила по воскресеньям между восьмью и девятью часами. Когда же он или Шарлотта, заспанные, снимали трубку, она произносила виноватым тоном: «Я что, вас разбудила? Ладно, тогда не буду мешать». И отключалась. В один прекрасный день у него лопнуло терпение, и он потребовал от тещи, чтобы она уважала их отдых. Шарлотта сказать это матери так и не решилась. Труди была невероятно оскорблена, но послушалась.

Он опять задремал. И почти заснул, когда звонки возобновились. Громко выругавшись, он встал, прошлепал в кабинет и бросил взгляд на табло определителя. Точно, он не ошибся.

– Привет, Ютта, – сказал он.

– Ну наконец-то! – воскликнула сестра. – Я никак не могу до тебя дозвониться со вчерашнего вечера. Где тебя носит?

– Я рано лег. Разве ты никогда не устаешь? Не знаешь, что это такое? – Он взял с собой телефон и опять забрался под одеяло; трубку при этом держал на некотором удалении от уха. Ютта всегда кричала, словно барахлила связь. Как обычно, сестра пренебрегала точками и запятыми, а также всякой структурой и логикой. Вчера вечером она вернулась со своим Гансом-Юргеном из поездки, неделю они провели в Вене, за детьми в это время присматривала мама Ганса-Юргена, фантастический город, и обнаружила в почтовом ящике траурное сообщение, что же случилось, Бога ради?

Йон дал ей краткую картину произошедшего.

– Но почему ты не позвонил сразу? Ганс-Юрген всегда носит с собой мобильник, его номер у тебя наверняка есть.

– Не хотелось портить вам отдых, – солгал Йон и понадеялся, что она не догадается спросить, откуда он мог знать про их поездку.

– Я тебя умоляю, – фыркнула Ютта. – Ведь я твоя единственная сестра. Я приехала бы немедленно.

«Вот– вот», – едва не вырвалось у него. Они немного помолчали.

– Даже не знаю, что и говорить, – вздохнула она через некоторое время. – Нет слов. Я просто потрясена.

Йон посмотрел на потолок; на нем протянулась нить паутины. Надо напомнить Эмине, чтоб обмела потолок и стены.

– С чего это вдруг? – заметил он. – Ведь ты никогда не любила Шарлотту, между нами девочками.

– Какая возмутительная чушь! – Ее голос зазвучал еще пронзительнее. – Не я, а она не могла меня терпеть. Потому что однажды я высказала ей то, что думала, по поводу ее алкоголизма. Я-то, дурочка, хотела ей помочь. А вместо этого…

– Я знаю ту историю, – торопливо перебил он. – Теперь она уже не имеет никакого значения. – Ему не хотелось вспоминать некрасивую сцену, разыгравшуюся три или четыре года назад во время очередного приезда Ютты: разъяренная Шарлотта, заплаканная Ютта… Руке стало холодно – окно оставалось открытым всю ночь, наверняка снова были заморозки.

– Может, мне приехать? – предложила сестра. – Тогда я через два часа сяду в поезд. Мама Ганса-Юргена охотно присмотрит за детьми еще неделю.

– Пожалуйста, избавь меня от этого, – ответил он.

Она нервно засмеялась.

– Пожалуй, Йон, ты никогда не изменишься! Что ж, по крайней мере, рядом с тобой Роберт; он фантастически полезен в такой ситуации.

– Конечно. – Разговор утомлял его. Кроме того, он боялся еще раз услышать эпитет «фантастический». – Ладно, я не могу больше говорить. Мне пора идти.

– Куда ты собрался?

– В церковь. – Ничего другого ему сейчас не пришло в голову.

– Так рано?

– Сначала еще зайду на кладбище.

– О, – согласилась она, – разумеется. Только скажи мне быстренько, как там Колумбус? Очень тоскует без хозяйки? – Ютта всегда любила кота; сама она из-за аллергии не держала дома животных.

– С ним все в порядке. – Возможно, когда-нибудь он расскажет ей про гибель кота, но пока он не готов к ее неизбежным воплям и слезам. Он всегда испытывал панический страх перед рыдающими женщинами.

Он снова заснул и проспал до половины двенадцатого. Принял душ, оделся, наклеил наконец марки на написанные Робертом письма, сел за руль и, доехав до Ниндорфской рыночной площади, бросил их в почтовый ящик. В булочной, работавшей по воскресеньям, купил свежий хлеб и воскресный номер газеты.

