Текст книги "В ловушке"

Автор книги: Мария Элизабет Штрауб

Соавторы: Мартина Боргер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

Увы, тебе придется ждать целую вечность, – подумал Йон. Внезапно на него нахлынула ужасная усталость. Ключи Роберта жгли ему руки. Отель в Провансе, две потрясающие ночи любви, Юлия в красном платье с открытыми плечами, ее смех, страсть – внезапно все стало каким-то нереальным. Словно просто приснилось ему.

Он положил оранжевый конверт с ключами на стол в гостиной. Достал из дорожной сумки вещи, упакованное в коробку вино, которое собирался выпить вместе с Юлией, включил стиральную машину и еще раз проверил портфель с материалами для завтрашних уроков, собранный еще в четверг. Прикинул, не съездить ли в Ниндорфский парк – пробежать там привычный круг, но тут его взгляд снова упал на конверт. Нет, пожалуй, он немедленно наведается на Вольдсенвег. Еще светло, свет в комнатах можно не зажигать, чтобы не привлекать ненужного внимания.

Но вдруг Юлия все же позвонит, вдруг захочет приехать? Вдруг браслет все же нашелся? Вдруг она не слишком внимательно перерыла свою сумку? И вот он откроет ей дверь, и она, сияющая, протянет ему руку: «Угадай-ка, где он прятался!» Нет, лучше он останется дома и будет ждать.

Он лег на новую кровать, на китайское покрывало, и стал смотреть на петрушечный лес. Яркая и сочная зелень уже поблекла, сделалась матовой. Теперь цвет скорее напоминал обложку словаря для средней ступени гимназии. Чем дольше он смотрел на «этюд», тем таинственней становился маленький лес. Как-то раз Шарлотта рассказала ему, как в детстве воображала себя Дюймовочкой, идущей через луг, а он, конечно, превращался в бескрайние джунгли, полные опасностей и всяческих чудес. Муравьи величиной с овчарок, стебли травы высотой с уличные фонари, при легчайшем ветерке они ходили ходуном, хлестали так, что становилось жутко. Как страшно угодить под копыта коровам.

Задумывалась ли она когда-нибудь о собственной смерти, представляла ли себе ее?

Тут он вспомнил про ее фирму. Про старшего садовника Кёна. Ведь обещал же дать ему определенный ответ в конце апреля. Вставать с кровати не хотелось, но откладывать звонок тоже не стоило.

Кён сразу снял трубку. Женский голос сообщал последние новости. Йон извинился, что звонит в воскресный вечер.

– Момент, я только приглушу ящик, – сказал Кён. Йон слышал, как кто-то спросил «Кто звонит?», вероятно жена, и как Кён ответил: «Эверманн». Голос дикторши смолк, Кён прокашлялся и произнес: – Слушаю вас.

Йон перешел без обиняков к делу и сообщил Кёну, что все обдумал и готов продать ему питомник, как только вступит в права наследования.

– Вы окончательно решили? Не закрепить ли нам нашу договоренность на бумаге?

– Можете положиться на меня, – заявил Йон и в тот же момент сообразил, что уже произносил эту фразу, но не придавая ей никакого значения. Поэтому он добавил: – Как только я получу свидетельство о праве на наследство, мы сходим к нотариусу.

– Договорились, – сказал Кён. – Я рад, что вы пришли к такому решению.

За все последние недели Йон ни на секунду не испытал желания сохранить за собой фирму и сдавать ее в аренду.

– Не скрою, мне нелегко далось такое решение, – сообщил он. – Но я не сомневаюсь, что вы продолжите дело не хуже моей жены и ее отца. Заявляю вам прямо: кому-то другому, кроме вас, я не стал бы продавать семейную фирму.

– Я рад, – повторил Кён. – Тогда нам нужно обсудить финансовую сторону. Хотя это не телефонный разговор. Вы заедете к нам?

– Непременно. В один из ближайших дней.

– Да, так было бы лучше всего. И вот еще что: про могилу. Я охотно возьмусь за ней присматривать. Но вы, вероятно, уже заключили договор с кладбищенским садовником?

– Мне не хочется вас обременять, – ответил Йон. – У вас и без того хватает дел. Пока что я не стану ничего менять.

– Как знаете, – заметил Кён. – Тогда до скорого. И благодарю за звонок.