Вернулся домой, накрыл на кухне стол: ветчина, сыр, яйца всмятку, апельсиновый сок. С Шарлоттой он никогда не завтракал, даже по выходным, – не хотелось тратить на это время. Она пила чай, он кофе, и все. Пока нагревалась кофеварка, он прошел в гостиную, поставил си-ди с Оскаром Петерсоном, включил звук на полную громкость. Вернулся за стол, ел, пил, читал газету и подпевал. «There is no greater love» [15]15
  Нет любви сильней моей (англ.).


[Закрыть]. Шарлотта никогда не любила такую музыку. Теперь он уж больше не помешает ей. Теперь можно распахивать все двери и оставлять горящими все лампочки. Можно класть ноги на стол и разбрасывать, где попало, газетные листы. Его никто не станет критиковать – «убавь громкость, делай так, а не эдак, нельзя быть таким эгоистом, думай не только о себе, слушай меня, оставь все как есть»… После двадцати четырех лет совместной жизни наконец-то наступает избавление!

Чуть позже, убирая на кухне, он выбросил почти полную пачку сухого корма и полдюжины пакетиков, сунул в мусорное ведро и кошачьи мисочки. Никогда в жизни он больше не станет держать ни кошек, ни собак, ни какой другой живности. Он с удивлением отметил, что уже не скучает без мяуканья Колумбуса и мягкого стука его лапок. За одну ночь его горе превратилось в легкую грусть по коту. Через пару дней уйдет и она.

На секретере Шарлотты лежала стопка неразобранных писем-соболезнований. Он вынул открытку из самого верхнего конверта и пробежал ее глазами. Кто-то из служащих Шарлотты писал, как он потрясен ужасной утратой, которую понес Йон. Он сохранит Шарлотту в благодарной памяти и желает Йону сил и бодрости духа. Подобные банальности наверняка содержались в каждом конверте, на каждой открытке. Недолго думая, он взял всю стопку и выбросил в корзинку для бумаг. Нет, не станет он тратить свое драгоценное время на чтение этих излияний, и уж тем более на ответы. Плевать, что от него ждут этого! Он никогда и никого не просил присылать ему такие письма.

Йон устроился в зимнем саду и занялся подготовкой материалов на следующую неделю, включая контрольную для десятого «а» в следующую пятницу. Набросал список дел на ближайшие дни. Парикмахер. Зубной врач, ведь прошло уже полгода. Надо, кроме того, встретиться с маклером, обсудить с ним сдачу дома в аренду. Через пару месяцев, когда он примет наследство, придется, пожалуй, взвесить, что выгодней сдавать в аренду, а что продать. Следует подумать и о садовом питомнике, в частности о предложении Кёна. Последним пунктом в его списке значился автомобиль Шарлотты. Машина стоит в гараже и лучше от этого не становится. Йон уже подумывал о том, не предложить ли ее Юлии, ведь ее «гольфу» самое место на свалке, а тут почти новая машина. Впрочем, она неправильно воспримет его жест. Мысленно Йон уже слышал ее слова: «Ты рехнулся! Я ничего не возьму из вещей твоей жены». Ни в коем случае он не станет задевать ее гордость; такой дорогостоящий подарок заставит ее чувствовать себя ему обязанной. Он уже знал ее стремление к независимости; она не из тех, кто берет что-либо у других, кто любит одалживаться; в этом отношении они похожи. Поэтому он отложил решение этой проблемы на некоторое время.

Весь день ему хотелось ей позвонить, но он заставлял себя сдерживать свое желание. Юлия ясно дала ему понять, что будет занята все выходные, и он не смел ей мешать. Все равно она не сможет без помех с ним разговаривать, если поблизости будет торчать ее дружок, этот подозрительный Бен Мильтон.

Он крепился до начала седьмого и все-таки набрал ее номер, ожидая опять услышать автоответчик. Впрочем, после третьего гудка ответила она сама.

– Это я, – сообщил он.

– Йон? – Дыхание ее было учащенным. – Привет!

– Мешаю тебе? Ты как будто запыхалась.

– Я только что вошла в квартиру. Отвозила Бена в аэропорт.

– Хорошо провели выходные?

– Да. Только я жутко устала, мы легли спать лишь в три часа ночи.

– Где же он спал? – Вопрос вырвался у него нечаянно, Йон намеревался затронуть эту тему более деликатно.

– Тут, конечно. Ведь это его квартира. – Он услышал глухой стук; вероятно, она сбросила с ног сапожки.

– Но ведь у тебя только одна постель.

– Что из того? Ведь я сказала тебе: Бен голубой.

– Он женат. И у него двое детей.

– Откуда ты знаешь? – В ее голосе зазвенел металл.

– Из Интернета. Я немножко порыскал по нему и случайно…

Она перебила его:

– Как это понимать? Ты меня контролируешь? Не веришь мне? – Слышно было, что она вне себя.

– Юлия, послушай…

Она снова прервала его:

– Нет, это ты меня послушай! Если я что и ненавижу, так это ревность. Если ты собираешься играть роль Отелло, не советую. Ты мне симпатичен – да, но это вовсе не дает тебе права за мной шпионить.

– Поверь, у меня не было ни малейшего намерения это делать, – забормотал он. – Просто искал снимки твоего друга, они мне понравились. При этом наткнулся на его биографию и, естественно, прочел. Ну и удивился, что у него есть семья.

– С каких пор ты стал таким наивным? – Она уже говорила обычным тоном. – Вспомни про Томаса Манна. Сколько у него было детей? Кажется, пятеро?

– Шестеро.

– Вот-вот! А ведь всем известно, что он был голубой.

– Верно. – Йон, не стал уточнять, что Томас Манн «не следовал своим наклонностям», как деликатно выражались в те годы. Сейчас не тот момент, чтобы блистать эрудицией. – Я жалею, что задал этот вопрос. Разумеется, я доверяю тебе во всем.

– Ладно, – сумрачно согласилась она. – Просто у меня есть кое-какой печальный опыт.

– С ревнивыми мужчинами?

– Да. Но я не хочу сейчас об этом говорить; возможно, ты меня понимаешь.

– Естественно, – сказал он. Внезапно ему захотелось поскорей закончить разговор. После неудачного начала им так и не удалось вернуться к их обычной непринужденной манере. – Ладно, до завтра.

– Хорошо, – согласилась она. – Пока. Спокойной ночи, Йон.

– Приятных снов. – Он положил трубку первым, опередив ее.

После этого, сидя перед телевизором и слушая новости, он размышлял, как сам не додумался до такого объяснения, которое она дала ему насчет Бена Мильтона и его личной жизни. Общеизвестно, что огромное количество гомосексуалистов имеют семьи. Одни ради маскировки, другие по той причине, что поздно осознали свою истинную сексуальную ориентацию. А в творческих кругах гомосексуализм давно сделался нормой. Как же он не учел такую возможность? Почему ему везде чудится измена?

Виной этому, разумеется, Роберт с Шарлоттой, их вероломство заставило его разочароваться в человеческой порядочности. Впрочем, осторожней, дружище, – нельзя допускать такие мысли! Поставив на одну доску Юлию и Шарлотту, он отравляет прошлое, настоящее и будущее; Шарлотта наверняка торжествует на том свете. Юлия полностью права, пресекая его бестактные вопросы. Завтра же он попросит у нее прощения.

17

Она въехала на парковку за четверть часа до начала уроков и теперь, поставив ногу в красном сапоге на крыло «гольфа», завязывала шнурок. При виде его она радостно улыбнулась и помахала рукой. Все его опасения мгновенно улетучились. Она подошла к его машине, сунув руки в карманы кожаной куртки, слишком легкой для такой погоды. Дул пронзительный восточный ветер, резко похолодало; дорожное полотно на Бансграбене и на тихих соседних улицах покрылось тонкой корочкой льда.

– Я тебя ждала, – сказала она. Ее лицо порозовело от холода, ветер трепал ее локоны, хлестал ими по ее щекам.

– Я уже привыкаю к этому. К хорошему ведь быстро привыкаешь. – Он достал с заднего сиденья портфель и захлопнул дверцу. – Как спала? Хорошо?

– Как мертвая. Но прежде, чем заснуть, основательно поразмыслила. И хочу попросить у тебя прощения, Йон.

– Именно то же самое хотел сделать и я, – сказал он и испуганно прогнал мысли о мертвых и озере Уклей-Зе. – Я вел себя как последний идиот.