Йон открыл одну из двух привезенных бутылок, взял бокал, прошел в спальню и снова лег на китайское покрывало. Потягивал вино, смотрел в сгущающихся сумерках, как тьма постепенно заволакивает миниатюрный лес.

Не думать ни о ключах Роберта, ни о Кёне, ни о Шарлотте. Только о Юлии. Еще двадцать четыре часа назад она шла рядом с ним через ресторан в красном платье с открытыми плечами и все смотрели на них.

31

На следующий день, около трех часов, Йон приехал на Вольдсенвег и открыл ключом квартиру друга.

– Роберт? – Он громко выкрикнул имя, пожалуй излишне громко, но ведь не исключено, что в этот момент кто-то из соседей наблюдал за ним или, по крайней мере, подслушивал.

Он закрыл за собой дверь, остановился на мгновение и перевел дух. В прихожей стояла приятная прохлада. Когда он после шестого урока отъезжал от «Буша», дисплей в его автомобиле показывал температуру «за бортом» – двадцать девять градусов. Уже после четвертого урока к директору обратилась Ангела Струве из ученического комитета с просьбой отпустить по домам ребят младших классов, из-за невыносимой жары. Но от Хорька-альбиноса, разумеется, никаких послаблений ждать не приходится. В десять часов, контрольное время, термометр за окном секретариата показывал двадцать пять градусов. Да и позади все-таки были четыре дня отдыха.

Чтобы придать своему появлению максимальную публичность, Йон, перед тем как войти в дом, позвонил в три квартиры, в том числе и фрау Кольберг из цокольного этажа, но никто не отозвался. Как и говорила Глория Эсром, почтовый ящик Роберта в подъезде был набит до отказа. Под ящиком, рядом с корзиной для бумаг, лежала толстая пачка газет.

Квартира была в безупречном состоянии. Глория Эсром хорошо поработала за деньги, которые никогда не получит. Просторная кухня сверкала чистотой, кулинарные книги выстроились в ряд, посуда из нержавеющей стали, без единого пятнышка, висела на крючках, подставка для ножей стояла под прямым углом к краю чистейшей крышки стола, на полке поблескивали бесчисленные баночки с пряностями, все с этикетками. Роберт еще давно установил в этом отношении строжайший порядок, и горе тому, кто по небрежности поставил бы корицу рядом с лавровым листом.

Идеальную картину нарушали только два гнилых яблока в вазочке; вокруг них роились фруктовые мушки. Йон подумал, не забрать ли ему с собой эти гнилушки, чтобы они не воняли в мусорном ведре. Реакция вроде бы вполне естественная. С другой стороны, это, пожалуй, могло дать повод к подозрениям, что он больше не верит в возвращение Роберта и что он каким-то образом причастен к его исчезновению. Так что лучше оставить все нетронутым, не удалять скоропортящиеся продукты из холодильника и шкафов.

На подоконнике стояли четыре глиняных горшка с травами. Шалфей и мята, две другие травы он не сумел определить. Петрушки не было. Растения еще не страдали от пересыхания. Тем не менее Йон снял с крючка стальную кастрюлю и, набрав воды, полил их. Досуха вытер раковину.

Потом все-таки открыл тяжелую дверь холодильной камеры. Автоматически включилось освещение. Уже много лет назад, во время их жизни с Барбарой, Роберт отделил четверть просторной кухни, укрепил стены теплоизоляцией и установил мощный холодильный агрегат. Так получился огромнейший холодильник, в который можно было даже входить. «Сердце квартиры» – так однажды назвала его Барбара с присущей ей тягой к театральности. В отличие от довольно-таки спартанской обстановки в других комнатах, тут царило изобилие.

Йон выдохнул облачко пара. Удивительно, как мог он дружить с человеком, который накапливал такие огромные запасы и безмерно увлекался едой и питьем. Для кого кулинария была намного важней, чем духовная пища. Тут налицо явные сдвиги в психике. Как он прежде не понимал этого? Сколько тут припасов! В пластиковых упаковках, банках, полиэтилене. И все они отыскивались и покупались, измельчались и отваривались, выдавливались, толклись, смешивались и дегустировались. И снова смешивались и еще раз дегустировались. Результатом оказывался горшочек с каким-нибудь «жюсом», как называл это Роберт. «Жюс дикая утка», «жюс фазан», «жюс кролик», «жюс судак». Тут хранится как минимум дюжина этих дурацких «жюсов».

Маленькие горшочки вызвали у Йона раздражения больше, чем все остальные припасы. Ох уж эта нелепая и жалкая важность, с какой Роберт относился к своим «жюсам». Называл их «бриллиантами кухни». Иногда, приезжая к ним на Бансграбен, чтобы приготовить какое-либо блюдо, он захватывал с собой парочку таких «бриллиантов» и объяснял Шарлотте их состав. Та слушала, вытаращив глаза. Восхищалась им. Потому что он умел готовить. Готовить!

Йон в сердцах захлопнул тяжелую дверь. Какое-то мгновение ему показалось, что он утратил способность рассуждать здраво. Подошел к крану, выпил пригоршню воды и снова насухо протер раковину.

Бросив мимолетный взгляд на туалет, он прошел в ванную. Там тоже царила идеальная чистота, и на первый взгляд невозможно было определить, все ли на месте. И столовая вылизана, и большая гостиная. Ее скупую и безликую мебель Шарлотта однажды назвала «безумно мужской»: черная кожаная софа от дизайнера, встроенные книжные полки, огромный телевизор и гигантская стереосистема фирмы «Банг amp; Олуфсен». Ни растений, ни подушечек, ни фотографий, ни фарфоровых безделушек. Единственная картина довольно большого размера, написанная маслом, висит на стене между диванами, – абстрактный ландшафт с домами, желто-серый, жуткий, подарок Лило к первой годовщине свадьбы. На лакированном столике прямо у двери мерцал автоответчик. От ритмичных вспышек красного диода Йон занервничал, но подавил в себе желание выключить аппарат.

Кровать в спальне была застелена свежим бельем. На ночном столике лежала аккуратно сложенная газета «Файненшнл Таймс» от третьего апреля. Нежно-розовые страницы поблекли за четыре недели; Йону невольно пришел на ум коллаж из петрушки. В платяных шкафах, занимавших всю стену, порядок, как в рекламном проспекте мебельного магазина – костюмы в ряд, рубашки в бумажных чехлах из прачечной. Интересно, заметили там, что их постоянный клиент, господин Бон, больше не появляется?

Йону захотелось немедленно покинуть квартиру Роберта. Он был тут лишним, обстановка давила на него. Безупречно убранные комнаты с дорогой мебелью излучали мертвенный холод; прежде он никогда его не замечал, хотя бывал здесь тысячу раз. Роберт жил в этой квартире много лет, варил пищу, ел, курил, спал, любил женщин, среди них и Шарлотту. Принимал гостей, разговаривал, смеялся. И все же обстановка не несла ни единого отпечатка его личности. Казалось, он бесследно растворился в воздухе. Мало того. Превратился в ничто.

Йон переборол себя и вошел в большую комнату в конце коридора, служившую Роберту кабинетом. Его взгляд немедленно упал на ежедневник в кожаной обложке, одиноко лежащий на полированной крышке письменного стола. Точно посредине.

Он подошел к окну и опустил жалюзи. Если его видят жильцы из домов напротив, они могут заключить, что он делает это из-за жары.

Взяв ежедневник, он стал листать страницу за страницей; от его пальцев оставались потные следы. Сначала он даже намеревался захватить перчатки, но то, что он, тревожась за лучшего друга, основательно обследовал всю квартиру, в том числе и календарь, покажется в случае судебного разбирательства менее подозрительным, чем отсутствие отпечатков пальцев.

К его удивлению, Роберт не записывал почти ничего личного. В календаре были зафиксированы все игры с Йоном в теннис и сквош, зато не было встреч в городе или приглашений к обеду в Ниндорф. Последняя запись, имевшая отношение к Йону, сделана второго апреля: «14 часов. Похороны Ш.». Третьего апреля в одиннадцать часов он был у врача. Об этом он ничего не рассказывал, не знал Йон и доктора Обенауса.

Он листал дальше. На листке двадцатого апреля увидел запись: «налоги за 2002 г.», двадцать пятого – «день рождения Ганса». Единственная запись на май напоминала о турнире по гольфу в Верхней Баварии. Больше ничего.