– Чепуха, это я была идиоткой. Неправильная реакция. Увы, со мной такое случается, когда я сильно устану.

– Хорошо, – подытожил он. – Мы оба прощаем друг друга. Забудем наш конфликт. Договорились?

Медленным шагом они бок о бок двинулись к школе. Йону внезапно захотелось, чтобы в «Буше» раздался звонок – о заложенной бомбе или типа того – и занятия отменили.

– Сегодня вечером у тебя найдется для меня время? – спросила она.

Волна блаженства моментально разлилась по его телу, до самых кончиков пальцев.

– Сходим опять в «Мамма Леоне»?

– Вообще-то я бы с большим удовольствием побыла с тобой наедине, – ответила она. – Без посторонних, то есть.

– Значит, у тебя?

Она скривила губы.

– У меня жуткий беспорядок. Бен оставил кучу оборудования. Я просто не успею все убрать.

– Мне это не помешает.

– Зато помешает мне. – Она кивнула обогнавшему их Мейеру-англичанину, он двигался быстрыми и мелкими шажками, с прямой спиной, держа в руке пачку тетрадей.

Йон выждал, когда коллега будет вне пределов слышимости:

– Конечно, ты можешь приехать и ко мне.

Она бросила на него один из своих загадочных и неопределенных взглядов.

– Это лишь предложение, – поспешно объяснил он. – Если тебе неприятно, я пойму.

Она передернула плечами.

– Ладно. – В ее ответе не прозвучало энтузиазма.

– Юлия, не хочешь, не надо.

– Знаю. Но на самом деле я охотно посмотрела бы, где и как ты живешь.

– Вот и чудесно. А когда? В половине восьмого?

– Годится. – Она улыбнулась ему и остановилась, поджидая Керстин Шмидт-Вейденфельд.

Радостное предвкушение вечера поддерживало Йона на трех первых уроках. Его хорошее настроение передалось ученикам, седьмой «б» был как никогда активным. В награду Йон отменил домашние задания на завтрашний день. Do, ut des [16]16
  Даю, чтобы ты дал (лат.). Принцип взаимной выгоды.


[Закрыть]. В школе такие небольшие подарки вполне уместны во имя добрых отношений.

Четвертым уроком был немецкий в девятом «б». Недавно они начали новую книгу, «Шахматную новеллу» Цвейга. К нынешнему уроку ребята должны были прочесть первые одиннадцать страниц. Йон вызвал Каспара Медорна, и этот болван тотчас стал листать тонкую книжицу и бегло просматривать текст. Возникла пауза, затем Йон попросил его вкратце пересказать прочитанное.

Как и девяносто процентов учеников, Каспар начал ответ с самого популярного немецкого слова:

– Значит… история происходит на корабле, во время рейса между Нью-Йорком и Буэнос-Айресом. – Он замолчал и с беспокойством заерзал на стуле. Понятно, сейчас он успел прочесть лишь несколько первых абзацев.

– Дальше.

Каспар скосил глаза в сторону соседа, а тот раскрыл под столом книгу и тайком заглядывал в нее.

– Я делаю тебе небольшую подсказку, – дружелюбно произнес Йон. – Книга называется «Шахматная новелла».

Две девочки за передним столом обернулись. Каспар с облегчением поднял голову.

– Ну, на корабле плывет один тип, он чемпион мира, – сказал он и радостно уточнил: – Чемпион мира по шахматам. Но на самом деле он абсолютно тупой. Не умеет даже правильно писать, и вообще. Совсем тупой.

Последнее слово сопровождалось глухим стуком, донесшимся из соседнего помещения. Йон решил, что в девятом «а» опрокинулся стул. За стуком последовал приглушенный крик.

– Не будем обращать внимания, – сказал Йон. – Продолжай.

– По-моему, там больше ничего нет, – пробормотал Каспар.

– Любопытно, – возразил Йон. – Разве у нас с тобой разные книги? Кто-нибудь может помочь Каспару?

В этот момент раздался яростный вопль. Ковальски, кто еще так ревет? Только его голосу подвластны такие ноты. Класс заволновался.

– Оральски устроил разнос, – ухмыльнулся Макс Лонер.

Йон попросил одну из девочек закрыть откинутую створку окна, однако крик все равно проникал сквозь стены. Нет, так не пойдет.

– Минуточку, – объявил он, – сейчас я вернусь. А вы тем временем подумайте, как более или менее прилично изложить содержание.

Он вышел из класса и притворил за собой дверь. Возле девятого «а» стоял Шредер, за дверью бесновался Ковальски.

– Вон! Немедленно!

– Надо бы записать его на магнитофон, – пробормотал Шредер. – Этот тип просто невыносим. – Он уже поднял руку, чтобы постучаться, как дверь класса резко распахнулась. Ковальски, с багровым лицом, вытолкал в коридор мальчишку.

– Я позабочусь о том, чтобы ты вылетел отсюда! – заорал он снова, схватил парня за капюшон свитера и яростно потряс.

– Гаральд, перестань! – сказал Йон.

Пальцы физкультурника крепко вцепились в капюшон, но рука в нерешительности замерла. Йон узнал мальчишку: Мирко фон Эйкберг, один из главных бузотеров девятого «а». В два прыжка Йон очутился рядом с Ковальски.

– Ты соображаешь, что делаешь? – воскликнул он. – Отпусти его!

Ковальски уронил руки и заковылял к стене. Мирко злобно одернул задравшийся свитер.

– Он больно схватил меня! – завизжал он. – Я подам в суд, моя мама адвокат, она покажет вам всем.

– Не ори! – резко одернул его Йон. – Марш в класс! И закрой дверь.

Мирко открыл было рот, чтобы что-то возразить, но просто повернулся, нырнул в классную комнату и с грохотом захлопнул дверь.

Йон опять повернулся к Ковальски:

– Что на тебя накатило, черт побери?

Ковальски грозно двинулся на него. Но его взгляд внезапно скользнул мимо Йона, а ноги подогнулись. Он медленно сполз по стене, обтирая штанами побелку, сел на пол и весь обмяк. Глаза закрылись, голова свесилась набок.

Шредер бросился в секретариат – вызывать «неотложку». Йон опустился на колени рядом с физкультурником и повторял его имя. Он не знал, что делать, и лишь смотрел на него. Прыщ на шее, обрюзгший живот, желтые от никотина пальцы. Дотрагиваться до него было неприятно. Ковальски никогда ему не нравился. Он был рад, когда Шредер появился с директором, и он смог снова вернуться в класс. Хватит с него несчастных случаев.

После шестого урока весь педагогический коллектив собрался в учительской. К огромному удивлению Йона, Юлия уселась, словно это само собой разумелось, между ним и «близняшкой». Мейер-биолог, сопровождавший «скорую» в клинику «Норд», сообщил in extenso [17]17
  Пространно (лат.).


[Закрыть] о состоянии здоровья физкультурника. Он явно был в своей стихии: Ковальски перенес, говоря языком дилетантов, инфаркт, но все обошлось сравнительно благополучно. Во всяком случае, опасности для жизни их коллеги уже нет.

Хорек-альбинос озадаченно наморщил лоб и, склонив голову набок, выслушал его повествование. Свои игрушечные лапки он молитвенно сложил на груди, словно Ковальски уже отбыл в лучший из миров.

– Опять этот девятый «а», – проговорил он с досадой. – Сплошные неприятности с этими подростками. В течение шестого урока он успел подробно расспросить класс о причине возмущения физкультурника. Скандал возник из-за мобильного телефона, по которому Мирко болтал на уроке. Ковальски пытался его отобрать у мальчишки и вел себя слишком грубо. Мать Мирко уже позвонила в школу и грозила возбудить судебный иск.

– К сожалению, осталось двадцать четыре свидетеля этого рукоприкладства, – вздохнул фон Зелль, – которое чрезвычайно прискорбно для «Буша». И вообще, неприятна вся ситуация. Остается лишь верить, что мы сумеем с достоинством выйти из этого положения. С этой дамой шутки плохи, лучше не связываться.

Мейер-биолог поинтересовался, как фон Зелль поступит с Мирко, ведь он как-никак спровоцировал учителя физкультуры своим вызывающим поведением, и тут все очевидно. Во всех безобразиях, которые случаются в девятом «а», обязательно замешан Мирко, и вообще, он наглый и ленивый, «идеальное наше сочетание». Мейер-биолог предлагал вынести мальчишке строгое предупреждение; этот негодник давно его заслужил.