В шкафах и на полках кабинета такой же порядок, как и всюду в квартире. Все бумаги и деловые документы хранятся в папках. «Квартира», «Недвижимость», «Канцелярия», «Банк», «Финансовое управление», «Личное». Последнюю папку Йон просмотрел с особенным вниманием, но там хранились лишь свидетельство о рождении Роберта, несколько свидетельств о браке, брачные контракты и документы о разводе, а также документы его родителей – свидетельства о рождении, браке и смерти.

На нижней полке, кроме двенадцати томов Брокгауза и специальной литературы по налогообложению, Йон обнаружил три толстых альбома с фотографиями. Первый, очевидно начатый еще матерью Роберта, запечатлел период от его рождения до семнадцати-восемнадцати лет. На одном из снимков Йон увидел себя, в первом классе, – пышная копна светлых волос и не хватает одного зуба. Через пару страниц Ютта со стрижкой «под пажа» на манер Мирей Матье и в бесформенной шотландской юбке под деревом, непривлекательная, словно остывший ломтик тоста.

Два других альбома охватывали время до 2000 года. Роберт рядом с Йоном на выпускном вечере. Двумя годами позже под парусами, волосы у обоих падают на плечи. Фотографии их совместной поездки в Лондон, с ними какая-то девушка в мини-юбке; Йон так и не смог ее припомнить, как ни пытался. Первая свадьба Роберта – с Лило, та, единственная из его жен вся в белом. Йон, как свидетель жениха, в плохо сидящем двубортном костюме. Квартира в Оттенсене. Вторая свадьба с Марлен, Шарлотта еще стройная как тростинка. Поездка на мыс Нордкап, неделя в Швеции, Марлен с мертвой змеей, он сам с Шарлоттой в желто-голубых шезлонгах. Марлен в бикини на балконе квартиры на Ротенбаумшоссе. Затем третья свадьба с Барбарой. Медовый месяц на круизном лайнере, сочельник 1986 года, лыжи в Гстаде в 1987 году. Кулинарный семинар в «Ландхаус Шеррер», Роберт рука об руку с Барбарой возле плиты, оба в нелепых высоких колпаках.

Затем пробел до девяносто первого года, а после этого лишь малоинтересные снимки турниров по гольфу, какие-то женщины, поездки в Шотландию, Стамбул, на Ямайку. Ничего примечательного и заметного. Ничего из того, что искал Йон.

Он вернулся к письменному столу. С левой стороны находилась тумба с четырьмя выдвижными ящиками – последняя возможность.

В верхнем ящике конверты, марки, скрепки, подушечки для штампа, арсенал всевозможных стержней. Во втором – банковские чеки и коробка с квитанциями и счетами за последние недели. В третьем – старые очки и несколько компакт-дисков с программами. Когда Йон их задвинул, желудок напомнил ему, что с утра ничего не получал.

Йон присел на мгновение на крутящееся кресло Роберта и потянулся, подняв руки над головой. В этой квартире все-таки должно быть нечто такое, чего он не должен пропустить. Что-то серьезное, опасная улика против него самого. Или хотя бы против Шарлотты, что не менее опасно. Они крутили любовь и, по всей вероятности, довольно давно, не исключено даже, что больше десяти лет. Возможно, писали друг другу письма, постыдные, интимные излияния – энергичным почерком Роберта и расплывчатым почерком Шарлотты. От одной только мысли об этом Йона передернуло. Но сейчас он не имел права на слабость. Все, что он взвалил в последний месяц на себя, сделано ради Юлии. Ради нее он убил Роберта, – вероятно, впереди его подстерегают и другие неприятности. Нужно все тщательно продумать и, главное, не дрогнуть, не дать слабину. Он выдвинул нижний ящик.

Ну вот, так и знал. Беспорядочная пачка писем, за ней гора неотсортированных фотографий. У Йона отлегло от сердца. Он осторожно вытащил письма и разложил перед собой на столе.

Трижды просмотрев все конверты и их содержимое, он убедился, что ни одного письма от Шарлотты там нет. Одно письмо было от Бритты, последней любовницы Роберта. Йон не стал его читать, кокетливый почерк с кудрявыми завитушками вызвал отвращение. Все остальное – письма от каких-то друзей или знакомых, Йон даже не всех и знал. Одно из Нью-Йорка, одно из Гренобля, там Роберт чаще всего катался на лыжах.