– Я решительно протестую против таких мер, – воскликнул Вильде и взволнованно подергал бородку. – Здесь можно легко создать прецедент. Дисциплина в классе, по моему глубокому убеждению, зависит от учителя. Лично у меня нет проблем с девятым «а».

– Ой ли? – пробормотала Шмидт-Вейденфельд.

Йон не вмешивался в разгоревшуюся дискуссию. Если она уложится в полчаса, он еще успеет после парикмахера сделать покупки на вечер, к приезду Юлии, и даже пробежать непременный круг по Ниндорфскому парку. Ему не хватало регулярных поединков с Робертом в теннис и сквош, нужно срочно подыскивать себе нового партнера. Пожалуй, надо поговорить со Шредером – он мог бы стать подходящим противником.

После словесной перепалки между Вильде и несколькими коллегами приступили к распределению часов Ковальски. Рассчитывать на равноценную замену не приходилось, часть занятий просто вылетала. Уроки географии, которую Ковальски вел в девятом «а», передали практикантке, длинноволосой особе с поразительно короткими и толстыми ногами; на ее лице немедленно отразился испуг.

– И вот что еще… – Хорек-альбинос не отрывал глаз от своего блокнота, где он делал заметки микроскопическим и корявым почерком; значит, их ждет что-то неприятное. – Поездка, за которую отвечал коллега Ковальски, с десятыми «а» и «б». Запланированная… минуточку… на неделю перед Троицей.

На миг все притихли. Потом по комнате пробежала волна беспокойства, все зашептались. Классных поездок никто не любил, особенно поездок с классами средней ступени. Едва ли нашелся бы учитель, который по доброй воле взялся бы за это, не считая Мейера-биолога и, разумеется, Вильде – тот с невероятным рвением использовал всякую возможность для «социального общения». Когда Шредер в прошлом году вернулся из Праги, он мог лишь стонать «просто ужас». Каждый вечер школьники там накачивались смехотворно дешевым пивом, один мальчишка уже на второй день попал в больницу с алкогольным отравлением, а на обратном пути в чудовищную жару их группа застряла на много часов на границе, поскольку многие десятиклассники потеряли свои паспорта.

Бодрым тоном Хорек-альбинос продолжал:

– Итак, с десятыми классами едут коллеги Шредер, Швертфегер и Концельманн. Кто желает присоединиться? Добровольцы, вперед!

В принципе, Йона это не касалось; уже восемь лет в конце июня, после устных экзаменов на аттестат зрелости, они с Гешонек возили в Рим слушателей факультативного курса по латыни. Программа осмотра достопримечательностей была отработана до мелочей. С Эвой у них никогда не возникало сложностей; львиную долю всех объяснений она брала на себя. Экскурсии по Римскому форуму и Капитолию были ее страстью и стали уже притчей во языцех среди выпускников прежних лет.

– К сожалению, я не могу, – сообщил Вильде. – В эти же сроки я буду на Балтийском море с другими десятыми.

– Я тоже, – поддакнул Мейер-биолог, – иначе я бы охотно присоединился к поездке. – Всю жизнь он любил путешествия и еще много лет назад наладил межшкольный обмен с Англией и Францией.

Воцарилось неловкое молчание. Мейер-англичанин созерцал кончик собственного галстука. Кох скреб за ухом. Длинноволосая практикантка с толстыми ногами сосредоточенно перелистывала свой календарь. Йон заставил себя выждать еще минуту.

– Группа поедет в живописную горную местность на берегах Везера, – соблазнял всех директор, – на великолепную молодежную турбазу в Гамельне.

Йон кашлянул, выпрямился и сделал гримасу, которая, как он надеялся, сойдет за досаду.

– Что ж, если в самом деле нет желающих… – медленно протянул он, – тогда я вынужден…

– Господин Эверманн, как чудесно! – Хорек-альбинос с облегчением осклабился, показав слишком белые и крупные зубы. – Вы просто идеальная кандидатура, ведь вы преподаете в обоих классах. Значит, я вас записываю?

Йон кивнул, всем своим видом изображая покорность судьбе. Целых пять дней он проведет с Юлией, совершенно официально и с благословения признательного начальства. А ведь поездку еще придется планировать, подробно обсуждать детали, поэтому коллеги будут собираться не раз и не два…

Впервые за свою жизнь он с симпатией подумал про Ковальски и даже решил как можно скорей навестить его в клинике.