Остались фотоснимки. Йон внутренне приготовился к чему-нибудь неприятному. Не раз и не два он воображал недвусмысленные картинки, одна из них прямо-таки запечатлелась на его сетчатке, словно он и в самом деле держал ее когда-то в руках и разглядывал: Шарлотта на постели Роберта после утомительной любовной игры. Лежит на спине. Ляжки похотливо развернуты, груди свесились набок. Руки на животе, чуть выше жесткого куста волос. Она смеется в объектив, непристойно, отвратительно, кокетливо.

Ему не верилось, что подобного снимка нет, но нашел он лишь вполне безобидные – Роберт играет в гольф, Роберт с Бриттой, Роберт с бокалом шампанского в руке беседует с каким-то мужчиной, очевидно приехавшим к нему в гости. ТОТ снимок существовал – Йон не сомневался. Вероятно, он просто не заметил его, надо скорее отыскать его и уничтожить.

Йон встал на колени возле письменного стола, выдвинул до конца ящики и заглянул в темное нутро деревянной коробки. В самом деле у задней стенки застряла в щели одна фотография. Она висела углом, белой стороной к Йону. Он осторожно вытащил ее. Повернул – и мгновенно в голову ему ударила жаркая волна. Крупный план. Его собственное лицо. Сияющее, беззаботное, доброе.

Ему показалось, что он задыхается от нехватки воздуха. Горло перехватило. Он поспешно сложил фотографии и письма в ящик, вставил его в пазы и резко задвинул на место. Не оборачиваясь, опрометью бросился из квартиры. Последний снимок забрал с собой.

32

Снимок был сделан два года назад, на его пятидесятилетии; дата проставлена на обратной стороне еле различимым карандашом. Чьей рукой? Йон не припоминал, чтобы сам делал это. Роберт писал цифры прямей, Шарлотта не так аккуратно.

Он положил фотографию на пассажирское кресло и по пути на Манштейнштрассе время от времени поглядывал на нее. Что ж, весьма привлекательный мужчина. Узкое лицо, пышные волосы. Нос нормальный, не большой, не маленький, такой же и рот, энергичный подбородок, безупречные зубы. Надлежащая порция морщинок вокруг глаз, тень вертикальной складки над переносицей – признак интеллекта. Уши тоже не подкачали. Почему его так напугала эта фотография? Ведь на его счету теперь есть вещи и пострашней.

Пережидая красный свет, он повернул к себе зеркало заднего вида и придирчиво осмотрел свое лицо. Вытер со лба капельки пота, провел пальцами по губам и изобразил улыбку. Ясное дело, за два прошедших года добавилось несколько морщинок, да и лоб стал чуточку повыше. Но, в сущности, он не изменился и по-прежнему выглядит превосходно. Пожалуй, даже лучше, чем в пятьдесят, легкая седина на висках его очень украшает. А самое главное, он ничуть не поглупел, его ум и его тело оставались по-прежнему живыми и быстрыми. Ведь это тоже отражается на лице. Когда позади него засигналили, он вернул зеркало в прежнее положение, перевернул снимок и нажал на газ.

На Манштейнштрассе его ждало извещение о заказном письме, – вероятно, уже пришло свидетельство о праве на наследство. Наконец-то! Теперь он оформит сделку с Кёном, лучше всего на этой неделе.

Он сжег фотографию на кухне в раковине и не выключал воду, пока струя не смыла последние хлопья пепла. Принял душ, побрился, надел светлый льняной костюм, съел парочку хлебцев, чтобы успокоить свой желудок, и пошел пешком на Хойсвег, где находилось почтовое отделение.

Через полчаса Йон уже предъявил свидетельство в своем отделении банка на Остерштрассе. Ему пообещали немедленно заняться переоформлением, так что максимум через четырнадцать дней он сможет распоряжаться всем имуществом покойной жены. Банк он покинул с ощущением выигранного марафона.

На оживленной Остерштрассе перед ларьками с мороженым толпились люди. Йон неторопливо шел, поглядывая по сторонам. Большинство молодых женщин были в бриджах или мини-юбках и топах с глубоким вырезом, оставлявших открытым живот, и ему это нравилось. Юлия тоже надела такой топ и короткую юбочку, когда они гуляли по Авиньону; кожа на ее ногах была цвета кофе с молоком, который она так любит. Некрепкий кофе и много горячего молока.

Не пройтись ли ему по ювелирным лавкам – вдруг в какой-нибудь найдется такой же браслет? Сегодня в «Буше» ему удалось перекинуться с Юлией лишь парой слов; она несколько раз перерыла весь багаж, обзвонила несколько адресов, но без результата. По-видимому, браслет в самом деле где-то соскользнул с ее руки. Она шепнула Йону, что редко когда так огорчалась в своей жизни, и Йону невыносимо захотелось ее обнять. Но они стояли в коридоре возле учительской библиотеки, а неподалеку от них маячила всевидящая Керстин Шмидт-Вейденфельд.

Трубные сирены полицейского эскорта напомнили ему, что он собирался оставить заявление об исчезновении Роберта. Весь транспорт на улице замер, зато пешеходы шли как ни в чем не бывало, не обращая никакого внимания на колонну светло-зеленых автомобилей, с пронзительным воем мчавшихся мимо. Только молодая женщина с маленьким ребенком остановилась рядом с Йоном; протянув руку, малыш смотрел с раскрытым ртом вслед машинам и воскликнул «Polente» [23]23
  Полиция (жарг. нем.).


[Закрыть]. Йон невольно засмеялся, он много лет не слышал этого словечка, кажется с самого детства. Он спросил у женщины, где тут ближайшее отделение полиции. Она посоветовала ему пройти на Тропловицштрассе.

Там пришлось подождать. Две туристки из Англии, юные девушки с рюкзачками, заявили о пропаже всех наличных денег; одна непрерывно рыдала. Обе ни слова не знали по-немецки. Кражу они обнаружили в метро. Дежурный сотрудник, молодой, с угревыми шрамами на лице и шее, мучил девчонок, Йона и себя самого добрых двадцать минут из-за своего далекого от совершенства английского. Йон чуть не вызвался на роль переводчика, но сообразил, что с его стороны разумней не высовываться и не демонстрировать полицейскому свое интеллектуальное превосходство.

Наконец, когда девчонки отправились в английское консульство на Харвестехудер-Вег, Йон смог изложить свою проблему. Он постарался сделать это как можно более кратко и по-деловому, но вместе с тем достаточно эмоционально. Рассказал о последнем визите Роберта четвертого апреля, о своих бесконечных попытках отыскать своего друга, о телефонных разговорах с фрау Эсром и, наконец, о том, что сегодня заезжал на его квартиру.

Молодой человек заполнил формуляр. Как и Землеройка месяц с лишним назад, он был левшой и водил рукой так раздражающе-судорожно, что Йон еле удержался от комментариев.

– Значит, никаких признаков преступления? Типа кражи со взломом?

– Не похоже. – Йон пожал плечами. – Квартира в образцовом порядке. Машина стоит у входной двери. Но почтовый ящик набит до отказа. И автоответчик тоже. Разумеется, Роберт мог просто куда-нибудь уехать, чисто теоретически такое возможно, но прошло уже четыре недели… У меня появились опасения.

– Вероятность суицида существует? – Парень бросил взгляд на стенные часы; он явно томился в ожидании конца дежурства.

Йон старательно наморщил лоб и мысленно сосчитал до трех. Такой разговор, почти дословно, он уже вел однажды, когда звонил в управление полиции более четырех недель назад в присутствии Юлии.

– Я не могу себе этого представить, – ответил он и отмерил очередную паузу. – Пожалуй, в последнее время он находился в некоторой депрессии, я замечал это… Причин не знаю, их может быть тысяча, в чужую душу ведь не залезешь… Но тем не менее. Я считаю суицид невероятным.

Молодой полицейский попытался успокоить Йона. Он явно не впервые сталкивался с подобной ситуацией. Безучастным голосом, то и дело скашивая глаза на часы, он бубнил свои аргументы. Йон знал их наперечет. Свободный человек… делает… допускает… коль скоро налицо нет преступных намерений… et cetera… et cetera [24]24
  И так далее, и так далее (лат.)


[Закрыть]… Йон вежливо выслушал его, подписал свое заявление и чуть не забыл задать последний вопрос:

– Что же дальше?

– Мы берем дело под свой контроль. Если появятся какие-либо данные, мы, разумеется, поставим вас в известность.

Сплошные перлы из языка чиновников! Йон поблагодарил полицейского и мысленно вычеркнул из своего списка пункт «полиция».

Вернувшись на Манштейнштрассе, он улегся на постель с мобильным телефоном в руке и позвонил Юлии.

Она ответила сразу:

– Я уже звонила тебе пару раз. Где ты пропадал так долго? Бегал?

– Увы, не получилось, – вздохнул он. – Пришлось наведаться на почту, в банк и так далее. Пришло свидетельство о праве наследования. Я уже все уладил. Как у тебя дела?

– Погибаю под грудой альбомов и толстых фолиантов, – ответила она. – «Ренессанс на Везере», «Здания из песчаника», «Крысолов»… Ну что тебе объяснять?

– Родительское собрание, понятно. И все-таки, может, найдешь сегодня вечером часок для меня?

– Боюсь, что нет.

– А если без «боюсь»?

– Мы можем ненадолго встретиться у индуса, тут, у меня за углом. Но только на час, не больше. Я в самом деле хочу получше подготовиться к завтрашнему дню. Такие серьезные доклады я, в отличие от тебя, не могу делать без основательной подготовки.

– Ты меня с кем-то путаешь, – засмеялся Йон.

– Не скромничай, всей гимназии известно, какой ты блестящий оратор. Ты всегда ухитряешься попасть в самую точку. А я, если начинаю, то уже через три минуты запутываюсь.

Он взглянул на коллаж из петрушки:

– Между прочим, твоя картина уже поблекла. Удивительно, насколько быстро.

– Потому что я оставила там воздух, – пояснила Юлия. – Где же ты ее повесил?

– В спальне. Надо бы тебе посмотреть.

– Как-нибудь потом. Ну что, в восемь у индуса?

– В восемь. Целую.

– И я тебя, – сказала она.

Она опоздала на четверть часа, но зато задержалась на лишних полчаса. Йон с интересом узнал, сколько материала про Крысолова из Гамельна она разыскала. Оказывается, существует даже такой мюзикл; из Интернета она скачала песню Крысолова из этого мюзикла и напела ее Йону.

– Голос прекрасный, текст убогий, – сказал Йон.

– Думаю, что Брехт написал бы не лучше, – возразила она. – Помнишь стихотворение? «С малышами пустился он в путь, / Чтоб место для них на земле подыскать / Поприличней какое-нибудь» [25]25
  Брехт Б. Правдивая история о Крысолове из Гамельна. (Перевод Ю. Левитанского.)


[Закрыть]. Это его вечное морализаторство! – Она поморщилась. – Знаешь, на сколько языков переведена легенда? На тридцать с лишним, можешь себе представить? По-итальянски она называется «Pifferaio Magico» [26]26
  Волшебник-флейтист (ит.).


[Закрыть], симпатично, правда? Оказывается, легенду о Крысолове знают больше миллиарда людей на земле.

– То есть каждый шестой, – сказал Йон.

Она засмеялась:

– Я знала, что у тебя со счетом все в порядке. Да, кстати, сегодняшний счет оплачиваю я.

Среди ночи Йон проснулся от необычного шума. Вероятно, кто-то из запоздалых жильцов хлопнул входной дверью. Йону как раз снилась Юлия; сон был чудесный, он нес облегчение, но подробности сразу же потускнели и не желали восстанавливаться в памяти. Во всяком случае, Юлия почему-то была в пестром костюме, как арлекин. Или, вдруг подумал он, как Крысолов из Гамельна. По словам Юлии, его необычайно пестрая и красочная одежда упоминается в легенде, а также во всех инструкциях по обработке тканей. Йон встал, прошел на кухню и выпил стакан воды.

К светлому кафелю над краном прилип кусочек пепла, Йон стер его. И тут же вспомнил: ему приснилось, что он снова в полицейском участке на Тропловицштрассе. Сидит на месте полицейского, заполняет обширную анкету и отвечает на вопросы, которых не понимает и даже не в состоянии прочесть. Тут открывается дверь, стеклянная, до пола, какая была в их авиньонском отеле, и входит Юлия, в пестром костюме. За ней он видит лес. Она шарит в заднем кармане костюма, достает браслет и отдает ему. Со словами: «Навсегда. Toujours».